Когда он очнулся, автобус уже почти опустел, впереди виднелись столбы эстакады на шоссе Хьюи Лонга, и над ними на утреннем солнце поблескивали хромом бегущие машины. Джеральдина тормошила его за плечо:
- Эй, приятель, поглядите-ка! Вам сюда надо?
- Что-то не пойму, - сказал Рейнхарт, с трудом поднимаясь на ноги, - вроде бы сюда.
Улица была широкая, по обе ее стороны тянулись дешевые забегаловки и витрины, заваленные запасными частями для машин; на ближнем перекрестке торчали четыре покосившиеся деревянные гостиницы с почерневшими от сажи балконами и вывесками, кое-как приляпанными над входом. Кажется, он проходил мимо них по пути к Миссии живой благодати.
- Ну вот, приятель, - сказала Джеральдина, - отсюда вы сами найдете дорогу. Спасибо за компанию.
Рейнхарт следил взглядом, как она сошла на мостовую, проскользнула перед носом грузовика с прицепом, который остановился, пропуская ее, и по-девчоночьи резво побежала на ту сторону улицы. Тротуар уже заполнила толпа пешеходов.
- Эй! - крикнул он, ринувшись вслед за ней в гущу проходивших машин. - Эй!
Она остановилась и подождала.
- Постойте минутку. Давайте чего-нибудь выпьем.
- Вам, наверно, сейчас нельзя, - сказала она. - Вы сразу свалитесь.
- И не подумаю, - возразил Рейнхарт. - Это самая полезная штука на свете. Терапия. Перевоспитание.
Джеральдина молча улыбнулась тротуару под ногами и дала себя увести в "по-бой"-буфет на первом этаже деревянной гостиницы. Рейнхарт заказал литровую бутылку местного вина. Осторожно наполнив два стакана, он взял свой и приподнял:
- За перевоспитание.
Он выпил и вдруг вскочил, прижал руку к животу и нетвердыми шагами пошел за буфетную стойку. Лицо у хозяина стало скучно-брезгливым.
- Вон в ту дверь, - сказал он. - Да смотри в оба, там булки с котлетами.
Рейнхарт вышел через заднюю дверь; в лицо ему ударило солнце. Чувствуя пульсирующую боль в затылке, он прислонился к тесовой стене и глубоко втянул в себя воздух. От первого же глотка вина у него будто перехватило горло, но сейчас внутри разливалось приятное тепло, и он ощутил удивительный душевный подъем. Жизнь была прекрасна.
Рейнхарт вернулся, неуверенно опустился на стул и налил еще стакан.
- Вот уж кто себе худший враг, - сказала Джеральдина. - Я же вам говорила.
- Ерунда, - ответил Рейнхарт. - Я прекрасно себя чувствую.
- От одного стакана этой бурды у вас уже язык заплетается.
- Я человек впечатлительный, - сказал Рейнхарт.
- Вам нужно одно, - сказала Джеральдина, вставая, - сейчас же завалиться в постель. Я вот иду спать.
Он отодвинул стакан и вышел за ней на улицу.
- Дурацкая была затея, - сказал он.
- Пока, приятель. Может, еще увидимся у лифта.
- Постойте. Где вы живете?
- Я уже дома, - ответила она. - Я живу наверху. Гостиница "Рим".
Они постояли на тротуаре. Люди, спешившие на работу в направлении Сент-Чарльз-авеню, проходили мимо, не обращая на них внимания.
- Я вас к себе не приглашаю, если вы этого ждете. Так и знайте.
- А я и не жду, - серьезно сказал Рейнхарт. - Я понимаю.
Она вытащила из сумочки сигарету, закурила, поморщилась и с отчаянием швырнула ее на тротуар.
- А, провались оно все, - сказала она. - Идем.
Они вошли в узкую дверь и стали подниматься по лестнице. На первой площадке под стеклом висело изображение гигантской руки в манжете с запонкой - рука указывала в открытое небо.
"И. Гарулик, - гласила надпись под нарисованной рукой. - Художественная штопка".
