У Бенета в кармане все еще лежала ужасная записка, которую Эдвард оставил ему, - возможно, больше не желал ее видеть. Бенет уже много раз ее внимательно перечитал: "Прости меня, мне очень жаль, но я не могу выйти за тебя замуж". Что может быть бесповоротнее? И все же разве не могла Мэриан написать это просто под влиянием минутного сомнения? Вероятно, она сразу пожалела о содеянном, но ей было уже неловко сказать, что на самом деле она вовсе не это имела в виду.
Бенет много раз вспоминал свой разговор с Эдвардом в Хэттинге на следующий день, когда Эдвард сказал ему: "Вы, должно быть, вините меня". Интересно, что Эдвард чувствует теперь? Вероятно, сожалеет о том, что был откровенен, раскаивается, что обнажил свои чувства. Да, он старается отгородиться от мира, даже проклинает всех за то, что затянули его в эту трясину, в эту яму, из которой, как ему кажется, невозможно выбраться. Жизнь его рухнула, его станут презирать, показывать на него пальцем как на обманутого жениха, считать простаком, а то и кем-нибудь похуже, и приговаривать: "Что же удивительного, что девушка от него сбежала?" Бенет спрашивал себя: "Но разве это не моих рук дело? Эдвард наверняка станет проклинать меня и будет прав. Та наша встреча в Хэттинг-Холле, когда мы обнялись, была последней. Тогда мы в последний раз сказали друг другу правду и вслух выразили взаимную любовь. Теперь я потерял и его, и Мэриан, и это моя собственная вина".
Подобные мысли теперь постоянно мучили Бенета, и, по мере того как накачивался вином, он все более укреплялся во мнении, что они неоспоримы. Он приехал в Пенндин, чтобы обрести здесь уединение и хоть какой-то покой, но, оставшись наедине со своими демонами, чувствовал себя несчастным и испуганным.
Покинув гостиную, Бенет перешел в кабинет. Там на столе лежала рукопись книги о Хайдеггере, открытая на той самой странице, которую он читал совсем недавно. Бенет перечитал написанное.
"Главная мысль Хайдеггера состоит в том, что, чтобы постичь истину или очевидность, следует обратиться к досократовским философам и Гомеру. Он объясняет это в своем эссе, в основу которого положена лекция, прочитанная им в 1943 году. "Поиск начинается с вопроса: "Что все это значит и как это могло произойти?" Как мы приходим к этому изначальному вопросу?" Хайдеггер цитирует Гераклита: "Как может человек спрятаться от того, что не имеет определенных очертаний?" Что есть это стремление спрятаться неизвестно от чего? Далее он цитирует Клемента Александрийского, который утверждает, будто Гераклит имел в виду, что человек (грешник) может спрятаться от света, воспринимаемого органами чувств, но не может - от духовного света, исходящего от Бога. Мы бы охотно приняли такое толкование, однако в философской системе грека не было места понятию, подобному христианской божественности. Согласно Хайдеггеру, Гераклит не думал ни о какой духовности или морали, он думал о вещах куда более фундаментальных для человеческого сознания в период его становления. Здесь, как и везде в своих работах, Хайдеггер приводит мысль о важнейшей связи, существующей между aletheia (истина), lanthano (мне удалось скрыть - или никто не заметил, какой я или что я сделал) и lethe (забывчивостью или забвением). В связи с этим он цитирует Гомера (какое это всегда облегчение - отвлечься на Гомера). После встречи с Навсикаей Одиссей, инкогнито пребывая в отцовском доме, слышит, как уличный певец поет о Троянской войне, и только теперь вспоминает о своем трудном пути домой. Стих 93: "Голову мантией снова облек Одиссей, прослезяся" . Буквально у Гомера далее сказано так: "Были другими его не замечены слезы". Хайдеггер подчеркивает, что elanthané означает не "он скрыл", а "были другими его не замечены слезы". Одиссей натягивает мантию на голову, потому что стыдится показать свои слезы феакийцам. Хайдеггер комментирует: "Одиссей бежит в смущении, потому что расплакался перед феакийцами". Но разве это не совершенно то же самое, что "он спрятался от феакийцев из чувства стыда"? Или мы должны отличать понятие "бежать в смущении", aidos, от понятия "оставаться спрятанным", если хотим ближе подойти к сути того, как понимали это греки? Тогда "бежать в смущении" будет означать: ретироваться и оставаться скрытым из абсолютного или частичного нежелания "допускать к себе" кого бы то ни было. Разумеется, это показательный пример вымученной цепочки хайдеггеровской аргументации, к которой он прибегает, когда хочет вложить в уста ранних греков свои собственные концепции (в данном случае идею aletheia, "мнимой" очевидности)!"
