Перед ними стоял древний старик в широкой белоснежной одежде с дубовым венком на голове, с золотым ожерельем на шее. Седые нависшие брови почти скрывали живые блестящие глаза.
- Слава троице богов, - сказал Верцингеториг, и Луктерий повторил его слова. - Перед тобой, отец, сальдурии. Узнаешь меня?
Друид не моргнул глазом.
- Я сын Цельтилла, которого ты убил, - продолжал молодой арверн, наслаждаясь ужасом, изобразившимся на лице старика, - и приехал бросить тебя, отец! Объяви меня верховным вергобретом… ради спасения родины.
- Тебя… вергобретом? - прошептал друид, и глаза его засверкали. - Никогда.
- Я объединю племена, двину их против римских воинов.
- Никогда!
Верцингеториг дерзко засмеялся.
- Завтра ты объявишь волю богов друидам, и через несколько дней вся Галлия будет знать, что Верцингеториг - верховный вергобрет.
- Никогда!
- Решай, убийца моего отца! - крикнул Верцингеториг, обнажая меч.
Старик задрожал, живые глаза его потухли.
- Ты будешь… вергобретом… сын Цельтилла, - вымолвил он прерывистым шепотом. - Но захотят ли тебя племена? Я имею власть над всадниками не потому, что я глава друидов, а оттого, что я богат, владею землями и рабами. Я, отшельник, собирающий омелу со священных дубов, уже не властитель душ; вера падает, жрецов презирают, и мало людей верит предсказаниям оракулов.
- Ты ошибаешься. В сердцах не угасла еще вера: она тлеет и се нужно раздуть…
Когда сальдурии вышли, старик рассмеялся:
- Посмотрим, сын Цельтилла, удастся ли тебе сломить его?
Он вынул из-под медвежьей шнуры навощенные дощечки и стал писать по-гречески эпистолу, часто затирая плоской стороной стила слова и целые строки.
Сальдурии провели весь вечер перед шатром верховного друида, опасаясь измены. Они беседовали с эвбагами - жрецами-астрономами, врачами, пророками и магами, слушали песни бардов, сопровождаемые звуками ротты, а когда в шатер проник приземистый служитель, Верцингеториг шепнул Луктерию:
- Выследи его и обыщи. Делай, как мы уговорились. Сальдурии скрылся в глубине леса. Верцингеториг слушал старого барда, воспевавшего подвиги великого Бренна: галльский полководец взял Рим и разрушил его, вывез из него много сокровищ и смуглых черноглазых пленниц-римлянок…
Слушая его, Верцингеториг сжимал меч: разбить Цезаря, вторгнуться в Италию, сокрушить Рим! Какое заманчивое будущее! Ему казалось: звенят в буре пожаров мечи, льется кровь врага, а галльские орды идут, вытаптывая ноля, сметая все на своем пути.
- О боги, дайте нам мощь, - шепнул Верцингеториг и обернулся: рядом с ним сел Луктерий.
- Выследил?
- Вот письмо. Гонец сопротивлялся - я настиг его, когда он садился на коня - и убил…
- Тише.
Он взял эпистолу и спрятал в складках плаща.
В шатре, предназначенном для гостей, Верцингеториг с трудом разбирал греческ-ие письмена и вдруг вскочил - лицо исказилось:
- Луктерий… письмо…
- К кому?
- К Цезарю - ха-ха-ха! Проклятый изменник, враг народа!.. За мной!..
Выбежал из шатра с мечом в одной руке, с факелом - в другой.
Луктерий не отставал от него.
- Смерть предателю! - вопил Верцингеториг, и эхо повторяло его слова. - Пусть новый верховный друид освятит избрание главного вергобрета!
Верцингеториг, объявленный верховным вергобретом Галлии, собрал войска, взял Герговию, перебил и изгнал старейшин, злоумышлявших против него. Поднимались племена, объединялась Галлия. И Верцингеториг, болея душою за родину, объявил Цезарю войну.
