На третьем этаже, когда всходили звезды, оживали определенные "естественные" знаки присутствия хозяина. В одной большой комнате стояла необозримая кровать, кровать Оуэна, которая никогда как следует не заправлялась, но время от времени небрежно застилалась широким красным стеганым покрывалом. Эта кровать порой напоминала хозяину о давно минувших днях, когда с северной части города к нему регулярно приходили позировать женщины, которых он ни о чем не спрашивал. Безусловно, их мужья были безработными или сбежали от них, и им приходилось кормить кучу детей. Но это Оуэна не касалось. У противоположной стены одинаковыми бесцветными боковыми гранями наружу рядами стояли многочисленные, не нашедшие еще покупателя обычные картины. Раньше, бывая здесь, Оуэн любил вынимать их наугад. Теперь он делал это гораздо реже. Однако сейчас, выйдя из студии, поднялся по лестнице именно в эту комнату и начал что-то искать. Наконец нашел - когда-то написанный им портрет Льюэна Данарвена. Какое-то время Оуэн внимательно вглядывался в портрет, потом поставил на место - весьма приблизительное сходство, решил он - и вышел. Художник чувствовал себя усталым, ему хотелось снова лечь в постель. Тем не менее он решил подняться еще выше и обозреть окрестности из окна пятого этажа.
Четвертый этаж на время отвлек его от цели. Здесь располагались красивая, редко использовавшаяся комната для гостей, а напротив - любимая Оуэном темная комната, стены которой были увешаны очень интересными фотографиями, в том числе (среди умеренно страшных) имелся снимок Мисимы в позе святого Себастьяна, о котором недавно упоминал Бенет. Мисима покончил с собой. Какой изумительной храбростью нужно обладать, чтобы вспороть себе живот, зная, что спустя мгновение добрый друг лишит тебя головы. Жаль, что этот момент никто не запечатлел на пленке.
На пятом этаже, где не было никаких перегородок, царил Одрадек, кот Кафки. Повсюду, сваленные кучами, валялись какие-то бессмысленные, безымянные и безвременные вещи: картонные коробки, набитые не имеющими ни названия, ни какого бы то ни было отношения друг к другу предметами; замызганная одежда, давным-давно изъеденная молью, бесчисленное количество старых книг, несомненно, очень ценных, но истрепанных до дыр, какие-то старые письма, иные из них - так и не распечатанные, битый фарфор, битый хрусталь, древние газеты, коллекция камней… Оуэн пробрался сквозь эти завалы к окну и выглянул на улицу. Внизу простирался большой зеленый сад, заросший кустами и высокими деревьями, виднелись фасады и задние стены домов, а над головой - безграничное синее небо, накрывавшее Лондон.
Художник со вздохом отвернулся от окна, пиная попадающиеся под ноги вещи, пошел к двери и стал спускаться по лестнице, пока не достиг сносно прибранной гостиной на первом этаже. Там, над камином, висело большое зеркало. Он посмотрел на свое отражение: его богатая шевелюра, от природы очень темная, почти черная, была теперь успешно выкрашена в еще более темный, чем изначально, черный цвет. Оуэн набрал вес. Интересно, заметил ли это кто-нибудь? Впрочем, не важно. Его агрессивный профиль оставался прежним. Дядюшка Тим как-то сравнил его с жабой - особого рода жабой, такие водились в парке Пенндина. Оуэн жаб любил. Он подошел к телефону и включил его. Тут же раздался звонок. Это оказалась Милдред.
- Оуэн, ничего нового не узнал?
- Нет.
- Мы связались с полицией. Тебе ничего не пришло в голову?
- Пришло в голову? Нет.
- Ты знаешь, Бенет вчера вечером вернулся поздно. Он тебе не звонил?
- Нет.
- Ты куда-нибудь уходил?
- Я выключал телефон.
- Ну конечно, ты, наверное, работал. У тебя все в порядке?
- Да.
- Могу я заехать к тебе? Я ненадолго.
