- Я видел Виды и Формы, я слышал Дух вещей, я видел мятеж Злых, я слышал слово Добрых! Явились семь демонов, спустились семь архангелов. Архангелы держались вдалеке, они созерцали, прикрыв лица, демоны были рядом, они сверкали и действовали. Мамона прилетел на своей перламутровой раковине в виде прекрасной обнаженной женщины; ее белоснежное тело сверкало, никогда формы человеческого тела не будут так совершенны, и он говорил: "Я - Удовольствие, и ты будешь обладать мной!" Люцифер - князь змей прибыл в царском облачении, он был ангельски красив в человеческом обличье, и он сказал: "Человечество будет служить тебе!" Морская стихия - королева скупых, не отдающая ничего из того, что получила, - появилась, облеченная в зеленую мантию; она обнажила грудь, выставила напоказ свой ларчик с драгоценностями, извлекла сокровища и одаривала ими; она захватила с собой волны сапфиров и изумрудов; ее богатства пришли в движение, вынырнули из потаенных мест и заговорили; самая прекрасная из жемчужин расправила свои мотыльковые крылья, светилась, звучала морской музыкой, она сказала: "Мы с тобой сестры - дочери страдания; подождешь меня? Мы исчезнем вместе, мне осталось лишь превратиться в женщину". И вот явилась Птица с крыльями орла и лапами льва, головой женщины и крупом коня. Животное упало к ее ногам, лизало их, обещало семьсот лет изобилия любимой дочери. Самый ужасный - Ребенок - добрался до ее колен и, плача, умолял: "Не оставишь меня? Я слаб, страдаю, останься, мама!" Он играл с другими, распространяя в воздухе леность, и небо, казалось, уступало его жалобам. Дева - с ее чистой песней - принесла свои хоры, расслабляющие душу. Цари Востока прибыли с рабами, армиями и женами; Раненые просили ее помощи, Несчастные тянули к ней руки: "Не покидай нас! Не покидай нас!" Я сам воскликнул: "Не покидай нас! Мы будем обожать тебя, останься!" Цветы вышли из семян, их запахи обволакивали ее и тоже умоляли: "Останься!" Гигант Енак вышел из Юпитера, привел с собой Золото и его друзей, увлекая за собой Духов Звездных Земель, и все они говорили: "Мы будем служить тебе семьсот лет". Наконец, сама Смерть спустилась со своего белого коня и сказала: "Я буду повиноваться тебе!" Все пали ниц перед ней, и если бы вы были там, то увидели бы, что они заполнили всю большую долину, и все кричали ей: "Мы вскормили тебя, ты наше дитя, не оставляй нас". Сама Жизнь вышла из своих Красных Вод и пообещала: "Я не покину тебя!" Затем, заметив молчание Серафиты, она засияла как солнце, воскликнув: "Я - свет!" "Свет там!" - возразила Серафита, указывая на облака, в которых летали архангелы; но она была утомлена, Желание сокрушило ее нервы, она могла лишь причитать: "Боже мой!" Множество Ангельских душ, карабкаясь по горе и почти добравшись до ее вершины, обнаруживали под ногами гравий, по которому они снова катились в пропасть! Все эти падшие Души восхищались ее твердостью; их оцепеневший Хор, рыдая, призывал ее: "Мужайся". Наконец она поборола Желание, разыгравшееся в ней во всех Формах и во всех Видах. Не шелохнувшись, она молилась, и когда подняла глаза, то увидела ноги Ангелов, улетающих на небо.
- Она увидела ноги Ангелов? - повторил Вильфрид.
- Да, - подтвердил старик.
- Она рассказывала вам свой сон? - спросил Вильфрид.
- Такой же серьезный, как и сон вашей жизни, - ответил Давид. - Я был при этом.
Спокойствие старого слуги изумило Вильфрида, он ушел, спрашивая себя, насколько эти необычные видения уступали тем, о которых он читал накануне в книге Сведенборга.
- Если Духи существуют, они должны действовать, - говорил он себе, входя в дом священника, где нашел господина Беккера в одиночестве.
