Бриссенден ушел, захватив с собою "Сонеты о любви" и "Пери и жемчуг". На следующий день он снова пришел к Мартину и сказал только:
- Давайте еще.
Прочтя все, он заявил, что Мартин настоящий поэт. Оказалось, что он и сам пишет стихи.
Мартин пришел в восторг от стихов Бриссендена и очень удивился, узнав, что тот ни разу не сделал даже попытки напечатать их.
- Чума на все ваши журналы! - сказал Бриссенден в ответ на предложение Мартина послать стихи в какую-нибудь редакцию. - Любите красоту ради самой красоты, а о журналах бросьте думать. Ах, Мартин Иден! Возвращайтесь-ка вы снова к кораблям, к морю - вот вам мой совет. Чего вам здесь нужно, в этой городской клоаке? Ведь вы каждый день совершаете самоубийство, проституируя красотой на потребу журналам! Как это вы на днях сказали? Да… "Человек - последняя из эфемерид". Ведь слава для вас яд. Вы слишком самобытны, слишком непосредственны и слишком умны, чтобы питаться манной кашкой похвал. Надеюсь, что вы никогда не продадите журналам ни одной строчки. Нужно служить только Красоте. Служите ей - и к черту толпу! Успех? Какого вам еще надо успеха! Ведь вы же достигли его и в вашем сонете о Стивенсоне, - который, кстати сказать, много выше "Видения" Хенли, - и в "Сонетах о любви", и в морских стихах! Радость поэта в самом творчестве, а не в достигнутом успехе. Не спорьте со мной. Я знаю, что говорю. Вы и сами это понимаете. Вы ранены красотой. Это незаживающая рана, неизлечимая болезнь, раскаленный нож в сердце. К чему заигрывать с журналами? Пусть вашей целью будет только одна Красота. Зачем вы стараетесь чеканить из нее монету? Впрочем, все равно из этого ничего не выйдет. Можно не беспокоиться. Прочитайте журналы хоть за тысячу лет, и вы не найдете в них ничего равного хотя бы одной строке Китса. Забудьте о славе и золоте и завтра же отправляйтесь в плавание.
- Я тружусь не ради славы, а ради любви, - засмеялся Мартин. - В вашем мироздании для любви нет, как видно, места. А в моем красота - прислужница любви.
Бриссенден посмотрел на него с восторгом и жалостью.
- Как вы еще молоды, Мартин! Ах, как вы еще молоды! Вы высоко залетите, но смотрите - крылья у вас уж очень нежные. Не опалите их. Впрочем, вы их уже опалили. И эти "Сонеты о любви" воспевают какую-то юбчонку… Позор!
- Они воспевают любовь, а не просто юбчонку, - возразил Мартин и опять засмеялся.
- Философия безумия! - горячился Бриссенден. - Я убедился в этом, когда предавался грезам после хорошей дозы гашиша. Берегитесь! Эти буржуазные города погубят вас. Возьмите для примера тот притон торгашей, где мы с вами познакомились. Ей-богу, это хуже мусорной ямы. В такой атмосфере нельзя оставаться здоровым. Там невольно задохнешься. И ведь никто - ни один мужчина, ни одна женщина - не возвышается над всей этой мерзостью. Все это ходячие утробы, утробы с идейными и художественными запросами моллюсков…
Он вдруг остановился и взглянул на Мартина. Внезапная догадка, как молния, озарила его. И лицо выразило ужас и удивление.
- И вы написали свои изумительные "Сонеты о любви" в честь этой бледной и ничтожной самочки?
В ту же минуту правой рукой Мартин схватил Бриссен-дена за горло и встряхнул так, что у того застучали зубы. Однако в глазах его Мартин не увидел страха: только какое-то любопытство и дьявольскую насмешку. И тогда, опомнившись, Мартин разжал пальцы и швырнул Бриссендена на постель.
Бриссенден долго не мог отдышаться. Отдышавшись, он засмеялся.
- Вы бы сделали меня своим вечным должником, если бы вытряхнули из меня остатки жизни, - сказал он.
- У меня последнее время что-то нервы не в порядке, - оправдывался Мартин, - надеюсь, я не сделал вам очень больно? Сейчас приготовлю свежий грог.