Бенет остановился. "Ну и что все это значит? - подумал он. - И с какой стати я вообще этим занимаюсь? Не забываю ли я немецкого?" Можно ли простить Хайдеггера или интересоваться им лишь постольку, поскольку он любил греков? Бенет обожал греков. Но понимал ли он их, был ли знатоком греческой философии? Нет, он был лишь увлеченным псевдоисториком-романтиком. Лучше бы он тратил время на чтение Гёльдерлина, а не Хайдеггера. На самом деле ему были ближе образы, картинки, а не мысли. Он живо представлял Одиссея в зале дворца феакийцев, плачущего и закрывающего лицо мантией.
Бенет плакал редко. Возможно, теперь придется проливать слезы, теперь, когда все изменилось. Он подумал: "Какое все это будет иметь значение после моей смерти?" - и отшвырнул исписанные страницы в сторону. Потом встал и начал взволнованно расхаживать по комнате. На глаза у него действительно навернулись слезы, он быстро вытер их платком. Да, нечасто доводилось ему плакать, и вот он плачет из-за Одиссея! Безумные мысли.
В доме царила абсолютная тишина. Впрочем, абсолютная ли? Вот снова эти странные звуки: тихое потрескивание, словно что-то сгорает в огне; едва слышное подвывание, будто плачет от боли какое-то маленькое животное; потом более резкий короткий звук - уж не удар ли? Ах, ну что за ерунда, все это знакомые звуки, он слышит их постоянно - кряхтенье стареющего дома с его маленькими тайными ранами: подгнившее где-то дерево, осыпавшаяся черепица. Обойдя дом, Бенет запер замки, задвинул щеколды и накинул цепочки, потом вышел через кабинет на террасу. Напряженная сосредоточенность на Хайдеггере на короткое время отвлекла его. Теперь он увидел скрадываемый облаками неяркий уже вечерний свет. Должно быть, времени больше, чем он думал.
Бенет пошел обратно, стараясь не наступать на вьющиеся растения, пробивавшиеся сквозь щели между плитами, которыми была вымощена терраса. Вошел в кабинет. Здесь было теперь темновато. Подойдя к каминной полке, повертел нэцкэ. "Никакого от меня толка, - подумал Бенет. - Я слепо топчусь посреди печального хаоса, который сам же и породил". Отправившись в кухню, он поел сыру с печеньем и имбирного пирога, потом нашел яблоко, съел и его. Теперь слез у него не было, осталось лишь ощущение безысходной тоски и беспомощности. Он решил лечь и уснуть, но вдруг начал рыскать по дому, размышляя совсем о другом, о том, что все больше мучило его, - о Джексоне.
Глава 3
Прошлое
Легенда гласила, что Бенет нашел Джексона как-то поздно ночью. Тот спал, свернувшись, в картонной коробке, а Бенет взял его домой, словно некое экзотическое животное, вообразив, будто сможет приручить! Существовали различные версии этой истории. Мысленно возвращаясь в прошлое, Бенет и сам не мог толком вспомнить, как все началось. На самом ли деле он видел странные глаза, смотревшие на него из темноты? То место неподалеку от реки, сколько Бенет помнил, всегда было пристанищем разного сброда. Время от времени Бенет вопреки предостережениям полиции раздавал деньги этим людям, жалея их. Мысль, что то "была судьба", позднее высказала Милдред. Но не видел ли Бенет те же глаза еще раньше, в подсознании? Может ли быть так, что боги посылают кого-то одному конкретному человеку и только ему?