- Дорогой пастор, - сказал Вильфрид, - Серафита связана с нами только своей формой, непроницаемой формой. Не считайте меня ни сумасшедшим, ни влюбленным: убеждение не может быть предметом спора. Превратите мою веру в научное предположение, и постараемся вместе понять его. Завтра мы оба пойдем к ней.
- И что будет? - отреагировал господин Беккер.
- Если взору ее послушно пространство, если мысль ее - разумный взгляд, позволяющий ей охватить все на свете и добраться до сути всего, связать все это с общей эволюцией миров; если, одним словом, она все знает и видит, пусть же прорицательница вещает, заставим эту неумолимую орлицу расправить крылья, вспугнув ее! Поможете мне? Я вдыхаю огонь, пожирающий меня, - либо я погашу его, либо сгорю в нем. Я нашел наконец добычу, я хочу ее.
- Это была бы, - сказал священник, - достаточно трудная победа, ведь бедная девушка...
- Что? - не сдержался Вильфрид.
- Сумасшедшая, - сказал священник.
- Я не оспариваю ваше утверждение, но и вы не оспаривайте ее превосходства над нами. Дорогой господин Беккер, она часто смущала меня своей эрудицией. Ей доводилось путешествовать?
- Из своего дома к фьорду.
- Она не покидала Жарвиса! - вскричал Вильфрид. - Значит, она много читала?
- Ни листочка, ни буквы! В Жарвисе книги были только у меня. Что касается произведений Сведенборга - а лишь они имелись в замке, - вот они перед вами. Она не дотрагивалась ни до одного из них.
- Вы никогда не пытались поговорить с ней?
- К чему?
- Никто не жил с ней под одной крышей?
- У нее нет друзей, кроме вас и Минны, нет и слуг, кроме Давида.
- Она никогда не слышала разговоров о науке, об искусстве?
- От кого?
- Но она уверенно рассуждает обо всем этом, многие из наших бесед - лишне тому подтверждение, что вы думаете об этом?
- Весьма возможно, что за несколько лет молчания девушка приобрела способности, которыми обладали Апполон из Тиана и многие так называемые колдуны, сожженные инквизицией за то, что не хотели признать существование другой жизни.
- Если бы она заговорила по-арабски, что бы вы об этом подумали?
- Истории медицинских наук известны несколько девиц, говоривших на незнакомых им языках.
- И все же?! - горячился Вильфрид. - Ей ведь известны такие факты из моего прошлого, о которых знал лишь я один.
- Посмотрим, расскажет ли она мне о моих сокровенных мыслях, - сказал господин Беккер.
Вошла Минна.
- Итак, дочка, что происходит с твоим демоном?
- Он страдает, отец, - ответила она, приветствуя Вильфрида. - Человеческие страсти в их фальшивых нарядах окружили его ночью и угостили невиданными пышными церемониями. Но вы ведь смеетесь над этими сказками.
- Для того, кто умеет читать ее мысли, они так же прекрасны, как сказки из "Тысячи и одной ночи" для заурядного обывателя, - сказал, улыбаясь, пастор.
- Но разве Сатана не перенес Спасителя на вершину храма, показав Ему народы у Его ног?
- Евангелисты, - ответил пастор, - не очень внимательно правили копии, а потому есть несколько версий.
- Верите ли вы в реальность ее видений? - спросил Вильфрид у Минны.
- Кто может в этом сомневаться, когда он о них рассказывает?
- Он? - спросил Вильфрид. - Кто это?
- Тот, кто там, - ответила Минна, указывая на замок.
- Вы говорите о Серафите! - изумился иностранец.
Девушка опустила голову, бросив на него взгляд, полный нежного лукавства.
- И вы тоже, - снова заговорил Вильфрид, - развлекаетесь тем, что сбиваете меня с толку. Кто это? Что вы думаете о ней?
- То, что я чувствую, необъяснимо, - зарделась Минна.
- Вы сошли с ума! - воскликнул пастор.
- До завтра! - сказал Вильфрид.