- Ах вы, юный эллин! - воскликнул Бриссенден. - Вы недостаточно цените свое тело. Вы невероятно сильны. Прямо молодая пантера! Львенок! Ну, ну! Это вам дорого обойдется в жизни.
- Как так? - с любопытством спросил Мартин, подавая ему стакан. - Выпейте и не сердитесь.
- А очень просто, - Бриссенден стал потягивать грог, одобрительно улыбаясь, - все из-за женщин. Они вам не дадут покоя до самой смерти, как не дают и сейчас. Я ведь не вчера родился. И не вздумайте опять душить меня. Я все равно выскажусь до конца. Понимаю, что это ваша первая любовь, но ради Красоты будьте в следующий раз разборчивее. Ну, на кой черт вам эти буржуазные девицы? Бросьте, не путайтесь с ними. Найдите себе настоящую женщину, пылкую, страстную, - знаете, из тех, что "над жизнью и смертью смеются и любят, пока есть любовь". Есть на свете подобные женщины, и они, поверьте, полюбят вас так же охотно, как и эта убогая душонка, порождение сытой буржуазной жизни.
- Убогая душонка? - вскричал Мартин с негодованием.
- Именно, убогая душонка! Она будет лепетать вам прописные истины, которые ей вдолбили с детства, и будет бояться настоящей жизни. Она будет по-своему любить вас, Мартин, но свою жалкую мораль она будет любить еще больше. А вам нужна великая, самозабвенная любовь, вам нужна свободная душа, сверкающий красками мотылек, а не серая моль. А впрочем, в конце концов вам все женщины наскучат, если только, на свое несчастье, вы заживетесь на этом свете. Но вы не заживетесь! Вы ведь не захотите вернуться к морю! Будете таскаться по этим гнилым городам, пока не сгниете сами.
- Говорите, что хотите, - сказал Мартин, - вам все равно не удастся меня переубедить! В конце концов у вас своя мудрость, а у меня своя, и каждый из нас по-своему прав.
Они не сходились во взглядах на любовь, на журналы и на многое другое, но тем не менее их влекло друг к другу, и Мартин чувствовал к Бриссендену нечто большее, нежели простую привязанность. Они стали видеться ежедневно, хотя Бриссенден не мог и часа высидеть в душной комнате Мартина.
Бриссенден никогда не забывал захватить с собою бутылку виски, а когда они обедали в каком-нибудь ресторанчике, он заказывал шотландское виски с содовой водой. Он неизменно платил за обоих, и благодаря ему Мартин познакомился со многими тонкими блюдами, впервые изведал прелесть шампанского и букет рейнвейна.
И все же Бриссенден оставался загадкой для Мартина. Аскет с виду, он, несмотря на свою болезнь, знал цену жизненным наслаждениям. Он не боялся смерти, с горькой насмешкой относится ко всем формам человеческого существования, но в то же время страстно любил жизнь до самых мельчайших ее проявлений. Он был одержим жаждой жизни, стремлением ощущать ее трепет, "шевелиться крохотным комочком среди космической пыли, из которой возник", - сказал он однажды. Бриссенден пробовал на себе действие наркотиков и проделывал странные вещи только ради того, чтобы изведать новые ощущения. Он рассказал Мартину, как три дня подряд не пил воды, чтобы на четвертый насладиться утолением жажды. Мартин так никогда и не узнал, кто он и откуда. Это был человек без прошлого, его будущее обрывалось близкой могилой, а в настоящем его сжигала горячка жизни.
Глава тридцать третья
Мартину приходилось туго. Как ни старался он экономить, заработка от его литературных поделок не хватало даже на насущные расходы. В конце концов он вынужден был заложить черный костюм, тем самым лишив себя возможности принять приглашение Морзов к обеду в День благодарения. Руфь очень огорчилась, узнав причину отказа, и это толкнуло его на отчаянный шаг. Он пообещал ей прийти, сказав, что сам отправится в редакцию "Трансконтинентального ежемесячника" за своими пятью долларами и выкупит костюм.
