Волоча за собой холщовую сумку, Джеральдина миновала прилавки и обошла кругом темную громаду крытого рынка. Поденщики у костров зашевелились при ее появлении; не поворачивая головы, они равнодушно скашивали в ее сторону бессмысленно-сонные глаза.
Улица, на которую она вышла, была темная, тротуары под аркадами безлюдны. Но впереди, в следующем квартале, бары были открыты; там слышались голоса, музыка из автомата, а на верхних этажах из-под спущенных жалюзи пробивались полоски света. Со ржавых узорчатых балконных решеток свисали грязные, полинявшие ленты серпантина, ручеек в канаве уносил пестрые конфетти и остроконечные кулечки из-под сахарной ваты.
В конце рыночных рядов, на прибрежной стороне улицы Джеральдина увидела открытое кафе; она подошла к окну и заглянула внутрь. За пустой стойкой стояла сердито насупившаяся официантка в розовой униформе, негр-уборщик тер шваброй пол.
В кафе как будто никого не было, но когда Джеральдина вошла, обходя вымытые места на полу, и оглянулась через плечо, она увидела еще одного посетителя.
Лицо его и все видимые участки кожи были темно-лилового цвета, ресницы намазаны тушью, веки подведены голубым, волосы - желтые от перекиси; на лбу, немного набекрень - венок из фиолетовых листьев. Голова его лежала на столе, до полу свисала запятнанная краской белая тога, и он прижимал к груди букет искусственного винограда.
- Отстань от меня, - хрипло сказал он официантке. - Отстань.
- Давай, Динь-Динь, вставай, поднимайся. Ступай на воздух.
Джеральдина сидела на табурете и смотрела на него.
- Ого, - сказала она.
- Каков цветочек, - обратилась к ней официантка. - Скажи?
- Он, наверное, с маскарада? - шепотом спросила Джеральдина.
- Ну да, приятели на улице устроят ему маскарад, если выйдет в эту дверь.
Джеральдина посмотрела в окно - пусто. И когда входила, она никого не видела.
- Иди, зануда, - крикнула официантка, - черным ходом иди. Как ты весь намазался, словно поросенок, они тебя ни за что не ухватят. Вилли, черт, - сказала она уборщику, - вывези ты его на швабре.
Вилли окунул свою швабру в горячую мыльную воду и проехался ею по плиткам и грязным голым ступням лилового посетителя.
Тот подобрал ноги: "Ой".
- Он идет за тобой, чудила, - сказал Вилли, ни к кому не обращаясь.
- Черт, может, ему лучше и остаться до полицейских, - сказала официантка Джеральдине. - Эти ребята по мостовой его размажут. Кофе?
- Да, - сказала Джеральдина.
- С цикорием?
- Да.
- Уже уезжаешь, да?
- Нет, приехала. Только что.
- Я думала, ты из тех девочек, что привалили сюда на карнавал.
- Я не из тех.
- До чего же я рада, что эта чертовщина кончилась. Мне от нее прибыли никакой.
- А я столько о карнавале слышала, - сказала Джеральдина. - И всегда думала: хорошо бы приехать посмотреть.
- Ну, вот тебе образчик. - Официантка показала на посетителя в углу. - У этих Масленица долго не кончается.
Джеральдина обернулась и посмотрела. Под гримом он был совсем молодой. Глаза тусклые, губы, испачканные краской, дрожали.
- Но он вроде симпатичный, а? - спросила Джеральдина.
Официантка поджала губы:
- У нас с тобой разные вкусы на мужчин.
- Он тоже не в моем вкусе, - сказала Джеральдина, - но, по-моему, симпатичный на свой манер.
Входная дверь открылась, и вошли двое полицейских: один бледный, с грустным лицом, другой низенький, полтора метра на полтора, рыжий. Они подошли к стойке и посмотрели на лицо Джеральдины.
- Нет, там, - сказала им официантка.
Они обернулись.
- Ты погляди только, - сказал полтора на полтора.