Бенет незадолго до того оставил службу и чувствовал себя свободным и счастливым. Он теперь чаще бывал в Пенне, где и дом, и дядюшка Тим (последний, впрочем, не так уж сильно) нуждались в его заботах. Кроме того, лондонские друзья уговорили его перебраться из тесного жилища в шумном районе в более просторный и тихий дом. Стояла зима, январь. Проведя вечер в компании друзей, в том числе Оуэна, и напившись больше обычного, Бенет вернулся домой на такси и сначала никак не мог найти ключ, а потом - вставить его в замочную скважину. Несколько минут провозившись с выскальзывавшим из рук ключом, он вдруг почувствовал, что не один, и в раздражении обернулся. Заметив поблизости молчаливого незнакомца, он насторожился, но тут же вернулся к бесплодной борьбе с ключом. И тогда у него за спиной прозвучал голос: "Могу ли я вам помочь?" Бенет никогда не слышал этого голоса, ни во сне, ни наяву, и все, что он мог тогда о нем сказать, - это что голос был спокойным и бесстрастным. Тем не менее уже в следующий момент Бенету показалось, что он узнал этого человека в тусклом свете фонаря. Не произнеся ни слова, он вручил ему ключ. Мужчина ловко вставил его в замок, открыл дверь и, войдя в дом впереди Бенета, зажег свет. Бенет последовал за ним в холл. Потом он с удивлением вспоминал, что в тот момент не испытал ни малейшего страха. Он протянул руку, и человек вложил в нее ключ. Бенет машинально достал бумажник. Тогда незнакомец - и это был очень странный момент - протянул руку и на мгновение накрыл ею руку Бенета. Протрезвевшего к тому времени Бенета это движение нисколько не испугало: он сразу понял, что парень не собирается отнимать у него бумажник, а просто показывает этим жестом, что денег не нужно.
- Спасибо за помощь, - поблагодарил Бенет и, направившись к полуоткрытой двери, распахнул ее шире.
Ему было интересно, скажет ли что-нибудь мужчина. Но тот лишь взглянул на Бенета и вышел. Бенет закрыл дверь и прислонился к ней.
На него нахлынула волна эмоций. Повернувшись, он попробовал было снова открыть дверь, но у него ничего не получилось. Впрочем, он тут же передумал делать это, однако страшно расстроился. Нужно было вести себя по-другому. Но как? Может, следовало пригласить незнакомца остаться? Или предложить выпить? Во всяком случае, этого человека явно огорчило поспешное прощание. Однако бежать за ним теперь… Такое невозможно даже представить! Придется подождать до завтра. Но чего, собственно, ждать? А, ладно, все равно Бенет собрался покинуть этот дом и этот район. Он лег в постель и мирно заснул.
Утром Бенет проснулся с больной головой. Встал. Припомнил необычный эпизод и снова расстроился, но в голове прояснилось. Оставалось совсем недолго до переезда в новый, более просторный дом в более безопасном месте. В ожидании этого события он отправился в Париж посмотреть интересовавшую его выставку и провел там некоторое время. Вернувшись, он не то чтобы совсем забыл о случившемся, но почувствовал себя свободнее и непринужденнее. В тот вечер он поехал в оперу с Милдред, Элизабет и музыкантом - другом Элизабет по имени Энди Редмонд. Домой вернулся на такси. Поскольку вечер был теплым, он решил продлить удовольствие и прогуляться к реке. По дороге он рассеянно думал о "том бедолаге" (так Бенет поначалу воспринимал его): не появится ли он снова, словно чертик из табакерки, чтобы попрощаться? У реки Бенет действительно повстречал нескольких бродяг, но его "знакомого" среди них не было. Бенет повернулся и медленно, прогулочным шагом пошел по улице. В какой-то момент он почувствовал чье-то присутствие - позади шел кто-то высокий. Бенет обернулся и спросил:
- В чем дело?
Прозвучал тихий голос:
- Возможно, я могу быть вам полезен?
- Простите, нет, - ответил Бенет.
- Я многое умею, - так же тихо добавил человек у него за спиной.
