Мать Эрны открыла дверь узкой темной передней. Хуго стукнулся о гладильную доску, прислоненную к стене. Из кухни рядом клубился облаком незнакомый запах, пахло водяным паром, искусственным жиром и пригоревшим молоком. Вошли в кухню. Мать Эрны была сильно смущена и быстро закрыла кастрюли на маленькой плите, прежде чем ввести посетителей в комнату. Эрна сказала: "Это Хуго!"
Мать только повторила: "Так это господин Хуго!" И бросила недовольный взгляд на свою красную руку кухарки, прежде чем пожать детскую ладошку. Женщина ни минуты не стояла спокойно. Казалось, она от кого-то спасалась бегством в своей клетке. Преследователь скрывался в ней самой. Тощее существо с тонкой шеей и очень крепким телом, которое повязанный передник делал еще выпуклее. Если она на мгновение останавливалась, то складывала обычно беспокойные руки на этой выпуклости. Когда оба вошли, она застыдилась и поспешно сняла с головы платок. У нее было совсем немного волос, сквозь седину просвечивала розовая кожа. Ее длинное лицо, являвшее взгляду застывшую, почти равнодушную скорбь, выражало желание: "Пожалуйста, не задерживайте меня! Очень мило, что вы здесь и не мешаете мне. Но не все еще готово, у меня забот полон рот. И не рассказывайте, ради бога, никаких новостей! Все новое неприятно и требует внимания. Как мне тогда все успеть?"
У Эрны же было что рассказать нового. Движением головы она показала на кухню. Скорбную маску материного лица омрачила еще одна тень. Секреты не обещали ничего хорошего. Она беспокойно бегала туда-сюда, с досадой передвигала предметы на комоде, наконец, принялась старательно вытирать стул, который предложила Хуго. Присутствие этого изящно одетого мальчика, излучавшего роскошь неведомой жизни, сковывало ее. Перед Хуго, посреди убогого жилища ее охватило неприятное чувство своего рода социального стыда. И сам Хуго ощутил нечто подобное, - и даже вдвойне: за себя и за хозяйку.
Эрна и ее мать стояли в дверях между кухней и комнатой. У Хуго было теперь время оглядеться. На стене над громоздкой кроватью не только висели распятие и цветная олеография Матери Божьей с мечом в сердце, но и несколько увеличенных фотографий торжественно-скорбно взирали на мальчика сквозь стекло между рамками. Это были, разумеется, портреты семейных усопших. Бога и мертвецов воспринимали здесь очень серьезно. Старший по рангу покойник, отец Эрны, с суровостью во взгляде господствовал над убогой комнатой. Подтянутый, бодрый мужчина в солидном парадном костюме, ровную темноту которого украшал "Крест за заслуги" на красной ленте. Он с трудом примирился с тем, что легкомысленный художник раскрасил его фотографию, изгнав вечное весеннее небо ателье над его смиренной головой. Хуго чувствовал, как испытующе смотрит на него портрет, полный живейшего неприятия.
Бог и покойники! Как по-другому все было дома! Там не говорили ни о Боге, ни о беднягах-усопших, которые в виде маленьких невзрачных фотографий стояли на папином письменном столе. Так, по крайней мере, представлялось Хуго в эти меланхолические минуты. Вообще, казалось, дома жизнь не воспринималась вполне серьезно. Всегда бережно сохраняемый налет несерьезности окрашивал все в приятные и красивые тона. Так было, к примеру, с тем, что люди называют смертью. Хуго знал, но не верил, что однажды должен умереть. Так же не верил он в будущую смерть родителей. Смерть не соответствовала его белой комнате, папиной галерее, маминому ателье и ее туалетам. На улицах часто можно было видеть похоронные процессии. Огромные траурные экипажи, неуклюже покачивающиеся, сверкающие черным от отвратительного лака, украшенные башенками, завитками, коронами, кистями и увешанные драпировками, - образ ужаса и мерзости! Как серебристая фольга, мерцала противная краска гроба среди тяжелых венков. И сами эти венки, противоестественно переплетенная проволокой зелень, - унижение для астр и хризантем, что прятались в тесном сплетении ржавчины и мха. Смерть была весьма и весьма неэлегантна. Смерть выглядела как старинный немецкий сервант в комнате фрау Тапперт: Хуго и ему подобные едва обращали на него внимание. Прежде чем умереть, нужно ведь заболеть. Болезням, однако, противостояли доктора и всевозможные облицованные белым кафелем и никелированные атрибуты гигиены. Если хорошенько подумать, болезнь, какой ее знал Хуго, не имела ничего общего со смертью. Ему нравилось состояние жара, когда можно так упоительно грезить. Ему вспомнились сейчас иллюстрированные издания классиков, которые у него имелись. Да, там изображались война, поединки, убийства, смерть. Однако этот вид пленительной смерти относился к той же главе, что и "любовь и любовные страдания". Это было и этого не было. Проливаешь слезы умиления над прекрасным, блаженно потягиваясь в постели, читая и выздоравливая. Здесь же, в этой комнате и в этой жизни, было все, что было.
