Прибавьте, что с нашей стороны было бы довольно ошибочно и глупо считать себя умнее их (между прочим, мой друг, майор Паркер с видимым удовольствием утверждает, будто так оно и есть). Правда заключается в том, что их ум следует методам, отличным от наших: одинаково далекий как от нашего классического рационализма, так и от чисто немецкого педантичного лиризма, английский ум отличается крепким здравым смыслом и отсутствием какой бы то ни было системы. Отсюда простой и естественный тон, придающий еще больше очарования пристрастию этого народа к юмору.
Но вот я вижу в окно, как ведут под уздцы моего коня. Значит, надо мне отправляться к ворчливым фермерам и раздобыть у них соломы для квартирмейстера, который вроде бы строит конюшню. Тем временем вы, о моя воительница, меблируете свой будуар и подбираете для его стен полосатые шелка нежнейших оттенков.
В вашей гостиной, где стиль Директории прежний
(Синева лаванд и лимонная желтизна),
Старинным креслам давно уже роль суждена
Соседствовать с разностилицей неизбежной -
С кушеткой внеисторической и безмятежной…
(Синева лаванд и лимонная желтизна.)Здесь, угождая изысканным одалискам
(Синева лаванд и лимонная желтизна),
Щеголи-офицеры могут болтать допоздна,
В ярких мундирах красуясь, без всякого риска
Будут они похваляться победою близкой…
(Синева лаванд и лимонная желтизна.)Стены голые, словно простенки старого храма
(Синева лаванд и лимонная желтизна),
Еще будут ждать, что пора наступить должна,
Когда какой-нибудь первый консул с упрямым,
Непреклонным лицом сюда ворвется снаружи,
Всю Директорию нашу и этот покой разрушив…
(Глаз-лаванд синева, чьих-то щек желтизна.)
- Разве вы поэт? - недоверчиво спросил меня полковник Брэмбл, заметив, как я выстраиваю, одну под другой, короткие фразы одинаковой длины.
Я решительно протестую.
V
Четыре дня подряд лил дождь. Тяжелые капли монотонно барабанили по вогнутому брезенту палатки. А за палаткой, в поле, трава исчезла под слоем желтоватой грязи. По ней хлюпали солдаты, и при каждом их шаге казалось - какой-то огромный великан щелкает языком.
- "…И земля стала растленна, - вслух читал падре. - И сказал Бог Ною: "Сделай себе ковчег из дерева гофер; отделения сделай в ковчеге и осмоли его смолою внутри и снаружи… В сей день разверзлись все источники великой бездны, и окна небесные отворились", - продолжал доктор. - Этот потоп, - добавил он, - вполне реальный факт. Он действительно имел место, ибо все восточные мифологии упоминают его. Речь, несомненно, идет о разливе Евфрата; вот почему ковчег был смыт в глубь суши и в конце концов очутился на холме. Подобные катастрофы часто происходят в Месопотамии и в Индии, но в Бельгии они редки.
- В семьдесят шестом году в Бенгалии от циклона погибли двести пятнадцать тысяч человек, - заметил полковник. - Месье, пожалуйста, налейте всем портвейну.
Полковник обожал всякого рода цифровые справки, и это оказалось большим несчастьем для Ореля, неспособного запоминать числа. Он ежедневно расспрашивал его о количестве жителей какой-нибудь деревни, о численности сербской армии или о начальной скорости пули, выпущенной из ствола французской винтовки.
С ужасом предвидя вопрос полковника о суммарном среднем уровне осадков во Фландрии (в футах и дюймах), он поспешил предпринять отвлекающий маневр.
- В Поперенге, - сказал он, показывая книгу, которую читал, - мне попалось одно довольно любопытное старинное издание. Это - описание Англии и Шотландии, принадлежащее перу Этьена Перлена. Париж, тысяча пятьсот пятьдесят восьмой год.
