- Вот Хоукинс - юрист корпорации. Тонкая штучка, но бесчувствен, как труп. Намечают в посланники - очень влиятельный человек. Когда-то был конфиденциальным советником старого Уимена и покупал для него голоса членов городской управы. А тот, что сидит с ним рядом,- это Харрисон, издатель "Стар"; газета солидная, здорового направления, консервативная, Харрисон метит в министры. Малый умнейший-уж он им покажет в Вашингтоне, что значит красноречие. Высокий мужчина, что сейчас вошел, это Кларк - стальной магнат; а вон там стоит Адаме, тоже крупный юрист и известный реформатор - ратует за чистоту нравов и тому подобный вздор. Был негласным представителем нефтяного треста, отправился однажды в Трентон выступать против каких-то нововведений, да и прихватил с собой в чемодане пятьдесят тысяч долларов в чеках треста. Мой приятель пронюхал об этой проделке и вывел его на чистую воду.- Тут майор весело расхохотался, вспоминая ответ знаменитого юриста: "Почем я знал, во что мне здесь обойдется мой завтрак!" - Видите толстяка, который с ним? Это Джимми Фезерстоун, парень, унаследовавший громадное состояние. Бедный Джимми разваливается на части,- заявил майор.- Время от времени он еще ездит на заседания правления. Про него и про Дэна Уотермена рассказывают такое, что волосы дыбом становятся. Однажды на заседании Джимми встал и принялся пространно излагать какую-то свою точку зрения, как вдруг его перебил Уотермен: "Позвольте, мистер Фезерстоун, на прошлом заседании вы говорили совсем противоположное".- "Неужели! - воскликнул Джимми смущенно.- Интересно, как это могло у меня получиться?" - "Хорошо, мистер Фезерстоун, уж раз вы меня спрашиваете, я скажу,- ответил старый Дэн (он ведь свиреп, как дикий кабан, и не терпит на заседаниях ни малейших проволочек).- Суть в том, что прошлый раз вы были еще более пьяны, чем сейчас. Если бы, посещая заседания директоров этой дороги, вы придерживались всегда одного и того же градуса, ваши дела пошли бы куда быстрее".
Тем временем обед значительно продвинулся, и наконец дело дошло до салата ромэн. Лакей подал соусник с заправкой, при виде которой почтенный джентльмен забыл про Джимми Фезерстоуна.
- Зачем вы принесли эту бурду! - вскричал он.- Я не желаю, сейчас же уберите вон и подайте уксусу и прованского масла!
Перепуганный лакей со всех ног бросился за требуемым, а майор продолжал что-то ворчать про себя. В это время за его спиной раздался голос.
- Что это с вами творится сегодня, Винэбл? Чего вы брюзжите?
Майор оглянулся.
- А, это вы старый обжора,- сказал он.- Как поживаете?
"Старый обжора" ответил, что "поживает" прекрасно. Это был плотненький, лицом похожий на мопса, морщинистый человек.
- Мой друг мистер Монтэгю - мистер Симз,- представил майор.
- Очень рад познакомиться с вами, мистер Монтэгю,- сказал мистер Симз, разглядывая Аллена поверх очков.
- Что вы поделывали эти дни? - спросил майор. Тот расплылся в сияющей улыбке и ответил:
- Да ничего особенного. Как всегда, соблазнял жен своих приятелей.
- И кто же последняя жертва?
- Почитайте газеты, узнаете,- расхохотался Симз.- Говорят, за мной установлена тайная слежка.
И, тихонько посмеиваясь, он двинулся дальше. Майор сказал:
- Это Моултби Симз. Слыхали?
- Нет,- ответил Монтэгю.
- Его имя часто попадает в газеты. На днях против него возбудили судебное дело - он, видите ли, не мог уплатить по счету за вино.
- Это член-то "Клуба миллионеров"? - рассмеялся Монтэгю.
- Да. Газеты прямо изощряются в остротах на его счет,- сказал майор.- Он промотал несколько состояний; последним было состояние его матери - что-то около одиннадцати миллионов. В свое время он был парень не промах.