А Эрна? Ее место здесь. Она стала значительнее в этой комнате, под властью Бога и семейных покойников. Она была дочерью женщины, которая складывала руки на животе.
Как же случилось, что дочка этой старой женщины всегда носила хорошие изящные платья, что она даже больше нравилась Хуго, чем мама, чьей красотой все восхищались? Старуха шаркала войлочными туфлями. Эрна же - Хуго с удовлетворением заметил это с первых дней знакомства, - чрезвычайно заботилась о своей красивой обуви. Для Хуго красивая женская обувь была высшим проявлением всего самого восхитительного и напоминала ему о чем-то близком. Эрна свои туфли - пять пар - крепко натягивала на колодки и ставила открытыми на низкую полку этажерки. Хуго никогда не проходил мимо, не погладив их. И все же, несмотря на элегантную обувь, Эрна принадлежала не ему, не его светлой комнате, а этой, темной. Очевидно, она была предана тягостной серьезности этого дома, который не позволял с собой шутить. Внутренним взором Хуго внезапно увидел блестящего Целника и подумал о грязной реке, в водоворотах которой могла погибнуть Эрна.
Прежде чем скрыться с дочерью в кухне, фрау Тапперт еще раз вошла со смущенным видом в комнату и спросила мальчика, жеманясь:
- Господин Хуго, вы не голодны? Можно вас чем-нибудь угостить?
Хуго учтиво вскочил:
- Большое спасибо, милостивая госпожа, я совсем не голоден.
При этом он поклонился, прижав руку к груди, и покраснел из-за выражения "милостивая госпожа", которое показалось ему неуместным и могло обидеть хозяйку. Эрна вмешалась, с гневом, будто мать ее чем-то себя унизила:
- Что тебе вздумалось, мама? Хуго можно есть только дома и нельзя закусывать между едой.
Затем старая женщина последовала за дочерью в кухню, но забыла запереть дверь на замок. Сквозь щель Хуго время от времени слышал то или иное слово. Однако подслушанное, внезапно обрывающиеся куски разговора, только больше спутало его сумбурные мысли о несчастии Эрны. Он мог бы даже прохаживаться по комнате и раз за разом незаметно приближаться к дверной щели, чтобы лучше слышать. Однако остался сидеть прямо и неподвижно. Его руки застыли на голых коленках. К его досаде мама настаивала на том, чтобы он носил короткие штаны, хотя ему шел уже двенадцатый год. Он не сводил глаз с легковесно раскрашенного отца Эрны, который опирался розовым с голубыми венами кулаком на украшенный прихотливым орнаментом край стола и отвечал на взгляд мальчика взглядом враждебным и неумолимым.
Кажется, Эрна плакала. Хуго еще никогда не слышал, как она плачет. Ему были знакомы лишь ее внезапные и быстро проходящие приступы молчаливости и подавленности. Теперь же из кухни проникали по-детски жалобные всхлипы, совсем короткие и каждый раз одинаковые. Мать молчала. Слышно было только, как ее беспокойные руки громко возятся с посудой. Эрна заканчивала свой рассказ. Тут Хуго услышал голос фрау Тапперт:
- Дай мне ступку! - Затем снова молчание, ропот раскалываемых кусков сахара, кухонная возня, и немного погодя: - На котором месяце, ты говоришь?