- Хоу! - воскликнул полковник, питавший к старинным книгам не меньшее уважение, чем к старым солдатам. - И что же говорит этот мистер Перлен?
Орель наугад раскрыл книгу и перевел:
- "…После обеда скатерть убирают. Дамы удаляются. Гладкий стол сделан из красного индийского дерева. Бутылки поставлены на подносы из того же дерева. Название каждого вина выгравировано на серебряной пластинке, прикрепленной к горлышку бутылки; гости выбирают желаемое вино и пьют его с такой серьезностью, словно каются в грехах; при этом они провозглашают здравицы в честь выдающихся людей или же модных красоток. Это они называют тостами".
- Модные красотки - звучит совсем неплохо! - сказал доктор. - Быть может, Орель хоть немного почувствовал бы прелесть портвейна, если бы распил бутылочку с Габи Делис или Глэдис Купер.
- Для каждого дня недели предусмотрен особый тост, - сказал полковник. - В понедельник мы пьем за наших солдат, во вторник - за нас самих, в среду - за наши шпаги, в четверг - за наш спорт, в пятницу - за нашу веру, в субботу - за наших невест или наших жен и в воскресенье - за отсутствующих друзей и за тех, кто в море.
Орель продолжил чтение:
- "Происхождение тостов абсолютно варварское, и мне говорили, что обитатели Шотландского нагорья - это полудикие племена, живущие в постоянных раздорах…"
- Вы слышали, падре? - сказал полковник. - Месье, повторите это место специально для падре.
- "Мне говорили, что обитатели Шотландского нагорья… полудикие племена, живущие в постоянных раздорах, сохранили первоначальный характер этого обычая. Пить за здоровье кого-либо значит как бы просить это лицо охранять вас, покуда вы пьете и беззащитны. А тот, за чье здоровье вы пьете, отвечает вам: "Ипледжиу", что на их языке означает: "Гарантирую вам безопасность". Затем он извлекает из ножен свой кинжал, упирает его острием в стол и охраняет вас, пока ваш бокал не выпит до дна…"
- Вот почему, - сказал майор Паркер, - призовые оловянные кубки, раздаваемые победителям соревнований по гольфу или фехтованию, всегда на стеклянной ножке, сквозь которую виден нацеленный на тебя клинок убийцы.
- Пустите по кругу портвейн, месье, - сказал полковник, - я желаю выпить второй бокал за падре, чтобы услышать от него: "Импледжиу" - и увидеть, как он воткнет в стол острие своего кинжала.
- У меня всего лишь швейцарский нож, - ответил падре.
- Ничего, сойдет, - сказал полковник.
- Эта теория происхождения тостов весьма правдоподобна, - заметил доктор. - Мы без конца повторяем прародительские жесты и мимику, хотя они совершенно бесполезны для нас. Когда великая актриса хочет выразить чувство ненависти, она размыкает свои чарующие губки и обнажает клыки. Это - неосознанное воспоминание о людоедских инстинктах ее предков. Мы пожимаем руку друга, чтобы он не нанес нам удара, и приподнимаем шляпу в знак приветствия, ибо наши предки, представая перед начальством, смиренно обнажали головы, готовые подвергнуться усекновению…
В этот момент раздался треск, и полковник Брэмбл с грохотом повалился назад: одна из ножек его стула сломалась. Доктор и Паркер помогли ему подняться с пола, а Орель и падре, наблюдая эту сцену, не сумели удержаться от прямо-таки судорожного и упоительно приятного хохота.
- Вот видите! - великодушно вмешался майор, смущенно пытаясь хоть как-нибудь извинить Ореля, тщетно кусавшего свой язык. - Вот вам убедительный пример живучести стародавних пережитков. Думается, это падение вызывает смех именно потому, что в представлении наших предков смерть какого-нибудь мужчины воспринималась как одно из забавнейших зрелищ. Она либо избавляла вас от противника, либо, несомненно, уменьшала число мужчин, делящих между собой пищу и самок.