Но тут подоспел уксус, прованское масло, и майор занялся заправкой салата. Это была настоящая церемония, и, наблюдая за ней, Монтэгю немало позабавился. Прежде всего майор поставил перед собой все необходимые составные части этого блюда и критически их оглядел. Затем размешал в столовой ложке уксус с перцем и солью и окропил этой смесью салат. Далее, очень медленно и осторожно, он полил его прованским маслом, а листья хорошенько перемешал и перевернул, чтобы они как следует всем этим пропитались. В то же время достойный старец продолжал с увлечением повествовать о проделках Моултби Симза,- может быть, поэтому он так долго и провозился с салатом; он хлопотал над ним, как куропатка над своими цыплятами, и прерывал свой рассказ через каждые две-три фразы.
- Была у него некая Ленора, оперная звезда, и он подарил ей около двухсот тысяч долларов железнодорожными акциями... В сущности говоря, ромэн нужно подавать не в салатнике, а па четырехугольном плоском блюде, чтобы кончики оставались совершенно сухими... Ну, а когда они поругались, она обнаружила, что старый хитрец ее надул: на ее имя акции вовсе и не были переведены... Вилкой, знаете ли, тут пользоваться не полагается... Ленора стала угрожать ему судом, и кое-как они все-таки поладили... он отдал ей половину суммы... Если этот салат заправить как следует, то на дне не останется ни капли масла.
Последнее замечание означало, что процесс приготовления достиг высшей точки и длинные хрустящие листья будут сейчас любовно перевернуты в последний раз. Лакей замер в почтительном ожидании, а майор сам положил на серебряную тарелочку два-три листочка для пробы Монтэгю.
- Ну как?- спросил торжествующий хозяин.- Салат хорош только в том случае, если он не сладок и не горек, а заправлен в самый раз.- И, с беспокойством следя за выражением лица Монтэгю, майор добавил: - Если он хоть чуточку горчит-скажите, и мы его отошлем. Это им не впервые.- Но салат не горчил, и майор наложил порцию себе, после чего лакей подхватил со стола пустой салатник.
- Я слышал, будто этот салат - единственная столовая зелень, полученная нами в наследство от римлян,- заметил старичок, пережевывая сочные курчавые листочки.- О "их еще Гораций упоминает, помните? Но все, о чем я рассказал, происходило с Симзом в молодости. Однако, когда его сын стал уже взрослым, он вторично женился на какой-то хористке.
Вслед за салатом майор проглотил еще один коктейль. Вначале обеда Монтэгю заметил, что у него трясутся руки и слезятся глаза; но сейчас, после обильных возлияний, майор снова был полон сил и - если это только возможно - еще более неистощим на анекдоты. Монтэгю подумал, что наступило самое подходящее время, чтобы завести речь об интересующем его вопросе, и когда подали кофе, он сказал:
- Вы не возражаете против небольшого делового разговора после обеда?
- Если с вами, то нет,-ответил майор.- Но какие у вас там дела?
Монтэгю сообщил ему о предложении своего приятеля и описал изобретение. Майор внимательно выслушал до конца; подождав, Монтэгю спросил:
- Что вы об этом думаете?
- Изобретение ровно ничего не стоит,- решительно буркнул майор.
- Почему же?
- Да потому что, если б оно чего-нибудь стоило, компании давно пустили бы его в ход, а вашему приятелю не заплатили бы ни гроша.
- Но у него патент!- возразил Монтэгю.
- А черта им в этом патенте! - воскликнул майор.- Что для юриста большого концерна какой-то патент? Изобретение возьмут и пустят его в ход от Майями до Техаса, а если он вздумает подать в суд, они так запутают дело всякими техническими премудростями и увертками, что и в десять лет не распутаешь, и пока он его будет распутывать, то сто раз разорится на процессе.
- Неужели так бывает?-спросил Монтэгю.
- Бывает!-вскричал майор.-Это случается так часто, что можно сказать, только так и бывает.- А вас, по-видимому, просто хотят поймать на удочку.