XIX
Едучи в Нарбоннскую Галлию, Цезарь получал в пути известия: италийские купцы вырезаны в Генабе карпаутами; Верцингеториг, объединив сенонов, паризиев, никтонов, кадурков, туронов, авлерков, андов, лемовиков п племена, жившие на берегу Океана, послал войска, под начальствованием Луктерия, по направлению к Нарбоннской Галлии, а сам вторгся в область битуригов, данников эдуев; ремы, эдуи и лингоны, верные Риму, окружены мятежниками; секваны колеблются.
Оставив часть легионов для защиты Нарбоннской Таллин, Цезарь с изумительной быстротой, двигаясь по снежным сугробам, бросился в область арвернов. Начальствование над войсками с приказанием грабить и опустошать страну было передано Дециму Бруту, а Цезарь, во главе небольшого конного отряда, поскакал во весь опор через Галлию, чтобы соединиться с двумя легионами, зимовавшими в области лингонов.
Всадники, переодетые в галльские штаны и плащи, не были узнаны, и попытка удалась.
Не отдыхая, Цезарь собрал военачальников и приказал послать гонцов в области, где находились другие легионы.
- Собраться всем в окрестности Агединка, - распоряжался он, - хочу проучить щенка, кусающего за ноги слона.
Вскоре он, во главе одиннадцати легионов, галльских вспомогательных войск и конницы, двинулся вперед. Он шел, осаждая и сжигая города, разбил Верцингеторига под стенами Новиодуна и затем двинулся на Аварик, столицу битуригов.
Верцингеториг отступал, сжигая города и деревни, солому и сено, разрушая дороги, внезапно нападая маленькими отрядами на легионы, снимая часовых, отбивая обо-:1ы с зерном.
Цезарь шел пешком, с непокрытой головой, по опустошенной стране. За ним двигались усталые легионарии. А конница Верцингеторига не давала покоя: лишь только расположится войско на отдых или начнет варить поленту, как лихие наездники врываются в лагерь или обстреливают его.
Цезарь ободрял легионариев:
- Возьмем Аварик - город будет ваш, население тоже, - говорил он, а однажды сказал: - Завтра подойдем к городу.
Было холодно, шел дождь. Ненастье мешало осадным работам. Но воины, закаленные тяжелыми трудами, боями и непогодами, не унывали: рыли окопы, отражая вылазки неприятеля, устанавливали башни для нападения.
Продовольствие почти истощилось, - питались нарубленным сеном, смешанным с горстью муки, но работ не оставляли, несмотря на предложение Цезаря снять осаду.
- Коллеги, если вам тяжело, если вы не в силах вынести голод и холод, скажите, и мы оставим Аварик… Но если вы верите своему вождю и в силах устоять против невзгод, потерпите.
На другой день он объявил приступ. Шел дождь. Размытая и взрыхленная почва засасывала ноги. Легионарии скользили, оступались, падали, но шли вперед, стиснув зубы. На потемневших бородатых лицах и в мрачных глазах горела неукротимая воля, зажженная Цезарем. По колени в грязи они подходили к стенам, устанавливали лестницы, лезли вверх. Баллисты и катапульты беспрерывно обстреливали осажденных, тараны день и ночь громили стены.
Когда войска ворвались в город, Цезарь, насквозь промокший, въехал на жеребце, забрызганном грязью по брюхо. Он смотрел на остервенелых воинов, грабивших и поджигавших дома. Здесь легионарии тащит за волосы молодую девушку, валит в грязь и насилует; там германский всадник забавляется, бросая младенца вверх и подхватывая на копье; дальше разбивают бочки с вином и пьют, черпая шлемами и шапками, а еще дальше ворвались в храм, тащат за бороду старого жреца, бьют его, а жриц продают по сестерцию за голову. Горят дома, запах гари мешает дышать.
- Человеческая жизнь не стоит одного медного асса, - пробормотал Цезарь и, подъехав к жрецам, купил у легионария девушку за сестерций. - Я подарю ее кому-нибудь из военачальников. Дециму Бруту?
К вечеру город наполнился воплями: пьяные легионарии громили дома и лавки, разграбили храм, а население вырезывали.
- Перебито сорок тысяч, - доложил поздно ночью Децим Брут. - Воины пьяны и спят, где попало… Что прикажешь?