Джеральдина, внезапно обернувшись, окинула его злым взглядом:
- Вы получите только чашку кофе, понятно? И нечего показывать мне, что вы ужас как собой довольны.
- Я не собой доволен, - улыбнулся Рейнхарт. - Просто у меня хорошее настроение.
С верхней площадки, улыбаясь щербатым ртом, спускалась девушка в стальных очках, осторожно ставя на ступеньки ноги в ортопедических шинах. Она улыбнулась и окинула их зорким взглядом.
- Привет, Джеральдина. Привет, красавчик. Купите билетик на лошадку.
- У меня ни шиша, - сказал Рейнхарт.
- А, черт, давай один, - сказала Джеральдина, запуская руку в сумочку. - Попробую сыграть. И для него дай один. Сегодня у него везучий день.
- Шестьдесят центов, - сказала девушка. Взяв монетки, протянула им два зеленых билетика с красными цифрами. - Спасибо тебе большое, Джеральдина. Ты что ни день, то ближе к выигрышу.
- А как же, - сказала Джеральдина.
Они вошли в первую дверь налево. В комнате была двуспальная кровать под рваным матерчатым балдахином и электроплитка с двумя конфорками на столике для телефона. В рамах большого, до самого пола, окна, распахнутых в комнату, не хватало нескольких стекол. Некрашеные жалюзи отгораживали комнату от балкона и залитой солнцем улицы.
Джеральдина заперла дверь на задвижку и принялась варить кофе на электрической плитке. Рейнхарт повалился на кровать. С лестницы доносился мерный стук - девушка медленно спускалась по ступенькам.
- Я все время играю на скачках, - сказала Джеральдина. - Главным образом, чтобы ей помочь. Ни черта она не зарабатывает продажей газет.
Из висевшей над раковиной аптечки она достала две чашки и поставила их на комодик:
- Все-таки вперлись вы ко мне. Скажите хоть, как вас зовут?
Он лежал на подушке, глаза его были закрыты, голова скатилась набок. Джеральдина подошла и стала у кровати.
- Эй, - сказала она. - Ах, черт!
Она взяла чашку, налила из крана воды и занесла руку с чашкой над его головой.
- Считаю до трех, - заявила она.
Рейнхарт не шевельнулся.
Джеральдина поставила чашку, попробовала было стащить его с кровати и со всей силы стукнула его кулаком в плечо.
Рейнхарт что-то бормотнул и ухитрился перевалиться на живот.
- А, чтоб тебя, - сказала Джеральдина.
Рейнхарт шел по Канал-стрит, время от времени поднимая плечи, чтобы проветрить пиджак под мышками; утреннее солнце светило ему в лицо. Было восемь часов, воскресенье. Над пустыми островками безопасности колебался нагретый воздух, жухлые листья пальм безжизненно висели над сверкающими трамвайными рельсами. На Хлопковой бирже зазвонили куранты: "Господь - твердыня наша"; по другой стороне улицы в густой тени шли в церковь богомольные негритянки под черными зонтами.
Не торопясь, он свернул на Бургунди-стрит и, миновав погрузочные люки универмага Торнейла, увидел в конце квартала вахтера в форме, который стоял в тени и читал страницу комиксов в утренней газете. Над вахтером на железных поручнях пожарной лестницы висела большая вывеска: белый геральдический орел, а под ним на звездно-полосатом поле - микрофон, мечущий красные, белые и синие молнии. Ниже белыми заглавными буквами было написано:
БСША - ГОЛОС АМЕРИКИ АМЕРИКАНЦЕВ
ИСТИНА СДЕЛАЕТ ВАС СВОБОДНЫМИ
Рейнхарт показал вырезку с объявлением о найме и через служебный вход вошел за вахтером в душную жаркую комнатку, уставленную табельными часами. У кнопки лифта, на которую нажал вахтер, висел еще один плакатик с надписью "БСША" и черной стрелкой, указывающей наверх. Спустился лифт с высоким смуглым лифтером в строгом синем костюме; вахтер вышел на улицу дочитывать комиксы, а Рейнхарт в кабине, загруженной ящиками и мотками проводов, поднялся на верхний этаж.