- Милдред, пожалуйста, иди к черту.
Оуэн положил трубку и снова выключил телефон, потом сел в одно из глубоких кресел и закрыл лицо руками.
Бенет стоял на пороге большого дома неподалеку от Слоун-сквер, дома, который был отлично ему знаком, хотя ему не приходилось здесь бывать очень долго. Он с тревогой поймал себя на мысли, что сильно разволновался от обрушившихся на него воспоминаний. Поправив галстук и пригладив взъерошенные рыжеватые волосы, Бенет позвонил в дверь. Звонок тоже был знакомым.
Дверь открылась, и на пороге появилась улыбающаяся Анна Данарвен:
- О, Бенет, я так рада вас видеть! Там у нас так толком и не получилось поговорить. Входите, входите! Что слышно о Мэриан?
- Увы, пока ничего. Анна, простите, что пришел без предупреждения, мне следовало сначала написать, но я не смог найти номера вашего телефона и…
- Да, да, я его сменила и не подумала о том, что надо сообщить вам новый. В любом случае хорошо, что вы пришли. Идите за мной, вы, разумеется, помните дорогу. Здесь ничего не изменилось, не странно ли?!
Он последовал за ней в знакомую гостиную. Они остановились у окна, глядя на освещенный солнцем сад.
- Деревья подросли.
- Да, это первое, что я заметила, когда приехала. Здесь все поддерживали в хорошем состоянии. В этой комнате все сохранилось как было, я лишь переставила кое-какие вещи.
- Вижу, старый слон - на своем месте на каминной полке.
- Да, вы не поверите, его убрали в шкаф, мне пришлось его долго искать! Как, должно быть, вы все скучаете по дядюшке Тиму!
- Это правда. И по вам мы тоже скучали.
- О, Бенет, вы все такой же, и шевелюра у вас все такая же - густая, непокорная и рыжая, как прежде. И ни одного седого волоса. Вы такой красивый, а ваши глаза… у вас такие синие глаза…
Анна обняла Бенета за шею, он ощутил на щеке ее шелковистые волосы и обнял ее за талию. Постояв так немного, они оторвались друг от друга. Бенет знал Анну очень давно и утверждал, что именно он познакомил ее с Льюэном, когда ей было двадцать, а Льюэну тридцать лет. Анна была подругой Элизабет Локсон - приятельницы Милдред, а Льюэн - завсегдатаем библиотеки Британского музея. И именно Бенет помогал Анне разбирать вещи Льюэна, когда этот выдающийся ирландский ученый внезапно скончался. Бенет знал и мать Анны, которая умерла во Франции после того, как Анна уехала оттуда "навсегда". Сын Данарвена, теперь ему девять - или десять? - лет, никогда не видел отца.
Бенет и Анна стояли, держась за руки, вглядываясь друг в друга, потом с печалью отпустили руки.
- Так что же случилось с Мэриан, вы что-нибудь знаете?
- Мы ничего не знаем, - ответил Бенет. - Я думал, может, у вас есть ключ к этой головоломке или идея…
- Надеюсь, вы не подозреваете, что я ее прячу?
- Разумеется нет! - поспешил заверить Бенет, хотя теперь ему уже ничто не казалось невозможным.
Женщины охотно помогают друг другу в подобных ситуациях. В любом случае Бенет вполне мог представить себе степень отчаяния, которое вынудило Мэриан исчезнуть. Скорее всего, она сейчас с кем-то - разумеется, если не случилось чего-нибудь ужасного.
Анна, словно прочитав его мысли, сказала:
- Я могла бы приютить ее, но она меня об этом не просила.
- Она вас очень любила.
- И я ее. Понятия не имею, где она может быть. Я ведь была так далеко отсюда.
- Разумеется… Анна, это так ужасно…
- Что было в письме - только слова о том, что она решила не выходить замуж?..
- Да. И извинения.
- Какой удар. Бедный Эдвард. Послушайте, давайте присядем.
