Насчет Жюли, таинственно намекнула она, беспокоиться нечего. У Жюли есть характер, есть красота, есть обаяние, и она, не поступаясь ни на йоту своей чистотой и идеалами, умеет здраво смотреть на вещи и понимает что такое жизнь. И хотя ничего еще не решено окончательно, - Гвен понимает, о чем идет речь, - миссис Хейлин всем своим существом чувствует, что все будет в порядке. Согласна ли с нею Гвен?
Да, Гвен уверена, что все будет в порядке.
Но самая большая забота, продолжала миссис Хейлин, помимо этой катастрофы и состояния несчастного больного там, наверху, - это Крис. Они сами видят, насколько он отличается от Жюли. Конечно, она ни единым словом не упрекнет своего любимого мальчика, все в этом уверены. Она не скажет ничего, вот только одно слово! Разумеется, она знает, что университет - это совершенно необходимая вещь для всякого приличного молодого человека, если только он не идет на военную или гражданскую службу. Человека судят по тому, в какой школе и в каком университете он учился. Они с Фрэнком не жалели расходов, чтобы дать Крису именно то воспитание, какое нужно. Но она должна сказать, что, с ее точки зрения, университет, или как теперь полагается говорить, альма-матер, оказывает на ее сына не очень хорошее влияние. Именно там он приобрел привычку сидеть целые дни, уткнувшись в книги, и носиться с какими-то безумными идеями и невозможными теориями, вместо того чтобы обращать внимание на практическую сторону жизни и предаваться более здоровым занятиям.
- Боже милосердный! - раздраженно сказал Крис. - Что такое "здоровые занятия"? Играть на бирже, не смысля в этом ни бельмеса?
Вот, вот! Миссис Хейлин торжествовала: это замечание доказывает ее правоту. Она хотела лишь сказать, что Гвен - их лучший и единственный друг.
Гвен пробормотала что-то в знак протеста.
Да, да, когда все остальные покинули тонущий корабль их семьи, одна Гвен мужественно осталась с ними. Да разве вот хотя бы теперь она не трудится как вол, не сидит, не разгибая спины, за шитьем, к которому, кстати сказать, им пора бы вернуться? Миссис Хейлин чувствует, что Гвен могла бы посоветовать ей что-нибудь и насчет Криса…
Гвен бросила на Криса улыбку, от которой ему стало чуть-чуть не по себе. Казалось, она заключала в себе какой-то скрытый смысл, но какой именно?
Да, настаивала миссис Хейлин, она чувствует, всем своим существом она чувствует, что Гвен может помочь им в отношении Криса. Они с Фрэнком, - Гвен это прекрасно знает, - пойдут просить милостыню, лишь бы не видеть, как страдает Крис…
- Ах, ради бога! - в негодовании прервал Крис. - К чему все это?
Они уставились на него, пораженные его грубостью.
Внезапно та, вторая, невозмутимая часть его "я" нашла ответ на вопрос: зачем они это делают? Это отнюдь не было попыткой найти какой-нибудь разумный выход из неприятного положения. К этому они стремились меньше всего; это потребовало бы известного умственного напряжения и труда. Они стремились совсем к другому: насладиться волнующим состоянием смятения, - смерть, свадьба, война, революция - подействовали бы точно так же и вызвали бы такую же слезливую реакцию. Вот что они имеют в виду, когда говорят "жизнь", или "настоящие чувства", или "человечность". И это отвратительно. Под герметической крышкой их скучного существования искалеченные человеческие импульсы продолжают жить и мстят за себя такими вот плаксивыми извращениями. Подымите крышку "порядочной жизни", и какая гниль под ней обнаружится!
Крис колебался между отвращением и жалостью.
- Можете продолжать ваши рассуждения насчет меня, - сказал он, - а я пойду пока поздороваться с отцом.
- Не тревожь его, сделай милость, - проговорила миссис Хейлин жалобным голосом человека, сжившегося с горем. - Он отдыхает.
- Он заболел от потрясения, - сказала Жюльетта.
