- Это какой же способ? - спрашивает Сноупс. Но Том-Том не ответил. Он все стоял, большой, угрюмый, чуть насупленный, молчаливый; и очень даже суровый, хотя нисколько не кипятился. - Нет, нет, - сказал Сноупс. - Это не пройдет. Ежели ты устроишь заваруху с Тэрлом, я выгоню вас обоих. Делай, как я говорю, ежели, конечно, тебе не надоело здесь работать и ты не хочешь уступить место Тэрлу. Хочешь?
- Кажется, пар я поддерживаю исправно, никто еще покуда не жаловался, - проворчал Том-Том.
- Тогда делай, как я говорю, - повторил Сноупс, - снеси все это домой нынче же вечером. Да так, чтоб никто не видел, даже твоя жена. А ежели не хочешь, скажи прямо. Я, пожалуй, найду кого-нибудь посговорчивей.
Том-Том его послушался. И держал язык за зубами, даже потом, хотя видел, как всякии раз, когда скапливалась куча негодных деталей, Сноупс пробовал их магнитом и откладывал в сторонку, Том-Том нес их домой и прятал. Потому что Том-Том работал кочегаром сорок лет, с тех самых пор, как стал взрослым. Сперва он топил один котел и получал за это двенадцать долларов в месяц, а теперь котлов стало три, и он получал шестьдесят долларов в месяц, и ему было шестьдесят лет, и у него был собственный домик, и клочок земли, засеянный кукурузой, и мул, и пролетка, на которой он ездил в церковь по два раза каждое воскресенье при золотых часах на цепке и с молодой женой.
Но в то время мистер Харкер знал только, что металлический хлам постепенно накапливается в углу за котлами, а потом вдруг исчезает за одну ночь, и теперь он каждый вечер повторял все ту же шутку - торопливо входил на электростанцию и говорил Тэрлу: "Ну, я вижу, машинка еще работает. Там во втулках и цапфах много меди, да только они слишком быстро вертятся, магнит к ним не приставишь". - А потом продолжал уже серьезней, даже очень серьезно, безо всякой насмешки или язвительности, потому как и в Харкере было что-то от Сэрета: "Вот сукин сын! Он, пожалуй, продал бы и котлы, ежели б знал, как тебе с Том-Томом без них поддерживать пары".
А Тэрл помалкивал. Потому что к тому времени у Тэрла появились свои соблазны и заботы, те же, что и у Том-Тома, но Харкер про это не знал.
Меж тем после Нового года в городе навели ревизию.
- Приехали сюда двое в очках, - рассказал Харкер. - Проверили счетные книги и стали всюду совать нос, все подсчитывали и записывали. А потом вернулись в контору, и в шесть, когда я пришел, они еще были там. Кажется, чего-то у них не хватало: кажется, какие-то старые медные детали были записаны в книгах, и этой меди не нашли или что-то в этом роде. По книгам она числилась, и новые клапаны, и всякие мелкие части были налицо. Но провалиться мне на этом месте, если они нашли хоть одну старую деталь, кроме одной паршивой затычки, которая случайно завалилась куда-то, где магнитом ее было не достать, наверное, под скамью закатилась. Странное дело. Мы с ними снова пошли на электростанцию, и я держал фонарь, а они снова шарили во всех углах и здорово извозились в саже и масле, но вся эта медь, ясное дело, как в воду канула. С тем они и ушли.
А на другое утро приходят снова. И с ними чиновник из городского управления, и они требуют мистера Сноупса, но им пришлось дожидаться, покуда он пришел в своей клетчатой кепке, с табачной жвачкой во рту, жует и глядит на них, а они бормочут и мнутся, никак не решаются ему сказать. А потом рассыпаются в извинениях и снова мнутся и бормочут, - им, мол, право, неловко. Но ничего другого не оставалось, как обратиться к нему как к смотрителю электростанции: угодно ли ему, чтобы меня, Тэрла и Том-Тома арестовали немедленно или можно обождать до завтра? А он стоял и жевал, и глаза у него были, как две капли из масленки на куске сырого теста, а ревизоры все рассыпались перед ним в извинениях.
