- Да ну что вы! - изумился Паркер. - Он конечно же сел в карету. Его попросили разрешить завязать себе глаза. Когда повязку сняли, он увидел, что находится в роскошно обставленной комнате наедине с незнакомкой в декольте и в маске, а более прекрасных плеч не могло быть в целом мире…
- Это из какого-нибудь романа Дюма-отца или Роберта Льюиса Стивенсона? - спросил Орель.
- Эта история произошла в январе пятнадцатого года. Я услышал ее от человека, который никогда не лгал… - сказал майор Паркер. - В доме было тихо. Из прислуги - ни души. Незнакомка сама предложила восхищенному Фрэйзеру, как, по-моему, выражаются французы, "добрый ужин, добрый ночлег и все остальное".
Рано утром она снова завязала ему глаза. Он сказал, что провел с ней чудесную, ошеломляющую ночь, и спросил, когда они могли бы увидеться вновь.
- Никогда! - ответила она. - И я беру с вас слово джентльмена и солдата в том, что вы никогда не будете искать встреч со мною. Но ровно через год, день в день, вернитесь в тот же театр, где мы с вами встретились: возможно, там вы получите письмо.
Затем усадила его в карету, предварительно попросив не снимать повязки в течение десяти минут. По прошествии указанного срока он сдернул повязку и увидел, что его привезли на Трафальгарскую площадь…
Фрэйзер, естественно, совершил почти невозможное: он добился увольнения в отпуск именно в январе шестнадцатого года. В вечер годовщины этого приключения он обратился в кассу театра и получил билет в партер.
- Нет ли у вас письма на мое имя? - спросил он и назвал себя.
Кассирша протянула ему конверт, и Фрэйзер, торопливо вскрыв его, вытащил листок и прочел вот такую простую строчку: "Получился сын. Он очень красив. Спасибо".
- Самое странное в этом анекдоте, - саркастически проговорил доктор, - то, что еще задолго до войны мне его рассказал другой молодой человек приятной наружности, причем выдал самого себя за героя этого эпизода.
- Что ж, - заключил полковник, - значит, у этой дамы несколько детей.
XIII
О хозяйка лавчонки, красотка ядреная,
Чей тугой корсаж соблазнительно вздут,
О силачка плечистая - страж шлагбаума,
Неприступно-крепкая, как редут.Ах, учительница, ваш взор потуплен,
И строг городского платья покрой,
Пианино под тонкими, длинными пальцами,
Нас чарует наивной своей игрой.О смазливая булочница, в чьи руки
Собираются денежки без труда,-
Ты ведь выше всех предрассудков пошлых,
Потому и смела, весела всегда.Ах, беспечные сельские чаровницы -
До чего нам на пользу пошли они,
Как хандру превозмочь они помогали,
Нас томившую в эти враждебные дни!Опершись локтями на ваш прилавок,
Мы шутили, болтали, а между тем
Открывали вам наши большие надежды
И делились грузом наших проблем.Не всегда вы, конечно, нас понимали,
Но от вас и не ждали мы тонких фраз,
Да к тому же парижские наши подружки
Не намного, поверьте, понятливей вас.Убежден мужчина, что он волнует
Ту, чей вид желанье его зажег,
А на деле она только зеркалом служит,
Чтобы в нем он собой любоваться мог.И милашка Марго, гипотезам нашим
Терпеливо внимая, - сама простота! -
Нам вполне мадам Севинье заменяет,
Конечно, пока не раскроет рта.
XIV
НЕСКОЛЬКО СТРАНИЦ ИЗ ДНЕВНИКА ОРЕЛЯ
Ондезееле, январь 19…
Г-жа Лемэр преподнесла в дар офицерской столовой бутылку старого коньяка, и поэтому сегодня вечером доктор, что называется, в ударе. Недаром он принадлежит к породе ирландских крестьян, которые так любят совершенно неожиданные изречения.
- Именно средним векам, - сказал он, - мы обязаны двумя худшими изобретениями человечества: романтической любовью и порохом.
И еще:
- Единственная причина этой войны заключается в том, что немцы лишены чувства юмора.
Но особенно интересно послушать, как он с абсолютно научной строгостью доказывает свою излюбленную теорему:
- Две противоположные по смыслу телеграммы, отправленные начальниками в одном чине, взаимно аннулируются.
4 января
Прогулка верхом с полковником и Паркером. До чего же нежен и изыскан этот свет Севера!
