Она глотнула воздух. Кому еще на всем свете пришло бы в голову, оттого что она не выглядит счастливой, спрашивать, как ей живется? Даже если с тех пор прошло уже не меньше двух лет.
- Хочешь посмотреть мою светелку в мансарде? По-моему, ты ее не видел, когда был у нас на крестинах?
- Что за светелка?
- Это моя комната. Я там тку и...
- О господи! Конечно хочу! - воскликнул он и во второй раз отложил трубку.
Они поднялись по лестнице на чердак. Она показала ему нарезанные лоскутки, разложенные по цветам. Хотя было еще светло, зажгла лампу, привезенную из дома, которую получила в наследство. И показала ему вид, открывающийся в полукруглое окно.
- Красота! - воскликнул он. - Ты королева, а это твое королевство!
Стоя у окна, она оглядела комнату, словно увидела ее впервые.
Арнольдус сел на один из двух стульев. Откинулся на спинку, расставил ноги и скрестил на груди руки. Он изменился за одно мгновение. Она даже не поняла, в чем заключалась эта перемена. Арнольдус кашлянул.
- Я должен кое-что тебе сказать.
Сначала Сара Сусанне подумала, что теперь от него ждет ребенка другая девушка. Она тоже села.
- Я слушаю - воскликнула она, потому что он все еще молчал.
Арнольдус подергал усы и насмешливо поглядел на сестру:
- Я надумал жениться...
Сара Сусанне заметила, что в комнате словно возникла тревога. Линии как будто стерлись. Краски лоскутков, лежавших на полках, потекли по комнате, словно кровь. По всей комнате... Почти незаметно. Все было почти незаметно. Почему это известие так ее поразило? Ведь она знала, что рано или поздно Арнольдус должен жениться.
- И ты даже не спросишь... на ком? - спросил он незнакомым голосом.
Она провела рукой по губам, которые вдруг перестали ее слушаться.
- На ком же?..
- На Эллен... На Эллен Иверсен. Ты ее знаешь?
- Ты хочешь или должен на ней жениться? - строго спросила она.
Он посмотрел на нее, потом откинул голову и захохотал.
- Хочу! Видит Бог, что хочу! А то зачем же жениться? Ты же меня хорошо знаешь.
Тресковый праздник в Хеннингсвере
Юханнес твердо считал, что во время шторма женщине в Вест-фьорде делать нечего, поэтому Саре Сусанне пришлось остаться в Хеннингсвере у Дрейеров. Накануне Дрейер получил по телеграфу предупреждение о надвигающейся с юга непогоде, и Юханнес решил отправиться домой с солью на день раньше, чем предполагалось. Он не мог допустить, чтобы шторм помешал работе засольщиков. К сожалению, он лишался возможности присутствовать на тресковом празднике у Дрейера, попасть на который, по традиции, считалось большой честью. Однако с этим пришлось смириться.
Ветер уже свистел за углами домов. Лодки и шхуны были надежно пришвартованы или вытащены на берег. Над шхерами чайки смело взмывали в небо. Но они не кричали. Утки и овцы искали укрытия среди камней, вороны и сороки, пометавшись недолго среди домов, куда-то спрятались. На мгновение из-за туч показалось низкое послеполуденное солнце. Потом со всей своей юго-западной мощью хлынул прямой дождь. Люди, находившиеся на улице, бросились кто куда. Но Сара Сусанне считала, что Юханнес, вышедший на своей шхуне рано утром, уже давно успел достичь гавани.
Сара Сусанне стояла у окна в спальне у Дрейеров и ждала других гостей. Ей не хотелось быть первой. Однако в такую непогоду приедут, конечно, не все. В просвете между домами она видела море - волны, покрытые белой пеной, остервенело кидались на берег. Накануне, когда они с Юханнесом плыли сюда и море было еще спокойно, она вновь испытала странный обман зрения, знакомый ей с детства. Тогда она верила, что море, поддавшись прихоти, хлынуло на небеса. Все исказилось. Море за шхерами вздыбилось и дотянулось до небес.