Утром он занял у Марии десять центов. Он предпочел бы занять у Бриссендена, но этот чудак внезапно куда-то исчез: уже две недели он не появлялся у Мартина, и тот тщетно ломал голову, стараясь припомнить, не дал ли он ему повода для обиды. Десять центов нужны были Мартину, чтобы переправиться на пароме через залив, и вскоре он уже шагал по Маркет-стрит, раздумывая, как быть, если не удастся получить деньги. Даже возвращение в Окленд грозило стать проблемой в этом случае, так как в Сан-Франциско ему не у кого было занять десять центов на переправу.
Дверь редакции "Трансконтинентального ежемесячника" была приотворена, и Мартин невольно остановился, услыхав следующий разговор:
- Да не в этом дело, мистер Форд. (Мартин знал, что Форд - фамилия редактора.) Дело в том, в состоянии ли вы мне уплатить? То есть, разумеется, уплатить наличными деньгами. Мне наплевать, какие виды у вашего журнала на будущий год. Я требую, чтобы вы мне заплатили за мою работу, и ничего больше. Предупреждаю, что, пока вы мне не заплатите все до цента, рождественский номер не будет пущен в машину. До свидания! Когда у вас появятся деньги, заходите.
Дверь распахнулась, и мимо Мартина промчался какой-то человек, сжимая кулаки и бормоча ругательства. Мартин почел за благо выждать минут пятнадцать. Побродив немного по улице, он вернулся, толкнул дверь и первый раз в жизни переступил порог редакционного помещения. Визитных карточек здесь явно не требовалось - мальчик просто-напросто пошел за перегородку и сказал, что кто-то спрашивает мистера Форда. Вернувшись, он провел Мартина в кабинет редактора. Первое, что поразило Мартина, был необыкновенный беспорядок, царивший в комнате. Затем он увидел сидевшего за столом моложавого господина с бакенбардами, который смотрел на него с любопытством. Мартин был поражен невозмутимым выражением его лица. Ссора с типографом, очевидно, нисколько не повлияла на его настроение.
- Я… я - Мартин Иден, - начал Мартин ("и я пришел получить свои пять долларов", - хотел он сказать).
Но это был первый редактор, с которым ему довелось столкнуться лицом к лицу, и он решил, что не стоит начинать с резкостей. К его изумлению, мистер Форд вскочил с возгласом:
- Да что вы говорите! - и в следующий миг уже восторженно тряс его руку. - Если бы вы знали, как я рад с вами познакомиться, мистер Иден. Я так часто о вас думал, старался вообразить себе, какой вы.
Отступив немного, мистер Форд с восхищением оглядел будничный и в данное время единственный костюм Мартина, который уже явно не поддавался штопке и чинке, - правда, складка на брюках была старательно отглажена утюгами Марии Сильвы.
- Я полагал, что вы много старше. Ваш рассказ полон таких зрелых мыслей и так крепко написан. Это настоящий шедевр, - я понял это, прочтя первые три-четыре строчки. Хотите, я расскажу вам, как я прочел в первый раз ваш рассказ? Нет! Я хочу сначала познакомить вас с нашими сотрудниками.
Продолжая говорить, мистер Форд провел его в общую комнату, где представил своему заместителю, мистеру Уайту, маленькому худенькому человечку с ледяными руками, имевшему такой вид, словно его трясла лихорадка.
- А это мистер Эндс. Мистер Эндс - наш управляющий делами.
Мартин пожал руку плешивому господину с блуждающим взглядам, еще не старому, хотя лицо его было украшено белоснежной бородою, которую его супруга аккуратно подстригала по воскресеньям, заодно брея ему затылок.
Все трое обступили Мартина и затараторили наперебой, осыпая его похвалами, так что в конце концов у него явилась мысль, что они просто стараются заговорить ему зубы.
- Мы часто удивлялись, почему вы не показываетесь в редакции! - воскликнул мистер Уайт.
- У меня не было денег на паром, - отвечал Мартин, решив таким образом дать им понять, насколько остро он нуждается в деньгах.
"Мой "парадный" костюм, - подумал он при этом, - достаточно красноречиво свидетельствует о моей нужде".