- Попались мы с вами, месье, - тихо проговорил падре.
- Один французский философ, - слегка успокоившись, сказал Орель, - разработал совершенно иную теорию смеха. Имя этого философа Бергсон, и…
- Что-то я слышал о нем, - перебил его падре. - Он священник, не так ли?
- А у меня есть своя теория смеха, - сказал доктор, - и она куда поучительнее вашей, майор. По-моему, смех - простой результат внезапной смены чувства изумления чувством облегчения. Молодая обезьяна, проникнутая глубочайшим почтением к старому вожаку стада, вдруг видит, как последний, наступив на банановую кожуру, поскользнулся; опасаясь несчастья, обезьянка в ужасе выпячивает грудь; но вот она замечает, что ничего страшного нет, и все ее мускулы приятно расслабляются. То есть ничего особенного, просто смешной эпизод. Обезьянка облегченно вздыхает, и от этого расслабления возникает непроизвольный, судорожный хохот. Орель сотрясается физически, ибо потрясен морально, его раздирают два сильных чувства: уважительная привязанность к полковнику, беспокойство за него…
- Хоу! - восклицает полковник.
- …и утешительная уверенность, что тот не пострадал. Вот почему лучший повод для смеха - ситуация, которая поначалу внушает нам священный ужас. Каковы самые излюбленные темы комических историй? Ад, рай, жизнь сильных мира сего и какая-то грозная тайна между всеми людьми одного поколения. Мы чувствуем, что касаемся запретных тем, одно упоминание которых способно вызвать гнев небес, и одновременно знаем, что, совершая подобное богохульство, мы ровно ничем не рискуем. Это можно назвать своеобразным видом интеллектуального садизма.
- Мне хотелось бы, чтобы вы поговорили о чем-нибудь другом, - сказал полковник. - Мессиу, почитайте-ка нам еще немного из вашей книги.
Орель перевернул несколько страниц.
- "Другие народы, - прочитал он, - обвиняют англичан в неучтивости, ибо те встречаются и расстаются, не поднося руку к шляпе и без того множества приветствий, какими обычно обмениваются жители Франции и Италии.
Но те, кто рассуждают таким образом, видят вещи в ложном свете. В представлении англичан вежливость заключается не в жестах и не в словах, зачастую лицемерных и лживых, а в уравновешенном и любезном отношении ко всякому, кто тебе повстречается. Как и у любого другого народа, у них, конечно, есть свои недостатки, но, взвесив все "за" и "против", я убеждаюсь, что чем больше их узнаешь, тем больше уважаешь их и любишь".
- Этот старик, мистер Перлен, определенно нравится мне, - сказал полковник. - А вы, мессиу, разделяете его мнение?
- Теперь вся Франция разделяет его мнение, - с горячностью отозвался Орель.
- Вы пристрастны, Орель, - сказал майор Паркер, - ибо сами постепенно становитесь англичанином: принимая ванну, вы насвистываете, вы пьете виски и полюбили дискуссии; если вдобавок начнете завтракать помидорами и сырым мясом, то окончательно станете всамделишным британцем.
- С вашего позволения, майор, я все-таки предпочел бы оставаться французом, - сказал Орель. - Между Прочим, я не знал, что свистеть, лежа в ванне, - один из английских обычаев.
- Он настолько типичен, - сказал доктор, - что я даже попросил выгравировать на моем надгробии: "Здесь покоятся останки британского гражданина, который никогда не свистел в ванне и никогда не выдавал себя за сыщика-любителя".
VI
Истинно британский разговор - игра, так же как крикет или бокс. Затрагивать личные темы нельзя, так же как в боксе нельзя бить ниже пояса, и всякий, кто вносит в дискуссию излишнюю страсть, тут же дисквалифицируется.
В офицерской столовой полка "Леннокс" Орель встречал ветеринаров и генералов, торговцев и герцогов; всем им подавалось лучшее виски, ко всем относились с подобающим, ненавязчивым вниманием, никого не утомляли тяжеловесной почтительностью.