- Сколько всего? - спросил он.
- Триста четыре доллара пятьдесят два цента, мистер Сноупс.
- Полностью?
- Мы два раза проверили, мистер Сноупс.
- Хорошо, - говорит он. Лезет в карман, достает деньги и выкладывает триста четыре доллара пятьдесят два цента наличными и просит расписку.
III
Потом наступило лето, а Харкер все смеялся над тем, что творилось у него на глазах, хотя мало чего видел, но думал, будто они морочат друг друга, тогда как на самом деле морочили-то его самого. Ведь в то лето события уже назрели, дошли до высшей точки. А может, Сноупс просто решил пожать первую жатву: освободить землю для нового посева. Ведь не мог же он знать в тот день, когда послал за Тэрлом, что уже достроил свой памятник до самого верху и начал снимать леса.
Дело было вечером; он сходил поужинал, вернулся на электростанцию, а потом послал за Тэрлом; и вот двое, белый и негр, снова оказались с глазу на глаз в конторе.
- Что там у тебя за неприятности с Том-Томом? - спросил он.
- У меня с ним? - сказал Тэрл. - Ежели б я мог устроить Том-Тому неприятности, он давно ушел бы со станции и поступил еще куда- нибудь, хоть официантом. Чтоб была неприятность, нужны двое, а Том-Том только один, хоть и здоровенный, как бык.
Сноупс поглядел на Тэрла.
- Том-Том думает, что ты хочешь перейти в дневную смену.
Тэрл потупил глаза.
- Я управляюсь с лопатой не хуже Том-Тома, - сказал он.
- И Том-Том это знает. Он знает, что становится стар. Но при этом он знает, что никто, кроме тебя, не может отнять у него работу.
И Сноупс, глядя Тэрлу прямо в лицо, рассказал, как Том-Том вот уже целых два года ворует медь с электростанции, а вину хочет свалить на Тэрла, чтоб его выгнали; и не далее как сегодня Том-Том говорил ему, Сноупсу, что Тэрл вор.
Тэрл поднял голову.
- Враки, - сказал он. - Ежели я не крал, ни один черномазый не может меня обвиноватить, хоть он и здоровенный верзила.
- Само собой, - сказал Сноупс. - Ну так вот, надо вернуть эту медь.
- Но ежели ее взял Том-Том, - тогда, по моему разумению, забрать должен мистер Бэк Коннер, - сказал Тэрл.
А Бэк Коннер - это наш городской шериф.
- Ну, тогда не миновать тебе тюрьмы. Том-Том скажет, что и знать. не знал об этой меди. А стало быть, выйдет, что единственный, кто об ней и знал, - ты. Что же, по твоему разумению, подумает Бэк Коннер? Выйдет, ты один знал, где она спрятана, и Бэк Коннер поймет, что даже у дурака хватило бы ума не прятать краденое в собственном амбаре. Тебе единственное остается - принести медь назад. Сходи туда днем, когда Том-Том на работе, возьми ее да тащи ко мне, а я ее спрячу, и у меня будет улика против Том-Тома. Или, может, ты не хочешь работать в дневную смену? Тогда так прямо и скажи. Я найду кого посговорчивей, уж будь уверен.
И Тэрл согласился. Он-то ведь не проработал кочегаром сорок лет. И вообще столько лет не работал, потому как ему было всего тридцать отроду. Но будь ему даже все сто, все равно никто не мог бы его попрекнуть тем, что он сорок лет работал.
- Разве только ежели принять в соображение, сколько он шлялся по ночам, - сказал Харкер. - Ведь ежели Тэрл когда-нибудь женится, ему входная дверь будет без пользы, он и не сообразит, для чего она нужна. Он все одно должен будет залезать через окно, иначе ему и невдомек будет, зачем он вообще пожаловал. Правда, Тэрл?
Ну а потом все было проще простого, ведь человеческие ошибки, как и успехи, обычно очень просты. В особенности успехи. Наверно потому-то люди так часто упускают успех: не замечают его да и только.
