Перед ним мелькнули белая рука и плечо, и два американских ключа на кольце просвистели в воздухе. Крис не поймал их. Когда он нашел ключи и снова поднял глаза, Марта уже исчезла.
Крис долго возился с замком наружной двери, пока не подобрал к нему нужный ключ. Затем поднялся, перепрыгивая через две ступеньки сразу, по лестнице тихого дома. У дверей квартиры Марты он обнаружил, что запыхался и сердце у него бьется учащенно, - то есть, что он не совсем "в форме". Он открыл дверь квартиры, повесил пальто и шляпу и, пройдя в гостиную, положил ключи на камин.
Минуту или две он стоял совершенно неподвижно у теплого электрического радиатора. До сих пор он ни разу не оставался один в этой комнате, и она показалась ему большой, пустой, безмолвной и, по сравнению с его конурой, роскошной. Она была отделана в современном вкусе: по обеим сторонам большие окна с цельными стеклами, стены обшиты светлым деревом, стальные стулья, два низких дивана и две картины. На полу большой ковер с геометрическим узором, сочетание серого, синего и белого цветов. Серые гардины на окнах были задернуты; свет давали только теплый накалившийся радиатор и единственная электрическая лампочка, скрытая в строгой алебастровой вазе.
Через одну из дверей в конце комнаты до него доносилось тихое свистящее бульканье воды, спускаемой из ванны. Кровь прилила к щекам Криса, когда у него мелькнула мысль, что Марта стоит там обнаженная, теплая, свежая и душистая после ванны, более прекрасная в реальности своей плоти, чем все придуманные людьми нимфы и богини. После всего убожества и нищеты, какая радость взглянуть на ее обнаженное тело, реальное и ощутимое, и в тоже время символизирующее юность и надежды и пылкое наслаждение. Нужно только пересечь комнату, открыть дверь и… Нет, это будет грубо, невоспитанно. К тому же он боялся, что Марта может обидеться. Но на этот раз, когда она войдет в комнату, он поцелует ее, легко и непринужденно, разумеется, но непременно поцелует ее, и без всяких экивоков. Конечно, он ее поцелует. "Привет, Крис", - скажет она, а он скажет: "Привет, дорогая" и обнимет ее за плечи и… очень просто и естественно.
Крис снова оглядел комнату. Ему нравилась обстановка в современном вкусе, полный разрыв с прошлым, отсутствие всяких антикварных безделушек, гладкие плоскости, четкая определенность линий. Вот такой должна быть теперь жизнь. Ему в первый раз пришло в голову, что, наверное, у Марты есть кое-какие средства - ну да, а то как же! Ей принадлежат дом и обе лавки. Крис настолько привык мысленно делить всех людей на молодежь без единого пенни и стариков с непомерно большим количеством фунтов, что ему как-то не верилось, что у Марты могут быть деньги. Он почти жалел, что они у нее есть. Это нарушало симметрию мира. Это ставило Марту в один ряд с его врагами. Может быть, впрочем, денег у нее немного. Однако же такую комнату нельзя иметь без денег, хотя она не стоила и двадцатой доли того, что Риплсмир бросал на свои уродливые "украшения" в стиле Бувара и Пекюше.
Каждое мгновение Крис ожидал, что вот откроется дверь и войдет Марта. Он еще раз прорепетировал свою маленькую сценку, но Марта не приходила. Он напомнил себе, что девушкам нужно гораздо больше времени, чтобы привести себя в порядок, чем мужчинам. Им мало быть чисто вымытыми и аккуратно одетыми: они должны быть сверх того модными и привлекательными. Что за канитель - и это каждый день! Чтобы заглушить свое нетерпение, он подошел к книжным полкам Марты. Романы и романы, томики стихов, книги по искусству и архитектуре, несколько биографий и тому подобных сказок. Три ряда французских и немецких книжек: главным образом - романы. Ни единого труда по истории или какой бы то ни было науке, философии или даже психологии. Хотя нет, постой-ка! Спрятанные позади каких-то других книг, стояли Фрейд и Адлер. Гм! Эллис, полное собрание. Ван дер Вельде. Ха-ха. Если она только прочла все это, она вовсе не такая невежественная дурочка, как Анна…
- Привет, Крис! - сказал голос Марты.