Это Арнольдус объяснил ей, что происходит на самом деле.. Как-то летом после смерти отца он посадил ее к себе на колени. Это было в саду. Наверное, он хотел утешить ее, потому что она плакала. Здесь, у окна, она вспомнила, что в тот день ей надели новые туфельки с кнопками на щиколотках. Перестав плакать, она спросила у Арнольдуса, как море может оказаться выше шхер.
- Так кажется, потому что земля круглая, - ответил он.
Неожиданно ей до боли захотелось увидеть брата. Но он сообщил, что не сможет приехать к Дрейерам.
Сара Сусанне поглядела на Большой сад Биргитте Дрейер, как его здесь называли. Там, под прикрытием камней, росли декоративные кусты, цветы и травы. Вдали виднелось ячменное поле. Из снежных сугробов торчали стебли растений. Неестественное зрелище в эту адскую погоду. Но они выживут и принесут плоды, если их не убьют заморозки. Сад пришлось разбить в защищенном от юго-западного ветра месте, а не там, где он был бы лучше виден тем, кто приезжал в усадьбу.
Парадный вход находился с другой стороны дома, он смотрел на пристань. Именно там Дрейер причаливал со своим уловом. Оттуда пахло рыбой и хорошими временами. Когда в открытых сушильнях и на скалах вялилась рыба, весь Хеннингсвер был пропитан особым кисловатым запахом.
Иене Хенрик Дрейер писал свою фамилию через "й", и у него был свой собственный вымпел. Манией величия это не называли, потому что примерно представляли себе, как велико его состояние. Дрейеру не потребовалось прилагать к этому особых усилий. Он женился на Биргитте Цаль в тот год, когда родилась Сара Сусанне, но наследников у них не было. Говорили, что никто не уходит от Дрейеров с пустыми руками, потому что Биргитте очень добра. Юханнес и Сара Сусанне, бывшие оба в родстве с Дрйерами, хорошо это знали.
Сара Сусанне оглядела себя в зеркале, наполовину скрытом гардиной. Ее наряд соответствовал поводу. Шелковая блузка цвета ракушек была на груди расшита бисером и украшена кружевами. Когда она поднимала руки, широкие рукава соскальзывали к локтям. Широкий пояс черной юбки удерживал блузку на месте.
Услышав донесшийся из передней голос Берга из Свольвера, она открыла дверь, чтобы спуститься вниз. В ту же минуту из соседней комнаты вышли пастор с женой. Сара Сусанне повернулась и протянула им руку. Сначала пасторше, которая, как она знала, была немка. Красивая дама, подумала Сара Сусанне. В темноте коридора пастор почти сливался со стеной, но он улыбался. Рука у него была теплая. Он вежливо посторонился, пропуская дам вперед.
- Боже мой, какая ужасная погода! - Фру Берг пожала всем руки прежде, чем позволила снять с себя шубу из тюленьего меха и зимние сапоги. И даже прочла целую лекцию о свойствах тюленьего меха, незаменимого для зимней обуви.
- Я ни разу не простудилась с тех пор, как ношу эти сапожки. Ни снег, ни дождь мне нипочем, гуляй в свое удовольствие.
Это была полная шумная дама, знавшая, однако, когда следует помолчать. Господин Берг держался на заднем плане и, перебирая цепочку от часов, не мешал жене разглагольствовать.
За столом сидело двенадцать человек, но приборов было гораздо больше. Никто не знал, сколько народу осмелится выйти в море в такой шторм.
- Какой огромный стол, тут еще многим хватит места! - воскликнула фру Берг, когда они вошли в столовую.
- Ну что ты! Мы просто его раздвинули, - ответила фру Биргитте с улыбкой, осветившей всю комнату. Она держала семь служанок и двух горничных и с их помощью легко управлялась с хозяйством.
Кроме хозяев и Сары Сусанне, за столом сидели пасторская чета из Стейгена, Магдалине и Юхан Бордервик из Бреттеснеса, Ларе Берг с женой из Свольвера, телеграфист Корбё и смотритель маяка Бейер с женой Юханной.