- Вряд ли,- ответил тот,- этот человек мне друг...
- У меня есть прекрасное правило: никогда не вступать в деловые отношения с друзьями,- угрюмо проговорил майор.
- Но послушайте,- возразил Монтэгю и привел множество доказательств, пытаясь убедить майора в своей правоте. Тот минуты две сидел молча и размышлял; вдруг он воскликнул:
- Все ясно! Я понял, отчего никто не желает этого изобретения.
- Отчего же?
- Виноваты угольные компании! Они обвешивают пароходы на угле, и, конечно, им невыгодно правильно взвешивать уголь.
- Нет, в данном случае дело не в этом,- сказал Монтэгю.- Ведь приспособления не желают брать сами пароходные компании.
- Еще бы,-воскликнул майор,-вполне понятно: с ними делятся выручкой.- И он от души расхохотался, глядя на озадаченного Монтэгю.
- Вам что-нибудь известно об этом доподлинно? - спросил Монтэгю.
- Ровным счетом ничего,-сказал майор.- Я вроде того немца, который так погрузился во внутреннее созерцание, что из отвлеченных принципов дедуцировал вид слона. Но мне вдоль и поперек известны приемы большого бизнеса, и уж поверьте, если изобретение действительно стоящее, а компании почему-то от него отказываются, то причина тут может быть только одна; держу пари, что если бы вы начали расследование, то непременно натолкнулись бы на что-нибудь в этом роде! Прошлой зимой я плыл пароходом на юг, и когда мы приближались к порту назначения, я увидел, что за борт выбросили тонну, а может быть и две, совершенно доброкачественных продуктов; я навел справки и выяснил, что кто-то из заправил компании держит ферму и поставляет на пароход разную снедь - и каждый рейс отдается приказ избавляться от определенного количества припасов!
Лицо Монтэгю омрачилось.
- Как же майору Торну бороться с такими махинациями?- спросил он.
- Не знаю,-ответил, пожав плечами, майор,-в таких случаях обращаются к юристу, и притом к хорошо ориентированному. Вот Хоукинс - тот мог бы вам посоветовать. Наверное, он рекомендовал бы подстрекнуть к забастовке портовых: грузчиков; это парализовало бы пароходные компании и заставило бы их прийти к какому-нибудь соглашению.
- Ну, это уж вы шутите! - воскликнул Монтэгю.
- Во-все нет,- сказал майор, снова рассмеявшись.- Так всегда делается. У нас в городе есть один строительный трест, который систематически избавляется от своих конкурентов тем, что вызывает на их предприятиях забастовки.
- Как же это делается?
- Ничего на свете нет легче! Рабочий лидер - это человек, обладающий большой властью, но живущий на ничтожное жалованье. Если он даже и неподкупен, то всегда найдутся способы его прижать. Я мог бы познакомить вас здесь же в этой комнате с человеком, на предприятии которого случилась крупная забастовка в самый неудобный для него момент; тогда он подстроил так, что 'председателя профсоюза как бы случайно застали в номере гостиницы с какой-то женщиной. Бедняга сдался и прекратил забастовку.
- Но, я думаю, забастовщики могут иногда и упереться,- заметил Монтэгю.
- Бывает, бывает,- улыбнулся майор,- но на такие случаи существует испытанное средство. Нанимаются сыщики, провоцирующие вооруженное столкновение, а затем вызывают полицию и главарей забастовки сажают в тюрьму.
Монтэгю не нашелся, что возразить. Видимо, программа действий была разработана компаниями досконально.
- Послушайте,- приняв серьезный тон, продолжал майор.- Советую вам как друг и как человек, имеющий в кармане деньги. Они у меня всегда и прежде водились, но мне приходилось употреблять огромные усилия, чтобы их сохранить. Всю жизнь я был окружен людьми, желавшими мне добра, однако добро это они почему-то представляли себе в виде обмена моей звонкой монеты на их бумажки с напечатанными на них орлами, флагами и прочими финтифлюшками. Это одна сторона дела. Но, конечно, если вам больше нравится смотреть с другой, то извольте: изобретение это совершенно гениально, наша промышленность - в полном расцвете, мы - великая страна, и единственное, чего ей недостает,- это достойных людей, все же прочее пребывает в должном порядке. Вся суть в том, продаете вы" лошадь или вы ее покупаете,- это разница капитальнейшая!