Крис виновато засунул книги на место и выпрямился; он сильно покраснел. Марта вошла в дверь с противоположной стороны от ванной, в руках у нее был поднос с чашками, кипящим кофейником и молочником. Крис вспомнил ее причуду - пить кофе вместо послеобеденного чая.
- Привет, - сказал он, охваченный внезапной застенчивостью. (Ну, чего ж ты ее не поцелуешь? Ну как же, когда у нее поднос в руках? А тогда какого же черта ты забыл хорошие манеры и не берешь у нее поднос?)
- Разрешите мне… - начал он. Но Марта уже поставила поднос на низкий широкий столик и устраивала для себя на полу сиденье из подушек.
- Дать вам подушки или вы предпочитаете стул? - небрежно спросила она.
- О, мне все равно, - взволнованно сказал Крис, пододвигая первый попавшийся стул и усаживаясь напротив камина. Низкий массивный столик разделял их. Крис заметил, что Марта одета не в платье, а в длинный с засученными рукавами халат плотного синего шелка на такой же плотной шелковой подкладке лилового цвета и широким поясом. Ее шелковые чулки и домашние туфли на высоких каблуках были того же лилового цвета. Крис подумал, что это чудесное сочетание, - насколько он вообще был способен думать о чем-либо, кроме своего нелепого замешательства.
- Простите, что я заставила вас так долго ждать, - сказала Марта, разливая кофе. - Мы ведь, кажется, сговорились на половину пятого?
- Да, но я нарочно пришел пораньше. Мне никогда не удается побыть с вами вдвоем.
- А! - Марте это, видимо, доставило удовольствие. - Вы мне что-нибудь хотели сказать?
- Только то, что я потерял службу у Риплсмира!
- В самом деле? - спокойно спросила Марта. - И как же это случилось?
- О, они с Чепстоном - Чепстон - это мой бывший учитель в колледже - напились вдрызг, а я наговорил им дерзостей, и мой милый старичок рассвирепел.
Марта рассмеялась.
- Могу себе представить, что вы им наговорили, - сказала она, передавая ему чашку. - Вы никого не оставляете в покое. Я и то побаиваюсь вашего острого язычка. Надеюсь, вы довольны, что развязались с этим, правда?
- Собственно говоря, да. Но почему вы так думаете? Когда мы с вами в первый раз встретились, вы, по-моему, считали, что у меня прекрасная служба.
- Тогда я вас не знала, - сказала Марта, избегая его взгляда. - А теперь я знаю, что вы там пропадали зря. Вам следовало бы заниматься чем-нибудь гораздо более дельным. Способные люди не могут по-настоящему проявить свои способности на работе, которая настолько ниже их.
Крис был польщен. Вот это умная девушка. Он уж был готов к тому, что Марта сразу станет очень холодной и официальной, как только она узнает, что больше не будет заказов от библиотеки Риплсмира. Наоборот…
- Что вы теперь будете делать? - спросила Марта.
Крис подробно объяснил.
- Но по душе ли вам это? - сказала Марта. - Это звучит довольно мрачно и оплачивается скверно. Разве вы не могли бы найти что-нибудь получше?
- Я отказался от двух лучше оплачиваемых мест: узаконенного альфонса и риплсмировского лизоблюда. Как ни скучно преподавание и как ни плохо оно оплачивается, это настоящая работа, полезная для общества. Но не будем больше об этом говорить.
- Вы будете жить очень далеко, - задумчиво сказала Марта. - Вероятно, я больше никогда вас не увижу.
- О, мы с вами увидимся, - выразительно сказал Крис. - Если только вы сами не запретите этого. Мне было бы очень тяжело не видеться с вами часто.