Эрна, всхлипывая:
- На третьем…
Мать произнесла несколько неодобрительных слов, но Хуго понял только:
- Почему ты так долго выжидала?
- Боже мой, - ответила Эрна, - я, мам, все откладывала!.. - И снова заплакала.
Хуго вжался в стул. Он сам не знал, почему засели у него в голове мамины слова, когда она отвечала ему на вопрос, как он появился на свет: "Я носила тебя под сердцем, Хуго…" Однако в более подробные объяснения она не углублялась, заявив, что ей нужно написать письмо. Хуго с тех пор избегал это "носимое под сердцем" представлять себе телесно. Это была неприятная, даже неаппетитная мысль, которая, однако, теперь, именно в это мгновение, мучительно ему навязывалась. Вообще казалось, что женщины обладают множеством секретов и хитростей. Некоторые даже заметны. Что означали десятки флакончиков, горшочков, коробочек на мамином туалетном столике, для чего нужны все эти резиновые штучки, на которые наталкиваешься, когда тебе, обуреваемому грубым любопытством, предоставляется случай порыться в потаенных выдвижных ящичках? Зачем лежала мама целый день в постели, если не была больна? Хуго ненавидел эти полные подозрительности, неотвязные размышления. Он принудил себя уставиться взглядом на комод, на котором среди всякого фарфорового хлама стояли два старинных кроваво-красных рубиновых бокала. Мучительные представления смягчились. Голоса зазвучали громче. Фрау Тапперт сказала:
- Сходить, что ли, к Зейферт…
Волнение Эрны, казалось, все усиливалось. Хотя она почти шептала, шепот ее становился все пронзительнее и злее. Тут мать тоже посетовала, сама уже безутешная: "Ах, дитя, дитя!"
Как? Даже фрау Тапперт не могла помочь своей дочери? Судьба Эрны бесповоротно решена. Мрачная, медленно текущая река со множеством мостов ждала ее. Хуго поднялся и робко пересек комнату. Он шел на цыпочках, будто боялся кого-то разбудить, - вероятно, отца Эрны, раскрашенного покойника, не сводившего с него глаз. Во время этой осторожной прогулки в нем начало вызревать решение, испугавшее его самого. Но ведь другого выхода нет. Сквозь узкую дверную щель голос Эрны звучал все резче:
- Кто за это заплатит?
- Поставь картошку, - ответила мать.
Эрна не отступалась:
- Я вам месяц за месяцем все отдавала; все, до последнего геллера…
Вместо возражений достаточно красноречиво застучали кастрюли и крышки. Лишь после этого прозвучал спокойный, с сознанием правоты, голос фрау Тапперт:
- Что до меня, ты же знаешь, мне ничего не нужно. Но подумай об Альберте.
Хуго остановился и закрыл глаза. Если из сказанного он и не все понял, одно ему было ясно: мать и брат живут за счет Эрны, благодаря деньгам, которые она зарабатывает в доме его родителей. Вызревающее решение властно зашевелилось в его душе. Одновременно его потянуло к обеим женщинам в кухне, и он бесшумно скользнул поближе. Однако затем отпрянул, когда совершенно изменившийся голос старухи, язвительный, неприятно дрожащий, ударом поразил его:
- Чего же ты хочешь? Мужчин? Они только до болезни доведут, так или этак, а потом еще и деньги требуются!
Хуго снова чинно уселся на свой стул и опустил голову. Перед его внутренним взором красавец Целник и отвратительный Титтель сплавились в одну уродливую фигуру. Узкобедрая и сверкающая очками, она приблизилась к фрейлейн Эрне, держащей кувшин под водяной пальмой фонтана. Видение оборвал грохот тяжелых шагов. Домой вернулся Альберт.