IV. Тучи над святилищем
Есть зрелища, на создание которых человек готов пожертвовать все свои материальные сокровища. Целые народы рабов и ныряльщиков искали на дне морском и во чреве скал те самые жемчуга и бриллианты, которые украшают зрителей. Передаваемые из поколения в поколение, эти сокровища сверкали на всех коронованных лбах, а если бы могли говорить, то поведали бы самую истинную из человеческих историй. Действительно, разве не были они свидетелями несчастий и радостей сильных и слабых мира сего? Их носили повсюду с гордостью на праздниках, со слезами к ростовщику, их крали, за них убивали, придумывали искуснейшие вещи, чтобы перевозить их в сохранности. За исключением жемчужины Клеопатры, ни одна из них не потерялась.
Великие, Блаженные собираются, чтобы посмотреть, как возлагают корону на какого-нибудь короля, чье убранство - дело рук человеческих, но в час славы пурпур его менее совершенен, чем пурпур простого полевого цветка. Все эти роскошные праздники света несут в себе музыку, в которой почти гремит слово Человека; и все же находятся мысль, чувство, способные сокрушить все его творения. Дух может сосредоточить вокруг человека и в самом человеке ярчайший свет истины, позволить ему услышать самые дивные мелодии, разбросать по небу сверкающие созвездия, которым он станет задавать свои вопросы. Сердце способно и на большее! Человек может оказаться один на один с единственным созданием, найти в едином слове, в едином взгляде невыносимое бремя, настолько слепящее и оглушающее, что под его тяжестью он сгибается и падает на колени. Самые реальные сокровища заключены вовсе не в вещах, но в нас самих.
Так не является ли для ученого научная тайна целым миром сокровищ? Но вот настает его Праздник, и что же? Участвуют ли в нем толпы людей, сопровождают ли его трубные звуки Силы, блеск Богатства, музыка Радости? Да нет, он скрывается в каком-то темном убежище, где зачастую бледный и страдающий человек шепчет ему на ухо одно лишь слово. Подобно факелу, брошенному в подземелье, это слово освещает ему путь Науки. Все человеческие идеи, облеченные в самые привлекательные формы, которые когда-либо изобретала Тайна, окружали слепца, сидящего в грязи на обочине. Три мира - Естественный, Духовный и Божественный - со всеми их сферами открывались бедному флорентийскому изгнаннику: он шагал, сопровождаемый Счастливыми и Страдающими, молящимися и вопящими, ангелами и проклятыми. В тот момент, когда посланец Бога, который знал и мог все, явился трем Его ученикам, а было это вечером, за общим столом самой бедной из харчевен, вспыхнул свет, разнес Материальные Формы, осветил духовные способности, ученики увидели Его в ореоле славы, земля ускользала у них из-под ног, как спадающая сандалия.
Господин Беккер, Вильфрид и Минна чувствовали тревогу, направляясь к необычному созданию, которому хотели задать свои вопросы. В сознании каждого из них "шведский замок" внезапно вырос и стал местом грандиозного спектакля, вроде тех, чей размах, чьи краски так хитроумно, гармонично воспеты поэтами, их персонажи кажутся вымышленными обычным людям, но вполне реальны для тех, кто начинает проникать в Духовный Мир. На трибунах этого колизея господин Беккер располагал серые легионы сомнения, свои мрачные идеи, свои порочные методы спора; он созывал туда разные философские и религиозные миры, сражающиеся друг с другом, и все они являлись в виде какой-то бестелесной системы, подобном времени, символом которого стал старик, вздымающий одной рукой косу, а в другой несущий людской муравейник, мир людей. Вильфрид помещал в этом колизее свои первые иллюзии и последние надежды; населял его судьбами людей и их битвами, религией и ее победоносной властью. Минне же с этих трибун замок виделся иногда, хотя и смутно, небесами, любовь открывала ей занавес, расшитый таинственными образами, мелодичные звуки, достигавшие слуха, усиливали ее любопытство. Для них этот вечер был, следовательно, тем же, чем ужин для трех путников в Еммаусе, видение - для Данте, вдохновение - для Гомера, им же открывались все три формы мира, разодранные покрова, рассеянные сомнения, высвеченные потемки. Человечество - во всех своих видах и в ожидании света - было наилучшим образом представлено этой девушкой, этим мужчиной и этими двумя стариками, один из которых был слишком грамотным, чтобы сомневаться, другой - слишком невежественным, чтобы верить. Ни одна сцена до сих пор не казалась настолько простой внешне и не была в действительности совсем иной.
