XVII
Клаудиа прекрасно знала, что Хорхе ни за что не заснет, пока не услышит что-нибудь интересное или диковинное. Лучше всего он заснул бы, узнав, например, что в ванной объявилась сороконожка или что Робинзон Крузо на самом деле существовал. За неимением подходящей выдумки она дала ему рекламный проспект какого-то лекарства, который обнаружила в сумке.
- Написано на загадочном языке, - сказала она. - Может, это вести со звезд?
Хорхе устроился поудобнее на кровати и старательно принялся разбирать написанное; оно его заворожило.
- Послушай-ка, мам, - сказал он. - "Препарат "Роче" представляет собой пирофосфористый эфир, кофермент, участвующий в фосфорилировании глицидов и обеспечивающий в организме декарбоксилацию пировиноградной кислоты, обычный метаболит в процессе распада глицидов, липидов и протеидов".
- Уму непостижимо, - сказала Клаудиа. - Тебе хватит одной подушки или дать вторую?
- Хватит. Мама, что такое метаболит? Надо спросить у Персио. Наверняка, это связано со звездами. Мне кажется, липиды и протеиды должны быть врагами мураволюдей.
- Очень может быть, - сказала Клаудиа, гася свет.
- Чао, мама. Мама, какой красивый пароход.
- Ну конечно, красивый. Спокойной ночи.
В коридоре по левому борту их каюта была последней. Помимо того, что ей нравилось число тринадцать, Клаудиа обнаружила напротив своей двери трап, который вел в бар и в столовую. В баре она увидела Медрано: тот снова прибегнул к коньяку после того, как в очередной раз отчаялся разобрать свои вещи. Бармен приветствовал Клаудиу на несколько чопорном испанском и предложил меню, украшенное виньеткой "Мадженты Стар".
- Сэндвичи хорошие, - сказал Медрано. - А поскольку ужина не будет…
- Maitre предлагает выбрать что вам угодно, - сказал бармен в тех же словах, в каких он объявил об этом Медрано. - К сожалению, мы отплывали спешно, так что не было возможности приготовить ужин.
- Любопытно, - сказала Клаудиа. - А приготовить каюты и всех удобно разместить успели.
Бармен ответил неопределенным жестом и застыл в ожидании заказа. Они попросили пиво, коньяк и сэндвичи.
- Да, любопытного много, - сказал Медрано. - Например, почему-то не видно шумной компании, в которой, судя по всему, верховодит рыжий молодой человек. Считается, что у такого рода людей аппетит куда лучше, чем у нас, худосочных, надеюсь, вы простите, что я причислил и вас к нашему стану.
- Их, бедолаг, видно, укачало, - сказала Клаудиа.
- Сын уже заснул?
- Да, съев полкило галет "Таррабуси". Я подумала, что лучше ему лечь пораньше.
- Мне нравится ваш мальчик, - сказал Медрано. - Прелестный парнишка, и по лицу видно, впечатлительный.
- Иногда слишком, но держится на природном чувстве юмора и на интересе к футболу и к затейливым конструкторам. Скажите, вы на самом деле считаете, что все это?..
Медрано посмотрел на нее.
- Расскажите мне лучше о своем сыне, - сказал он. - Что я могу ответить на ваш вопрос? Некоторое время назад я обнаружил, что нельзя выходить на корму. Нам не дали ужина, но каюты великолепны.
- Пока нечего желать большего, - сказала Клаудиа.
Медрано предложил ей сигареты, и она почувствовала, что ей нравится этот мужчина с худым лицом и серыми глазами, одетый с подчеркнутой небрежностью, что ему очень идет. Кресла были удобные, рокот машин помогал не думать, а просто отдыхать. Медрано прав: зачем спрашивать? Если все вдруг разом оборвется, жаль будет, что не воспользовалась должным образом выпавшими на ее долю нелепыми и счастливыми часами. И опять будет улица Хуана Баутисты Альберди, для Хорхе - школа, а ей - читать роман за романом под фырканье автобусов, опять эта нежизнь в Буэнос-Айресе безо всякого будущего для нее, однообразные, серые дни, новости по радиостанции "Эль Мундо".