Они отошли от окна и опустились на широкий, обтянутый красным бархатом диван. Бенет поднял голову и посмотрел на слона, потом обернулся к Анне и сказал:
- Было так мило с вашей стороны приехать на… Мы надеемся, теперь вы задержитесь здесь.
- Да, я могла бы остаться, но…
- Нет, в самом деле, оставайтесь и живите здесь, в собственном доме, не уезжайте обратно во Францию.
- Ну, во Франции у меня тоже был дом… Не знаю. Может быть, позднее я снова сдам этот дом в аренду.
- Вы такая же красивая, как прежде. Мне нравится ваше зеленое платье.
Анна рассмеялась.
- Не возражаете, если я закурю? Знаю, что не возражаете. - Она потянулась за пачкой сигарет, лежавшей в большой вазе голубого стекла на низком столике перед диваном. - Хотите чего-нибудь выпить? - спросила она. - Или останетесь обедать?
Бенету казалось, что она вот-вот заплачет. "Я не должен оставаться, - сказал он себе, - да и не могу".
- Простите, не могу. А вы приходите ко мне сегодня вечером на ужин.
- Нет. Боюсь, на сегодняшний вечер у меня другие…
- О, Анна, все мы были так счастливы, а теперь… Это просто ад…
- Вы уверены, что… Ладно, но я должна непременно снова с вами увидеться вскоре. Думаю, мне понадобится ваш совет.
- Господи, конечно же, сделаю все, что смогу! А теперь мне нужно навестить беднягу Эдварда.
Анна, которая раньше искусно укладывала волосы в некое аккуратное сооружение, теперь носила их распущенными, откинутыми назад, - каскад гладких прямых светло-желтых прядей, ниспадающих почти до талии. Она поднесла руку к чистому гладкому лбу, словно спрашивая, как ему нравится ее новая прическа. Бенет неотрывно смотрел на нее. Оуэн, который восхищался Анной и рисовал ее, говорил, что ни у одной женщины в мире нет такого спокойного лица. Ее лицо не знало косметики, восхитительно нежным розовым цветом были слегка тронуты лишь щеки и губы. Глаза у нее были бледно-голубыми, лицо часто выражало отрешенное, пожалуй, немного грустное удивление. Могла она выглядеть также задумчивой, нежной и отсутствующей. Теперь, уверенно держа сигарету между пожелтевшими от никотина пальцами правой руки, Анна поднесла к вырезу платья левую, неосознанно демонстрируя простое золотое обручальное кольцо, а также подаренное ей Льюэном в день помолвки кольцо с бриллиантом и рубинами, которое вдруг смутно напомнило Бенету о ее свадьбе, о его нескольких кратких визитах к ней во Францию - она не особенно любила гостей, - и в этот момент он почувствовал неудержимое желание поговорить о Льюэне. Только вот стоило ли? Его смерть стала для нее настоящим кошмаром. Неудивительно, что она сбежала отсюда во Францию и не хочет возвращаться.
- Будем надеяться, с Мэриан ничего плохого не случилось, - сказала Анна. - Что может прийти в голову девушке в подобных обстоятельствах? Она ведь любит путешествовать, не так ли? Вероятно, сейчас она где-нибудь приходит в себя. Полагаю, испытывает облегчение при мысли о случившемся. Просто она поняла, что не хочет выходить замуж! Кто осудит ее за это? Даже Эдвард не осудит. Возможно, они еще и будут вместе когда-нибудь потом. Почему бы нет? Вы не допускаете?
- Не знаю, Анна, я просто не знаю… Боюсь лишь, что она… Я просто боюсь. Послушайте, мне надо идти, - сказал Бенет и, когда они, поднявшись, направились к двери, спросил: - Где ваши картины? Наверное, все еще не распакованы, раз вы не решили, что делать дальше. Мне бы хотелось снова увидеть портрет Льюэна, тот, написанный Оуэном.
- Вы ведь придете еще, дорогой Бенет, и приведете с собой Оуэна?