Служанки приносили и уносили одно блюдо за другим. Рыба скрывалась под белоснежными льняными салфетками, сложенными в виде вееров. Но запах чудесным образом проникал сквозь складки, и восхитительный аромат щекотал ноздри гостей. Подававшая служанка мгновенно закрывала блюдо с картошкой после каждого гостя. Так же быстро, как будто это был грудной ребенок, который мог простудиться, закрывалось и блюдо со сверкающей охристой икрой. Фрикадельки из печени стояли на медной подставке, под которой горела свеча, не дававшая им остыть. В вечном кружении, вызванном теплом, плавал мелко нарубленный лук, золотистые крошки печени и жемчужный жир. На другой медной подставке, тоже подогреваемой свечой, стояло масло для тех, кто жир не любил. Через равные промежутки времени гостей обносили лепешками от Эриксена, личного пекаря Дрейера. В высоких рюмках с монограммой, словно затянутая тонкой пленкой, на радость одним и к огорчению других, плескалась водка. Пили, конечно, и воду, как же без этого. А также вино и пиво. Служанки жонглировали бутылками и графинами.
- Какое чудо этот телеграф, Хенрик! Нас предупредили о шторме, и теперь Юханнес успел благополучно добраться с солью до дома, - сказал Юхан Бордервик и поднял бокал.
Дрейер с энтузиазмом заговорил о том, что телеграф наконец заработал как следует. Больным местом оставалась только Уфутская линия. Какие-то господа на Юге решили, что телеграфная линия, протянутая в Финнмарк, никогда не окупится.
- Окупится! - фыркнул смотритель маяка. - Кто скажет, как должно окупаться здоровье и жизнь людей!
- Для нас неоценимая помощь то, что стортинг выделил деньги на строительство телеграфной линии из Бреттеснеса на востоке до Сёрвогена на западе - теперь нам легко узнавать, где есть рыба и какую ждать погоду, - сказал Дрейер.
- Позор оппозиции, которая не видит, что предпринимательство - дело государственной важности. Они считают, что мы здесь, на Севере, просто прикарманиваем эти деньги. Однако, к счастью, правительство все-таки выделило сто тридцать три тысячи спесидалеров на расширение телеграфной сети, - сообщил пастор Йенсен.
- Я слышал, что теперь телеграфную линию протянут дальше по южной стороне Вест-фьорда до Транёя. И проложат морской кабель! К западу от Лёдингена, до самого Кьеёя, - сообщил телеграфист Корбё.
- Господи! Но ведь Кьеёй - это всего-навсего шхера! Как люди будут получать новости оттуда? - спросила Магдалене Бордервик.
- Будут добираться морем до Неса, а оттуда тащиться пешком до Лёдингена, - сказала фру Берг.
- Было бы лучше, если бы протянули линию до Лёдингена или Офферсёя. Это важно для будущего. И смею заметить, им потребуются женщины для обслуживания этой линии! - заинтересованно воскликнула Магдалене Бордервик.
- Учтите, что на Кьеёе хорошие причалы. А рыбаки, как известно, передвигаются на лодках или на шхунах, - хохотнул Ларе Берг и сменил тему разговора.
Настроение за столом улучшилось. Послышался смех. Постепенно глаза всех дам, за одним исключением, впились в пастора Йенсена, который рассказывал о своей жизни в Дюссельдорфе, где он учился. Исключение составляла его жена Урсула. Она сидела за столом рядом с хозяином дома и задумчиво смотрела на ослепительно-белый кусочек трески у себя на тарелке. Ни печени, ни икры она не ела. Зато не отказывала себе в картошке и в масле.
Стоял март, дни уже удлинились, однако сегодня вместо привычного синего света за занавесками клубились серые сумерки. Хлестал дождь. Шумел. Стучал по крыше и водостокам. Падал в бочки. Проникал всюду, даже туда, где должно было быть сухо.
- Все будет зависеть от перемен, которые начнутся, когда пароходства Бергена и Норденфьельда возьмут на себя все перевозки, - заметил Берг.
- Да-да. Но своими судами и связью с Бергеном мы управляем сами, - вмешался хозяин.
- Вы только подумайте, теперь из Трондхейма до Трумсе можно добраться всего за неделю! - воскликнула хозяйка.