Монтэгю с недоумением замечал, что подобные зажигательные речи были характерны для людей высших сфер. Это была одна из вольностей, которые они себе позволяли благодаря своему высокому положению. Журналисты, епископы, государственные люди и все прочие, состоящие у них на жалованье, обязаны были верить а солидность их поведения даже в стенах их клубов, хотя, увы, в последнее время слух у людей ужасно как обострился! Однако, попав в среду гигантов промышленного мира, всякий невольно подумал бы, что очутился в обществе революционеров; они подрывали все основы и бросали друг другу в лицо чудовищные обвинения. Стоило подстегнуть какого-нибудь из этих старых боевых коней, как он тотчас пускался в рассказы о таких дьявольских кознях, которые ошарашили бы даже заядлого любителя скандалов. Героем этих разоблачений, конечно, всегда являлся кто-нибудь другой; однако, если вам удавалось взяться за такого рассказчика всерьез, то - при условии полного к вам доверия - он признавался, что не раз и сам бивал врага его же оружием!
Но, разумеется, весь этот радикализм существовал только на словах. Тому же майору, например, никогда и в голову не приходило препятствовать злу, о котором он рассказывал; если заваривалась какая-нибудь каша, он продолжал поступать точно так же, как поступал всю жизнь, то есть еще крепче усаживался на своей кучке денег. И для обучения такому образу действий лучшего места, чем "Клуб миллионеров", трудно было найти.
- Видите, вон там в углу сидит старый денежный мешок? - сказал майор.- Этого человека вам следует запомнить - это старый Генри С. Граймз. Слышали о нем?
- Что-то слыхал,- ответил Монтэгю.
- Он дядюшка Лоры Хэган. Лора и его денежки когда-нибудь загребет, но, боже мой, как он пока что над ними дрожит! Если вникнуть как следует, это сущая трагедия,- он даже собственной тени боится. Ему принадлежит множество домов-трущоб, и, я думаю, за один только месяц он выбрасывает на улицу людей больше, чем могло бы поместиться в этом здании!
Монтэгю взглянул на одиноко сидевшего за столом человека с повязанной вокруг шеи большой салфеткой и лицом, сморщенным, как мордочка принюхивающегося хорька.
- Это он для того, чтобы сохранить на завтра чистым свой пластрон,- пояснил майор.- Ему нет и шестидесяти, а выглядит он на все восемьдесят. Три раза в день он съедает по миске размоченных в молоко сухих бисквитов, а потом выходит и целый час сидит в кресле, как истукан. Это ему врачи прописали такой режим - силы небесные, да минует нас чаша сия!
Почтенный джентльмен примолк, но вдруг его румяные щеки затряслись от смеха.
- Подумать только!-сказал он.- Они и со мной пытались проделать такую же штуку! Но нет, шалишь,- если Боба Винэбла заставят есть бисквиты с молоком, он подсыплет в них вместо сахара мышьяку. А ведь в подобном положении находятся очень многие из этих богачей; люди воображают, что если человек богат, значит он вечно пребывает в капуанской неге, тогда как ,на самом деле у него печень больная и желудок слаб, и его в десять часов укладывают спать с грелкой и во фланелевом ночном колпаке.
Оба встали из-за стола и направились к курительной, как вдруг раскрылась боковая дверь, и в зал вошла группа мужчин. Во главе ее двигался человек необычайной наружности - с могучим громоздким телом и мрачной физиономией.
- Ого! - сказал майор.- Кажется, здесь сегодня собрались все тузы! Должно быть, только что закончилось какое-нибудь заседание директоров.
