Но вот однажды дочь старой госпожи благополучно разрешилась от бремени, и она отправилась ее навестить, я же осталась одна в ее комнате. Весь день и всю ночь пролежала я на ее ночном халате, но хозяйка все не возвращалась, и у меня стало подводить живот от голода. Делать нечего, пришлось мне отправиться на кухню, но там в раковине аваби, в которой я всегда получала еду, оказались лишь засохшие остатки риса - и никому в доме до этого не было дела. "Это уже слишком!" - подумала я и, взобравшись на полку для посуды, стала принюхиваться, нет ли поблизости чего съестного. Гляжу - на маленькой голубой тарелочке лежит половина летучей рыбы. Только я протянула за ней лапу, как вбежала девушка и с криком: "Да ведь эту рыбу я оставила себе на вечер!" - схватила висевший на крюке деревянный пестик и со всего размаху ударила им меня по переносице, а ведь это у нас, кошек, самое больное место. Потом она взяла меня, бесчувственную, и швырнула на пол. В тот же миг в глазах у меня потемнело, все куда-то поплыло, и дыхание мое прервалось. Возможно ли забыть такую жестокость? Тело мое эта девушка тайком ото всех закопала вблизи канавы, а хозяйке, когда та вернулась, сказала, будто ведать не ведает, куда я запропастилась. Узнай моя госпожа правду, она наверняка помолилась бы за меня, а теперь мне никогда не удастся покинуть мрачнейший из всех миров - мир тварей. - При этих словах дух кошки заплакал.
Выслушав сей рассказ, родители девушки поняли, что гнев духа справедлив, и сказали ему так:
- Что сделать для того, чтобы ты покинул тело нашей дочери?
- Никаких особых желаний у меня нет, - ответствовал дух. - Единственное, о чем прошу, это приютить меня в вашем доме, и еще, поскольку долгое время мне приходилось зябнуть, прошу и зимой, и летом ставить для меня жаровню. А если к тому же каждый месяц первого и пятнадцатого числа, а также в пять великих праздников и под Новый год вы будете выставлять для меня приношения в виде сушеного тунца и мататаби, я хоть сейчас покину тело вашей дочери.
- Ну что ж, эту просьбу нетрудно исполнить. Хорошо, будь по-твоему.
Услышав эти слова, дух кошки просиял и радостно замяукал. И сразу же рассудок девушки прояснился. Жаровню же в доме том и поныне топят, дабы не прогневить духа кошки.
Между тем из уст девушки снова послышались звуки. На сей раз то был грубый мужской голос:
- Зовут меня Ёкуро, и служил я в том же поместье, что и эта девушка. Прилепившись к ней душою, я много раз посылал ей письма, в которых изливал свою страсть. Она же не только не стремилась меня отринуть, но делала вид, будто я ей тоже небезразличен. Принимая ее притворство за чистую монету, я целых два года ходил, как безумный, ни на миг не забывая о ней и хоронясь от людских глаз. Но сколько я ни ждал, встретиться с нею наедине мне все не удавалось. То она говорила, что время для свидания неподходящее, то - что не может отлучиться от госпожи, но при этом никогда не отказывала напрямик. А я ведь не бог, где мне было понять, что у нее на уме? И днем и ночью жгла меня страсть, и помыслы мои неслись к ней, точно дым летучий. Столь велики были мои страдания, что рядом с ними сама Фудзи-гора показалась бы невысоким холмиком. И вот однажды ночью, решив, что приходит мне погибель, я незаметно пробрался к этой девушке и со слезами на глазах стал молить ее сжалиться надо мной, не дать жизни моей утечь, подобно воде в ручье, с которого сняли запруду. Но и на сей раз она не снизошла к моим мольбам - прочь не погнала, однако же и остаться у себя не позволила. С тех пор пища перестала идти мне в горло, и вскоре я умер от неразделенной любви. Кто мог развеять мою печаль? Кому мне было пожаловаться на свою обиду? Душа моя не находила успокоения в могиле близ храма Дайкокудзи, но и в мир иной переселиться не могла. Только страсть моя неотступно, как тень, преследовала эту девушку. Хорошо еще, что она оказалась одержимой злым духом и я смог дать выход своему гневу. Могу ли я простить ту, которая после того, как я умер понапрасну, ни разу даже не вспомнила обо мне? Вот я и поклялся, что не отступлюсь от нее до тех пор, пока не доведу до погибели. Какие бы муки, какие бы страдания ни пришлось мне принять за это потом, в царство теней мы отправимся вместе. Пусть это послужит мне утешением, как страннику - отдых в пути.