Полковник возмущен, узнав, что я никогда не участвовал в псовой охоте.
- А следовало бы, месье, это самый прекрасный из всех видов спорта. Вы берете препятствия высотой с вашу лошадь. К своим восемнадцати годам я успел дважды сломать себе шею. Это очень возбуждает.
- Да, - сказал Паркер, - однажды, когда я несся галопом через лес, какая-то ветка воткнулась мне в правый глаз. Просто чудо, что я не погиб. В другой раз…
Он объясняет, как его конь упал на него и сломал ему два ребра. И оба моих спутника, уверенные, что убедили меня, восклицают в один голос:
- Так что, месье, после войны обязательно займитесь псовой охотой!..
7 января
Сегодня утром не знаю почему через Ондезееле проследовали французские воинские части. Вместе со всей деревней я наслаждался этим зрелищем. Нам, конечно, по душе пронзительные звуки шотландской волынки, но никакая музыка в мире не сравнится с "Сиди-Брагим" и "Самбра и Маас".
Я также был счастлив возможностью показать Паркеру, который из всей нашей армии видел лишь несколько солдат-ветеранов, охранявших железную дорогу, каковы наши пешие егеря. Они ему явно понравились.
- Не хуже наших хайлендеров, - сказал он.
Затем описал порядки, некогда царившие в полку "Леннокс", когда он, еще будучи лейтенантом, служил в Египте.
- Вы только вдумайтесь: целых шесть месяцев подряд я не имел права проронить в офицерской столовой ни единого слова! Великолепная традиция! Так нас приучали к покорности, приличествующей нашему положению, и уважению к начальству. Если же какой-нибудь самонадеянный офицер нарушал этот режим, то довольно скоро обнаруживал у себя в комнате все свое снаряжение и имущество упакованным для отправки в Англию. А в случае непонимания даже такого намека нарушителя предавали суду младших офицеров. Там ему втолковывали кое-какие полезные истины относительно его характера… Все это, согласен, довольно жестоко. Но зато каким истинно корпоративным духом проникались мы благодаря этим суровым нравам!.. Мы уже никогда не увидим полк, сравнимый с нашими "ленноксами" 1914 года… Правда, нынешний кадровый офицер тоже знает, каково служить в действующей армии. Хотя на войне в конце концов достаточно быть здоровым и не рассуждать больше, чем рыба. Судить о солдате следует только в мирное время.
- Вы мне напоминаете, - сказал доктор, - того самого гвардии старшего сержанта, который часто повторял: "Ах, как хочется, чтобы эта война окончилась поскорее! Тогда можно будет снова проводить настоящие маневры!"
В этот вечер, покуда свирепствует граммофон, я пытаюсь переложить на французский одно замечательное стихотворение Киплинга:
О, если в силах ты увидеть крах всей жизни,
Но, слова не сказав, все сызнова начать,
Сто прежних выигрышей сразу, в миг капризный,
Вчистую проиграв, не дрогнуть и смолчать,
Любить, но быть сильней любовного безумства,
Суровым, твердым быть, но нежность сохранить,
При виде злых врагов не ведать злого чувства,
Но все ж в неравный бой вступить - и победить;И если, услыхав, как слов твоих правдивых
Смысл извратил подлец, чтоб злость глупцов разжечь,
Сумеешь ты в ответ на крик безумцев лживых
Ни разу не солгать и честь свою сберечь,
И если сможешь ты друзей любить по-братски,
Но никому во власть жизнь не отдать свою,
Всегда достойным быть - и пред толпой бунтарской,
И в час, когда даешь советы королю;И если на пути сомнений, дум, исканий
Ты сможешь скептиком не стать, не разрушать,
Мечтая, никогда не быть рабом мечтаний,
А мысля, мыслям целиком себя отдать;
И если можешь ты быть жестким - не жестоким,
Быть храбрым, но уметь смирять свой дерзкий нрав,
Быть добрым и простым, быть мудрым, точным, строгим,
Сухим педантом, нудным ментором не став;И если можешь ты Триумф и Пораженье,
Их лживость осознав, с бесстрастьем равным ждать,
А в грозный час хранить отвагу и презренье,
Когда все голову готовы потерять,
Тогда все короли с их блеском, славой, властью
Должны, склонясь, признать, что ты - их властелин,
А что ценней всего: побед, богатства, счастья,
Отныне и навек ты - Человек, мой сын!