Войдя в дом вслед за старым Давидом, они застали Серафиту у стола, накрытого к чаепитию, заменяющему на Севере радости, которые дарит в южных странах вино. Конечно, ничто не обнаруживало в ней - или в нем, ведь это существо имело странное свойство являться в двух ипостасях - те силы, коими оно владело. Серафита буднично занималась своими гостями, приказывала Давиду подбросить хвороста в очаг.
- Здравствуйте, соседи. Дорогой господин Беккер, ваш приход очень кстати; возможно, вы видите меня живой в последний раз. Эта зима убила меня. Садитесь же, - обратилась Серафита к Вильфриду. - А ты, Минна, располагайся здесь, - указала она Минне стул рядом с Вильфридом. - Ты не захватила с собой вышиванье, нет проблем со стежками? Мне очень нравится рисунок. Кому же достанется твой шедевр? Отцу или этому господину? - сказала она, поворачиваясь к Вильфриду. - Нам ведь нужно сделать ему до отъезда подарок на память о девушках Норвегии?
- Вчера вам еще нездоровилось? - осведомился Вильфрид.
- Пустяки, - ответила она. - Такие страдания мне нравятся; они необходимы, чтобы покинуть жизнь.
- Так смерть не пугает вас? - спросил, улыбаясь, господин Беккер, не веривший в болезнь Серафиты.
- Нет, дорогой пастор. Есть два способа умереть: для одних смерть - победа, для других - поражение.
- Вы думаете, что победили? - спросила Минна.
- Не знаю, - ответила Серафита, - возможно, это всего лишь еще один шаг.
Молочная свежесть ее чела исказилась, глаза затуманились под еле приподнятыми веками. Это простое движение взволновало и сковало трех посетителей. Господин Беккер оказался самым смелым.
- Дочь моя, - сказал он, - вы - сама искренность, но вы и божественно добры; в этот вечер мне хотелось бы получить от вас нечто большее, чем чай со сладостями. Если верить некоторым людям, вам известны необычайные вещи, но коли это так, не смогли бы вы проявить милосердие и рассеять некоторые из наших сомнений?
- Ах! - улыбнулась она. - Ну конечно, я хожу по облакам, хорошо чувствую себя среди пропастей фьорда, способна остановить чудище-море, я знаю, где растет поющий цветок, где проходит говорящий луч, где сверкают и живут благоухающие краски; у меня есть кольцо Соломона, я - фея, я отдаю приказы ветру, а тот покорно их исполняет; я вижу сокровища в земле; я - дева, перед которой летают жемчуга, и...
- И мы без риска можем подняться на Фалберг? - прервала ее Минна.
- И ты туда же! - отозвалось создание, чей ослепительный взгляд смутил девушку. - Если бы я не была способна прочесть в ваших мыслях желание, приведшее вас ко мне, была бы я тем, за кого вы меня принимаете? - сказала она, обволакивая всех троих пронзительным взглядом, к величайшему удовлетворению Давида, который удалялся, потирая руки.
- Ах! - вновь заговорила Серафита после паузы. - Конечно, вас привело сюда детское любопытство. Вы спрашивали себя, бедный господин Беккер, может ли девушка семнадцати лет знать хотя бы один из тысячи секретов, которые пытаются постичь ученые, уткнувши нос в землю, вместо того чтобы поднять глаза к небу! Если бы я сказала вам, как и откуда растение общается с животным, вы бы засомневались в собственных сомнениях. Вы ведь сговорились расспросить меня, признайтесь?
- Да, дорогая Серафита, - ответил Вильфрид, но разве такое желание не естественно для людей?
- Вы не боитесь наскучить этому ребенку? - ласково сказала Серафита, положив руку на волосы Минны.
Девушка подняла глаза и, казалось, хотела раствориться в Серафитусе.