Они лениво подошли к лиловому и оперлись на его столик.
- Ого, - сказал печальный. - Это надо же.
- Ну разве не украшение праздника? - спросила их официантка.
- Нет, - сказал печальный. - Он не украшение праздника. Ты бы видела, каких мы в городе позабирали.
- Да, - подтвердил низенький. - Полчаса назад мы арестовали Зеленого Великана в кабаке О’Брайена.
- Ага, - сказали они лиловому. - Поехали, дружок.
Печальный полицейский схватил посетителя за плечо и втащил до половины на стол.
- Осторожно, Луис, - вдруг крикнул другой.
Но поздно. Полицейский Луис отпустил плечо клиента и посмотрел на свой китель: весь фасад стал темно-лиловым.
- О черт, - сказал Луис. Он чуть не плакал. - О черт.
Рыжий поцокал языком.
- Знаешь, - печально сказал Луис. - Я тебя насмерть затопчу, если не встанешь.
Лиловый посетитель встал, шатаясь, и сделал несколько шажков.
- Я ничего не нарушал! - взвизгнул он. - Я никого не трогал.
С неожиданной свирепостью они заломили ему руки, перепачкав свою форму. Затем, как разнокалиберная пара йоменов с тараном, они ткнули его увенчанной головой в дверь и вышли на тротуар. Запятнанная простыня тащилась за ним.
- Заходите к нам еще, ребята! - крикнула им вслед официантка. - Так откуда, ты говоришь, приехала? - спросила она Джеральдину.
- Из Техаса.
- Ух, черт, а из каких мест?
- Из Галвестона. Но сама-то я не оттуда. Я из Западной Виргинии.
- А я как раз из Техаса, - сказала официантка. - Лас-Темплас - знаешь такой город?
- Нет, не слыхала.
- Ты ищешь работу?
- Да.
- Иди работать в бар.
- Нет, в бар мне бы не хотелось. Я думала, может, устроюсь официанткой - что-нибудь такое.
- Ты попала в аварию, золотко? Я гляжу, у тебя лицо порезано.
- Ага, - сказала Джеральдина. - Была авария с машиной. Там, в Техасе. Я порезалась о лобовое стекло.
- Прямо злодейство! Такая хорошенькая девушка!
- Вы случайно не знаете, куда я могла бы устроиться?
- Я знаю, куда можно устроиться в два счета, только не официанткой.
- А кем?
- Вот, - сказала женщина, - дарю тебе утреннюю газету.
Она взяла из-под стойки газету и развернула на странице объявлений о найме. Джеральдина проглядела весь столбец, водя пальцем по строчкам. На букву "Б" было строчек двадцать, начинавшихся со слова "барменша"; ниже с десяток объявлений начинались словом "девушки" с восклицательным знаком; затем шли предложения "занимать гостей" в ресторанах и ночных клубах и, наконец, множество строчек, начинавшихся словом "талант!".
- Знаешь небось, что это за штучки?
Джеральдина кивнула. Ей попадались объявления вроде этих - и в Бирмингеме, и в Мемфисе, в Джексонвилле, и в Порт-Артуре, но в таком количестве - никогда, и никогда она не видела объявлений, начинающихся со слова "талант!".
- В этом городе, милка моя, девушки - главный промысел. Можно называть это как угодно, но для тебя оно сводится все к тому же. Иногда тебя берут в оборот в тот же день, как переступишь порог, иногда обрабатывают постепенно. Им начхать, как ты к этому относишься, им лишь бы свои денежки получить.
- Вот черт, - сказала Джеральдина, - в газете больше ничего и нету.
- Ты в неудачное время приехала. Сейчас, после карнавала, уйма всякого народа застряла в городе, они из рук рвут, что только можно. - Она метнула взгляд на негра и понизила голос. - Одна беда - в городе полно негров. Они как сыр в масле катаются, а у белых животы подводит. Разве ж это справедливо?
- Я-то надеялась, тут найдется что-нибудь подходящее, - сказала Джеральдина.