Из лифта он попал в комнату, загроможденную аппаратурой и полную рабочих. Пол был усыпан упаковочной стружкой; в глубине, где стояли неструганые стеллажи, часть стены была разобрана и виднелось переплетение разноцветных проводов.
Рейнхарт пересек холл и, поднявшись на помост, очутился перед следующей комнатой. За новой перегородкой из цельного стекла несколько мужчин без пиджаков пили кофе; он отыскал дверь и вошел - где-то поблизости слышался стук телетайпов. Он приветливо кивнул мужчинам и остановил блондинку в полотняном костюме, спешившую куда-то с корзинкой канцелярских принадлежностей.
- Мне мистера Нунена. Где он? - спросил у нее Рейнхарт.
Девушка вяло махнула загорелой рукой в сторону другой двери и улыбнулась:
- Бог его знает.
Один из мужчин поставил свою чашку и подошел:
- Вам Нунена?
- Да, - сказал Рейнхарт.
Мужчина подошел к двери и крикнул:
- Джек!
- А? - послышался голос.
- К вам.
С пачкой желтых листков появился Джек Нунен - сравнительно молодой человек со следами хорошей сценической внешности, о чем он, видимо, все время помнил. На висках эффектно серебрилась седина; черты лица были правильные, но чересчур резкие. Тускловатые голубые глаза смотрели недоброжелательно. Он взглянул на Рейнхарта, холодным властным жестом вручил человеку в рубашке листок и довольно улыбнулся.
- Привет, - сказал он.
- Привет, - сказал Рейнхарт. - Я слышал на днях, что у вас набирают штат.
- Да, - ответил Джек Нунен. - Набирают. Безусловно.
- И решил вам помочь.
- Вы диктор?
- Обычно я занимаюсь музыкальными программами. Занимался, вернее. Но могу и вести известия: могу составлять сводки, могу читать сводки и, если надо, могу редактировать.
Джек Нунен снисходительно кивнул, не переставая улыбаться.
- Разностороннее дарование, а?
- Много работал на маленьких станциях. Нельзя терять форму.
- Угу, - произнес Нунен. - Здесь - не маленькая станция.
- Да, - сказал Рейнхарт.
- Где вы работали последнее время?
- ДСКО. В Оранджберге.
- Оранджберг - это где?
- В Южной Каролине.
Джек Нунен обратил свою пасмурную улыбку на острые носки начищенных итальянских туфель Рейнхарта.
- Маленькая, наверно, - сказал он.
- Пятьсот киловатт. Около пятисот.
- Угу.
Вдруг, словно потеряв к нему интерес, Нунен забрал назад листок своего коллеги и обменялся с ним улыбкой.
- Так вот, старик, - весело обратился он к Рейнхарту, - в отличие от ваших станций БСША - хорошо спланированное деловое предприятие. Обычно станция начинает работать, не имея понятия, что она хочет делать и что от кого ей нужно. Мы же здесь многое представляем себе довольно точно.
- Надо понимать так, что у вас тут - не любительский кружок.
- Да, - сказал Джек Нунен, - у нас тут не любительский кружок. - Он вынул из нагрудного кармана платок и вытер пот с высокого лба. - Но сейчас дело обстоит так, что хороший работник имеет у нас шансы, каких у него никогда не было и не будет. Дело обстоит так, что чуть ли не любой может прийти к нам с улицы и показать, на что он годен. Мы его испытаем, но, само собой, он не должен рассчитывать, что все наше время и благосклонное сочувствие будет отдано исключительно ему.
- На чем вы хотите меня попробовать? - спросил Рейнхарт.
- Ну, я хотел бы посмотреть, такой ли вы действительно мастер на все руки. Например, я хотел бы, чтобы вы отправились к телетайпам и составили выпуск последних известий на пять минут, плотную хлесткую сводку - расшевелить людей, заинтересовать их тем, что творится вокруг. А потом я хотел бы, чтобы вы ее прочли и записались.