- А кто это? - спросил его спутник, и майор ответил:
- Как, вы не знаете? Да это сам Дэн Уотермен. Дэн Уотермен! Монтэгю вгляделся и узнал в великане человека, портреты которого ему часто приходилось видеть. Уотермен, колосс финансового мира. Крез, разбогатевший на меди и золоте! Какое количество трестов создал Уотермен! И для скольких каламбуров послужило основой его имя!
- А остальные кто? - спросил Монтэгю.
- Так, миллионеришки разные,- последовал ответ. "Миллионеришки" поспевали за Уотерменом, словно отряд телохранителей; один из них, коротенький и плотный, почти бежал, чтобы не отстать от тяжело и размашисто шагавшего Уотермена. В гардеробной они оттеснили служителей; один подавал великому человеку пальто, другой держал наготове его шляпу, третий - трость, остальные двое что-то робко ему говорили. Уотермен между тем обстоятельно застегнулся, выхватил у кого-то из рук шляпу и трость и молча скрылся за дверью.
Монтэгю во всю жизнь не видел ничего более потешного и хохотал всю дорогу до курительной. А майор Винэбл устроился поудобнее в большом кресле, откусил кончик сигары, зажег ее, и какие потоки воспоминаний полились тогда из его уст!
Ведь Уотермен и он, майор, принадлежат к одному поколению; майор знает всю его жизнь и давно привык к этим замашкам Дэна. Уотермен всегда был такой, каким его видел сейчас Монтэгю: напористый, властный, грозный, он не задумываясь затаптывал в грязь всех, кто осмеливался идти против него. Влиятельнейшие люди столицы трепетали от одного его сверкающего гневом взгляда. Бывали времена, что банки Уолл-Стрита трещали, не выдерживая последствий яростных схваток между Уотерменом и кем-нибудь из самых могущественных его противников.
И майор пустился рассказывать об одном из этих противников Уотермена и о его образе жизни. Это был старый Уимен - его креатура - король городского транспорта. Среди политиканствующих финансистов он был звездой первой величины и возглавлял демократическую партию в своем штате и во всей стране. Он, не смущаясь, кидал боссам Таммани-Холла по четверти миллиона и тратил миллион долларов на каждую избирательную компанию; однажды районные лидеры, явившись в "день кормления зверей" за денежными средствами, увидели стол в сорок футов длины, весь заваленный стодолларовыми кредитками. Он был бы богатейшим человеком Америки, если бы не тратил деньги с такой же быстротой, с какой наживал их. У него была самая прославленная в Америке конюшня скаковых лошадей, а про его дом на Пятой авеню говорили, что это прелестнейший в мире итальянский дворец. На его отделку он потратил более трех миллионов; все потолки были целиком вывезены из разных европейских и азиатских дворцов, которые он покупал и разрушал. Майор привел один случай, доказывающий, насколько этот человек утратил всякое представление о ценности денег. Однажды майор с ним завтракал, и вдруг входит редактор одной из его газет и говорит ему: "Я вам докладывал, что понадобится восемь тысяч долларов, а вы прислали чек на десять".- "Знаю,-ответил тот, улыбаясь,- но цифру восемь мне что-то показалось труднее писать, чем десять!"
- Впрочем,- продолжал майор.- Уж если на то пошло, старый Уотермен тоже мастер швырять деньги. Однажды он мне признался, что его ежедневный расход составляет пять тысяч долларов. И это не считая миллионной яхты и издержек на ее содержание.
- Вспоминается мне еще один мой приятель,- так тот просадил миллион долларов на постройку гранитной пристани, чтобы высаживаться с яхты у самого парка своей любовницы, когда ему приходит охота ее навестить! Это такая же истина, как то, что меня создал господь бог! Она была женщина из общества, очень известная, но бедная, а он, опасаясь скандала, не решался сделать ее богатой. И вот ей приходилось жить в жалкой вилле, стоившей всего каких-то пятьдесят тысяч; и когда чужие дети дразнили ее ребятишек, что они живут в дешевой вилле, те отвечали: "А у вас зато нет своей собственной пристани!" Если не верите...