- Тогда мне тем более следует повидать его, - ответил Крис, направляясь к двери.
Крис тихонько постучал в дверь спальни и, не получив ответа, бесшумно открыл дверь. Его взгляд встретил успокоительное, хотя и несколько странное зрелище. Вглядевшись сквозь тонкую завесу едкого табачного дыма, Крис увидел дородную фигуру своего отца, обложенную подушками, в смятой, неубранной постели, заваленной романами. Мистер Хейлин был в эту минуту поглощен кроссвордом и вздрогнул, можно сказать, почти виновато, когда Крис с тревогой в голосе окликнул его:
- Ну, отец, как поживаешь?
Мистер Хейлин уронил карандаш и газету из безжизненно опустившихся рук, промямлил что-то невнятное и откинулся, по-видимому, в полном изнеможении, на подушки. Он закрыл глаза и тяжело задышал.
Присев на постель, Крис взял его руку и с беспокойством увидел, что полное, мясистое лицо отца покраснело и опухло от жара. Однако предметы, лежавшие на ночном столике, указывали на то, что мистер Хейлин лечил свою болезнь виски с содовой и папиросами.
- Как поживаешь? - мягко повторил Крис. - Мне сказали, что ты заболел. Что с тобой? И как ты - поправляешься?
Мистер Хейлин осторожно открыл глаза, эти простодушные голубые глаза, взгляд которых порой казался честным и вводил в заблуждение даже их обладателя, в особенности их обладателя.
- Паралич, - прошептал он. - Вся левая сторона.
- Паралич! - в ужасе воскликнул Крис. - Господи! Когда? Каким образом? Почему же мне не дали знать?
- Вся левая сторона. - Мистер Хейлин осторожно положил правую руку на левое предплечье, точно боясь, что оно вот-вот взорвется. - Началось после удара. Иногда проходит, а потом опять еще хуже. Не могу пошевелиться, чувствую, что теряю почву под ногами. Мне нужен полный покой, - не впускайте ко мне этих господ со счетами.
Крис был сбит с толку.
- Что говорит доктор? - с беспокойством спросил он.
- Доктора не было, - сказал мистер Хейлин. - Разорившийся человек не может звать докторов. К тому же все они шарлатаны.
- Но послушай, отец, - настаивал Крис, - ведь не можешь же ты лежать так до бесконечности без всякого ухода. Почему не вызвать доктора Вудворда?
- Ни в коем случае! - Для больного человека мистер Хейлин говорил с чрезвычайной энергией. - Не допущу, чтобы он или еще кто-нибудь пичкал меня отравой и колол этими проклятыми иголками или лишал меня моих маленьких удовольствий. - Он снова как-то вдруг сразу ослаб, обессилел и пробормотал: - Оставь меня. Все, что мне нужно, это тишина и покой после этого ада…
- Крис, милый! - В голосе миссис Хейлин звучала бархатистая нежность, - я ведь просила тебя не тревожить папу разговорами о делах, пока он болен.
- Вся левая сторона, - бормотал больной. - Я прошу только тишины и покоя.
Миссис Хейлин подняла Криса с кровати, хмурясь и качая головой. Она проворно оправила простыни и погладила лоб больного.
- Может быть, тебе прислать чего-нибудь, милый? Немножко молока с зельтерской водой или оршаду?
Мистер Хейлин покачал головой, слабо, но с отвращением. Очевидно, паралич отбил у него вкус к этим невинным напиткам.
- Если бы только я был в силах, - простонал он. - Если бы я только мог добраться до этих зазнавшихся мерзавцев…
- Ну, ну, не думай об этом, - сказала миссис Хейлин успокоительно, но с легким оттенком раздражения. - Ты - лежи - спокойно - и отдыхай. Мы сейчас пришлем тебе закусить. Идем, Крис.
- Ничего не понимаю! - воскликнул Крис, останавливая мать на верхней площадке лестницы. - В чем дело? Что с ним такое? Что это, действительно паралич? Но тогда почему он не хочет, чтоб позвали доктора? Ты-то как думаешь, - он серьезно болен?
