Как было не вспомнить этого вечера, этих куплетов. Читая передовицу "Последних Новостей", хотя бы от 13 февраля 28 г.! "Это то самое, что мы говорили…", "Мы давно указывали" - "начинает даже казаться, что без промежутка все передовицы "П. Н." были такие. Обман зрения, конечно, но не обман, что очень их, таких, много было и длятся они неизменно.
Если разобрать повнимательнее, эти "мы давно указывали" разделяются на два сорта: благожелательные и осудительные. В благожелательных - "мы не можем не приветствовать", что такой-то приходит к "нашим мыслям", в осудительных - "мы не можем не отметить", что вопреки тому, что "мы давно указывали", такие-то не послушались и вот во что превратились.
Последняя передовица - приветственная. Относится она к Мельгунову, буйно-непримиримое поведение которого и его "Борьба за Россию" много крови испортили "Последним Новостям". Теперь, оказывается, Мельгунов приходит к тому же, на что "мы давно указывали", говорит "то самое, что мы давно говорили" (дело идет о нежелании в России царизма, но выборного управления, т. е. республики). И хотя в мельгуновской "Борьбе за Россию" напечатано это со слов "курьера", курьеров же посылать в Россию ни в коем случае нельзя ("мы это всегда утверждали"), то Мельгунову теперь ничто ни мешает идти прямо в Р. Д. О. . Правда, так как курьеров посылать нельзя, то лучше было бы просто прислушаться к тому, что "мы давно говорили" и давно пойти в Р. Д. О, чем ссориться из-за активизма (тем более, что "мы всегда указывали", что в известном смысле и "мы" не против "активизма"). Однако лучше поздно, чем никогда.
Оставляя в стороне самую тему спора (или согласия), не касаясь некоторых замечаний "Поел. Нов." насчет ложного национализма правых и "непредрешенства" (о "непредрешенстве" и у меня громадное право имелось бы сказать "мы давно указывали") - я займусь другим. И, пожалуй, чем-то даже выходящем за грани политики. Впрочем, нет никакого, самого маленького и частного политического вопроса и спора, который не выходил бы за грань политики, и даже именно там, за гранью и не решался бы, т. е. приводил спорящих к соглашению, или не приводил.
Это касается, конечно не только "политики", - но будем держаться данного случая.
Могут ли когда-нибудь согласиться "Поел. Нов." с "Бор. за Россию", или, уточняя, Милюков с Мельгуновым? Я утверждаю, что не могут даже если бы не те или другие слова их совпадали, а все решительно, до последнего.
Тут не в данных личностях дело; я и беру их не лично, но - как пример несоизмеримости человеческой жизни и воли с человеческим разумом и словами - в любой области.
Данный маленький случай тем и характерен, что оба "политика" вряд ли знают, что дело не в разных словах, которые они произносят (говоря - можно ведь договориться!), а в той, скажем "ауре", которой окружены слова каждого. Не в спиритическом смысле, и даже до "мистики" отсюда весьма далеко, - нет, я говорю аура, подразумевая нечто, если не всеми, в его важности, сознаваемое, то все же весьма несомненное и обыденное. Не потому Мельгунов не пойдет в "Республикан-ско-Демократическое Объединение", что он не назовет себя республиканцем и демократом, и не потому Милюков будет против "Борьбы за Россию", что и он не скажет (искренно), что он не против "Борьбы за Россию". А потому, что эти слова - "республика", "демократия" "борьба" и даже "Россия" - находятся в разно окрашенных аурах для обоих и даже по консистенции различны, как два несоединимых химических элемента.
Углублять взятый пример можно без конца: везде будем открывать разность одинаковых слов, разность, которая шутя опрокидывает все "разумные" соображения, решает по-своему и направляет волю согласно этому решению.
Вполне искренно "П. Н." указывают: "Это как раз то самое, что мы говорим". И хотя это "то самое" - но то же ли самое, если одинаковое слово "большевики" уже является окутанным разной атмосферой на страницах "П. Н.", в ином аспекте, и если можно сказать, - иные вкусовые, физиологические 0щущения вызывает (нарочно дохожу до физиологии, ибо "аура" и в ней имеет свою реальность).
Мне скажут: да эдак двинуться ни с кем вместе нельзя, если "ауры" у всех различны и "договоры" и "слова" ничего не значат. А уж в "политике"-то, - на чем же еще держаться?
Преувеличение всегда неверно. Не только аура того или другого слова может быть для многих дана одноцветная, но эта одноцветность или сгармонированность двух цветов (тоже дающая одноволие) могут и приобретаться. Я только говорю, что следует с большей внимательностью отнестись к этой под-словесной или засловесной области и учитывать ею решающую роль. Как ни странно, но чем мы большее значение придаем словам, чем мы исключительнее "разумны" - тем скорее (особенно в "политике") остаемся в дураках.