Марта ничего не сказала: наступило странное, смущенное молчание. На одну секунду их взгляды встретились, и ее взгляд рождал ощущение такой удивительной глубокой близости, что Криса сразу охватило радостное волнение, ибо взгляд выражал… Что он выражал? Не слегка агрессивное "Ti voglio bene" Гвен, не насмешливое "думаешь, так я тебе и далась?" Анны, но нечто более открытое и более глубокое, более чувственное и в то же время беззаботно-веселое.
- У нас здесь тоже перемены, - сказала она как будто совершенно небрежно. - Эта идея Анны с кондитерской и книжной лавкой - глупость. Это не окупается, так что я теперь сдала обе лавки. К тому же Анна возвращается поздно и работает спустя рукава. Ей это уже надоело.
- Вероятно, это Джон ее отвлекает? - неосмотрительно сказал Крис.
- А вы ревнуете? - пытливо осведомилась Марта.
- Не очень, - Крис рассмеялся довольно невежливо. - Она меня чуть с ума не свела. Заставила меня почувствовать такую горечь и презрение к себе, когда очень наглядно дала мне понять, что для нее я, пока богат мой отец, и я без гроша - это далеко не одно и то же. Пожалуй, она отчасти виновата и в той истории с Гвен…
- Думаю, ей стоит только свистнуть, и вы вернетесь к ней, - сказала Марта с кошачьей жестокостью.
Крис обиделся.
- Зачем вы это говорите? Вы же знаете, что это неправда.
- Вы уверены?
- Да, уверен…
Раздался громкий звонок. Крис замер на стуле, и чувство сильнейшей досады овладело им. Прервали - так скоро! Марта инстинктивно приподнялась на колени, чтоб идти открывать, но сейчас же снова опустилась на подушки. От ее движения шелковый халат приоткрылся, и с внезапным трепетом Крис не столько увидел, сколько угадал, что под халатом ничего нет. Неужели?.. Он вопросительно уставился на нее…
- Пускай себе звонят, - равнодушно сказала Марта.
- Марта!
- Что?
- Вы в самом деле не впустите их?
- Если только вы этого не хотите.
- Хочу! Да я готов убить всякого, кто помешает нам сейчас. Так счастлив я не был уже…
Дзинь! Снова послышался звонок.
- Идите вы к черту! - громко сказал Крис.
- Шш! Там могут услышать. Сидите тихо, пока они не уйдут.
Они сидели молча, изредка улыбаясь друг другу, с веселым заговорщическим видом. Крис сгорал от нетерпения и нахлынувшего на него желания. Ванна, занавешенные окна, шелковый халат и, наконец, ее нежелание отвечать на звонок - все это могло значить только одно. Марта желает его, она хочет принадлежать ему, она предусмотрела все. Крису хотелось броситься перед ней на колени, со страстной благодарностью целовать ее руки и ноги, а потом тихонько раскрыть шелковый халат, скрывавший такую сладостную красоту. Он слегка дрожал, лоб у него был горячий и точно стянутый. Он взял себя в руки: сначала нужно договориться, здесь не должно быть обмана с его стороны и разочарования для нее. Спокойнее, но все еще дрожа, он наклонился к радиатору, отогревая похолодевшие от возбуждения руки.
Звонок прозвонил еще дважды, а потом наступило долгое молчание. Они смотрели друг на друга и слушали, наклонив головы набок.
- Кажется, они наконец ушли, - сказала Марта, вздохнув с облегчением.
- Надеюсь, больше никто не будет звонить.
- Можете обвязать звонок носовым платком, - небрежно сказала Марта, - и отодвиньте немножко стол. Он слишком близко к радиатору.
Крис быстро повиновался. Наклонившись над Мартой, чтобы отодвинуть стол, он невольно увидел две блеснувшие белизной груди и ложбинку между ними. Марта посмотрела на него снизу вверх с робкой и в то же время зовущей улыбкой. Для нее момент уже настал. Но не для Криса. Хотя он жаждал упасть перед ней на колени и прильнуть к ее губам, он резко отвернулся и снова сел на стул. Марта не отрывала глаз от накалившихся докрасна витков радиатора, и он увидел, что ее губы чуть-чуть дрожат.