- В вашей стране часто идут дожди, - сказал ему как-то за ужином случайный сосед по столу, майор саперных войск.
- В Англии тоже, - ответил Орель.
- Хотелось бы, чтобы эта проклятая война окончилась поскорее. Тогда я расстанусь с армией и уеду жить в Новую Зеландию.
- У вас там друзья?
- Нет, но там отлично ловится лосось.
- Пока мы тут на отдыхе, майор, выпишите себе удочку; здешний пруд полон огромных щук.
- Никогда не ловлю щук, - сказал майор. - Эта рыба не джентльмен. Стоит ей заглотать крючок, и сразу все кончено; а вот лосось - тот бьется до последнего, даже если не имеет никакой надежды спастись. Иной раз попадается экземпляр весом этак в тридцать фунтов, и приходится сражаться с ним добрых два часа. Ведь это же просто прекрасно, вам не кажется?
- Восхитительно!.. - сказал Орель. - А как насчет форели?
- Форель - она, видите ли, рыба-леди, - ответил майор, - и ее надо перехитрить, что очень нелегко, ибо она хорошо разбирается в наживках… А вы, - вежливо добавил он после паузы, - чем занимаетесь вы в мирное время?
- Немного пишу, - сказал Орель, - и готовлюсь к защите диссертации.
- Нет, я имею в виду какой вы любите спорт? Рыбную ловлю, охоту, гольф, поло?
- Честно говоря, - признался Орель, - я мало занимаюсь спортом; у меня неважное здоровье и…
- Очень жаль, если это так, - сказал майор.
Он повернулся к другому соседу. Француз перестал его интересовать.
Тогда Орель заговорил с капитаном-ветеринаром Кларком, который сидел слева от него, ел, пил и с самого начала трапезы не проронил ни слова.
- В вашей стране часто идут дожди, - сказал капитан Кларк.
- В Англии тоже, - ответил Орель.
- Хотелось бы, чтобы эта проклятая война поскорее окончилась. Тогда я вернусь на Сент-Люсия.
Орель спросил, живет ли семья капитана на Антильских островах.
- О нет, что вы! - шокированно сказал капитан. - Моя семья принадлежит к древнему стаффордширскому роду, а на острове Сент-Люсия я обосновался совершенно случайно… Мой корабль бросил там якорь, мне очень понравился местный жаркий климат, и я там остался. Задешево купил земельный участок и развел на нем плантацию шоколадных деревьев.
- И вам не скучно?
- Нет! Ближайший белый человек живет в шести милях от меня. Для парусного спорта лучшего побережья не найти. А дома что?.. Чем там заняться? Когда мне дают отпуск и я прибываю на три месяца в Англию, то первые восемь дней провожу со своими стариками, а потом ухожу себе на яхте в море. В полном одиночестве. Я избороздил воды вдоль всего побережья Бретани. Это - сплошное удовольствие. Правда, там очень сильные течения, но у вас отличные мореходные карты. Однако климат все-таки недостаточно теплый… А вот на Сент-Люсия можно покуривать сигареты, запросто сидя в пижаме на террасе.
Он медленно допил свой портвейн и заключил:
- Нет, не люблю Европу… Там приходится слишком много работать. А на Антильских островах пропитания хватит на всех.
За другим концом стола полковник рассказывал про Индию, про белых лошадок в его полку, про туземных слуг со сложными званиями и строго определенными обязанностями, про неторопливую и приятную жизнь на шотландских холмах. Майор Паркер живописал охоту со спины слона.
- Вы стоите во весь рост на своем слоне, одна ваша нога накрепко привязана. Животное поднимают в галоп, и вы несетесь куда-то в пустоту… Это очень возбуждает, в самом деле…
- Охотно верю, - сказал Орель.