Нельзя также сказать, чтобы через слова, хоть и одинаковые, не сквозила порой безнадежно разная аура. "Политики" ее ощущают, но словесники могут подчас и проследить. По поводу одного и того же одни и те же слова, но в другом каком-то расположении, фраза в иной округлости, рядом - с вот этой, второй, - и видишь, как замерцало, заменялось что-то под словами, какой-то свет внизу передвинули.
Если вернуться к нашему примеру и одной грубой чертой отметить разность сложных аур, то черта эта будет - знаменитая "непримиримость". В ее цвет (все говоря en gros) окрашена мельгуновская "Борьба за Россию", и как раз эта окраска отсутствует в "Последних Новостях". Не вдаюсь ни в какие о ней рассуждения, ограничиваюсь фактом: этого анилина в "П. Н." нет, - ни капли. А потому те же слова, напечатанные у Милюкова и Мельгунова, могут быть такими же не одинаковыми, как не одинаково белое и черное, и к совершенно разным ведут следствиям.
Даже одной этой черты в нашем узком, частном, примере достаточно, чтобы призадуматься над тем значением, которое мы так опрометчиво придаем словам. Еще более опрометчиво придавать значение не только словам вообще, но словам собственным, а чужие слышать лишь тогда, когда они с собственными совпадают или резко внешне им противоположны. Своя аура под этими словами, конечно есть. Но несознаваемая, даже принципиально отвергаемая - она, в конце концов, и на слова бросает какое-то странное отражение, растягивая в разные стороны, удивляя этим растяжением и бесполезностью.
"Мы давно указывали…". "Мы говорили то же самое…". И ведь действительно, как будто и указывали, и говорили. Но приветствуется ли совпадение чьих-нибудь слов с "нашими", осуждается ли несовпадение - никаких последствий это не имеет. Не было их и в те времена, когда на заре нашего эмигрантского дня юный, под музыку молодого, пел свои куплеты.
Мы давно указывали…
Не было ничего и в дальнейшем, не выйдет ничего и теперь, из приветствия Мельгунову, который говорит "то самое, что мы говорили", "то самое, о чем мы давно предупреждали…".
Ну да, то же самое, я верю, что "П. Н." говорят это искренно… И, я скорее могу представить себе, что Мельгунов, на худой конец, пойдет сажать капусту, но усадить его, республиканца и демократа, на диван Республиканско-Демократического Объединения Милюкову не удастся.
Я не политик и не берусь судить, хорошие или худые они оба политики. Но это я знаю, что если уважаемый П. Н. Милюков и хороший - то, во всяком случае, не для нашего несчастного времени, несчастного места и положения.
ХРИСТИАНЕ НА СЛУЖБЕ
Знают ли это христиане? Очевидно, нет. Знают ли, что делают те, кто известными христианами и христианством пользуются? Сомневаюсь. Все бессознательно или полусознательно; почти "само так вышло". Оттого и вины нет ни на ком, хотя факт остается довольно страшным. В капле воды отраженный, - в частице нашей эмиграции, - он все-таки страшен.
Буду говорить начистоту. И без всякой полемики: очень надоела современная полемика "друг о друге", - а уж читателю-то! Не "подкидному", каким подозреваю "Читателя" в "Днях", а настоящему, конечно.
Итак - начистоту. О настоящем моменте, прежде всего; о том, что я в нем вижу. Ошибаюсь - пусть мне докажут это: я всегда с готовностью иду на признание своих ошибок.
За 10 лет нашего изгнанничества многое изменилось, - и в России, и во всех странах мира. Было бы печально, если бы эти перемены прошли мимо сознания русской эмиграции, если бы она осталась точь-в-точь такой, как была 10 лет тому назад, со всеми теми же концепциями и выводами. При нормальной эволюции одно должно было остаться неизменным - отношение к данной русской "власти" и - воля к борьбе с этой властью, так как сама она осталась неизменной; абсолютно такой же губительной и порабощающей, какой была 10 лет тому назад.
Изменившаяся обстановка вокруг этой неподвижной точки требует лишь изменения формы борьбы; отказа от некоторых, ставших непригодными; сознание других, более соответственных времени, а потому и более действительных.
Такова, в данном отношении, нормальная эволюция русского эмигрантства, его логический и естественный путь; особенно естественный для части политической, для всех остатков политических партий и группировок, оказавшихся за рубежом.
Когда и как случилось, что именно эта, политическая, часть эмиграции - сошла с нормального пути?
