Первым делом она подошла к окну, чтобы посмотреть, что же из него видно. Цветочный сад внизу, сразу же за ним – луг с сочной травой, стелющейся под легким ветерком и меняющей цвет, чуть в стороне – небольшой лес с вековыми деревьями, а еще дальше, примерно в четверти мили, виднелся, если встать сбоку от подоконника или высунуться наружу из распахнутого окна, серебряный диск озера. По другую сторону от леса и озера можно было различить старые стены и остроконечные крыши многочисленных хозяйственных построек. Восхитительную тишину раннего лета нарушало лишь пение птиц да жужжание пчел. Вслушиваясь в эти волшебные звуки, которые лишь подчеркивали изысканное и совершенное ощущение покоя, Молли забыла обо всем на свете, и лишь неожиданно зазвучавшие в соседней комнате голоса привели ее в чувство – кто-то из слуг, очевидно, заговорил с миссис Хэмли. Молли поспешно принялась распаковывать сундучок, раскладывая свои немногочисленные наряды в старинном комоде, который заодно был призван исполнять роль ее туалетного столика. Вся мебель в комнате была старомодной, но ухоженной и настолько хорошо сохранившейся, насколько это вообще возможно. Занавески были пошиты из индийского набивного коленкора прошлого века – после многочисленных стирок цвета поблекли, но сама ткань поражала чистотой. Рядом с кроватью на полу лежал узкий коврик, не мешая любоваться дубовыми досками, настолько тщательно и плотно пригнанными, что в щели между ними не пробивалось ни одной пылинки. Здесь не было и следа современной роскоши: ни письменного стола, ни софы, ни большого высокого зеркала в полный рост. В одном углу на стене висела полочка, на которой покоился индийский кувшин с высохшими цветочными лепестками, что вкупе с жимолостью, карабкающейся по стенам за открытым окном, наполняло комнату чудесным ароматом, недоступным любым парфюмерным изделиям. Молли выложила на кровать свое белое платье (прошлогоднее и по дате изготовления, и по размеру), приготовившись к первому в своей жизни процессу переодевания к обеду. Затем, поправив платье и волосы, а заодно прихватив с собой корзинку для вышивания, она осторожно приоткрыла дверь и увидела, что миссис Хэмли лежит на софе.
– Останемся здесь, дорогая? Думаю, здесь нам будет лучше, чем внизу. К тому же мне не придется подниматься наверх, чтобы переодеться.
– С удовольствием, – согласилась Молли.
– Ага! Ты взяла с собой вышивку, умничка, – сказала миссис Хэмли. – Сама я в последнее время вышиваю мало. По большей части я провожу время в одиночестве. Видишь ли, оба моих сына учатся в Кембридже, а сквайр целыми днями пропадает на улице, так что я почти забыла, что это такое – вышивка. Зато я много читаю. А ты любишь читать?
– Это зависит от книги, – отозвалась Молли. – Боюсь, что я не очень люблю "регулярное чтение", как выражается папа.
– Но поэзию ты любишь наверняка! – воскликнула миссис Хэмли, перебивая Молли. – Я поняла это, едва увидела твое лицо. Ты читала последнюю поэму миссис Хеманс? Хочешь, я прочту ее тебе вслух?
И она принялась читать. Молли слушала ее вполуха, украдкой рассматривая комнату. Мебель была такой же, как и в ее спальне. Старомодная, из прекрасного дерева, приятного глазу, безукоризненно чистая и опрятная; возраст и заграничный вид делали гостиную уютной и живописной. На стенах висели карандашные наброски – портреты. Молли решила, что на одном из них изображена сама миссис Хэмли, ослепительно красивая и совсем еще молодая. Но затем она вдруг переключилась на поэму, отложила в сторону вышивку и стала слушать с таким вниманием, что окончательно покорила миссис Хэмли. Закончив чтение, миссис Хэмли ответила на восхищение Молли:
– Ах! Думаю, тебе стоит как-нибудь почитать стихи Осборна. Но только ни слова об этом, договорились? Я лично считаю, что они почти так же хороши, как и миссис Хеманс.
Комплимент "почти так же хороши, как и миссис Хеманс" о многом говорил молоденьким девушкам того времени, поскольку это было почти то же самое, как если бы сейчас сказали, что "стихи Теннисона почти так же хороши". Молли с любопытством посмотрела на нее.
– Мистер Осборн Хэмли? Ваш сын пишет стихи?