Бенет вошел в дом и резко захлопнул дверь.
Медленно поднявшись в спальню, он лег, но долго не мог уснуть, его мучило то, что он вел себя неподобающим образом. Неужели нельзя было говорить повежливее? Или он действительно боится этого парня? Это тоже было не исключено, во время их последней встречи Бенету даже пришло в голову, что парень - голубой и принимает его за своего собрата! Потом он решил, что вряд ли это так и что человек этот, вероятно, просто ищет работу. Бенет приказал себе больше не думать о драме, в которой он сам играл довольно глупую и жалкую роль. Скоро он переедет в другую часть Лондона, и эта странная история забудется.
Несколько следующих дней Бенет был занят суматошной, но приятной работой: паковал вещи, решал, как расставить мебель, следил, чтобы ничего не было забыто в старом доме, и присматривал за перевозкой вещей в новый, более просторный и совершенно очаровательный дом с огромным садом неподалеку от Холланд-парка. Поруководив расстановкой мебели, осмотрев комнаты, насладившись, видом обширного сада с летним домиком, расставив посуду и разложив кухонные принадлежности, он тщательно запер свое жилище и уехал в Пенндин, где пробыл довольно долго, читая, работая и развлекая дядюшку Тима, который мечтал увидеть новый дом племянника. Бенету его новое пристанище так нравилось, что он даже не спешил возвращаться, оттягивая удовольствие, хотя Тим постоянно пугал его тем, что с домом наверняка что-нибудь случилось, во всяком случае, мебель-то уж точно украли.
Решив, что дядюшка может оказаться прав и мебель действительно могли украсть, Бенет вместе с Тимом поспешно отправились в Лондон. Пока Бенет открывал дверь, сердце его билось учащенно. Он вздохнул с облегчением, лишь увидев, что все в порядке, вещи на тех местах, куда он их поместил, а дом все так же красив и спокоен. Дядюшка Тим вошел вслед за ним. Вместе они обследовали весь дом и сад, полюбовались летним домиком и обсудили возможность устроить пруд и завести рыб. Стоял апрель, солнце сияло. Вернувшись в дом, они направились на кухню, поговорили о достоинствах и недостатках плиты, холодильника, стиральной машины, занимавшей небольшую отдельную нишу. Они хохотали и приплясывали, как мальчишки, готовясь к "походному" обеду, который привезли с собой, когда у входной двери раздался звонок. Тим пошел открывать. Бенет в это время сражался с винной пробкой. Из холла послышались тихие голоса. Наконец бутылку удалось открыть. Бенет вышел в холл посмотреть, с кем беседует Тим. Из-за плеча дяди выглядывал тот самый человек.
Тим обернулся и сказал:
- Этот парень интересуется, не может ли он быть тебе полезен, он говорит, что встречался с тобой. А ведь у нас действительно есть проблема…
Бенет сделал несколько шагов вперед, Тим посторонился. Мужчина стоял в дверном проеме, солнце светило ему в спину. Несмотря на ясный день, на нем был синий макинтош с поднятым воротником. Бенет впервые видел его лицо при свете дня. Окинув незнакомца беглым взглядом, Бенет заметил, что у него темные прямые прилизанные волосы и смугловатая кожа.
- Нет, у нас другие планы, - поспешно сказал Бенет. - Пожалуйста, не приходите больше.
И закрыл дверь.
Дядюшка Тим с недоумением заметил:
- Вообще-то я не понял, почему ты кричал на бедного парня?
- Я не кричал.
- Незачем было так грубить. Он мне весьма понравился, почему бы…
- Мне он не нужен. Я с ним уже встречался.
- Нам понадобится помощник…
- Тим, прошу тебя, не раздражай меня. Просто мне он не нужен. Вот и все.
- Но ты говорил, что хотел бы, чтобы кто-нибудь присматривал за домом, пока ты…
- Перестань, Тим, этот человек мне уже надоел. Давай лучше обедать!