Вошли четверо речников в замызганной форме цвета хаки и потребовали кофе. Положив локти на стойку, они молча разглядывали Джеральдину и принесшую кофе официантку.
- Эй, - окликнул один.
Джеральдина оторвалась от газеты и взглянула на него. Речник был невысокий, крепко сбитый и загорелый, на щеках и подбородке у него пробивалась утренняя седоватая щетина, маленькие голубые глазки быстро обхлестали ее тело сверху донизу, но на лице не было и тени улыбки.
- Эй, - сказал он еще раз.
- Брось, Маккарди, на кой она тебе, - вмешался другой речник.
Джеральдина быстро отвела глаза и уткнулась в газету. Хорошо, что с той стороны, где они сидели, не видно ее порезов. Когда они выходили, тот, что пытался с ней заговорить, все оглядывался на нее и тихо посвистывал канареечным свистом.
- Сволочи, - сказала официантка, когда они ушли. - Если когда встретишь этих юбкодеров, держись от них подальше. Они работают на линии Флегермана, их можно узнать по букве "Ф" на фуражках, и все как один самая что ни на есть сволочь. - Она поглядела в окно на четверку речников, которые переходили улицу в забрезжившем свете серой, скупой зари. - Интересно, почему это.
То и дело открывалась дверь, в кафе становилось людно - наступало время завтрака.
- Не знаю, зачем ты сюда прикатила, - улучив минуту, сказала официантка. - Надо было ехать в Даллас или еще куда. В Далласе, вообще-то, неплохо.
Больше она с ней не заговаривала. Джеральдина заказала еще чашку кофе и принялась старательно читать газету.
Одолев колонку душевных советов, комикс и статейки о Кастро на первой полосе, она сунула газету в сумку и вышла на улицу. Наступило утро, но было пасмурно, стальная гряда серых облаков мчалась по небу, как эскадрилья бомбардировщиков в боевом строю, с реки дул холодный, сырой ветер.
Она перешла на другую сторону Декатур-стрит, где друг за другом тянулись забегаловки; еще не было семи, но все они были переполнены: люди пили у стоек и резались в электрический бильярд. В боковых комнатках с отдельным входом с улицы негры-грузчики на деревянных скамьях потягивали мускатель, глазея на ранних пешеходов из-под нахлобученных на брови кепи. Всюду гремели музыкальные автоматы. Свернув на улицу, носившую имя святого Филипа, Джеральдина опять услышала, как те же гитары снова завели "Иди, не беги".
Сент-Филип-стрит оказалась узенькой и совершенно прямой, она рассекала два ряда прикрытых каменными заборами и плотно зашторенных домов с ярусами завитушечных балконных решеток по фасаду и узорчатыми калитками на запоре. Идя мимо, она замечала кое-где за темным камнем яркие вспышки густой листвы - приметы изобилия, притаившегося за надежной каменной кладкой и кованым железом. Запахи зелени, влажной земли и цветущих деревьев смешивались с запахами реки, старого сырого камня, молотого кофе и еще чего-то знакомого, быть может шафрана, которым пропахли мексиканские кварталы Порт-Артура. Джеральдина даже усомнилась, что в этих домах и вправду кто-то живет, - они такие странные, такие старые и мрачные с виду, будто чужеземные, как в книгах и на картинках. Но, как видно, люди все же в них жили, потому что сквозь калитки и спущенные жалюзи слышались утренние звуки: хныканье проснувшихся детей, негромкие чертыханья, стук кастрюлек. На улицу просочились новые запахи - запах керосинки и поджаренных овсяных хлопьев, - а во двориках под зловещим небом захлопало на ветру выстиранное белье. Впереди, через несколько домов от нее, из калитки на тротуар вышел человек в клетчатой кепке и с коробкой для завтрака в руках; он поднял голову и поглядел на тучи.
На углу Ройял-стрит она зашла в булочную спросить дорогу; там пахло свежими рогаликами, и хозяйка объяснила, что попасть в центр можно на автобусе маршрута Дизайр - Франклин, он как раз останавливается рядом.