- Хорошо, - сказал Рейнхарт.
- Замечательно, - сказал Джек Нунен. - Телетайпы тут, за дверью. Даю вам двадцать минут на пятиминутную сводку и, если справитесь, - пришлю оператора.
- Кто будет слушать?
- Я, - сказал Джек Нунен. - Лично.
- А на работу принимаете вы?
- Что ж, - сказал Нунен, улыбаясь, - если мне подойдет, покажем запись мистеру Бингемону.
Рейнхарт направился к двери телетайпного зала.
- Ни пуха, - кинул вдогонку Джек Нунен.
- А знаете, - обернулся к нему Рейнхарт, - странно это… вот вы сказали: расшевелить людей пятиминутной сводкой. Я что-то не слыхал, чтобы было большое шевеление от известий.
- Ага, - сказал Нунен. - Большого нет. Но у нас, как видите, есть.
- И вы рассчитываете, что их будут слушать?
- Вот именно, - весело отозвался Нунен. - И в этом наше отличие.
Рейнхарт погрузился в звукоизолированную какофонию телетайпного зала; через большое окно в левой стене виден был холл перед лифтом, где продолжали ворочать и перетаскивать ящики. В зале находилось семь аппаратов, и все работали - то выключаясь, то включаясь судорожно, в трескучем контрапункте, расчлененном настойчивыми сигнальными звонками. У окна стояли стул и стол с банкой клея, очиненным синим карандашом и ножницами.
Рейнхарт повесил пиджак на спинку стула и подошел к выстроенным в ряд телетайпам. Он взял несколько сообщений с международной линии и быстро их обработал: ничего особенного, день был не богат событиями. Хрущев и Кастро говорили гадости, Джонсон - что-то невразумительное. Кто-то стрелял в шофера де Голля. Взорвался и упал в Гвадалквивир "Боинг-747". Защита цивилизации в Индокитае продолжается.
Отложив международные сообщения в сторону, он снял несколько полос с телетайпа местной линии - вся соль должна быть здесь. В основном это были сообщения, подобранные городским отделением телеграфного агентства, телеграммы из Законодательного собрания в Батон-Руже и те новости по стране, которые, по мнению редактора агентства, могли заинтересовать абонентов на Юге. Почти все они так или иначе касались расовой проблемы.
Он прочел полосу, проставляя синим карандашом на правом поле маленькие басовые ключи.
Как же прошел этот день в штате?
На открытом субботнем заседании Комиссия по антиамериканской деятельности поддержала предложение двадцатидвухлетнего депутата палаты представителей Джимми (Пончика) Снайпа из Хочкиса. Конгрессмен Снайп потребовал привлечь к суду некоего Мориса Ликтхейма, хранителя собрания современной живописи Туро в Новом Орлеане. Пончик рассказал своим коллегам о том, как, знакомясь с культурными достопримечательностями города, он со своей невестой зашел в музей и обнаружил, что все это собрание, с первой до последней картины, представляет собой непристойную мазню душевнобольных. Он установил, что собрание содержится на средства штата: честных земледельцев обирают до нитки, чтобы потворствовать извращенным вкусам растленного и политически неустойчивого городского сброда. Заподозрив неладное, Пончик выяснил, что во главе музея стоит Ликтхейм, и стал копаться в его анкетах, которые оказались нагромождением лжи. Так, например, Морис Ликтхейм утверждал, что он родом из Австрии, в то время как анализ документов показал, что город и провинция, где он родился, в 1918 году, то есть через год после большевистского переворота, были присоединены к Польше. Сопровождая свое выступление показом цветных диапозитивов, снятых его невестой на выставке, конгрессмен Снайп напомнил внимательной, притихшей аудитории, что Польша - страна, порабощенная коммунистами, и на большом протяжении граничит непосредственно с Россией. Они займутся этим Ликтхеймом.
Четверо шестнадцатилетних подростков сгорели в "понтиаке", перевернувшемся на федеральном шоссе номер девяносто. На том же шоссе выпали из мчавшегося грузовика трое сборщиков клубники, один погиб.