Тим больше ничего не сказал, но Бенет видел, что его резкость огорчила дядю. Может, во время короткого обмена репликами на пороге Тим что-то успел заметить! Но что? Старая добрая индийская интуиция? Они пообедали, вино взбодрило их, и разговор перешел на иные темы. Но в глубине души Бенет был очень расстроен. Он жалел, что Тим встретился с этим парнем.
Первую ночь Тим с Бенетом провели в доме вместе. Он значился под номером двадцать восемь и назывался "Тара". Тиму название очень нравилось, оно напоминало ему об Ирландии. Бенет поначалу был не в восторге от этого названия, но дом твердо держался за него, и все именно так его называли. Потом Тим вернулся в Пенндин, а Бенет решил еще раз переночевать в новом доме, желая убедиться, что сможет жить здесь один. Разумеется, он мог. Дом был уютным, доброжелательным, располагающим, его размер и планировка устраивали Бенета. Он чувствовал, что ему понравится здесь работать. Затем он вернулся в Пенндин и снова принялся за книгу о Хайдеггере. В следующий раз, отправившись в Лондон, он прихватил письменные принадлежности, блокноты и запасную авторучку. Бенет ощущал дух свободы и новой жизни. Он заново открывал для себя Лондон.
Только осенью, когда дни стали короче и холоднее, он снова вспомнил о "том человеке". Как он нашел новый дом Бенета? Где он теперь? Тим, который всего за несколько минут общения, похоже, успел многое понять об этом визитере, время от времени справлялся о нем. Дядюшка старел. Однажды в Лондоне Бенет увидел страшный сон, кошмар. Ему приснился змей, свернувшийся клубком в корзинке, плывущей по реке. Корзинка вот-вот должна была утонуть. Змеи, разумеется, умеют плавать, подумал во сне Бенет, он не утонет. Потом засомневался: а может, все-таки утонет? Корзина способна потянуть его на дно, он не сумеет выбраться. Увлекаемая быстрым течением, корзинка исчезла в заросшем водорослями иле под мостом. Вечерело, становилось темно. Бенет всматривался в глубину реки, думая: "Я должен нырнуть и убедиться, что со змеем все в порядке, но я не могу: там, на дне, так темно, и потом придется прыгать!"
Он проснулся, не разрешив своих сомнений. Первое, что он сделал, - включил лампу на тумбочке у кровати. Потом отбросил простыни и сел, тяжело дыша. "Свет, - подумал он, - да, мне нужен свет". Часы показывали три часа ночи. Бенет встал, зажег верхнюю лампу и принялся ходить взад и вперед, глубоко дыша. Потом, надев халат, уселся в кресло. Предположим, все электричество в доме внезапно выйдет из строя! Он встал, вышел на лестничную площадку, повернул выключатель. Постоял, посмотрел вниз, подождал, пока восстановится дыхание. Прислушался. Дом безмолвствовал. Выключив свет на площадке, Бенет вернулся в спальню, погасил верхний свет и, улегшись в постель, выключил лампу на прикроватной тумбочке. Он долго лежал не шевелясь, пока наконец не задремал и не заснул.
Проснувшись утром, он прежде всего вспомнил о свете и только потом - о ночном кошмаре. Включив ночник, выбрался из постели и проверил верхний свет, потом лампу на лестничной площадке. Зачем? Вернувшись в спальню, Бенет раздвинул шторы и замигал от ярких солнечных лучей. Покачивая головой, он оделся и приготовился заняться обычными делами. Комнату, смежную с гостиной, он приспособил для работы. Именно теперь работа доставляла ему большое удовольствие, потому что он вернулся к прерванному некоторое время назад изучению творчества Гёльдерлина, чрезвычайно важного, как он себя убеждал, для постижения души Хайдеггера. Однако даже на этом занятии он не мог сейчас сосредоточиться.
Встав из-за стола, Бенет принялся расхаживать по комнате. В доме, несмотря на то что с улицы доносился шум, казалось, царила абсолютная тишина. Выйдя в сад, он дошел до летнего домика. Домик пустовал, но здесь мог бы кто-нибудь жить - он был просторным: довольно большая комната, маленькая комнатушка, ванная комната и кухня, правда, без какого бы то ни было оборудования.