- Караулы выставлены?
- Все сделано, божественный Юлий! Галльский легион Алауда трезв, не участвовал в насилиях.
Цезарь нахмурился:
- Легион ненадежен?
- Думаю, надежен. Начальник говорит, что друиды запретили проливать кровь беззащитного населения.
Цезарь вскочил - кровь бросилась ему в голову, - было стыдно. Овладев собою, он сказал:
- До рассвета вывезти все продовольствие, легионы выстроить утром за Авариком, а город сжечь.
- Ты хочешь соорудить гигантский костер для невинно убитых, - молвил легат, - и боги…
- Молчать! - дико крикнул Цезарь и замахнулся на него острым стилом.
Децит Брут выбежал из шатра.
Отойдя в Децетию, Цезарь разделил войско: Лабиен с четырьмя легионами должен был идти против сенонов и карнаутов, а сам Цезарь - на Герговию, столицу арвернов. Кругом простирались опустошенные города и деревни; ограбленное население умирало с голоду, и толпы нищих шли за войсками, падая от изнурения. Но Цезарь равнодушно слушал мольбы о пропитании, равнодушно смотрел на протянутые руки: "Война!" Его сундуки были наполнены серебром, золотом, храмовыми сокровищами, п легионы восхваляли вождя за доброту и щедрость.
"Доброта? - думал он. - Я отдал им город, они его разграбили и перебили жителей. И это доброта?.. Да, на войне это доброта вождя!"
Знал от разведчиков и перебежчиков, что Верцингеториг набирает войска, обучает их и возбуждает к мятежу племена, посылая вождям золото. Медлить было нельзя: вторгнуться в область арвернов по долине реки Элавера и принудить Верцингеторига к битве означало закончить победоносно войну.
Однако осаду Герговии пришлось снять. Приступ не удился - легионы были отброшены, а Верцингеториг, нападая день и ночь, тревожил войска. Опасность быть окруженным заставила Цезаря двинуться на север, чтобы соединиться с Лабиеном и спасти войско. Галлия была потеряна, и мысль об участи Красса не давала ему покоя.
Верцингеториг, зная о тяжелом положении Цезаря от римских и германских перебежчиков, перенес главную квартиру в укрепленный городок Алезию, где скрещивались дороги, ведшие в Нарбоннскую Галлию.
Прощаясь с любимой женой, от которой у него было двое детей, он говорил, указывая на них:
- Моя цель, жена, изгнание чужеземцев из Галлии, а твоя - воспитание сыновей в духе любви к родине и ее величия. Враг отступает, скоро ни одного римского воина не останется на галльской земле.
Приказав укреплять Алезию и снабдив город большими запасами провианта, Верцингеториг выступил с пятнадцатью тысячами всадников против римлян: дни и ночи тревожил он Цезаря лихими налетами, отбивал обозы и военные машины, которые с трудом тащили быки по размытым дождями, непроходимым дорогам. Страстный, неутомимый, он казался олицетворением силы, доблести и трудолюбия: неизвестно было, когда он спал, - постоянно скакал впереди наездников, а если они отдыхали, отправлялся в разведку, нередко пешком, в рубище нищего.
Цезарь отступал с одиннадцатью легионами к Нарбоннской Галлии. А позади него шумела, бряцая оружием, восставшая страна, и друиды призывали племена поразить одним ударом поработителей.
Цезарь шел впереди легионов. За ним шагали воины самого храброго XIII легиона, который он любил за испытанную отвагу и преданность.
"Все потеряно, все погибло, - думал он с горестью. - семь лет трудов и войны канули в Лету! Неужели вновь начинать войну?! Но живая сила дороже всего, и она даст мне возможность возобновить завоевание страны".
Обернувшись, оглядел легионариев. Они шли с опущенными головами, даже воины XIII легиона пали духом.
Горько засмеялся.
"А я, безумец, вздумал подражать великому Лукуллу, превзойти его! - вздохнул он. - Но Лукулл учился военному делу под руководством непобедимого Суллы!.. А я?.. Но не может быть, чтобы звезда моя закатилась!.."