- Это удар, - пояснила миссис Хейлин терпеливым тоном взрослого человека, втолковывающего маленькому, глупому ребенку нечто само собой очевидное. - Он со временем поправится, если ему дадут покой и отдых. Но к нему не нужно приставать ни с какими вопросами и ни в коем случае не волновать его, в особенности денежными делами.
Крис схватился за голову.
- Кто-то из нас сошел с ума, - сказал он. - По-твоему, я? Нет, это ведь не Дом отчаяния, а скорее Обитель блаженных или Приют для умалишенных. Человек лежит в параличе - и нет доктора. Запутаны денежные дела - и нет юриста. Я единственный человек, который мог бы временно взять на себя ведение дел, - а мне даже не дают узнать, каково положение, не говоря уже о том, чтобы вместе со мной обсудить его. И, в довершение всей комедии, когда моя карьера погибла, меня вызывают сюда затем, чтобы я, в сущности, ничего не делал, потому что нет денег, и я застаю здесь гостью, с которой вы развлекаетесь среди какой-то вакханалии шелков и вуалей. Кто из нас сошел с ума, мама, вы или я?
Миссис Хейлин засмеялась и поцеловала его с нежным материнским пренебрежением.
- Милый мальчик! Ты иногда бываешь таким смешным, сам того не подозревая. Иногда я начинаю громко смеяться, когда вспоминаю некоторые из твоих удивительных изречений: они такие прелестные и наивные. А теперь беги-ка вниз и поговори с Жюли и Гвен, пока я тут займусь с папой. И не волнуйся, все наладится, вот увидишь.
Крису быстро дали понять, что ни Жюли, ни Гвен в данный момент в нем не нуждаются. Они приняли величаво-безразличный вид, притворились, будто до крайности поглощены своим занятием, подчеркнуто не вовлекали его в разговор, пускали в него стрелы серебристого смеха и вообще вели себя так, как обычно ведут себя самки, когда желают показать самцу, что он лишний и что самое лучшее, если он уберется прочь. Он охотно сделал бы это, но, так как единственным выходом было бы отправиться на кухню к кухарке, ему пришлось остаться. Закурив папиросу, он принялся беспокойно ходить взад и вперед, то посматривая с недоумением на горы цветной и белой материи, которые громоздились на столе или вздымались на спинках стульев, то прислушиваясь к их разговору.
- На вашем месте, дорогая, - кокетливо сказала Гвен, - я бы сшила по крайней мере полдюжины сплошь ажурных. Они удивительно изящны и эффектны.
- Да, конечно, - ответила Жюли. - Но знаете, мама думает, что они не совсем приличны!
- Как глупо!
Обе рассмеялись и переглянулись с лукавой скромностью, которая показалась Крису особенно раздражающей.
- Может быть, они и в самом деле казались чуточку фривольными в ее время, - рассудила Гвен. - Но я бы сказала, что теперь мужчине может скорее не понравиться что-нибудь старомодное, как по-вашему?
- Ну еще бы.
Жюли вздохнула, и на ее красивом лице мелькнуло озабоченное выражение, как будто она рассчитывала что-то.
- Если это случится так скоро, как мы надеемся, - сказала она, - я боюсь, что мы не успеем кончить все к сроку.
- Нужно будет пригласить эту белошвейку…
- Но мы не можем…
- Отлично можем. Позвольте мне заплатить ей. Пусть это будет мой подарок.
- Ах, Гвен, вы душечка! Чем мне отблагодарить вас! - Больше Крис не мог сдерживаться, его прорвало:
- О чем вы все время говорите? И к чему все это шитье? Мы что, собираемся открывать модную мастерскую?
- Я думаю, можно ему сказать? - спросила Гвен.
- Почему же нет? - сказала Жюли. - Какое это имеет значение?
- Это к свадьбе Жюли, - сообщила ему Гвен.