- А ошибка Сноупса была в том, что Сноупс избрал Тэрла, чтоб тот таскал для него каштаны из огня, - сказал Харкер. - Но и не в Тэрле главная беда, Сноупс тогда же совершил вторую ошибку, хотя даже не подозревал об этом. Он позабыл вовремя вспомнить о рослой, светлокожей жене Том-Тома. Когда я узнал, что из всех джефферсонских негров он избрал именно Тэрла, который хоть раз непременно залезал (или пытался залезть) в окно к каждой молодой женщине на десять миль окрест, и послал его к Том-Тому на дом, хотя знал, что Том-Том все это время, до семи часов шурует уголь, а потом пойдет пешком домой за две мили, и воображал, что Тэрл станет там зазря терять время и шарить где-нибудь, кроме как в постели у Том-Тома, я как подумаю, что Том-Том шурует уголь, этот рогоносец, который тоже был на дружеской ноге с любовником своей жены, как сказал тот малый про мистера Сноупса и полковника Хокси, да ворует медь, чтоб Тэрл не отнял у него работу, а Тэрл тем временем трудится у него на дому, у меня такое чувство, будто я сейчас сдохну.
Но долго так продолжаться не могло. Трудно было только сказать, что произойдет раньше: Том-Том поймает Тэрла, или мистер Сноупс поймает Тэрла, или меня как-нибудь ночью удар хватит со смеху. В конце концов не поздоровилось Тэрлу. Похоже, ему слишком хлопотно было разыскивать медь; он уже разыскивал ее целых три недели и из-за этого почти каждый вечер опаздывал на работу, а Том-Том вынужден был его дожидаться и не мог уйти домой. Может, в этом и крылась причина. А может, мистер Сноупс в один прекрасный день сам туда отправился, тоже засел в кустах и ждал сумерек (был уже апрель); он сидел по одну сторону Том-Томовой хижины, а Тэрл подползал с другой стороны через кукурузное поле. Как бы там ни было, пришел Сноупс как-то вечером на электростанцию, дождался Тэрла, который опоздал, как обычно на полчаса, а Том-Тому не терпелось уйти домой. Сноупс кликнул Тэрла и спросил, нашел ли он теперь то, что искал.
- Когда это - теперь? - спросил Тэрл.
- Нынче в сумерки, когда ты там шарил, - сказал мистер Сноупс. А Тэрл размышлял, много ли знает мистер Сноупс и не рискнуть ли сказать ему, что он спал дома с половины седьмого утра или даже ездил по делам в Моттестаун. - Может, ты не там ищешь, - сказал мистер Сноупс, глядя на Тэрла, а Тэрл не глядел на мистера Сноупса, разве только изредка посматривал. - Ежели Том-Том спрятал это железо у себя в кровати, ты еще три недели назад должен был его найти, - сказал мистер Сноупс. - Поищи лучше в амбаре, где кукуруза хранится, как я тебе говорил.
Пришлось Тэрлу поискать еще раз. Но, видать, он и в амбаре ничего на нашел. По крайности, он вот что сказал мистеру Сноупсу, когда мистер Сноупс, наконец, снова изловил его на электростанции около девяти вечера. Тэрл, можно сказать, был в затруднительном положении. Чтоб проникнуть в хижину, ему приходилось ждать темноты, а Том-Том уже ворчал, что Тэрл с каждым вечером все больше опаздывает на работу. Но если б он нашел эту медь, ему надо было бы приходить на электростанцию к семи, а дни становились все длинней.
И вот он снова отправился на поиски меди. Но найти ее не мог. Должно быть, он перещупал весь тюфяк на кровати Том-Тома, но успел не больше, чем те два ревизора. Никак не мог сыскать эту самую медь. И тогда мистер Сноупс сказал, что дает Тэрлу возможность сделать последнюю попытку, а ежели он и на этот раз ничего не найдет, мистер Сноупс скажет Том-Тому, что у него по забору лазит какой-то подозрительный кот. А когда женатый негр в Джефферсоне услышит такие слова, он отыщет Тэрла в два счета, ахнуть не успеешь: ведь так, Тэрл?