Медрано, улыбаясь, вспоминал сцены в "Лондоне". Клаудии хотелось узнать о нем побольше, но, похоже, он не любил откровенничать. Бармен принес еще коньяк, издали донесся вой сирены.
- Страх - отец многих странностей, - сказал Медрано. - Думаю, что некоторые пассажиры уже начали ощущать определенное беспокойство. Мы тут не соскучимся, увидите.
- Можете посмеяться надо мной, - сказала Клаудиа, - но я давно уже не чувствовала себя так хорошо и так покойно. Мне гораздо больше нравится на этом "Малькольме", или как он там называется, чем, например, плыть на "Аугустусе".
- Новизна с романтическим налетом? - сказал Медрано, краем глаза наблюдая за ней.
- Просто новизна, одной ее достаточно в мире, где люди почти всегда предпочитают повторение, как малые дети. Вам не попадался на глаза рекламный проспект Аргентинских авиалиний?
- Может, и попадался, не знаю.
- Они рекомендуют свои самолеты, уверяя, что в их самолетах мы будем чувствовать себя как в собственном доме. "Вы - у себя дома", что-то в этом духе. Не представляю ничего ужаснее, чем и в самолете чувствовать себя так, будто ты дома.
- Наверное, будут и в самолете заваривать сладкий мате. Подавать жареную вырезку и спагетти под стоны аккордеонов.
- Все это годится в Буэнос-Айресе, да и то, если знаешь, что в любой момент можешь заменить чем-нибудь другим. Возможность выбора - вот что главное. И наше плавание вполне может оказаться своего рода тестом.
- Подозреваю, что для некоторых он может оказаться трудным. Кстати, о рекламном проспекте авиалиний: а я с отвращением вспоминаю проспект какой-то американской авиакомпании, который подчеркивал, что к пассажиру они будут относиться по-особенному, не так, как ко всем остальным. "Вы почувствуете себя важной персоной", что-то вроде этого… Мои коллеги, плывущие с нами, просто побелели бы при одной мысли о том, что кто-то назовет их "сеньор" вместо "доктор"… Да, у этой компании от клиентов не будет отбоя.
- Психология важной персоны, - сказала Клаудиа. - Эта теория уже кем-нибудь изложена?
- Боюсь, тут схлестнется слишком много интересов. Но вы начали мне рассказывать, чем вам нравится это плавание.
- Ну что ж, в конце концов, мы все или почти все со временем станем добрыми друзьями, так что не имеет смысла скрывать свой currículum vitae, - сказала Клаудиа. - Сказать по правде, я потерпела в жизни полное крушение, но все никак не могу смириться с судьбой.
- Что заставляет меня очень сомневаться насчет полного крушения.
- Может быть, коль скоро я еще способна купить лотерейный билет и выиграть. Жить стоит хотя бы ради Хорхе. Ради Хорхе и еще ради любимой музыки, некоторых книг, которые перечитываю… А все остальное - погребено под обломками.
Медрано внимательно смотрел на ее сигарету.
- Я не слишком много знаю о супружеской жизни, - сказал он, - но такое впечатление, что у вас она не очень удалась.
- Я развелась два года назад, - сказала Клаудиа. - По столь же многочисленным, сколь и малоосновательным причинам. Среди них нет ни супружеской измены, ни изощренной жестокости, ни алкоголизма. Моего бывшего мужа зовут Леон Леубаум, если это имя вам что-нибудь говорит.
- Кажется, онколог или невропатолог.
- Невропатолог. Я развелась с ним, прежде чем попасть в число его пациентов. Это человек необыкновенный, могу с полной уверенностью называть его так в моих, я бы сказала, посмертных рассуждениях. Я говорю "посмертных", имея в виду то, что от меня осталось - всего ничего.
- И тем не менее развелись с ним вы.