- Марта!
- Да? - Она не смотрела на него.
- Марта, вы знаете, что это значит, когда двое людей, таких, как мы с вами, внезапно чувствуют непреодолимую робость и смущение, как только они остаются вдвоем? Когда одно прикосновение руки, один только взгляд повергает их обоих в сладостное замешательство и смятение?
Марта ничего не сказала, и Крис продолжал. Его голос, вначале слегка дрожавший, теперь окреп.
- Так вот, это значит, что им обоим приходят одни и те же невыразимые мысли, что ими обоими владеют одни и те же невысказанные чувства. Это значит, что они желают друг друга. Я почувствовал это в первую же нашу встречу, хотя, признаюсь, тогда я судил о вас иначе, и я ощущал это все сильнее и сильнее каждый раз, когда мы с вами встречались снова. А вы?
Марта опять ничего не сказала, и Крис повторил:
- А вы?
Она кивнула, как показалось Крису, чуточку грустно.
- Но в этом нет ничего грустного, - весело сказал он. - Наоборот, это очень радостно. Мы должны благодарить судьбу, что мы не слишком высокомерны, и не слишком глупы, и не слишком скованы запретами для подобных переживаний. Мне кажется, - нет, я уверен! - что никогда в жизни я не был так счастлив, как сегодня, особенно с той минуты, как до моего тупого ума мужчины дошла наконец чудесная истина: что у вас ко мне то же чувство, что у меня к вам. Я никогда не думал, что можно ощущать такое чистое счастье.
Марта взглянула на него с быстрой, смущенной улыбкой и так же быстро отвела глаза.
- Теперь я уже не чувствую себя с вами неловко. Это все равно, как если тебя неожиданно переместят из знакомого трехмерного мира в мир какого-то неведомого четвертого измерения. Я предстану перед вами как некое открытие. Вы предстанете передо мной ка к объект исследования. Но, Марта, этот мир стар как само человечество, хотя для нас он нов и свеж. Он прекрасен и поэтому хрупок. И потому что он сейчас для нас так доступен, мы должны быть особенно осторожны. Мы должны войти в него как цивилизованные человеческие существа, не как испанцы, варварски вторгшиеся в Новый Свет.
- Да, - сказала Марта, хотя ему было ясно, что она, в сущности, не поняла его.
- Дорогая! Может быть, я выражаюсь скучно, высокопарно и утомительно? - быстро спросил он. - Но я должен высказать все это. Этого требует моя совесть бунтаря.
Марта рассмеялась.
- Разве не лучшее и не прекраснейшее в любви то, чего нельзя выразить словами?
- Я не знаю. Я и не пытаюсь выразить все, - ответил Крис. - Вопрос не в том, что мы чувствуем и почему, а в том, как управлять нашими чувствами, в том, как бы нечаянно не причинить друг другу боли, как бы не превратить радость в страдание и хаос. Вот сейчас, когда я стоял подле вас и вы подняли ваше прекрасное лицо, пристально и нежно посмотрели на меня, я был во власти желания тотчас же ответить на ваш призыв. Мне хотелось одного: взять вас, не медля ни минуты. Но я этого не сделал. Если бы я это сделал, разум и предусмотрительность погибли бы в водовороте переживаний и ощущений, как это всегда бывает при столкновении со столь великими первобытными силами, как страх и любовное влечение. Вы, может быть, думаете, что мое отступление говорит об излишнем хладнокровии, о том, что я не желаю вас по-настоящему. Если вы так думаете, вы не правы. Оно говорит о противоположном. Оно означает, что вы мне так дороги, что я заставляю лучшее, что во мне есть, думать о вас, а не только о себе.
Он остановился размышляя. Марта терпеливо ждала, как ждут все женщины, когда мужчины слишком много говорят.