Автобус был набит серолицыми горожанами, было душно и жарко, и пришлось стоять в проходе. Пока доехали до канала, Джеральдина взмокла от пота и почувствовала дурноту. Когда она сошла в уличную толчею, ветер с моросящим дождем показался ей приятным.
Кошмарный будет денек, подумала она. Прежде всего она не так одета, чтобы искать работу - любую работу.
Почти на всех девушках, шедших по улице, даже на негритянках, были миленькие платья, костюмы и дорогие с виду плащи; Джеральдина отлично представляла себе, как она выглядит в своей старенькой черной юбке и тонком свитерке. Да еще длинные патлы по плечам - ну просто захолустная голодранка или того хуже.
Первое зеркало она увидела у двери магазина уцененных вещей; стекло было синеватое, как у зеркала над стойкой в баре "Белый путь".
Ее ошарашили шрамы. Она словно забыла о них, и это странно - ведь ей стоило только поднять руку, чтобы ощутить выпуклость неровно заживших порезов, и она столько смотрелась в зеркало у Мэри, что, казалось, знала каждый миллиметр и каждый изгиб рубцов. Но она никогда не видела их при утреннем свете на улице.
Хотя ничего странного, что у меня шрамы, подумала Джеральдина. Столько было ночей, и каждую ночь она ложилась в постель всерьез, а днем просыпалась - стоило оно того или нет. И любой бы сказал, на нее глядя, что ничего другого никогда и не было.
Ничего странного, что приходит время, когда ты посмотришь в зеркало и увидишь, где ты побывала.
Он добрался-таки до нее - Вуди со своей железкой.
Женщины, выходившие из магазина, бросали на нее быстрые взгляды. Джеральдина повернулась и пошла дальше.
В центовке ее послали в отдел кадров, за четыре квартала от магазина, на другой стороне канала, и она ждала там сорок пять минут; когда заведующий спросил ее адрес, ей нечего было ответить. Заведующий сказал, что они предпочитают брать на работу местных.
В другой центовке у нее даже не спросили адреса. Она заходила в кафетерии - в "уолгринсовский", в "Белую крепость" и к Мастерсону. Она обошла магазины Торнейла, и Каца, и "Мэзон бланш", и все универмаги, какие попадались ей по пути. Проходя мимо фургонов-закусочных и ларьков, где продают сэндвичи, она непременно спрашивала, нет ли у них какой-нибудь работы.
Ей отвечали, что никакой работы нет. У них уже все места заняты. Ей говорили, что сейчас неподходящее время искать работу.
Даме из бюро по найму тоже показалось, что Джеральдина не так одета, чтоб искать работу.
- Есть же у вас другие вещи кроме этих, - сказала дама.
Джеральдина ответила, что, конечно, есть, просто там, где она недавно работала, на тряпки не обращали внимания. Дама сказала, что выгляди она чуточку презентабельней, они могли бы ее послать на хорошую кондитерскую фабрику, но в таком виде об этом не может быть и речи. Дама спросила, на что, собственно, она рассчитывала, явившись в Новый Орлеан? Джеральдина призналась, что, пожалуй, сама не знает.
- И зачем они все сюда едут, скажите на милость? - обратилась дама к мужчине за соседним столом; мужчина за соседним столом ответил, что это одному Богу известно.
На улице возле бюро по найму человек в грязном синем комбинезоне спросил, куда она идет. Джеральдина молча обошла его, но он последовал за ней и положил ей руку на плечо:
- Куда идешь?
У него было смуглое, с глубокими морщинами лицо, поперченное седоватой щетиной. На толстых его губах виднелись следы красного вина, но глаза у него были ясные, черные, блестящие.
- Куда идешь?
Он был немолод, но шагал быстро. Когда Джеральдина перешла мостовую, он вдруг обогнал ее и стал перед ней на краю тротуара. Рядом стояли люди, ждавшие, пока загорится сигнал перехода.