На другой вечер Тэрл опять пошел на поиски. Теперь уж всерьез - победа или смерть. Перед самым закатом крадется он из леса, самое лучшее это время для розысков меди, и вечер покуда наступает, как нарочно, безлунный. Идет он, стало быть, крадется через кукурузное поле на заднюю веранду, где кровать, и вскорости видит, что на ней лежит кто-то в белой ночной рубашке. Но даже тогда Тэрл не встал во весь рост, не вошел без утайки: не так он прост. Тэрл всегда ведет игру строго по правилам. Он крадется - уже сумерки, в воздухе словно облако пыли повисло, и луна, наконец, проглянула - крадется тихонько, с осторожностью, как кот, проскальзывает на веранду, наклоняется над кроватью, гладит голенькие телеса и говорит: "Радость моя, папочка пришел".
IV
Хотя я слушал этот рассказ в самой что ни на есть спокойной обстановке, я был напуган и удивлен не меньше, чем Тэрл. Потому что на кровати-то лежал Том-Том: да, Том-Том, хотя Тэрл был уверен, что он в этот миг на электростанции, в двух милях от дома, дожидается, покуда Тэрл не придет его сменить.
Прошлой ночью Том-Том принес домой последний арбуз в том году, который местный мясник всю зиму хранил в подвале, но съесть побоялся, отдал Том-Тому, и еще он принес пинту виски. Том-Том с женой выпили, закусили и легли спать, но через час Том-Тома разбудил ее крик. Она вдруг сильно занемогла и боялась, что умрет. До того была напугана, что не отпустила Том-Тома, который хотел позвать доктора, и когда он по мере сил стал ее отхаживать, призналась ему в том, что было у нее с Тэрлом. Едва она это рассказала, ей сразу же полегчало, и она уснула, не успев даже сообразить, какую оплошность сделала, или ей просто было не до этого, только бы остаться в живых.
Другое дело - Том-Том. Наутро он убедился, что она выздоровела, напомнил ей про эту историю. Она всплакнула и попыталась пойти на попятный; потом от слез перешла к ругани, потом попробовала все отрицать, потом улещала его и снова ударилась в слезы. Но все это время ей приходилось смотреть Том-Тому в лицо, и немного погодя она притихла, лежала смирно и глядела, как он добросовестно стряпает завтрак ей и себе, без единого слова, будто вовсе позабыл об ее присутствии. Потом он ее накормил, все такой же безучастный, непроницаемый, без малейших признаков гнева. Она ждала, что он уйдет на работу; тогда у нее в этом и сомнений не было, она все время придумывала и отбрасывала разные хитрые уловки; до того была поглощена этим, что только на исходе утра спохватилась, сообразила, что он и не думает ехать в город, но она, правда, понятия не имела, как он умудрился к семи утра дать знать на электростанцию, что берет выходной.
Стало быть, лежала она в постели, тихо, как мышь, только глаза у нее были малость расширены, а он состряпал обед и снова ее накормил все такой же заботливый, неловкий и непроницаемый. А перед самым закатом он запер ее в спальне, причем она все молчала, не спросила, что это он задумал, только смотрела покорными, спокойными глазами на дверь, но вот дверь затворилась и ключ щелкнул в замке. Тогда Том-Том напялил ее ночную рубашку, положил подле себя длиннющий нож, какими мясники скот режут, и лег в постель на задней веранде. Так он пролежал битый час, даже не пошевельнулся, а потом Тэрл прокрался на веранду и погладил его с нежностью.
Когда Тэрл, повинуясь безотчетному порыву, повернулся и хотел убежать, Том-Том привстал, зажал в кулаке нож и прыгнул на Тэрла. Он вскочил на плечи, оседлал его; и под напором его тяжести Тэрл вылетел с веранды и уже бежал, прежде чем ноги его коснулись земли, и в глазах у него помутилось со страху, и в них запечатлелось только, как коротко, грозно сверкнуло при лунном свете лезвие занесенного ножа, а сам он уже пересек задний двор и, неся на себе Том-Тома, вломился прямо в лес - вдвоем они были похожи на странную, обезумевшую тварь с двумя головами и одной парой ног, словно кентавр навыворот, и как призрак помчались дальше, причем длинная рубаха, что была на Том-Томе, летела, развеваясь, позади них, а занесенный нож серебристо поблескивал, помчались в глубь залитого лунным светом апрельского леса.