- Да, - снова заговорил он. - Так называемым нормальным поступком было бы для нас "поддаться искушению". А потом, после непоправимого, тогда что? Подчиниться одному из узаконенных правил любовной игры. Мы не настолько глупы. Мы можем быть реалистами. С одной стороны, наша ситуация обыкновенна и стара как мир, с другой - она единственная в своем роде. Хотя в очень и очень многом мы в точности такие же, как все остальные люди, все зависит от того, как мы будем относиться и приспосабливаться друг к другу. Нам мало сказать: "О, мы любим друг друга" - и предоставить все естественному ходу вещей и запутаться в трудностях и взаимном непонимании. С этим-то вы согласны ведь, правда?
- Да, - сказала Марта. - Я тоже так думаю. Но что вы хотите мне сказать и что я, по-вашему, должна делать? Получается что-то очень сложно.
- Ничего сложного, если мы будем абсолютно искренни и прямодушны, - сказал Крис. - Прежде всего признаем, что влечение, соединяющее нас, - половое влечение. Не будь пола, мы оставались бы только друзьями. Именно наличие полового влечения заставляет нас стремиться друг к другу, дает нам это ощущение экстатического блаженства. Я не стану впадать в общепринятую литературную условность и притворяться перед самим собой и перед вами, будто я желаю вас и люблю вас за что-то, чего у вас нет. Я не хочу, чтоб вы были прекрасной дамой или хотя бы нежной девой с ученой степенью и золотыми волосами. Для меня вы не фиалка подле замшелого камня и не ярчайшая звезда на небосводе. Под вашим изящным синим халатиком скрывается женское тело. Оно доставляет мне радость. Я рад, что вы реальная женщина, и желаю вас как женщину. Я знаю, что вы - изысканное и чудесное сочетание миллионов клеток, что ваше сердце поддерживает жизнь их, нагнетая в них кровь, что в вас происходят сложные химические процессы. Меня привлекает не ваша родословная, не ваш годовой доход, не ваша игра на рояле, не призрак, вызванный из небытия смутным вожделением и фантазией, а то, что подлинно и по существу составляет ваше тело, вашу душу. То, от чего вы не можете уйти. То, благодаря чему вы - Марта, и никто больше, реальная, живая правда вашего "я". Не смотрите на меня с таким удивлением. Неужели вас удивляет, что я не презираю вас за то, что вы женщина?
Марта покачала головой. Крис остановился, наблюдая за ней: "Она понемножку отдаляется от меня, - подумал он. - Я говорю, вместо того чтобы действовать, я употребляю выражения, которые не встречаются у ее любимых поэтов и романистов. Если уж я должен говорить, она предпочла бы, чтобы я разводил сентиментальное пустословие. Но разрази меня гром, если я на это пойду. Я буду вести себя как разумное человеческое существо, а не как восторженный сентименталист…"
- Вы заставляете меня краснеть, - сказала Марта.
- Я тут ни при чем. Это от того, что вас с детства приучали быть респектабельной женщиной. По существу говоря, вы вовсе не так шокированы, как вам кажется. Половое воспитание женщин так фантастично, так очевидно абсурдно, что здравый смысл женщины восстает против него. Женщина знает, что, если она женщина и наделена естественными женскими инстинктами, это еще не значит, что она порочная, грязная тварь. Женщины соблюдают декорум, но не верят в него - во всяком случае, только неудачницы верят. И какая отвратительная наглость - называть невежество, предрассудки и суеверия "здоровой неиспорченностью"! Возмутительная наглость! Во всем, что касается нашего тела, - как, впрочем, и всего остального, - истинное здоровье - это знание и приятие жизни. Тот факт, что вы женщина, не внушает мне никакого отвращения, но, с другой стороны, я вовсе не намерен делать вас идолом в храме моей души или видеть в вас ангела, посетившего мой дом, тем более что дома-то у меня и нет!
- О Крис, Крис, - сказала Марта со смехом. - А дальше что вы скажете?
- Но вы со мной согласны? Как по-вашему, дело я говорю или несу ахинею?
- Конечно, согласна. Мне нравится, что вы смотрите на меня именно так, но, когда вы так прямо и словно между прочим говорите об интимных вещах, я начинаю стесняться и стыдиться. Никто до сих пор не говорил со мной так о моем теле.