- К свадьбе! - Удивление Криса было очень забавно. - А с кем же свадьба? Неужели ты в конце концов решилась выйти за Ронни Комптона, Жюли?
- Конечно нет, - презрительно сказала Жюли. - Неужели ты воображаешь, что я могу выйти за зубного врача, Крис?
- Так за кого же?
- Скажите ему, - сказала Жюли.
- Если все сойдет благополучно, - снисходительно объяснила ему Гвен, - Жюли ровно через месяц станет леди Хартман.
- Не может быть! - недоверчиво воскликнул Крис.
- Почему же нет? - Жюли немедленно перешла в контратаку.
- Ты же знаешь, что представляет собой Джеральд Хартман, так неужели ты серьезно собираешься выйти замуж за такого человека?
- А почему же нет? - высокомерно повторила Жюли.
Крис почувствовал, что обе женщины готовы ринуться в бой. Он посмотрел сначала на одну, потом на другую и молча вышел из комнаты. У него было смутное ощущение, что, пожалуй, действительно, кухня - самое подходящее для него место в этом доме.
Три
Чистые сердцем спят блаженно, тогда как грешники бодрствуют.
С энергией, неожиданной в полупарализованном человеке, мистер Хейлин извлекал ряд причудливых диссонансов из своего скромного носового фагота.
Дамы почивали менее звучно, очевидно, выражая свои психологические комплексы в символических снах, которые они немедленно забывали, да и все равно не могли бы истолковать, если бы даже запомнили.
Один Крис лежал без сна, полный беспокойства - не о себе, а о Жюльетте. Чистая душа, - он спрашивал себя: возможно ли, что она выходит замуж за пивовара-баронета из-за денег? Он считал это позором.
Но почему?
В конце концов, не многие из обыденных человеческих начинаний требуют стольких расходов, как бракосочетание, особенно в том обширном слое среднего класса, у представителей коего претензий больше, чем наличных денег.
Желание играть роль важной персоны в течение хотя бы одного дня ведет к убранной цветами церкви и к потреблению большого количества низкопробных, но дорогих шипучих вин. Как и во все критические моменты в ее жизни, женщине требуются новые платья. Медовый месяц на континенте обходится в наши дни очень недешево: взять хотя бы обмен валюты и все такое. Юная, освященная браком любовь - важный источник дохода для агентов по недвижимости. Правда, проблема меблировки в наше время разрешена этими бескорыстными идеалистами, апостолами системы уплаты в рассрочку. Но если вы ко всему подходите всерьез и при этом еще вздумаете размножаться, вам придется иметь дело с докторами и сиделками, детской колясочкой и загородным коттеджем, потому что городской воздух вреден для младенца, и авто, чтобы возить младенца туда и обратно…
Положительно серьезный брак возможен только как дорогая прихоть богатых бездельников.
Кроме того, Крис должен был бы сообразить, что Жюли - молодая женщина без каких-либо высоких интересов в жизни, если не считать сильного желания наслаждаться удобствами и теми благами жизни, которые можно получить за деньги, что она, в сущности, идеальный потребитель, каким его представляют себе экономисты. Когда папа разорился, чем еще она могла добывать себе пропитание? Будучи молодой, хорошенькой и в точности соответствуя идеальному представлению городского дельца о чистой и нежной девушке, она могла совершить прекрасную сделку, - а этот чудак даже не позаботился спросить ее об условиях! Если она может отдать девичество в обмен на солидный пай в годовом доходе сэра Джеральда, разве это не является, попросту говоря, выгодной сделкой? Что же касается неизбежной близости отношений, то - в предположении, что непривлекательный собственник достаточно богат, - так ли уж страдают от этой близости женщины типа Жюли, как утверждают сентименталисты?
По-видимому, Крис плохо понимал истинную Цену Денег.
Попробуем теперь рассмотреть Цену Денег применительно к тому небольшому экзогамному племени, к которому принадлежал Крис, сделав попутно несколько замечаний о воле к власти.