Выслушав рассказ духа Ёкуро, все прониклись состраданием к этому человеку. Священник вновь произнес свои заклинания, после чего обратился к духу с такими словами:
- Сейчас я совершу по тебе заупокойную службу. Что же до девушки, то ее мы заставим принять постриг - пусть молится, чтобы в будущем существовании вы были с ней неразлучны.
- Ваши речи, святой отец, запали мне в душу, - послышался ответ. И в тот же миг девушка перевернулась ничком, - видно было, что наваждения отпустили ее.
Когда по прошествии некоторого времени с исцелившейся от недуга девушкой заговорили об Ёкуро, она его вспомнила. Узнав же о том, что с ним сталось, она решила немедля постричься в монахини. Отрешившись от бренного мира и уподобив помыслы свои чистому ручью, она ставила свежие цветы на божницу и возжигала курения в память о том, чья жизнь растаяла, точно дым. Всей душой устремленная к праведному пути, она не замечала, как роса увлажняет рукава ее монашеского одеяния. Так заблуждения и страдания, испытанные в мирской жизни, вывели ее на путь благостного прозрения. И все же прегрешения ее были столь велики, что не скоро могли ей проститься, поэтому всякий раз, когда монахиня сия приходила на могилу Ёкуро, надгробный камень чудотворным образом опрокидывался. Верно сказано: "Тот, кто единожды обратил помыслы к злу, не искупит своего греха за пятьсот жизней; тот, кто отдал себя во власть страстей, не искупит своего греха во веки веков".
Побывав в этих местах летом, Бандзан снова наведался сюда после того, как обошел всю землю Сайкайдо, в ту пору, когда горные вершины уже покрылись снегом. Неужто и впрямь случаются на свете чудеса, подобные тому, о котором он здесь услышал? С этой мыслью посетил он гробницу Ёкуро и, помянув молитвой душу этого незнакомого ему человека, отправился дальше. Могилу эту и сейчас можно отыскать в густых зарослях травы в саду при храме Дайкокудзи. Место это так и зовется: "Опрокинутое надгробье".
О монахе, который побывал в аду и в раю
Монахи в большинстве своем таковы, что ради собственной выгоды готовы продать самого Будду. Их уменье надувать поистине неисчерпаемо, словно море, омывающее Сикоку. Не одного простака одурачили они. А все потому, что людские сердца сплошь да рядом пребывают во мраке.
В один из дней конца осени установилась безветренная погода, все лодки в бухте Томари-но Исо стояли на приколе, так что Бандзану поневоле пришлось задержаться здесь на ночь. С южной стороны провинции Сануки протянулись известные своей красотой горы, но и с морского побережья открывался великолепный вид на вековечные сосны с причудливо изогнутыми ветвями.
В хижине, стоявшей вблизи бухты, собрались дети местных рыбаков и, хотя наш век считается веком расцвета буддийской веры, принялись играть украшавшими алтарь двумя подсвечниками в виде журавля, стоящего на спине черепахи, и сосудом для священных пожертвований. Да и сама хижина была настолько запущена, что нельзя было не испытывать горечи от того, сколь далеки от благочестия местные жители. "Как же можно допускать подобное небрежение?!" - возмутился Бандзан и заговорил об этом со стариком, несшим вязанку дров для котла, в котором выпаривали соль. Старик опустил свою поклажу на уступ в скале, провел рукой по белым кустистым бровям и, опершись о заостренную с обоих концов палку, рассказал следующее.
Несколько лет назад в этой хижине жил монах по прозванию Куракубо. Весьма преуспев на поприще служения Будде, монах этот умел творить всякие чудеса. Например, ему ничего не стоило слететь легче птицы с горы Компиры высотою более тридцати дзё. Во время его проповедей на прихожан вдруг начинали сыпаться цветы. Кроме того, он славился умением тотчас распознавать в людях добродетели и пороки.