- Да, но ежели вам придется испытать это, - заботливо предупредил полковник, - то запомните: в случае, когда слон забредет в болотистую почву, необходимо поскорее слезть с него со стороны хвоста. Ибо если слон чувствует, что почва буквально ускользает у него из-под ног, он инстинктивно хватает вас хоботом, кладет перед собой и норовит упереться коленями в нечто "твердое", то есть в вас.
- Учту, сэр, - сказал Орель.
- В Малайских штатах, - сказал майор саперных войск, - дикие слоны свободно расхаживают по шоссейным дорогам. Катаясь на своей мотоциклетке, я их часто встречал. Если ваша голова или ваш костюм почему-либо не понравятся слону, то он прямо на бегу подхватывает вас, швыряет оземь и своей слоновьей ногой расплющивает ваш череп. Но в остальном они совершенно не опасны…
Завязалась долгая дискуссия насчет наиболее уязвимых мест у слона. Падре оказался компетентен в этом смысле и объяснил, чем именно африканские слоны отличаются в чисто анатомическом отношении от слонов индийских.
- Падре, - сказал Орель, - я всегда считал вас настоящим спортсменом, но неужто вы действительно охотитесь на этого огромного зверя?
- То есть как это "действительно", my dear fellow! Да будет вам известно, что за мою жизнь я поубивал решительно все, что вообще может убить охотник, начиная от слона и бегемота и вплоть до тигра и льва. Я никогда не рассказывал вам историю про моего первого льва?
- Никогда, падре, - сказал доктор, - но сейчас вы ее расскажете.
- Падре, - вмешался полковник, - я охотно послушаю ваши истории, но при одном условии: пусть кто-нибудь запустит граммофон. Сегодня вечером мне особенно нужна my darling mistress Finzi-Magrini.
- О нет, сэр, сжальтесь! В крайнем случае прокручу вам какой-нибудь регтайм, если вам так уж необходимо услышать скрежет этой чертовой машины!
- Ничего у вас не выйдет, доктор, так дешево вы меня не купите. Требую Финци-Магрини… Орель, будьте хорошим мальчиком и не забывайте: скорость шестьдесят пять… Только, ради Бога, не поцарапайте диск… Падре, предоставляю вам слово для рассказа о вашем первом льве.
- Тогда я жил в Иоганнесбурге, и мне очень хотелось стать членом клуба охотников, где было немало моих друзей. Но по клубному уставу любой претендент на членство должен был иметь на своем счету по крайней мере одного убитого льва. Поэтому я отправился в джунгли с негром, нагруженным несколькими ружьями. К вечеру мы с ним устроили засаду около источника, куда, по моим сведениям, какой-то лев имел обыкновение приходить на водопой. Примерно за полчаса до полуночи слышу треск ломаемых ветвей, и тут же над недалеким кустом появляется голова льва. Он учуял нас и смотрит в нашу сторону. Я вскидываю ружье, целюсь, стреляю. Голова исчезает за кустом, но через минуту возникает вновь. Следует второй выстрел - результат тот же. Испуганный зверь прячет голову, затем опять поднимает ее. Я сохраняю полное самообладание. В моих ружьях в общей сложности шестнадцать зарядов… Третий выстрел - и опять та же история. Четвертый выстрел - то же самое. Я начинаю нервничать, стреляю все хуже, но после пятнадцатого выстрела зверь еще раз поднимает голову.
- Если твоя сейчас не попадать, - говорит мне негр, - она нас будет скушивать…
Я делаю глубокий вдох, тщательно прицеливаюсь, стреляю. Лев падает… Проходит секунда… две… десять… больше его не видно. Выжидаю немного и затем, торжествуя, в сопровождении моего негра устремляюсь к месту происшествия… А теперь, мессиу, угадайте, чтó я там обнаруживаю…
- Льва, падре.
- Шестнадцать львов, ту boy!.. И у каждого из них пуля в глазу. Вот каким был мой дебют!