Я говорю сейчас о политически "левых", - всех оттенков; моя тема - новое явление как раз в этой среде. Кроме того, все же они находятся на поверхности нашей, пусть жалкой, политической жизни. Всякая организация и соединения "правых", даже умеренных, но открытых, настоящих "правых", являют вид такого безнадежного бессилия, от внутренних причин исходящего, что вряд ли стоит этими "объединениями" заниматься. Никакой, даже самый удачный, личный состав не спасает организацию, если она строится на отгоревшей во времени идее.
А чем более крайне правые - тем в более грубый примитив облекается их бессилие.
Впрочем, о правых я еще скажу два слова, когда подойду к центру моей темы.
Как же и когда у левых политиков и общественников отказ от прежних форм борьбы - правильный тактически превратился во что-то принципиальное и, наконец, в отказ, - на словах еще не "принципиальный", но уже фактический, - от борьбы вообще? (Кое-кем, г-жой Кусковой, например, это уже поставлено и принципиально.) Слово "изживание" сначала приобрело права гражданства; затем выросло почти до лозунга; а ныне осложнилось и определилось: "изживать" - требуется с особой психологией, с особо повернутым лицом к России, с особым, "нео-патриотическим", чувством.
Все знают, о чем я говорю. Все знают, как широки объятия этого неопатриотизма. Два магических слова: "интересы России" - посмотрите, кто только не попал в эти раскрытые объятия?
Смешно заикаться о каких-то "формах борьбы", когда о воле в борьбе давным помина нет. Услышим невдолге и открытое, словами сказаное: "Интересы России требуют отказаться от всякой борьбы с советской властью".
Но вот данный момент: рядом с фактическим отказом от борьбы с врагом "внешним", - большевицким правительством, - яростная борьба "внутренняя", с "правой" частью эмиграции. На объективный взгляд - это борьба странная, почти загадочная. Во-первых - она не имеет прямого реального смысла: и правые, и левые эмигранты одинаково сейчас бессильны установить в России свои порядки. Во-вторых - борьба эта ведется левыми политиками (реальными!) вовсе не с действительными, открыто себя так называющими "правыми". И не с осколками каких-нибудь старых организаций, "чайных", "союза русского народа" или с преемниками таковых, погромными разными "братствами". Всех видов и родов "зубры" оставляются в сравнительном покое. Главный пафос левых эмигрантских кругов направлен на открытие каких-то все новых и новых "правых", и на борьбу именно с этими новооткрытыми.
Способы открытия очень характерны. Задается, например, вопрос: "Вы за интервенцию?" Никакой правый, самый последний правый дурак, не скажет сейчас. "Обязательно, за немедленную интервенцию; что бы шли на большевиков иностранные войска, да белую армию соберем, и айда, на Москву…". Для правого, для левого, для всякого, ясна невозможность чего-либо подобного, а потому, прежде всего, глупость вопроса. Но вопрос, тем не менее, предлагается. Ибо дело не в интервенции, которой нельзя реально ни бояться, ни желать, а дело в испытании: какое у испытуемого принципиальное отношение к борьбе с советской властью? Испытание интервенцией - самое грубое, первое. Есть другие; они идут далее, утончаясь, и, в конце концов, - "правыми" оказываются все, еще сохранившие кое-какую "волю к борьбе", еще не дошедшие до "изжития" с особливым политическим умонастроением неопатриотизма, т. е. до отказа от "борьбы" с сов. властью по всей линии. Я не очень ошибусь, если скажу: в той мере, в какой ныне часть левой эмиграции признает советскую власть - эта власть, еще не признана ни одной европейской державой.
Здесь и разгадка борьбы с "внутренним" врагом, столь бессмысленной, если смотреть на нее, как на борьбу за Россию с угрожающими ей "правыми"; это в действительности борьба "с активистами" (как уже часто и говорится), т. е. с сохраняющими волю, - за признание.
Пусть слово "признание" слишком резкое и не совсем, поэтому, точное. Я не беру его назад: ведь процесс общей психологической перестройки, совершающийся на основах нео-патриотизма, идет именно в эту сторону; перестраивается психология как раз в этом направлении.
И вот факт новый, как будто неожиданный (и такой внутренно понятный): в своей борьбе за психологию нео-патриотического признания, левые круги стали пользоваться, как средством, как силой помогающей, - христианством.
Повторяю: вряд ли использовать эту силу было решено сознательно. Я указываю лишь, что использование происходит, именно использование: как иначе назвать действие, когда из чужой силы берется то, что можно приспособить к служению своим целям?