На четвертый день отступления легионы внезапно дрогнули: конница Верцингеторига, обрушилась на римское войско.
Цезарь, застигнутый врасплох, не растерялся. Приказав германцам объехать правое крыло вражеских наездников, он вскочил на коня, и, выхватив меч, помчался к месту, где бородатые германцы с диким криком и громкими мольбами к Тиру мчались, вздымая клубы пыли.
Он видел, как обе стороны столкнулись, и невольно за любовался доблестным ударом конницы, мгновенно опрокинувшей галлов: падали люди, мчались лошади без седоков, лязг мечей и вопли слышались все сильнее, а он, остановив коня, рвавшегося вперед, кричал:
- Бейте, германцы, врага! Бейте! Верцингеториг отступал.
В раздумье сидел Цезарь на коне, не зная, что лучше: преследовать галлов или укрыться в провинции. И вдруг решил:
- Гнать неприятеля!
Стремительно бросилась за отходящими галлами конница Цезаря, с топотом и лязгом гнала неприятеля, а римский вождь уже обдумывал, как поразить вражеские войска и удержаться в Галлии. И, когда Лабиен, подъехав к нему, спросил с удивлением, действительно ли Цезарь решил идти к Алезии, городу мандубиев, полководец вскричал:
- Неужели ты трусишь, Лабиен? Здесь, под Алезией, я дам битву всей Галлии. И пусть свершится, что уготовано Фатумом: или доблестная победа или позорное поражение!
- Безумие отчаяния, - прошептал Лабиен, покачав головою.
Впереди возвышалась на горе крепость; высокие стены, казалось, подпирали небо, и стрелы уже сыпались на подступавшие легионы. Две речки омывали с противоположных сторон подножие горы, к западу от которой простиралась равнина, а с остальных сторон, в восьмистах - тысяче шагов тянулся пояс холмов.
- Рыть рвы, насыпать вал вокруг города, - распоряжался Цезарь.
Закипела работа.
Перебежчики сообщали, что Верцингеториг укрылся в Алезии с восемьюдесятью тысячами пехоты и пятнадцатью тысячами конницы и послал гонцов к кельтским племенам с приказанием произвести набор.
- Он ожидает на помощь всю Галлию, - говорили перебежчики, - и тебе, господин, трудно будет устоять. Из городов, деревень, пустынь, болот, а также из лесов, где живут друиды, пойдут сотни тысяч, десятки тысяч, тысячи, сотни десятки и единицы…
Опасность была велика.
- Полчища галлов сметут легионы, как пыль, - говорил Цезарь военачальникам, в безмолвии окружавшим его, - и не я буду Цезарем, если не найду выхода из нашего положения.
На военном совете, созванном на другой день, он пристально смотрел на военачальников, точно оценивая их храбрость, сметливость и умение руководить боем. Были здесь Мамурра, Антоний, Лабиен, Требоний, Децим Брут и иные сподвижники, центурионы, восточные рабы, искусные в военном деле, хитрые греки, опытные в возведении крепостей.
Цезарь встал.
- Вожди и мудрые советники, - сказал он, - я обдумал наше положение и нашел выход. Спасение римских легионов и победа над неприятелем в быстрейшем возведении второй линии укреплений с башнями вокруг города. Войска будут находиться между окопами, возведенными нами против Алезии, и валом, который мы соорудим против готовых подойти кельтских племен. В этой крепости мы будем сопротивляться двойным приступам: со стороны Алезии и со стороны ожидаемых галльских полчищ…
- Мысль твоя великолепна! - вскричал Антоний. - Но успеют ли воины закончить работы?
- Должны успеть, - твердо сказал Цезарь, - я полагаюсь, вожди, на ваше старание и распорядительность.
- Но ты забываешь, божественный Юлий, о недостатке провианта, - перебил Лабиен, - запасы иссякают, а в окрестностях ничего не достать…
- Будем есть траву и калиги, - нахмурился полководец, - а победим!
Повернулся к тучному Мамурре и долго смотрел в заплывшие жиром свиные глаза. Он верил в способности этого жадного человека, который был предан ему, как собака.