Старый Кит Хейлин, дед нашего Криса, вне всякого сомнения обладал волей к власти, хотя он, конечно, никогда не читал Ницше. Он (старик Хейлин, а не Ницше) был мясником. Правда, сам он величал себя "мясопромышленником", но это подразумевает только более крупный масштаб дела и более высокое общественное положение, которого достигали более солидными барышами.
Так вот, во время бурской войны старик Хейлин сумел урвать кусок и удержать его. Интересно, до какой степени подобные изумительно бескорыстные примеры национальной самозащиты обогащают некоторых патриотов. Кусок был недурной: сто тысяч фунтов, как говорили в то время, когда старика сделали мэром города.
Странное дело, но фанатические приверженцы воли к власти, кажется, никогда не отдают себе отчета в том, как неприятно с ними жить, особенно их собственным детям. Один за другим сыновья и дочери старого Хейлина покидали в гневе родительский дом, отягощенные страшным бременем проклятия оскорбленного отца. Каждый раз старик мчался к своему нотариусу и в самых нелестных выражениях лишал неблагодарного отпрыска доли в завещании.
Наконец остался один юный Фрэнк - отец нашего Криса. Он удержался главным образом потому, что у него не хватило пороху сказать старику, что он о нем думает, и отчасти потому, что, желая досадить остальным детям, мэр решил сделать из Фрэнка джентльмена и послал его сначала в лучшую школу, а потом в колледж Святого Духа. Благодаря этому Фрэнк никогда не бывал дома достаточно долго, чтобы дело доходило до серьезных ссор, а когда он вышел из своего колледжа, с трудом окончив его и получив диплом, старик предупредительно скончался от апоплексии, словно его прирезали секачом. Возмездие?
Когда завещание было вскрыто, юристы возликовали: оно состояло из ряда язвительнейших пунктов, в которых один за другим были перечислены и с позором отвергнуты все дети. Один Фрэнк был пощажен, и ему досталось все. Разумеется, отвергнутые стали оспаривать завещание, но после того, как юристы заработали на обсуждении этого юридически безупречного документа около десяти тысяч, Фрэнку было милостиво разрешено взять остаток себе. Простачок вроде Фрэнка с таким количеством вложенных в различные бумаги денег находился в такой же безопасности, как измученный пловец посреди Карибского моря. Его сейчас же настигла акула.
Он попался в лапы обедневшей аристократии.
Ах! Эта обедневшая аристократия, представителей которой было так много тридцать лет назад, - что сталось с ней? Что сталось с благовоспитанными старыми джентльменами, импозантные головы которых - увы! - не содержали в себе ровно ничего? Что сталось с весело сводничающими старыми леди? Где обильные выводки мальчиков и девочек, произраставших в удивительной людоедской стране ипотек и псовых охот, судебных повесток и стрельбы, исполнительных листов и любительской набивки чучел? Погибли от пращей и стрел возмутительного государственного бюджета.
В те дни юноши отправлялись искать счастья по свету, что привело к появлению во всех доминионах объявлений: "Англичан просят не обращаться". Девушки оставались дома и надеялись.
Нелл Байуотер воспитывалась в одной из таких разваливающихся семей, не замечая, что даже тогда они были анахронизмом. Она не любила сатирических зловредных бабушек. Назло им она зачитывалась романами "Знатная дама", "Лорна Дун", "Джон Галифакс джентльмен" и "Золотые дни", Теннисоном и Росетти - всеми этими гнусавыми, но чувствительными душами хищной эпохи. Еще больше не любила она экономить и изворачиваться, перекраивать и перешивать платья старших сестер, не любила пустоту в кладовой и слишком частые появления судебного пристава у кухонного очага. С детства она внимала мечтам и планам насчет "хорошей партии". И так как это было - или казалось - единственным способом вырваться из нужды, это стало для нее почти навязчивой идеей. Хорошая партия была для Нелл панацеей от всех человеческих зол. Не будучи склонной рассуждать, она не задумывалась над тем, что партия могла быть "хорошей" только в одном отношении, то есть для нее.