При торжественном вручении приза победителю Эморивиллских автомобильных гонок кандидат в губернаторы, судья Гораций Сен-Санс из округа Брак, заявил, что его отзыв о неграх как о тупых гориллах и насилующих монахинь конголезцах не выражает ненависти ни к этой, ни к какой-либо иной расе. Со слезами на глазах он говорил о своей любви к этим простым и верным душам, от одного вида которых к горлу его подкатывает ком. В заключение речи одну простую и верную душу выпустили на трибуну, чтобы она пожала руку судье, и толпа в стихийном порыве запела "Дикси". К немалому веселью присутствующих, обладателем приза оказалась не имеющая водительских прав пятнадцатилетняя девушка.
Перед закусочной в нефтепромышленном городке Хума человек, одержимый жаждой убийства, наткнулся на человека, охваченного предчувствием смерти, и после короткой погони перерезал ему горло.
В Шривпорте местная газета объявила, что организует в рамках ежегодного родео ковбойскую дуэль. Допускаются совершеннолетние белые.
Дальше шла сводка, помеченная "Вниманию абонентов на Юге": о протестах против сегрегации за неделю, включая воинственные выступления негритянских лидеров. Аресты в Маккоме и Джексоне; марш в Бирмингеме; бойкот в Монтгомери; уличные стычки в Мемфисе и Нью-Берне, штат Северная Каролина. Баптистский священник в Мобиле напомнил, что на тысячекилометровом протяжении берега цветной не имеет права ступить в воду Мексиканского залива - если только он не ухитрится упасть за борт рыбачьей лодки. В субботу негр из Билокси привел в ужас купающихся, промчавшись мимо ошеломленных полисменов к воде и погрузившись по шею. Пляж закрыт. В тот же вечер при луне постреливали из пистолетов на границе негритянского района.
Дальше следовали два сообщения специально для читателей на Юге: ведомство генерального прокурора в тщательно подобранных выражениях оповещало о своих задачах; известный конгрессмен-негр заявил избирателям в большом городе, что "Белый Человек бежит".
Любезный нью-йоркский редактор состряпал и главное блюдо - сытное и пахучее, настоящие страсти-мордасти для простых людей в глубинке.
Жену священника из Талсы, которая приехала посетить Рокфеллеровскую мемориальную церковь, поймал традиционный верзила-негр, прижал к стене, порезал - правда, не сильно - и изнасиловал. Нью-Йорк подавал эту историю со всеми приправами.
Рейнхарт прочел все до конца, тихо посвистывая сквозь зубы.
"Для БСША в самый раз", - подумал он.
Вооружившись ножницами и клеем, он взялся за дело: нарезал броских заголовков, по строчке каждый, из международной ленты, особо выделив Кастро; середину начинил первыми и последними абзацами расовых сообщений, перемешав их с более бодрыми и нейтральными заметками. Патетические тридцать секунд о даме из Талсы и комические злоключения человека, чинившего крышу в Венисе, завершали выпуск.
На пять минут, кажется, хватит. Ну, как это выглядит?
Перечитывая все сначала, Рейнхарт чувствовал странный холодок между лопаток. Неужели это так просто? Голос инстинкта - вот в чем, наверно, суть: тебе даже не пришлось над этим задуматься, а все уже готово, хоть сейчас в эфир - пять минут чистопородных орлов и молний. С кумулятивным эффектом. Тут есть что почитать. И послушать, подумал Рейнхарт, и послушать тоже - целых пять минут. БСША - Истина Сделает Вас Свободными.
"Где ты этому научился?" - спросил он себя.
Он надел пиджак, собрал свои странички; девушка в полотняном костюме стала снимать с машин ленты.
- Желаю удачи, - сказала она.
Джек Нунен расхаживал за дверью с программой передач в руке.
- Порядок, - сообщил Рейнхарт.
- Прекрасно, - сказал Нунен, начиная улыбаться. - Я уж было отчаялся.
- Где оператор?
- Ирвинг, - позвал Джек Нунен, продолжая улыбаться Рейнхарту.