- Да, развелась с ним я, возможно, чтобы спасти то немногое, что еще осталось от меня как личности. Знаете, я вдруг стала замечать, что мне хочется выйти из дома как раз в то время, когда он домой приходит, хочется почитать Элиота, когда он надумал идти на концерт, хочется остаться и поиграть с Хорхе вместо того, чтобы…
- А, - сказал Медрано, глядя на нее, - и вы остались с Хорхе.
- Да, и все устроилось превосходно. Леон регулярно навещает нас, и Хорхе по-своему любит его. А я живу как мне нравится, и вот очутилась тут.
- Но вы как будто говорили о крушении жизни.
- О крушении? По сути, крушением был мой брак с Леоном. В этом смысле развод ничего не исправил, даже при том, что у меня такой сын, как Хорхе. Все случилось задолго до этого, нелепым был сам мой приход в эту жизнь.
- Почему, если вам не надоели мои вопросы?
- О, этот вопрос не нов, я сама задаю его себе постоянно, с тех пор как себя знаю. И у меня есть на него разные ответы: одни - для солнечных дней, другие - для дождливых… Целый набор масок, а за ними, боюсь, - черная дыра.
- А если еще по коньяку, - сказал Медрано, подзывая бармена. - Как интересно, у меня такое ощущение, что никто из присутствующих здесь не представляет должным образом институт брака. Мы с Лопесом - холостяки, Коста, по-моему, тоже, доктор Рестелли - вдовец, девушки - на выданье… Ах, еще дон Гало! Вас ведь зовут Клаудиа, не так ли? А я - Габриэль Медрано, и в моей биографии нет ничего интересного. За ваше здоровье и за здоровье Хорхе.
- Будьте здоровы, Медрано, и давайте поговорим о вас.
- Вам интересно или просто из вежливости? Вы меня извините, но порою некоторые вещи говорят просто в силу условностей. Но я вас разочарую: во-первых, я зубной врач, а во-вторых, жизнь моя проходит безо всякой пользы, несколько друзей, совсем немного женщин, которыми восхищаюсь, и из всего этого строю воздушные замки или карточные домики, которые то и дело рассыпаются. Раз! - и все на земле. А я начинаю все сначала, представляете, все сначала.
Он посмотрел на нее и рассмеялся.
- Мне нравится разговаривать с вами, мама мальчика Хорхе, маленького львенка.
- Мы оба несем какую-то чушь, - сказала Клаудиа и тоже рассмеялась. - Как всегда, прячемся за маски.
- Да, действительно, за маски. Обычно думают о лице, которое скрывается за маской, а на деле важна сама маска, почему она такая, а не иная. Скажи мне, за какие маски ты прячешься, и я скажу, какое у тебя лицо.
- Моя последняя маска называется "Малькольм", и я думаю, что за нею прячусь не я одна. Послушайте, я хочу, чтобы вы познакомились с Персио. Можем мы послать за ним кого-нибудь? Это совершенно замечательный человек, настоящий кудесник; иногда я его почти боюсь, но он - просто агнец, правда, нам хорошо известно, как много разных вещей может символизировать ягненок.
- Такой маленький лысоватый человек, который был с вами в "Лондоне"? Увидев его, я вспомнил фотографию Макса Хакоба, которая у меня дома. А вот и он, легок на помине…
- Для поднятия настроения хватит и лимонада, - сказал Персио. - Ну, может, еще сэндвич с сыром.
- Жуткая смесь, - сказала Клаудиа.
Ладонь Персио рыбой скользнула в руку Медрано. Персио был во всем белом, и туфли на нем были тоже белые. "Все куплено в последний момент и где попало", - подумал Медрано, с симпатией глядя на него.
- Путешествие отмечено противоречивыми знамениями, - сказал Персио, нюхая воздух. - Река за бортом похожа на молоко фирмы "Мартона". С другой стороны, моя каюта - верх совершенства. Надо ли ее описывать? Все сверкает, и куда ни глянь - загадочные штучки с кнопочками и табличкам.
- Вам нравится путешествовать? - спросил Медрано.