– Да. Полагаю, что с полным правом могу сказать, что он – поэт. Он очень талантливый, способный и умный молодой человек и надеется получить стипендию в Тринити. По его словам, он рассчитывает опередить всех остальных соискателей, да еще и получить медаль ректора университета. Вон его портрет – он висит на стене за твоей спиной.
Обернувшись, Молли увидела один из карандашных рисунков. На нем были изображены двое мальчиков в детских пиджачках, брючках и рубашках с отложным воротничком. Старший сидел и что-то читал. Младший же стоял рядом, явно пытаясь привлечь его внимание к чему-то невидимому, – за окном в той же самой комнате, в которой они сейчас сидели, поскольку Молли узнала на рисунке очертания знакомых предметов мебели.
– Мне нравятся их лица! – сообщила она. – Полагаю, рисунок сделан настолько давно, что я могу говорить об их сходстве с вами так, словно они похожи на кого-то другого, – если вы позволите.
– Разумеется, – согласилась миссис Хэмли, сообразив, что имеет в виду девушка. – Расскажи мне, что ты думаешь о них, дорогая. Будет забавно сопоставить твои впечатления с тем, какие они на самом деле.
– Но я вовсе не собиралась высказывать догадки об их характерах. Я не могу этого сделать, а если бы даже и могла, то с моей стороны это было бы неуместно и непозволительно. Я могу говорить лишь об их лицах, о том, какими я вижу их на рисунке.
– Отлично! Итак, скажи мне, что ты о них думаешь?
– Старший – тот, который читает, – очень красив. Но разглядеть его лицо во всех подробностях я не могу, потому что он опустил голову и я не вижу его глаз. Это и есть тот самый мистер Осборн Хэмли, который пишет стихи?
– Да. Сейчас он уже не так красив, но в детстве был прелестен. Роджера никогда даже сравнить с ним нельзя было.
– Да, он не столь привлекателен, как брат. Но его лицо мне нравится. Я вижу его глаза. Они серьезные и строгие, но в остальном лицо у него скорее веселое, чем грустное. Он выглядит слишком уверенным и спокойным, слишком добрым, чтобы соблазнить брата и заставить его отвлечься от уроков.
– Но это были вовсе не уроки. Я помню, как художник, мистер Грин, однажды увидел Осборна читающим поэзию, в то время как Роджер пытался уговорить его пойти прокатиться на возу с сеном, – это и была "основная тема" рисунка, если говорить художественным языком. Роджер не слишком любит читать, по крайней мере ему нет дела до поэзии, рыцарских или любовных романов. Он увлечен естествознанием, которое заставляет его, подобно сквайру, бо́льшую часть своего времени проводить на свежем воздухе. А когда он дома, то читает только научные книги, которые имеют отношение к его интересам. При этом он славный и послушный мальчик, который внушает нам чувство удовлетворения, но такой блестящей карьеры, как та, что ожидает Осборна, ему не сделать.
Молли попыталась разглядеть на рисунке характерные черты мальчишек, о которых ей только что рассказала их мать, и за вопросами и ответами по поводу остальных картин, развешанных по стенам, они и не заметили, как пролетело время, пока не зазвонил колокольчик, призывая их переодеться к шестичасовому обеду.
Молли пришла в смятение, выслушав предложения горничной, которую прислала ей в помощь миссис Хэмли. "Боюсь, они ждут от меня чего-то необыкновенного, – подумала она про себя. – Если так, то они будут разочарованы, только и всего. Но мне бы очень хотелось, чтобы мое платье клетчатого атласа было бы уже готово".
Впервые в жизни она смотрела на себя в зеркало с некоторым волнением и тревогой. Ее глазам предстала стройная фигурка, которая обещала стать высокой; цвет лица скорее смуглый, нежели кремовый, хотя через год-другой оно, пожалуй, все-таки обретет желаемый оттенок; роскошные черные кудри, собранные в узел на затылке и перехваченные розовой лентой; большие миндалевидные глаза, затененные сверху и снизу длинными, загибающимися кверху черными ресницами.
"Не думаю, что меня можно назвать красивой, – решила Молли, отворачиваясь от зеркала, – тем не менее я ни в чем не уверена". Она убедилась бы в этом, если бы вместо того, чтобы с такой строгостью изучать себя, улыбнулась своей беззаботной веселой улыбкой, демонстрируя блестящие зубки и очаровательные ямочки на щеках.