Воспользовавшись случаем, Дрейер рассказал историю о Рикарде Вите, который зимой 1860 года сдал на Юге экзамен на штурмана. Вернувшись на Север, он сошел с парохода в Харстаде, откуда его должны были переправить на Бьяркёй, но ему пришлось одному плыть на маленькой лодке до самого Анденеса, потому что все работники с Бьяркёя ушли на лов.
- Упрямый мужик! Добивается всего, что задумал! - заключил Хенрик Дрейер.
Когда хозяева рыбацких селений встречались со скупщиками рыбы, разговор обычно сводился к обсуждению миграции рыбы и цен на нее, а также - всеобщего права на лов рыбы и права хозяев селений на местам для лова. Дамам оставалось либо высказывать иногда разумную мысль, либо молчать. Молодой телеграфист Корбё забыл, с кем имеет дело, и наступил присутствующим на больную мозоль, заметив, что слишком большая часть дохода попадает в руки слишком малого числам людей.
- У нас есть закон о Лофотенах от тысяча восемьсот пятьдесят седьмого года, который гласит, что море принадлежит всем, - сказал смотритель маяка Бейер.
- Не правда ли? Каждый может ловить рыбу там, где хочет, и никто не смеет ему это запретить. Право принадлежит тому, кто первый пришел на место, а кому принадлежит берег, это не важно, - вставил молодой Корбё.
- А кто несет ответственность, если дело не ладится? Хозяин селения! - раздраженно сказал Юхан Бордервик.
- На этот случай у нас есть надзорное судно, - упрямо стоял на своем Корбё.
- Вполне возможно, что рыбаки больше не будут участвовать в выборе тех, кто за ними надзирает, - власти сами будут присылать своих служащих и морских офицеров следить за порядком, как будто речь идет о войне, - сказал Берг.
- Да-а, нравится нам или нет, надо просто признать новые времена, - вздохнул Дрейер. - Хороший торговец всегда найдет возможность заработать деньги. А хороший хозяин селения пусть сам следит за своими людьми и рыбой. Главное, чтобы в море была рыба и мы бы знали, где она. А ссориться что с людьми, что с государством - только попусту тратить время. Лучше строить домики для рыбаков, чтобы в них было удобно жить. Все-таки четыре пятых, не меньше, общего улова трески в нашем королевстве получают на Лофотенах и в Финнмарке.
- Верно, вот и летят рыбаки к тебе в Хеннингсвер, как мухи на бумагу, смазанную медом. Тут им и выгребные уборные, и комнаты с чугунными печками, трубами и другими роскошествами, - засмеялся смотритель маяка.
- И трактир с водкой, - тихо вставила пасторша.
- Рыбаки - такие же люди, как мы. Им тоже иногда требуется выпить. Но давайте выпьем за Дрейера и за телеграф! - вмешался Корбё.
- Спасибо за честь! А еще выпьем за Юханнеса Крога, который не тратит время на пиры, а везет домой соль до начала шторма! Он всегда глядит в будущее и использует все возможности. Ему не нужны утки, когда можно заполнять бочонки рыбой. - Дрейер поднял бокал.
- Выпьем за хорошие цены и за румяных засольщиц! - хохотнул Берг.
- Да-да, и за весеннюю треску! Она станет нашей Америкой! - продекламировал телеграфист Корбё, встал и, как знаменитый актер, поклонился во все стороны.
Хозяин сам наполнил водкой рюмки гостей.
Потом они заговорили об этом безумце Свенде Фоюне, который уже третий год держит в Варангер-фьорде свое первое в мире китобойное судно, которое ведет промысел, не оставляя следов. Они снова выпили.
- Он собирается стрелять в китов из гарпунной пушки! - Берг покачал головой.
- О господи! - Урсула вытерла губы белоснежной салфеткой. Это была салфетка из приданого хозяйки дома.
- Но, прежде чем стрелять, этого кита еще нужно найти, - заметил хозяин.
- Не исключено, что рано или поздно победа окажется на его стороне, и тогда он будет первым в мире. Кто-то же должен идти впереди и показывать дорогу другим! - заявил молодой Корбё, сильно оживившийся после третьей рюмки.