Когда они приближались к холлу, Бенет спросил:
- Как поживает мальчик? Он здесь?
- Брэн? Да, он здесь, я сейчас его позову.
- Ах, не надо его беспокоить.
- Брэн! Брэн, выйди познакомься с Бенетом! - крикнула Анна.
Послышалось какое-то шарканье в соседней комнате, и появился мальчик в длинных черных узких брюках и голубой рубашке. Цвет его пышных вьющихся волос напоминал темный янтарь, глаза были светло-карими, губы красными. Он посмотрел на Бенета с подозрением.
- Привет, Брэн, - сказал Бенет, делая шаг ему навстречу, - Как ты вырос!
Он стал было протягивать мальчику руку, но быстро опустил ее, заметив, что тот не проявляет ни малейшего намерения ее пожать. О господи, подумал Бенет, а ведь он хочет обратно, во Францию!
- Он хочет обратно, во Францию, - сказала Анна. - Но мы еще посмотрим… Дело, знаете ли, в школе…
- Он похож на отца, - сказал Бенет.
Брэн взглянул на мать, потом быстро ушел в свою комнату и закрыл за собой дверь.
Бенет ощутил неловкость и заметил:
- Возможно, он продолжит книгу Льюэна… Он интересуется историей?
- Он интересуется всем, он вообще исключительно сообразительный мальчик, но немного рассеянный. - Анна открыла входную дверь. - До свидания, милый Бенет. Искренне надеюсь, что вы найдете… Да, кстати, большое спасибо, что прислали нам Джексона, он моментально все привел в порядок. Брэн сразу к нему привязался.
Не обращая внимания на грубость Оуэна, Милдред все же приехала к нему в студию. Открыв ей дверь, он тут же угрюмо вернулся к мольберту, предоставив гостье самой закрывать ее. Милдред поняла, что Оуэн "с ленцой", как он сам говорил, корпит над каким-то из своих любимых загадочных сюжетов. Этим сюжетом оказался "Мужчина, ворующий кота". Оуэн утверждал, что выкопал его в древнеяпонских сказках. Мужчина, отчаявшийся снискать расположение некой дамы, украл у нее кота. Версия Оуэна действительно была окутана японским флером. Присутствие дамы лишь угадывалось, сама она никогда на картинах не появлялась. Интересно было то, что в разных вариантах этого сюжета выражения лица мужчины и мордочки кота менялись. Иногда мужчина изображался испуганным, кот - своенравным, иногда они оба казались веселыми, порой мужчина злобно улыбался, а кот отбивался от него, а иногда оба представлялись загадочными темными демонами.
Помолчав немного, Милдред сказала:
- Он собирается убить кота. А что это за кружевное облако в углу?
- Это постель дамы.
- Мы ее так никогда и не увидим?
- Она уже мертва, удушена.
Осмысливая услышанное, Милдред стала расхаживать по большой комнате; когда она поворачивалась, юбка закручивалась вокруг ее ног.
- А где твои ангелы?
- К ангелам я еще вернусь, и к испуганным Мадоннам тоже. А ты собираешься в Индию, будешь жить в Гималаях, носить сари и сидеть на корточках?
- Я бы давно туда уехала, - отозвалась Милдред.
- Так почему не сейчас? Проезд я оплачу. Дядюшка Тим тебя околдовал.
Внизу у входной двери зазвонил звонок.
- Это Бенет, - догадалась Милдред и бросилась открывать.
Бенет ничуть не удивился, застав Милдред у Оуэна, где она частенько бывала.
- Ну что, Милдред, никаких новостей? У меня - никаких, - сказал он, следуя за ней наверх.
Взгляд миндалевидных глаз Оуэна, по-прежнему сидевшего перед мольбертом, приобрел циничное выражение - таким взглядом он всегда встречал Бенета.
- Значит, вы все бегаете как угорелые и испытываете от этого удовольствие?
Бенет пересек комнату, взял два стула - один для себя, другой для Милдред - и поднес их к мольберту.