Девушка спустилась в гостиную заранее, когда там еще никого не было, и потому успела осмотреться и попыталась освоиться в новом для нее окружении. Обстановку комнаты, имевшей в длину футов сорок или около того и когда-то давно отделанной желтым атласом, составляли стулья с высокой спинкой и резными ножками и раскладные столики с откидными досками по обеим сторонам столешницы. Ковер на полу был ровесником занавесок и местами протерся до дыр, которые были закрыты драгетом. Растения в горшках, огромные вазы с цветами, индийский фарфор и застекленные шкафчики придавали ей уютный и обжитой вид. Довершали общее приятное впечатление пять высоких окон вдоль одной из стен комнаты, выходящих на прелестный цветочный сад в парке внизу – или в том, что считалось таковым, – разноцветные, яркие клумбы правильной формы, в самой середине образующие солнечные часы. И тут в комнату внезапно вошел сквайр в утреннем платье; он застыл в дверях, словно удивляясь незнакомке в белом, невесть как оказавшейся под его крышей. Спохватившись, правда с опозданием, когда Молли уже успела жарко зардеться, он заявил:
– Господи помилуй, я совсем забыл о вас. Вы ведь мисс Гибсон, дочь Гибсона, не правда ли? Приехали нанести нам визит? Очень рад вас видеть, моя дорогая.
К этому моменту они уже сошлись на середине комнаты, и он с неистовым дружелюбием принялся трясти руку Молли, намереваясь хоть таким образом извиниться за то, что не узнал ее поначалу.
– Но мне надо переодеться, – сообщил он, опуская взгляд на свои промокшие гетры. – Мадам это нравится. Один из утонченных лондонских обычаев, которые она привезла с собой и в конце концов навязала мне. Хотя я, собственно, ничего не имею против того, чтобы достойно выглядеть в обществе дам. Ваш отец переодевается к ужину, мисс Гибсон? – Не дожидаясь ответа, он поспешил прочь, чтобы заняться своим туалетом.
Обедали они за маленьким столом в роскошной просторной комнате. В ней было настолько мало мебели, а сама она казалась такой огромной, что Молли в душе отчаянно затосковала по уютной столовой своего дома. Нет, пожалуй, к тому времени, как торжественный обед в Хэмли-холле подошел к концу, она даже горевала о стульях и столах, за которыми теснились домашние, поспешно поглощающие пищу, о непринужденной манере, в которой они торопились поскорее покончить с едой и вернуться к оставленным на время делам и занятиям. Она попыталась представить, что в шесть часов вечера рабочий день заканчивается и что люди могут задержаться за столом, если у них возникнет такое желание. Она прикинула на глазок расстояние, отделявшее буфет от стола, подсчитав, сколько прислуге пришлось сновать с блюдами туда и обратно. В результате обед этот показался ей ужасно скучным и утомительным, да еще и затянувшимся, оттого что сквайр явно получал от него удовольствие, хотя миссис Хэмли выглядела уставшей. Она ела еще хуже Молли, а потом послала за веером и нюхательными солями, дабы занять себя, прежде чем слуги унесут скатерть и на роскошный стол красного дерева, отполированный до зеркального блеска, будет водружен десерт.
По своему обыкновению сквайр был слишком занят во время совместных трапез и ограничивался короткими просьбами подать ему то или это, лишь иногда упоминая о каких-либо событиях, нарушивших монотонное течение прошедшего дня. Подобное однообразие приводило его в восторг, но временами ужасно угнетало его супругу. Но вот сейчас, очищая апельсин, он развернулся к Молли и сообщил:
– Завтра вам придется делать это для меня, мисс Гибсон.
– Правда? Я могу сделать это прямо сейчас, сэр, если хотите.
– Нет, сегодня я буду обращаться с вами как с гостьей, со всей подобающей церемонностью. А вот завтра я буду давать вам мелкие поручения и называть вас по имени.
– Ничуть не возражаю, – заявила в ответ Молли.
– Мне тоже хочется называть вас как-нибудь по-домашнему, а не "мисс Гибсон", – подхватила миссис Хэмли.
– Меня зовут Молли. Старомодное имя, хотя при крещении меня нарекли Мэри. Но папе больше нравится Молли.
– Совершенно справедливо. Следует во всем придерживаться старых добрых традиций, дорогая.
– Знаете, должна заметить, что, как мне представляется, "Мэри" звучит лучше "Молли", да и имя это тоже старинное.
– Так и есть, – понижая голос и опуская глаза, пролепетала Молли, – потому что маму тоже звали Мэри, а меня называли Молли, пока она была жива.