- Дело в том, что я этим занимаюсь постоянно.
- Он имеет в виду метро.
- Нет, я путешествую в инфрапространстве и в гиперпространстве, - сказал Персио. - Два довольно-таки дурацких слова и мало что объясняют, но я путешествую. Во всяком случае, мое астральное тело совершает головокружительные полеты. А я в это время сижу себе в издательстве Крафта и правлю гранки. Это плавание будет мне чрезвычайно полезно для наблюдений за звездами, чтобы сделать некоторые выводы. Знаете, что считал Парацельс? Что небесный свод - сам по себе фармакопея. Прекрасно, не правда ли? А здесь созвездия будут у меня все как на ладони. Хорхе говорит, что звезды видны лучше с моря, чем с земли, особенно из Чакариты, где я живу.
- От Парацельса он переходит к Хорхе, не делая различий, - засмеялась Клаудиа.
- Хорхе знает массу вещей, а может, он просто проводник некоего знания, которое потом забудет. Когда мы играем с ним в разные загадки, ребусы, головоломки, он всегда находит больше решений, чем я. Только в отличие от меня он потом отвлекается, как зверек или как тюльпан. Если бы он мог немного дольше удержать то, что нащупывает… Но деятельная непоседливость - закон детства, как говорил, кажется, Фишнер. Суть, конечно, в Аргусе. Всегда.
- В Аргусе? - сказала Клаудиа.
- Многогранность видения - вот в чем суть. Возможность одновременного видения всеми десятью тысячам глаз! - воодушевился Персио. - Когда я делаю попытку видеть, как Хорхе, разве я не поддаюсь самому мучительному и древнему желанию рода человеческого? Видеть другими глазами, быть одновременно и своими и вашими глазами, Клаудиа, такими красивыми, и глазами этого сеньора, такими выразительными. Быть сразу всеми глазами, потому что это убивает время, отменяет его вообще. Чао, прочь! Поди прочь.
Он взмахнул рукой, будто отгоняя муху.
- Представляете? Если бы я мог видеть одновременно все, что видят глаза всего человечества, четыре миллиарда глаз, действительность утратила бы последовательность и застыла, точно камень, в абсолютном видении, в котором мое "я" исчезло бы, аннигилировалось. Но эта аннигиляция - подлинно триумфальное озарение, подлинный Ответ! С этого мгновения невозможно будет представить пространство, а тем более - время, ибо оно и есть пространство, но в последовательности.
- Но если бы вам случилось пережить подобное видение, - сказал Медрано, - вы бы снова начали чувствовать время. Головокружительно умноженное на количество отдельных видений, но все-таки время.
- О, эти видения уже не были бы отдельными, - сказал Персио, поднимая брови. - Идея состоит в том, чтобы объять космическое во всеобщем синтезе, но исходя из столь же всеобщего анализа. Понимаете, история человечества суть печальный результат того, что каждый смотрит на мир только своими глазами. А время, как известно, рождается в глазах.
Он достал из кармана книжонку и с головой погрузился в нее. Закуривая, Медрано видел, как в дверь заглянул шофер дона Гало и, понаблюдав за ними некоторое время, подошел к бармену.
- При наличии воображения можно в общих чертах представить себе и Аргуса, - говорил Персио, листая книжонку. - Я, например, люблю заниматься подобными упражнениями. Практической пользы никакой, всего лишь игра воображения, но она будит во мне ощущение космоса, вырывает из тягостных пут подлунного мира.
Заглавие на обложке книжонки гласило: "Guia oficial dos caminhos de ferro de Portugal". Персио потряс книжонкой, точно знаменем.
- Если хотите, могу проделать одно упражнение, - предложил он. - В следующий раз вы можете воспользоваться семейным альбомом, атласом или телефонной книгой, они нужны главным образом для того, чтобы включиться в одновременность, уйти из этого конкретного места и момента… Я буду объяснять по ходу дела. Местное время: двадцать два часа тридцать минут. Но мы знаем, что это не астрономическое время, мы знаем, что у нас с Португалией разница - четыре часа. Мы не собираемся составлять гороскоп, а просто представим, что там сейчас - минутой больше, минутой меньше - восемнадцать часов тридцать минут. В Португалии это прекрасное время, я полагаю, все изразцы сверкают на солнце.