- Но пушка! - Хозяйка дома поежилась.
- Так ведь и животное не маленькое, - напомнил смотритель маяка с кривой улыбкой.
Сара Сусанне представила себе, как заряд разрывается в теле животного. Как мясо, кровь и внутренности кита вываливаются в море.
- Все море будет окрашено кровью! - воскликнул пастор Йенсен, словно они увидели одну и ту же картину.
Их глаза встретились. Испуганные. Удивленные. Понимающие.
У пастора были покрасневшие скулы и орлиный нос. Борода скрывала рот, но ясно просматривался изгиб верхней губы. Темные волнистые волосы с проседью. У одного виска вилась смешная кисточка.
Мужчины с удивлением посмотрели на пастора, но промолчали. Да и что на это скажешь? В наступившей тишине, которая кому-то могла показаться тяжелой, хозяин перевел разговор на то, что пастор в свое время был депутатом стортинга от Нурланда.
- Вам предстоит еще много поездок в столицу? - спросил он у пастора.
Пастор моргнул несколько раз и передвинул десертную ложку.
- Не думаю, - ответил он. - Поездка в Кристианию не из легких, а политическая мельница мелет медленно. Из-за этого возникает чувство, что все усилия, направленные на то, чтобы улучшить жизнь у нас на Севере, совершенно напрасны.
- У пастора столько дел! - вздохнула его жена. - А ему, ко всем своим обязанностям, еще хочется заниматься живописью и писать философские сочинения.
Саре Сусанне слово "философия" показалось странным. Далеким от обычной жизни. Оно напоминало о древних мудрецах, которые, завернувшись в простыни, ходили среди белых колонн. Это было слишком далеко от того, что можно было ждать от человека, призванного крестить детей, венчать взрослых и провожать покойников в последний путь.
- Было много споров, в которых вы принимали участие, придерживаясь... как бы это лучше выразиться... не пасторской точки зрения, - хохотнул Берг.
- Вы имеете в виду прения о том, что чиновников следует освободить от обязательства принадлежать к государственной церкви? - спросил пастор, и его раскатистое бергенское "р" застряло у гостей в ушах.
- Трудно было ждать такого от пастора, - признался Дрейер.
- Да, наверное, в этом была доля провокации. Но с другой стороны, кто лучше пастора знает, как важно для человека быть честным, знает, во что люди верят и что они собой представляют. В обществе слишком много недомолвок и фальши. Можно прекрасно разбираться в политике, экономике и понимать, что важно для общества, даже не принадлежа к государственной, церкви.
Возникла тишина - возразить на это было нечем. В наступившей тишине хозяйка спросила у пасторской четы, как им нравится в Стейгене. Все обернулись к пасторше. Она сделала вид, что не заметила этого. Спокойно поддев вилкой кусочек картошки, она отправила его в рот.
- О, спасибо! Нам очень нравится! И детям, и нам с женой, - ответил пастор.
- Вот только люди выпускают свою скотину на пасторские земли! - неожиданно сказала пасторша.
- Я понимаю, из-за такого могут возникать ссоры, - вздохнула хозяйка и многозначительно оглядела своих гостей
Все улыбались. Кроме пасторши. Ее подбородок дерзко смотрел в комнату, темные глаза блестели. Красиво очерченные губы были крепко сжаты. Прямой пробор делил волосы строго на две половины. Прямой нос подчеркивал эту симметрию. Сегодня пасторша почти все время молчала. Несмотря на то что уже достаточно хорошо владела этим, на ее взгляд, нелогичным норвежским языком.
- Урсула герой, она прекрасно со всем справляется. С детьми... с хозяйством... - Пастор прикрыл рукой руку жены и долго не снимал ее. - Но сменить жилье не так-то просто, - сказал он наконец.
С ним все согласились, хотя из сидевших за столом мало кто имел опыт в подобных делах. Сара Сусанне о своем опыте помалкивала.
- Жаль, что Арнольдус не смог приехать и познакомить нас со своей молодой женой, - обратилась хозяйка к Саре Сусанне.
- Да, такая погода!.. - быстро отозвалась Сара Сусанне.