Здесь еще два слова о "правых" (настоящих). Широчайшее использование ими христианства известно; но оно не ново. Оно уходит корнями в прошлое, где, может быть, не всегда и было "использованием"… Теперь, особенно в среде крайних правых, это несомненно использование. Но оно в среде погромной, вроде сообщества г-жи Полежаевой с ее газеткой, не внушает не только страха, но даже интереса: ничего, кроме привычного отвращения. Слишком знакомая грубость общих приемов, слишком откровенно сплетена эта "чайная" со всеми "комчайными" московскими… Да, это уже то же самое. Тексты "от Писания" насчет "Царя-священника", плакат: "Мы победим!", ниже: "С нами Бог!" - и тексты от РКП насчет "всемирной революции"; тот же плакат: "Мы победим!", ниже: "С нами Ильич!"… - Да ведь, это, случайно вывернутая, и то не совсем, та же самая перчатка!
И выверт ее, для большевиков, сейчас даже приятный. Если бы такой "организации" здесь не существовало, они, конечно, приложили бы все заботы, ничего бы не пожалели, чтобы такую точно создать. И с точно такими использованиями "богов", по их выражению.
Тут все грани стерты. Вернемся к явлению действительно новому. Посмотрим, как пользуются христианством в среде, которая пока еще его, в виде средства, не употребляла.
Ни для кого не тайна, что наши левые политические круги, партии и т. д., в общем своем составе, не имели никакого внутреннего отношения к христианству.
Очень ли давно самое слово "религия" считалось в этой среде синонимом "реакции"?
Да и теперь: кто будет спорить, что г-жа Кускова, или г. Вишняк, или г. Сухомлин, или даже вся редакция "Дней", или, наконец, г. Милюков, г. Талин и т. д. - остаются столь же глубоко чуждыми христианству, как были ранее? Они и сами тут спорить не будут, - зачем им притворство? Зная свою чуждость, они даже не берутся за использование этой силы своими руками, - поручают "спецам", из подходящих, конечно.
Кто же оказывается подходящим?
Обычный выбор по признакам "левизны" здесь частично отменен. Для такого случая выдвигается… не знаю, как назвать, пароль, лозунг, положение, - "религия вне политики". Положение, хотя чисто словесное (реально оно никогда не существовало, ибо нереализуемо), - вдвойне, однако, полезное: служить и как бы ограждением, и, в то же самое время, признаком годности данного спеца.
Действительно: христиане, исповедующие такое "внеполи-тическое", всесмиренное, всепокорное, долготерпеливое, жертвенное, всепослушливое, высшее небесное, только небесное, христианство, - они и оказались подходящими слугами политического примиренчества г-жи Кусковой и г. Сухомлина с его "интересами России". Г. Сухомлин, учитывает, что сейчас роль христианства и церкви очень велика; понял, что нынче не всех подведешь к нужному месту одними привычными программками; ну, пусть стараются соответственные спецы делать это с другой стороны.
В левой прессе, - в "Днях" преимущественно, - периодически стали появляться такие служебные статьи смиренных христиан. Надо признать, что для группы левых атеистов, в их борьбе за известную общепсйхологическую перестройку, эти статьи, во всех отношениях, - находка. Даже по форме: ведь данные христиане незлобны и смиренны лишь в небесной своей сфере; а чуть в сем грешном мире что-нибудь не по них, появится какой-нибудь возражатель, они мгновенно превращаются в тех же Сухомлиных, с теми же приемами полемики; иной раз "от Писания", а то и попросту.
Г.г. Сухомлиным это не может не нравиться. Христианство? Христианством ведь интересуются они "постольку - поскольку"…
Опять говорю: не обвиняю никого, и уж, конечно, не смиренных служащих. Ни минуты не сомневаюсь, что они искренни, что так именно и понимают христианство, и службу свою понимают, как "христианскую"…
Поэтому я вовсе не для полемики с последним смиренным из "Дней" - сделаю ему одно замечание. Я только хочу, чтобы меня он не притягивал на службу ни к "Дням", ни к себе, чтобы не строил из меня опору, которой в твердом уме и при здоровой совести не построишь.
Я говорю о В. Н. Ильине.
Это человек в писательстве, конечно, малоопытный, притом неудачливый: чуть возьмется за темы возвышенные, в соответственном месте, - тотчас у него оказывается перо газетчика или журналиста; все выходит вроде знаменитого: "Христос ликвидировал грех: это - факт". В наиблагочестивой книге "Запечатленный Гроб" он очень уверенно пишет, например, что "температура ада настолько высока, что пирометр страдания перестает действовать", и далее, что "на смирение Божьей Матери Бог ответил актом вторичного смирения". Если бы г. Ильин писал стихи, то вполне можно было бы предположить, что это он сказал, описывая вечер в Гефсиманском саду:
…И вот свершилось торжество:
Арестовали Божество!..