- Хоть какое-то занятие, - ответил он.
- Да, вы можете теперь утешать понесших утрату.
- Я звонил Розалинде и собираюсь навестить ее. У Эдварда телефон не отвечает. Я ездил к Анне…
- К ней-то зачем? Вы что, думаете, она проглотила девушку? Ну ладно. Как она, не собирается осчастливить нас и остаться здесь?
- Надеюсь на это, но точно не знаю. Она-то, похоже, не прочь, но Брэн не хочет.
- Я его не осуждаю. Сам бы охотно жил во Франции.
- Вы видели ребенка? - вмешалась Милдред.
- Всего несколько минут. Он был очень сдержан.
- Точно как Льюэн, - заметил Оуэн.
- Мы все в шоке, - сказала Милдред. - "Бегаем как угорелые", по твоим словам, чтобы не отчаяться, ведь в голову лезет столько ужасных мыслей.
- Ладно, хватит переживаний, - поморщился Оуэн, - нужно, по крайней мере пока, продолжать работать. Вероятно, она сидит где-нибудь, может быть, в Брайтоне, хохочет и тайно злорадствует.
- В любом случае мы должны служить друг другу опорой, - заявила Милдред.
Бенет согласился:
- Да, в самом деле. Я хотел предложить вам сегодня вечером поужинать со мной: ужасно не хочется оставаться в одиночестве.
- Разумеется, мы составим вам компанию, - живо откликнулась Милдред. - Ты ведь тоже будешь, Оуэн, правда?
- Надеюсь, что и Розалинда приедет, хотя, когда я ей звонил, она еще не была уверена.
- Анну вы, разумеется, тоже пригласили, - заметил Оуэн.
- Да, но она не сможет прийти. Разумеется, гостей следует оповещать заранее.
- Надеюсь, Эдвард не обречет себя теперь на жизнь анахорета? - спросила Милдред.
- Возможно, он застрелится, - мрачно пошутил Оуэн. - Это придаст приключению дополнительную остроту.
- Вы должны пригласить и Туана, - сказала Милдред. - А почему бы не позвать также Александра с Элизабет?
От своего дома до дома Анны, который располагался неподалеку от Слоун-сквер, Бенет ехал на такси. Там он взял другое такси и доехал на нем до дома Оуэна. Теперь в третьем такси он ехал в маленькую квартирку Розалинды, находившуюся в стороне от Виктория-стрит. В Лондоне он редко водил машину сам. Сидя на заднем сиденье, Бенет вдруг испытал укол болезненного и горестного чувства вины. Там, у Анны, он ненадолго ощутил радость, потом позволил Оуэну немного развлечь себя. Но теперь снова предался размышлениям о Розалинде и Мэриан. Разумеется, он все это время не переставал думать о Мэриан, только она по-настоящему имела значение, заполняла все его мысли, мысли каждого из них.
Сейчас он думал еще и о Розалинде, о том, как поддержать и утешить ее. Но он помнил, что за всеми сиюминутными делами маячит мрачный ужас, которого невозможно не замечать. Мэриан могла быть мертва, могла утонуть, ее могли похитить, она могла сейчас сходить с ума от страданий и страха. "Конец счастью - ее счастью, счастью Эдварда, Розалинды, их матери и моему, - подумал Бенет, - потому что в некотором роде это, должно быть, моя вина! Ее, а вероятно, и моя жизнь погублена. А теперь еще и жизнь Розалинды".
Он расплатился с водителем, позвонил на третий этаж, толкнул парадную дверь и, когда начал подниматься по лестнице, услышал, как наверху открылась дверь квартиры Розалинды. Мгновенно вернулись боль и страх, воспоминания об ужасе сложившейся ситуации, порожденная ею бездонная пустота, что-то шекспировское, жуткая опасность, грозящая самому Бенету. Прислушиваясь к звуку открывающейся наверху двери, он подумал: "Я буду часто это вспоминать".