Во время дальнейшего разговора он то и дело намекал на цель своего посещения. Но почитатели его таланта оказались глухи ко всем намекам. Они продолжали рассказывать ему о том, как они восхищались рассказом, как восхищались их жены и родственники. Но ни один из троих не выказал ни малейшего намерения заплатить ему причитающиеся деньги.
- Я так и не рассказал вам, при каких обстоятельствах я впервые прочел ваш рассказ? - говорил мистер Форд. - Я ехал из Нью-Йорка, и когда поезд остановился в Огдене, в вагон вошел газетчик, и у него оказался последний номер "Трансконтинентального ежемесячника".
"Боже мой, - подумал Мартин, - эта каналья разъезжает в пульмановских вагонах, а я голодаю и не могу выудить у него своих кровных пяти долларов!" Ярость охватила его. Обида, нанесенная "Трансконтинентальным ежемесячником", вдруг выросла до чудовищных размеров; он вспомнил долгие месяцы томительного ожидания, лишений и голодовок, вспомнил, что и вчера он лег полуголодным, а сегодня и вовсе крошки во рту не было. Гнев ударил ему в голову. Это даже не разбойники; просто мелкие жулики! Они выманили у него рассказ лживыми обещаниями и прямым надувательством. Ну, хорошо! Он им покажет!
И Мартин мысленно поклялся не выходить из редакции, пока не получит все, что ему причитается. Тем более что ему все равно не на что вернуться в Окленд. Мартин все еще сдерживался, но в его лице появилось хищное выражение, которое смутило и даже испугало собеседников.
Они стали расточать похвалы с еще большим рвением. Мистер Форд опять начал рассказывать о том, как он впервые прочел "Колокольный звон", а мистер Эндс сообщил, что его племянница без ума от этого рассказа, а его племянница не кто-нибудь, - школьная учительница в Аламеде!
- Я пришел получить с вас деньги, - вдруг выпалил Мартин, - за этот рассказ, который вам всем так нравится, вы должны были заплатить мне по напечатании пять долларов.
Мистер Форд изобразил на своем лице полную готовность уплатить немедленно, ощупал карманы и, повернувшись к мистеру Эндсу, объявил, что забыл деньги дома. Мистер Эндс с досадой взглянул на него, и по тому, как он инстинктивно защитил рукою карман брюк, Мартин понял, что там лежат деньги.
- Очень сожалею, - произнес мистер Эндс, - но я только что расплатился с типографией, и на это ушла вся моя наличность. Конечно, было очень необдуманно с моей стороны захватить с собой так мало денег, но… вы понимаете, вдруг пришел типограф и попросил в виде одолжения выдать ему аванс, хотя срок уплаты еще не наступил.
Оба посмотрели на мистера Уайта, но тот рассмеялся и пожал плечами. Его совесть во всяком случае чиста. Он поступил в "Трансконтинентальный ежемесячник", чтобы изучить журнальное дело, а изучать ему приходилось преимущественно финансовую политику. "Ежемесячник" четыре месяца не платил ему жалованья, но он успел узнать, что важнее умиротворить типографию, чем расплатиться с заместителем редактора.
- Досадно, что так получилось, - развязно сказал мистер Форд. - Вы, мистер Иден, застали нас врасплох. Но мы вот что сделаем. Завтра же утром пошлем чек по почте. Мистер Эндс, у вас записан адрес мистера Идена?
О, разумеется, адрес мистера Идена был записан, и чек будет выслан завтра утром. Мартин плохо разбирался в финансовых и банковских делах, но он решил, что если они собираются дать ему чек завтра, то отлично могут сделать это и сегодня.
- Итак, решено, мистер Иден, завтра вам будет выслан чек.
- Деньги мне нужны сегодня, а не завтра, - твердо сказал Мартин.
- Несчастное стечение обстоятельств! Если бы вы попали к нам в любой другой день… - начал было мистер Форд, но мистер Эндс, обладавший, по-видимому, более нетерпеливым характером, внезапно прервал его.
- Мистер Форд уже объяснил вам, как обстоит дело, - резко сказал он, - и я тоже. Чек будет вам выслан завтра.
- Я тоже объяснил вам, - сказал Мартин, - что деньги нужны мне сегодня.