- Завтра же приступить к работам, - слышишь, Мамурра? Посылать людей за деревом, камнем и железом, отнимать у населения медные и железные изделия, заставить плотников, каменотесов и кузнецов работать быстрее. Насыпать земляной вал и обкладывать бревнами, перед рвом навалить в пять рядов заостренные деревья н большие ветви, которые должны быть крепко связаны у основания. Впереди них рыть восемь рядов волчьих ям, которые назовем по форме их лилиями, а плотникам, каменотесам и кузнецам готовить остроконечные колья, осколки камней и железа и вбивать в ямы; затем лилии прикрыть фашинником и землей, чтобы ловушки не были заметны на зеленой равнине. А впереди них укрепить, вровень с землей, как можно чаще, острия и надеть на них железные крючки. Понял, Мамурра? Заставить рабов, искусных в военном деле, и ученых греков делать чертежи укреплений. Привлечь к работам десять тысяч воинов, а понадобится - и больше. Я сам буду наблюдать за работами, и горе тому, кто будет ленив и нерадив!
Лицо его горело, голос звенел, крепчая.
- Мамурра, где сочинение по осаде городов? Мы должны принять во внимание способ Деметрия Полиоркста… Итак - за дело! Не медлить! А вам, военачальники, приказываю лично руководить работами!
XX
Проходили дни, недели. Высокий вал с башнями, вторая укрепленная линия, вырастал за легионами, осаждавшими Алезию. Не прекращались и работы перед городом - первая линия была почти закончена. Цезарь лично руководил работами. Он видел на стенах Алезии караулы, наблюдавшие за его легионами, а однажды там появился сам Верцингеториг. Галльский герой смотрел ил машины, подвозимые к крепости на сильных быках, и хмурился. Ждал подкреплений, зная от соглядатаев, сумевших пробраться через римский лагерь, о войсках, направлявшихся в Бибракте, о запасах оружия и хлеба, перевозимых на вьючных животных.
Цезарь знал меньше о движении галльских полчищ, но зато ему было известно о голоде в Алезии, и, когда однажды Верцингеториг изгнал из города стариков, женщин и детей, надеясь, что Цезарь продаст их в рабство, полководец только вздохнул: у него самого не было хлеба для легионов.
Смотрел на обезумевших от голода мандубиев, которые умоляли о куске хлеба, видел, как они, падая от истощения, ели траву, слушал предсмертные стоны и равнодушно пожимал плечами: "Война!"
Разведка донесла о приближении галльских полчищ под начальствованием четырех полководцев. Предполагая, что Верцингеториг, увидевший со стен подкрепления, не замедлит броситься одновременно с ними на римлян, Цезарь приготовился к отражению приступов.
Это была грозная неделя отчаянных боев, рукопашных схваток. Тревога не покидала полководца: здесь решалась участь Галлии и судьба Цезаря.
Он лично руководил отражениями приступов, невольно любуясь безумной храбростью Антония, подвигами Лабиена, хладнокровием Требония, и думал, что, имея таких друзей, он без труда добьется великой будущности.
Ночью вспомогательное войско галлов покинуло свой лагерь и подошло к равнине, где работали римляне. Испустив громкий клич, чтобы предупредить осажденных, галлы стали забрасывать ров фашинником, метать камни и стрелы. Со стен Алезии загремела труба - Верцингеториг приказал выступить своим войскам.
С ревом и грохотом налетали галлы с обеих сторон на римские валы, но легионарии осыпали их свинцовыми шариками из пращ и камнями. А баллисты и катапульты работали беспрерывно - в темноте обрушивались на людей каменные глыбы, длинные стрелы пронзали за раз несколько человек. Щиты стали лишними, и обе стороны отбросили их. Двигаясь вперед, галлы путались в крючках, падали, проваливались в ямы, натыкались на заостренные деревья и ветви. Крики, проклятья, голоса римских и галльских военачальников, ободрявших воинов, слышались чаще и чаще.
Добраться до вала было невозможно. Бледная луна выплыла из-за туч и осветила груды убитых и раненых.
На рассвете галлы отступили, опасаясь удара с правого крыла. Верцингеториг отвел свои войска в Алезию.