Он решительно раскрыл справочник и погрузился в изучение тридцатой страницы.
- Возьмем главное северное направление, так? Следите внимательно: в этот момент поезд номер 125 идет от станции Меальада к Агиму. Поезд номер 324 выходит из Торриш Новаш, до отправления остается одна минута, даже меньше. Номер 326-й в этот момент подходит к Сонзелаш, а на направлении Вендаш Новаш номер 2721-й только что вышел из Кинта Гранде. Вы следите? Вот ветка на Лоушау, где 629-й только что остановился как раз на этой станции и отправится на Прильао-Касайш…
Но уже прошли тридцать секунд, я хочу сказать, мы сумели представить всего пять или шесть поездов, а их гораздо больше, на восточном направлении поезд номер 4111 идет из Монти Редонду в Гиа, 4373-й задержался в Лейрии, 44121-й подходит к Паулу. А на западном направлении? 4026-й вышел из Мартингансы и идет мимо Потайаш, 4028-й стоит в Коимбре, но секунды бегут, и вот направление на Фигейра: 4735-й прибыл в Верриде, 1429-й отбывает из Пампильосы, вот уже свисток отправления, поезд тронулся… а 1432-й подошел к Касалю… Продолжать?
- Не надо, Персио, - сказала Клаудиа с умилением. - Выпейте лучше лимонад.
- Но вы ухватили, в чем дело? Это упражнение…
- Да, - сказал Медрано. - Я почувствовал себя так, словно с огромной высоты смог охватить взглядом сразу все поезда Португалии. В этом смысл упражнения?
- Суть в том, чтобы представить, будто ты это видишь, - сказал Персио, закрывая глаза. - Отбросить все слова и только видеть, как в этот миг всего-навсего на ничтожном клочке земного шара невообразимые тучи поездов следуют своим маршрутом точно по расписанию. А потом, постепенно, вообразить и поезда Испании, Италии, все поезда, которые в этот момент, в восемнадцать часов тридцать две минуты, находятся в пути, прибывают куда-то или отправляются откуда-то.
- У меня закружилась голова, - сказала Клаудиа. - Нет, нет, Персио, только не в эту первую ночь на пароходе и не под этот великолепный коньяк.
- Ну что ж, упражнение можно использовать и в других целях, - признался Персио. - Главным образом в магических. Вы когда-нибудь задумывались над рисунками? Если на этой карте Португалии отметить точками все пункты, в которых в восемнадцать часов тридцать минут находятся поезда, то интересно посмотреть, какой выйдет рисунок. А потом проделывать то же самое с разницей в четверть часа и сравнивать, можно наложением одного на другой, как будет меняться рисунок, станет он лучше или хуже. В свободные минуты в издательстве я получал прелюбопытные результаты; я недалек от мысли, что в один прекрасный день рисунок может сложиться так, что в точности совпадет с каким-нибудь знаменитым произведением искусства, например с гитарой Пикассо или натюрмортом Петорутти. Если такое случится, я получу число, модуль. Таким образом я начну постигать процесс сотворения с его подлинной аналогичной основы и разорву сцепление время-пространство, этот замысел, изначально страдающий существенными недостатками.
- Что же, значит, наш мир имеет магическое начало? - спросил Медрано.
- Видите ли, даже магия заражена западными предрассудками, - сказал Персио с горечью. - Прежде чем приступить к формулированию космической реальности, надо выйти на пенсию, чтобы иметь достаточно времени для изучения звездной фармакопеи. Разве может заниматься столь тонкой материей человек, семь часов отсиживающий на службе.
- Ну вот, может, на пароходе вы и займетесь своими исследованиями, - сказала Клаудиа, вставая. - Я начинаю чувствовать приятную усталость, как настоящий турист. До свидания, до завтра.