Грубый тон управляющего делами задел Мартина за живое; он решил не спускать с него глаз, тем более что касса "Ежемесячника", несомненно, находилась у него в кармане.
- Я в отчаянии… - начал было опять мистер Форд.
Мистер Эндс нетерпеливым движением повернулся на каблуках и, по-видимому, возымел намерение уйти из комнаты. В то же мгновение Мартин бросился на него и схватил за горло, так что белоснежная борода, не теряя своей безукоризненной формы, задралась кверху под углом в сорок пять градусов. Мистер Форд и мистер Уайт, онемев от ужаса, глядели, как Мартин трясет управляющего делами, точно персидский ковер.
- Эй вы, почтенный эксплуататор молодых талантов, - орал Мартин, - раскошеливайтесь, а не то я сам из вас повытрясу все до последнего цента!
Затем, обращаясь к испуганным зрителям, он прибавил:
- А вы лучше не суйтесь… не то и вам влетит так, что своих не узнаете.
Мистер Эндс задыхался, и Мартину пришлось слегка разжать пальцы, чтобы дать ему возможность изъявить согласие на предложенные условия. После исследования собственного кармана управляющий делами извлек, наконец, четыре доллара и пятнадцать центов.
- Выворачивайте карман! - приказал ему Мартин.
Появились еще десять центов, Мартин для верности дважды пересчитал добычу.
- Теперь за вами дело! - крикнул он мистеру Форду. - Мне следует еще семьдесят пять центов!
Мистер Форд с готовностью выложил содержимое своих карманов, но у него набралось лишь шестьдесят центов.
- Ищите лучше, - сказал ему Мартин с угрозой, - что у вас там торчит из жилетного кармана?
В доказательство своей добросовестности мистер Форд вывернул оба кармана наизнанку. Из одного выпал картонный квадратик. Мистер Форд поднял его и хотел сунуть обратно в карман, но Мартин воскликнул:
- Что это? Билет на паром? Давайте сюда. Он стоит десять центов. Значит, теперь у меня, если считать вместе с билетом, четыре доллара девяносто пять центов. Ну, еще пять центов!
Он так посмотрел на мистера Уайта, что этот субтильный джентльмен мгновенно извлек из кармана никелевую монетку.
- Благодарю вас, - произнес Мартин, обращаясь ко всей компании, - всего хорошего!
- Грабитель! - прошипел ему вслед мистер Эндс.
- Жулик! - ответил Мартин, захлопывая за собою дверь.
Мартин был упоен своей победой, до такой степени упоен, что, вспомнив о пятнадцати долларах, которые ему должен был "Шершень" за "Пери и жемчуг", решил незамедлительно взыскать и этот долг. Но в редакции "Шершня" сидели какие-то гладко выбритые молодые люди, сущие разбойники, которые, видно, привыкли грабить всех и каждого, в том числе и друг друга. Мартин, правда, успел поломать кое-что из мебели, но в конце концов редактор (в студенческие годы бравший призы по атлетике) с помощью управляющего делами, агента по сбору объявлений и швейцара выставил Мартина за дверь и даже помог ему очень быстро спуститься с лестницы.
- Заходите, мистер Иден, всегда рады вас видеть! - весело кричали ему вдогонку.
Мартин поднялся с земли, тоже улыбаясь.
- Фу, - пробормотал он, - ну и молодцы ребята! Не то что эти трансконтинентальные гниды!
В ответ снова послышался хохот.
- Нужно вам сказать, мистер Иден, - сказал редактор "Шершня", - что для поэта вы недурно умеете постоять за себя. Где это вы научились этому бра руле?
- Там же, где вы научились двойному нельсону, - отвечал Мартин. - Во всяком случае синяк под глазом вам обеспечен!
- Надеюсь, что и у вас почешется шея, - любезно возразил редактор. - А знаете что, не выпить ли нам в честь этого? Разумеется, не в честь поврежденной шеи, а в честь нашего знакомства.
- Я побежден - стало быть, надо соглашаться, - ответил Мартин.
И все вместе, грабители и ограбленный, распили бутылочку, дружески согласившись, что битва выиграна сильнейшими, а потому пятнадцать долларов за "Пери и жемчуг" по праву принадлежат "Шершню".