Эрна сказала однажды о своем брате, что он калека с тех пор, как двенадцати лет заболел детским параличом. "Калека" - ужасное слово. Стоило усилий выговорить эти позорно-мучительные слоги. Почему Альберта разбил детский паралич, а Хуго болел только скарлатиной без каких-либо осложнений? Альберт ходил на костылях. Ноги его не слушались. Ему приходилось далеко и с силой отбрасывать их от тела, и лишь потом ступни жестко падали на землю и застывали в равновесии. Юноша со страстным усердием углублялся в изматывающие сложности своей походки. Ничто не заботило его так, как собственные шаги, когда ступни его громко топали об пол. Он направился к креслу у окна, там остановился, взял оба костыля в правую руку и осторожно опустился. Его лоб влажно блестел. Тяжелая работа сделана. Лишь теперь стали видны его глаза, голубые, немного настороженные; он взглянул на мать и Эрну, которые вышли из кухни.
- Ну, Эрна, вот это сюрприз! Надеюсь, сюрприз и ничего больше.
Фрейлейн снова представила мальчика:
- Это Хуго!
Альберт едва заметно кивнул и насмешливо взглянул на него:
- Твой питомец, Эрна?
Он протянул Хуго руку, которую тот, подойдя к креслу, с поклоном пожал. Сразу после этого приветствия Альберт отвернулся от мальчика и заметил покрасневшее лицо сестры и неуверенный взгляд матери.
- Что это с вами? - спросил он.
Фрау Тапперт сразу начала суетливую хозяйскую возню, прошлась фартуком по краям мебели и поменяла некоторые вещи местами.
- А что, - бормотала она, - с нами ничего. А что может случиться?
Торопливыми, виноватыми пальцами Эрна сунула брату в карман пачку сигарет. Альберт сделал вид, будто не заметил, покраснел, скорчил недовольную, даже брезгливую гримасу, но сдержался.
В эти минуты Хуго испытал странное переживание. Он вгляделся в лицо Альберта, он сравнивал его с лицом Эрны. Бесспорно, они были похожи. Те же волосы, тот же массивный рот, у Эрны - невозмутимый, у Альберта - упрямый. Хуго вдруг бурно полюбил этого уклончивого, даже недружелюбного человека. Однако не это было самым существенным. А нечто совсем и вовсе безумное. Хуго внезапно полюбил и восхищался Альбертом, ибо тот был калекой. Молниеносное бездонное чувство: страдалец ценнее счастливого. Эрна и фрау Тапперт обращались с Альбертом как со значительным и благородным человеком. Недуг, увечье - нечто возвышенное, почти святое. Молниеносное, безмерное чувство, благодатное, безоглядное, - и никакой рассудочности! Ведь чувство это будет сопровождать Хуго всю жизнь, не давая впоследствии догадаться, откуда оно произошло.
Хуго так глубоко погрузился в изучение Альбертова лица, что совершенно не заметил, как Эрна расхваливает брату его искусство декламации и прекрасную память. Он снова поразился тому, как покорно красавица-сестра, которая отдавала этой семье весь свой заработок, заботилась о благосклонности калеки. Альберт обратился к Хуго:
- Когда я был в вашем возрасте, я хотел стать инженером.
Мать с гордостью добавила:
- До того как с ним случилось это несчастье, он в реальной школе всегда был лучшим. Его отец тоже был очень образованным человеком… на железной дороге.
Альберт раздраженно прервал ее:
- Молчи, мать!
Хуго щурился на старшего по рангу покойника - тот, казалось, бессильно сжимал розовым выкрашенный кулак на столе. Эрна же все пыталась польстить брату:
- Как твое новое изобретение?
Альберт счел излишним ответить. На лице Эрны, как будто всякие несчастья забыты, отразилось едва заметное самодовольство, когда она стала назидательно поучать Хуго:
- Тебе следует знать: он - великий изобретатель, получил уже два патента!
Альберт с пренебрежительным нетерпением пропустил мимо ушей бабью похвалу и обратился к Хуго как мужчина к мужчине:
- Вы занимаетесь техникой?