Я показываю Паркеру английский текст, который так точно определяет характер самого Паркера, и мы заводим разговор о его любимых книгах. Я имею неосторожность упомянуть Диккенса.
- Диккенса презираю, - говорит Паркер. - Никогда не мог понять, что же действительно интересного находит в нем читатель. Это истории о служащих, о людях богемы. А я и знать не желаю, как они существуют. Во всех произведениях Диккенса нет ни одного подлинного джентльмена. Но уж если вы хотите познакомиться с шедевром английского романа, то прочитайте книгу про Джоррокса.
13 января
Маленький английский телефонист пришел починить наш аппарат и сказал мне:
- Телефоны, месье, это как женщины… По сути дела, никто в них ничего не смыслит. В один прекрасный день вдруг все отключилось - не работает… Начинаешь искать, в чем дело, ничего не находишь… А потом как следует встряхнешь эту штуку, ругнешься и глядишь - все опять пошло на лад.
Мне приятно наблюдать, как у Паркера постепенно растет уважение к французской армии.
- Странное дело, - говорит он мне, - всегда вы захватываете больше пленных, чем мы, а ваши потери меньше наших. Почему так?
Я скромно молчу.
- А потому, - поясняет доктор, - что французы принимают эту войну всерьез, а мы упорно видим в ней лишь некую игру… Скажите, Орель, вы слышали историю про Питера Пена, про маленького мальчика, который никак не мог вырасти ни на дюйм?.. Английский народ - тот же Питер Пен. Нет среди нас больших людей… Это очаровательно, но иногда опасно.
14 января
Какой-то ирландский полковник сказал за обедом:
- Я очень встревожен. Во время моего последнего отпуска я нанял дом для моей семьи… Теперь жена мне пишет, что этот дом с привидениями… Казалось бы, хозяева обязаны предупреждать о таких делах.
- Может, они этого сами не знали, - заметил всегда и во всем снисходительный полковник Брэмбл.
- Отлично знали!.. Когда жена пожаловалась им, они сильно сконфузились и в конце концов признались… Оказывается, вот уже сто пятьдесят лет как одна из их прапрабабушек прогуливается между гостиной и своей бывшей спальней… По их словам, она совершенно безобидна, и они думают, будто это извиняет их… Может быть, так оно и есть, охотно верю, но моя жена все равно волнуется… Как вы считаете, я вправе расторгнуть контракт на аренду дома?
Я рискнул вслух усомниться в достоверности этой истории, но все, кто был в столовой, тут же набросились на меня, ибо существование привидений в Ирландии - научно доказанный факт.
- Но отчего же призраки облюбовали именно ирландские замки, а не другие?
- А потому, - объяснил ирландский полковник, - что наша раса особенно чувствительна и мы легче вступаем с ними в контакт.
После чего он буквально раздавил меня техническими подробностями о беспроволочном телеграфе.
15 января
Сегодня утром полковник, узнав, что в Ипр пойдет санитарный автомобиль, взял меня туда с собой. Около эвакуационного госпиталя мы оказались зажатыми среди, я сказал бы, трагического скопления повозок, попавших под сильный артиллерийский обстрел.
Рядом с нами агонизировала лошадь - осколок снаряда перебил ей сонную артерию. Оглобли удерживали животное в стоячем положении. Ездовые ругались на чем свет стоит. Нам оставалось лишь одно: терпеливо ждать в нашей машине, вздрагивающей при каждом разрыве.
- Доктор Джонсон прав, - сказал мне полковник. - Всякий, кто хочет быть героем, должен насквозь проспиртоваться бренди.
Потом, когда еще один взорвавшийся снаряд разворошил около нас еще одну груду обломков этого мертвого города, полковник снова обратился ко мне:
- Скажите, месье, а сколько жителей было в Ипре до войны?
20 января
Нам предстоит покинуть Ондезееле: там и сям мелькают красные фуражки и мимо нас уже проезжают самокатчики - этот естественный авангард при любом нашем передвижении.
Мы уже полюбили этот край: деревня и бригада, еще месяц назад столь враждебные друг другу, теперь проникнуты самой настоящей взаимной привязанностью. Но боги ревнивы…
…Завтра нашей бригаде приказ выступать:
На рассвете волынка, а с ней барабан
Серенадой прощальной начнут отпевать
Не один мимолетный походный роман.Горцев строй голоногий! Как вид их красив!