Или, бывало, случится у кого пропажа - этот человек сразу же бежит к Куракубо, и тот безошибочно указывает, где искать. И еще много самых разных чудес являл людям этот монах. Местные женщины, из верующих, просто-таки его боготворили, и день ото дня богатство его росло. Поначалу он ютился в крохотной лачуге, державшейся на четырех стволах бамбука вместо опор и крытой чем попало, а потом выстроил себе этот великолепный приют.
И вот нынешней весной Куракубо неожиданно заявил, что в шестом месяце пятнадцатого дня собирается отойти в мир иной. Готовясь к собственной кончине, он надлежащим образом убрал алтарь и известил о грядущем событии жителей трех провинций - Ава, Иё и Тоса.
Время быстротечно, вскоре наступила середина "безводного месяца", и из соседних провинций прибыли десятки тысяч людей. Куракубо заблаговременно распорядился построить бамбуковую изгородь по четыре тё в длину и ширину и приготовил все для совершения обряда. Утром пятнадцатого числа он облачился в приличествующие случаю одежды, уселся на землю и, повернувшись в сторону запада, вознес молитву, после чего с блаженной улыбкой на лице упокоился. В завещании Куракубо велел после смерти выставить на всеобщее обозрение и обождать три дня, ибо за это время душа его должна достигнуть нирваны, как это случилось в свое время с Шакьямуни на Орлиной горе. Как только об этом стало известно, вокруг тела Куракубо столпилось множество людей, пожертвований принесли целую гору.
Спустя три дня, утром восемнадцатого числа, один из учеников покойного обратился к присутствующим с такой речью:
- Некогда Куракубо учил нас, что пока тело покойника остается теплым, предавать его огню нельзя. Как это ни удивительно, тело учителя все еще хранит тепло.
Тогда кто-то из толпы воскликнул:
- А что, если он оживет? Вот было бы здорово! Вряд ли когда-нибудь на свете появится второй такой священник.
При этих словах покойный вдруг начал подавать признаки жизни.
- Ох, у меня такое чувство, будто я очнулся после долгого сна, - произнес он и открыл глаза. - Да будет вам известно, что нынче мне удалось побывать в Аду и в Раю. Изо дня в день я не уставал повторять, что после смерти одним из вас суждено обойти все восемь областей Ледяного и Огненного ада, другим же - оказаться в благословенном краю, усыпанном золотым и серебряным песком. Все зависит от того, насколько глубока ваша вера. Если б мог, я взял бы с собой в это путешествие всех, кто не верит в существование загробной жизни. И чтобы ни у кого из вас не возникло сомнений в правдивости моих слов, взгляните, какую печать оставил у меня на спине сам владыка Ада Эмма.
С этими словами Куракубо сбросил с себя одежду, и все увидели на спине у него, как раз в том месте, где находится седьмой сверху позвонок, знак "владыка", а под ним большую печать. Тут даже те, у кого оставались сомнения, поневоле уверовали в существование загробной жизни.
Слухи об этом чуде вскоре разнеслись по всей провинции, люди только о нем и говорили. В конце концов властитель тех земель призвал к себе Куракубо, дабы провести дознание.
- В наш век, когда буддийская вера клонится к закату, вряд ли могут происходить подобные чудеса, - молвил он. - Надобно как следует рассмотреть печать, которую на спине сего монаха якобы поставил владыка Ада Эмма.
Куракубо тотчас же раздели, и что же? - печать оставалась на прежнем месте, черная, словно вдавленная в кожу. Ее попробовали было смыть, но ничего из этого не получилось.
- Странно, - сказал тогда властитель провинции. - Придется подвергнуть этого монаха пытке.
Монаха положили на спину и стали лить ему в рот воду, но он не проронил ни слова. Когда же было решено подвергнуть его пытке раскаленным свинцом, Куракубо не выдержал и взмолился:
- Пощадите меня, я во всем признаюсь. Никакого Ада я не видал, все это чистая выдумка. От рождения я был беден и пустился на этот обман ради денег.
- Каким же образом на спине у тебя появилась печать владыки Ада? - спросили его.