Мальчик чувствовал вокруг себя давящее, чуждое пространство, которое теперь переполнилось людьми, их заботами, ложью, коварством. Но одновременно возникла удивительно сладкая раскрепощенность оттого, что Альберт, страдалец, одарил его своим доверием. Занимается ли он техникой? Хуго виновато подумал об электрических машинках и других механических игрушках, которые лежали, ненужные, в его стенных шкафах. Он ведь не мог побожиться перед техником Альбертом в том, что пренебрегает своей страстью к чтению ради единственно важных и достойных мужчины естественных наук. Тем не менее он выдохнул лживое: "Да!"
Вслед за этим Альберт скомандовал:
- Принеси модель, мать!
Фрау Тапперт испугалась и медлила, - она как раз собиралась поставить на стол тарелки к обеду. Лицо Альберта исказилось, он закрыл глаза. Мать тотчас все ему доставила; она опустилась на колени и вытащила из ящика хаотическое переплетение проводов, катушек, колес, батареек, которые заботливо разложила на столе. Теперь в переполненной комнате находилось новое непонятное существо. Альберт и не думал объяснить смысл и цель своего изобретения. Он с трудом поднялся и со скучающим лицом виртуоза, которого вынуждают, безо всякого желания с его стороны, играть на бис, подошел к столу. Ватными руками начал он приводить детали в порядок. После первых же манипуляций он, однако, прервал работу и спросил Хуго:
- Вы, конечно, знаете, что такое переменный ток?
Хуго опустил глаза и молчал. Переменный ток? У каждого из этих взрослых господ был в запасе целый мешок необыкновенных слов: у папы, Целника, Титтеля, а теперь и у Альберта. В каждом из этих слов Хуго что-то мерещилось, но выразить это было невозможно. То, что в течение всего этого часа холодом и жаром пробегало у него по спине, и есть, возможно, "переменный ток". О, эта комната переполнена переменным током! Альберт, впрочем, не заинтересовался этими таинственными раздумьями, а повторил, весьма насмешливо, свой вопрос:
- Так вы не знаете, что такое переменный ток?
Экзаменуемый опускал голову все ниже, чувствуя при этом живой ток укора, даже ненависти, которым пронизывал его взгляд калеки.
- Если вам незнакомо такое простое понятие, то все это, разумеется, ни к чему. Однако молодой человек в вашем возрасте и с вашими средствами должен бы, собственно, знать, что такое переменный ток. Вы ходите в гимназию, не так ли? Начальные основы теории электричества входят в учебный материал младших классов. Но, естественно, молодые господа из высшего круга не имеют никакого представления об индукции!
Он, казалось, сыт по горло всякими изобретениями, движением руки он сдвинул все в кучу. И, не оглядываясь, прикрикнул на женщин:
- Чем вы обе только что занимались?
Эрна засмеялась: "Прошу тебя, Альберт…" Но брат уже кричал:
- Ладно! Я ведь знаю, что я здесь никто! Я знаю, что вы меня только терпите, еле выносите! Вы не обязаны терпеть! Каждый кусок, который я съедаю, душит меня! Но все будет иначе! Я вас еще удивлю! Пока приходится быть осторожным.
Последние слова Альберт произнес жалобно.
Эрна нежно проводила его обратно к креслу. Ее глаза блестели от слез, но лицо было веселым.
- В самом деле ничего важного, Альберт… Мы только немного посплетничали, мама и я… Почему у тебя такие дурные мысли, Альберт? Вечно он придирается к нам, правда, мама?.. Однако уже пора, Хуго! Пока, я скоро приду опять… И не распускайся, Альберт…
Фрау Тапперт расхаживала из угла в угол, будто вся сцена не имела к ней отношения, потом принесла кастрюлю с супом. Прощаясь, Хуго почувствовал, как рука Альберта дрожала от слабости.
У квартирной двери ждала уже, оглядываясь с опаской, мать. Подозрительность ее бедняги-сына была адом для нее. Хотя она говорила шепотом, Хуго расслышал ее слова:
- Приходи сегодня днем снова… Его не будет дома… а на следующей неделе… ну, там посмотрим…. Я заскочу вечером к Зейферт… Надеюсь, ты сможешь взять несколько дней отпуска…