– Ах ты, бедняжка, – заметил сквайр, не обращая внимания на знаки, что подавала ему супруга, призывая сменить тему, – я помню, как мы все сожалели о том, что она умерла. Никто и представить себе не мог, что она окажется настолько слаба здоровьем. У нее всегда был такой цветущий вид, пока однажды она не угасла, если можно так сказать.
– Должно быть, для твоего отца это стало сильным ударом, – заметила миссис Хэмли, видя, что Молли не знает, что ответить.
– Да-да. Это случилось так внезапно… Прошло совсем немного времени после того, как они поженились.
– А мне казалось, что прошло уже почти четыре года, – сказала Молли.
– Разве четыре года – долгий срок? – сказал сквайр. – Это всего лишь миг для людей, которые собираются прожить вместе целую жизнь. Тогда все думали, что Гибсон женится повторно.
– Довольно, – вмешалась миссис Хэмли, заметив страх в глаза Молли и видя, как она переменилась в лице. Очевидно, раньше мысль об этом даже не приходила девушке в голову.
Но сквайр и не думал униматься.
– Что ж, пожалуй, мне и впрямь не стоило говорить об этом, но против правды не попрешь, все действительно так думали. Сейчас-то он уже вряд ли женится, и теперь в этом нет никакого секрета. Вашему отцу ведь уже больше сорока, я не ошибаюсь?
– Сорок три. Мне кажется, он никогда не думал о новой женитьбе, – отозвалась Молли, возвращаясь к мысли об этом и не отдавая себе отчета, какая опасность миновала ее только что.
– Да, дорогая моя, здесь я с тобой согласна целиком и полностью. Он кажется мне человеком, который будет верен памяти своей супруги. Не обращай внимания на то, что говорит сквайр.
– Ага! В таком случае вам лучше уйти, если ты намерена настроить мисс Гибсон против хозяина дома.
Молли проследовала в гостиную вместе с миссис Хэмли, но от смены комнаты мысли ее отнюдь не приняли иное направление. Она не могла не думать об опасности, которой, на первый взгляд, уже избежала, и при этом поражалась собственной глупости, поскольку никогда даже и представить себе не могла, что отец может жениться вновь. Она чувствовала, что крайне рассеянно и невнимательно поддерживает разговор с миссис Хэмли.
– А вот и папа со сквайром! – внезапно воскликнула она.
Мужчины шли по саду со стороны конного двора, и отец постукивал себя хлыстом по сапогам, дабы те обрели пристойный вид, подобающий гостиной миссис Хэмли. Он выглядел так, как выглядел всегда, совершенно по-домашнему, и одним своим обликом рассеял все воображаемые страхи, вызванные его возможным повторным браком, мысли о котором уже начали одолевать его дочь. И в сердце у нее поселилась теплая и приятная уверенность в том, что он не находил себе места до тех пор, пока не приехал сюда, чтобы лично убедиться, как ее приняли в новом доме. Правда, говорил он с нею мало, да и то преимущественно шутливым тоном.
После того как мистер Гибсон уехал, сквайр взялся обучать ее игре в криббедж, и она пребывала в достаточно приподнятом расположении духа, чтобы отнестись к новой забаве со всем вниманием и усердием. Пока они играли, сэр Хэмли болтал без умолку, то объясняя ей комбинации карт, то порой отвлекаясь на всякие пустяки, которые, как он полагал, могли заинтересовать ее.
– Значит, вы не знаете моих мальчиков, даже в лицо? А я было подумал, что вы наверняка встречались, потому что они частенько наезжают в Холлингфорд, а Роджер еще имеет привычку брать книги напрокат у вашего батюшки. Осборн очень умен, совсем как его мать. Не удивлюсь, если он когда-нибудь опубликует свою собственную книгу. А вы неправильно считаете, мисс Гибсон. Иначе я обману вас за милую душу.
Так продолжалось до тех пор, пока в комнату с торжественным видом не вошел дворецкий, который положил перед хозяином большую молельную книгу, а тот поспешно смешал и убрал карты, как если бы его застали за непристойным занятием. После этого на молитву потянулись слуги. Окна по-прежнему стояли распахнутыми настежь, и скрежет одинокого коростеля да уханье филина в лесу смешивались с монотонным речитативом. По окончании молитвы все разошлись по своим комнатам, на том и закончился этот полный событий день.
Молли выглянула из окна своей спальни. Она легла грудью на подоконник и стала жадно вдыхать ночные ароматы жимолости. Мягкая бархатная темнота скрадывала очертания сада и леса, однако девушка ощущала их присутствие столь же отчетливо, как если бы видела их.