Как легко эти парни плясали вчера
Под веселый, бесхитростный сельский мотив!..
А теперь им на дьявольский вальс пора…Но Победа придет и начнет их искать,
И увидит: над ними - три фута земли.
А средь ферм и полей еще будут витать
Их летучие тени, теряясь вдали.И над сельскими кровлями Фландрии мы…
Меня прерывает появление канадцев - наших сменщиков. Г-жа Лемэр и ее сынишка недоверчиво присматриваются к ним. Но недоверие продлится недолго.
XV
Готовилась крупная атака. То была одна из тех страшных тайн, которые столь ревниво оберегают штабы. Но Орель узнал про нее еще за несколько дней до начала событий из сводки германского командования, опубликованной в английской "Таймс", а также и от сынка г-жи Лемэр, порекомендовавшего Орелю держать язык за зубами.
И в самом деле, вскоре дивизия получила приказ занять исходные позиции на одном из участков прорыва. Падре - неисправимый оптимист - мысленно уже видел триумфальное продвижение своего полка, но полковник спокойно напомнил ему, что речь идет лишь о взятии возвышенности, в мирное время именуемой "легкий изгиб местности", и двух деревушек, между прочим уже полностью разрушенных. Реальной целью операции было сковать силы противника, который в этот момент наступал в России. Однако все эти сведения еще больше подогревали энтузиазм падре.
- Говорите, что угодно, сэр, но, если мы удержим эту высоту, они наверняка не смогут сопротивляться нам в долине и мы прорвем их оборону. А что касается отступления русских, то это вообще просто замечательно: боши удаляются от своих баз снабжения, их коммуникации растягиваются и, следовательно, им каюк!
- Пока еще нет, - сказал полковник, - но настанет день, когда им и вправду придет каюк. А большего нам и не надо.
Накануне наступления полковник приказал Орелю исполнять обязанности офицера связи между штабом дивизии и несколькими французскими батареями, направленными на этот участок для усиления британской артиллерии. Поэтому Орель пожелал удачи "ленноксам" и покинул их на сутки.
Ночь он провел в саду небольшого замка, занимаемого генералом. Непрерывно грохотала артиллерия. Орель прогуливался по аллеям некогда прекрасного, а теперь изрытого траншеями и укрытиями парка. На лужайках стояли замаскированные палатки…
К полуночи начали падать первые крупные капли дождя, того самого классического дождя, что обычно сопутствует наступлениям. Вместе с шоферами и мотоциклистами переводчик укрылся в каретном сарае. Он всегда с удовольствием общался с этими простыми англичанами. Они разговаривали возбужденно, но душевно и искренне. Эти ребята, как и другие "томми", были славными, беззаботными, храбрыми и легкомысленными людьми. Вполголоса они спели ему последние лондонские шлягеры, показали фотографии своих жен, невест и детей и спросили, когда же все-таки окончится эта проклятая война. Впрочем, на этот счет они вполне разделяли безоговорочный оптимизм падре.
Один из них, невысокий электромонтер с пытливым умом, попросил Ореля растолковать ему суть эльзасского вопроса. Тот рассказал о демонстрациях страсбургских студентов перед памятником Клеберу, о паломничестве эльзасцев в Бельфор на смотр войск в честь 14 июля, о молодых людях, которые в возрасте двадцати лет покидали семью, отказывались от благополучной жизни и отправлялись во Францию, чтобы стать солдатами.
Они сказали ему, что понимают, почему все так любят Францию. Что и говорить - прекрасная страна, хотя в ее пейзаже слишком мало живых изгородей. В Англии их куда больше. Но как же не восхищаться достоинствами домовитых француженок, деревьями, высаженными вдоль шоссе, и летними террасами на тротуарах перед кафе. Они восторженно говорили о Вердене, но многие из них впервые прониклись идеями Антанты лишь после победы Карпантье в Лондоне.
Стало светать. Дождь лил как из ведра. На лужайке трава и земля перемешались в сплошную вязкую массу. Орель отправился в замок. Там он встретил знакомого адъютанта и доложил ему о полученном приказании.
- Знаю, знаю, - сказал адъютант. - Именно я и договорился об этом с французским офицером связи: если, мол, телефонный провод, связывающий нас с батареями, будет перебит, то нам придется прибегнуть к вашим услугам. А пока идите в "зал связи" и сядьте там где-нибудь… Через десять минут, - добавил он, - наши перелезут через бруствер и пойдут в атаку.