- Это обычная татуировка, я сделал ее три года назад.
- А как тебе удавалось спрыгивать на землю с большой высоты?
- Очень просто. Чтобы освоить эту премудрость, я упражнялся целых два года, взбираясь каждый раз все выше и выше. Но я научился лишь прыгать вниз, взмывать же вверх не умею. - Одним словом, Куракубо рассказал обо всем без утайки.
За подобное надувательство Куракубо полагалось отрубить голову, однако из уважения к его духовному званию властитель провинции приказал всего лишь связать его, посадить в лодку-долбленку и пустить в открытое море. Что сталось с монахом потом - неизвестно.
Чего только не случается в нашем мире, изменчивом, точно морские волны! Нынче об этом монахе никто больше и не вспоминает. В хижине его осталось изображение Будды Амитабхи, но после всего, что произошло, люди совсем утратили веру и никто сюда не приходит. Только луна каждый вечер заглядывает в хижину через разбитое оконце да временами пронзительно завывает ветер. А днем здесь играют ребятишки. Такие, как этот монах, лишь бесчестят буддийскую веру.
Вот что рассказал старик.
Новая Тюдзё-химэ
С давних пор в земле Хида стоит гора. Дровосеков туда не пускают, оттого и поныне на горе той растут дубы. Высоко в небо уходит ее вершина, недаром зовется сия гора Кураияма, что означает "Престольная". Здесь всегда веет прохладой, и местные жители не знают летнего зноя.
Однажды Бандзану случилось заночевать в одном из горных селений Хиды, но уснуть он не мог из-за грохота ткацких станков, - ведь местность эта славится изготовлением превосходных шелковых тканей. Бандзан пошел к хозяину постоялого двора и стал слушать его рассказы, среди которых оказалась и эта удивительная история.
Жил в той деревне человек по имени Окамура Дзэндаю со своей женой. Обоим уже перевалило за сорок, а детей все не было, и они очень из-за этого печалились. Из года в год ходили они молиться в храм Ацута, что в провинции Овари. И молитвы их, наверно, были услышаны, потому что бог наконец-то послал им чадо. Родилась у них девочка, да такая прелестная, что ни один младенец в селении не мог с нею сравниться. Девочка росла и в пять лет уже умела читать и писать, хотя никто ее этому не учил, в семь лет стала слагать стихи, а в одиннадцать научилась ткать шелк цумуги. Ткали все как будто одинаково, только другим женщинам, чтобы соткать штуку шелка, требовалось целых три дня, она же управлялась за полдня. И получалось на редкость красиво. Не удивительно, что семья ее вскоре разбогатела. А поскольку ко всем своим достоинствам девушка была еще и глубоко верующей, люди прозвали ее новой Тюдзё-химэ.
Первого числа каждого месяца она совершала паломничество в храм Яцуруги, и хотя путь туда был неблизкий, всегда возвращалась домой в тот же день. Это казалось настолько неправдоподобным, что кто-то из жителей селения попросил ее рассказать о своих паломничествах, и девушка подробно описала Овари, а также все, что встречается на пути туда. Порасспросив других людей, человек этот убедился в том, что все, рассказанное ею, - истинная правда. Теперь оставалось лишь удивляться чудесным способностям девушки.
Но вот девушке минуло пятнадцать лет. Была она красавицей, какую и в столице нечасто встретишь. Все юноши селения, сгорая от любви, мечтали заполучить ее в жены и на правах зятя войти в дом к Дзэндаю. Между тем родители девушки, изрядно разбогатев, не хотели отдавать дочь, которой они гордились, кому попало и никак не могли выбрать ей достойного жениха. Наконец, после длительных поисков и расспросов, прослышали они о человеке по имени Сугэгаки Ихэй, старосте соседней деревни. Он торговал лесом и жил в большом достатке. Был у него сын, Иноскэ, за него-то и просватали они свою дочь.
И вот тут произошло диво. Воспылав любовью к мужу, девушка сразу же лишилась чудесной способности в один день добираться до Яцуруги и возвращаться обратно, шелк она теперь ткала не быстрее, чем остальные женщины, лицо ее огрубело, а повадки стали такими же, как у любой неотесанной деревенской жительницы.