Сжав кулаки, она отступила назад:
- Отваливай, слышишь? Не приставай ко мне, а то полицию позову.
Люди, столпившиеся у перехода, не шевельнулись и даже не взглянули на них.
- Катись! - сказала Джеральдина. - Оставь меня в покое.
Он, что-то бормоча, повернулся и вдруг побежал на другую сторону Канал-стрит - еще секунда, и его настиг бы надвигавшийся поток машин.
Джеральдина побрела дальше. Она видела, что он идет за ней по другой стороне улицы, держась поближе к домам. Он тащился за ней, пока она не спустилась в подвальный этаж универмага.
В магазине она нашла телефон и позвонила по трем номерам, которые прочла в утренней газете, - там требовались официантки. Места оказались уже заняты. Можете перезвонить через неделю.
Минут двадцать она бродила по подвальному этажу и первому, рассматривая вещи, которые не прочь была бы купить когда-нибудь. И даже подумывала о том, чтобы взять платье, зайти в примерочную кабинку и сунуть там к себе в сумку - когда-то она знавала девицу, которая неплохо одевалась таким способом. Но было ощущение, что откуда-то за ней следят.
В магазине было душно и жарко; она решила выйти на улицу и где-нибудь в укромном месте съесть, пока не раскисли, бананы, подаренные мексиканцем. В который раз она миновала все те же перекрестки. С раннего утра она исходила всю центральную часть города вдоль и поперек. К ней уже приглядывались газетчики и женщины-регулировщицы; мужчины в ковбойских рубашках отрывались от игральных автоматов и негромко окликали ее:
- Куда идешь?
Всем только и надо было знать, куда она идет.
Оказалось, что она идет к реке. Она шла и шла, пока последний из приставал не потерял ее из виду; потом, заплатив десять центов, она села на маленький медлительный паром, который привез ее на западный берег, в городок под названием Алжир. В сосисочной на пристани она выпила чашку кофе и спросила девушку, не нужен ли им кто в помощь. Им никто не был нужен.
Алжир представлял собою улицу с парковочными счетчиками и с магазинами, отделанными хромом и пластиком. Дома выглядели старыми, на верандах с чугунными завитушками росли розы с маслянистыми, прихваченными морозом бутонами. Джеральдина решила пройтись по набережной и съесть бананы.
По гравию гонялись друг за другом ребята со школьными сумками, и через каждые несколько шагов стояли скамейки, оккупированные гладкощекими иностранцами; они умолкали при ее приближении. Она подумала, что будет неудобно вынуть банан и чистить при всем честном народе; будет выглядеть странно - ей казалось, что они и так на нее пялятся. В конце дорожки стояла зеленая полицейская машина, ее радио гремело рок-н-роллом. Джеральдина с беспечным видом повернула обратно и пошла быстрее. С первым же паромом она переправилась в Новый Орлеан. На обратном пути она села снаружи, достала из сумки два банана и ела их, глядя на струившуюся из-под киля темно-бронзовую, как центовая монетка, воду. Течение было сильное; она чувствовала, как у нее под ногами надрываются моторы, с натугой одолевая каждый метр стремительного течения. Кипящая пена перемешивалась с илом.
С середины реки она увидела широкую излучину, а за нею пустынные зеленые пространства совсем плоских, без единого бугорка низин. Джеральдина откинулась назад и закрыла глаза, чувствуя, как потеплел ветер, да и в самом воздухе появился какой-то новый привкус; она взглянула вверх - утренние тучи рассеялись, и растаяла серая хмурость дня. Без всякого предупреждения над городом разлилась буйная и радостная карибская синева, пронизанная чистым солнцем.
Господи, подумала Джеральдина, ведь это весна. Вот так весна приходит на берега залива. В четвертый раз она видит, как на юге приходит весна и зима отступает перед этим рвущим сердце небом - четыре весны. Господи! Она опустила голову и отмахнула брошенную ветром на глаза прядь.