- Том-Том здоровенный, как бык, - рассказывал потом Тэрл. - Раза в три здоровей меня. Но я его вез. Как оглянусь да увижу - нож блестит, чувствую, что могу подхватить еще двух таких, как он, и резвости ничуть не убавится. - Он рассказывал, что сперва просто бежал; и только когда очутился меж деревьев, подумал, что стряхнуть Том-Тома можно, лишь стукнув его об ствол дерева. - Но тот держался крепко, хоть и одной рукой, и я, как попробую стукнуть его о дерево, сам вместе с ним стукаюсь. И мы скакали дальше, а нож все сверкал под луной, и я все чувствовал, что могу подхватить еще двоих таких, как Том-Том.
А Том-Том уже начал вопить, на землю проситься. Теперь уж он обеими руками за меня держался, и я понял, что, как-никак, а от ножа я удрал. Но больно уж сильный я взял разбег; ноги меня не слушались, а Том-Тома и подавно, хоть он и орал во всю глотку, чтоб я остановился, дал ему слезть. Тогда он ухватил меня обеими руками за голову и ну ее поворачивать, будто я невзнузданный сбесившийся мул, тут-то я и сам овраг увидел. Он был глубиной футов в сорок, а шириной казался в добрую милю, да только было уж поздно. Мои ноги даже не замедлили бег. Они пробежали в пустоте вот как отсюдова до той двери, а потом мы начали падать. И они все еще загребали лунный свет, когда мы с Том-Томом грохнулись на дно.
Я первым делом полюбопытствовал, чем же Том-Том заменил брошенный нож. Оказывается, ничем. Просто они с Том-Томом сидели в овраге и разговаривали. Потому что есть священный покой, который всякая живая тварь обретает, преодолев отчаянье, решившись на все, а такие чувства уважают даже смертельные враги. А может, просто у негров такая природа. Как бы там ни было, они сидели в овраге, вероятно, малость запыхавшись, и разговаривали о том, что домашний очаг Том-Тома поруган, но не Тэрлом, а Флемом Сноупсом; что жизнь и тело Тэрла подверглись опасности, но сделал это не Том-Том, а Флем Сноупс.
Это стало им до того ясно, что они мирно уселись, переводя дух, и стали разговаривать спокойно, как добрые знакомые, которые случайно повстречались на улице; до того ясно, что они с легкостью договорились меж собой без лишних слов. Они просто сравнили признаки и, пожалуй, малость посмеялись над собой. А потом вылезли из оврага и вернулись в домик Том-Тома. Том-Том отпер дверь, выпустил жену из заточения, и оба посидели у очага, покуда она стряпала им ужин, который они съели так же спокойно, но не теряя времени: два суровых, исцарапанных лица склонились при той же лампе над теми же тарелками, а издали на них смотрела женщина, затаенная и безмолвная, как тень.
Том-Том взял и ее в амбар, они втроем погрузили медь на повозку, и тут Тэрл сказал в первый раз с той минуты, как они вылезли из оврага, человеку, которому он, по выражению Харкера, "дружески наставил рога":
- Черт побери, приятель, сколько же времени ты возил сюда весь этот хлам?
- Да недолго, - ответил Том-Том. - Всего каких-нибудь два года.
Они перевез\и медь за четыре ездки; когда свалили последний груз, начало рассветать, а когда Тэрл явился на электростанцию с опозданием в одиннадцать часов, уже всходило солнце.
- Где тебя носила нелегкая? - спросил Харкер.
Тэрл поглядел на три манометра, и его исцарапанное лицо выражало лукавую многозначительность.
- Другу пособить случилась нужда.
- Какому еще другу?
- Одному малому по прозванию Тэрл, - сказал Тэрл, искоса поглядывая на манометры.