Служанка последовала отвратительному совету. Святой муж не предчувствовал в чистоте сердца своего вероломство этого мира и возрадовался бутылочке. Преисполненный доброты, подарил он служанке серебряные пряжки, оставшиеся в наследство от покойной матушки. Но Эммеренция, отплатив злом за добро, украла его воскресные панталоны и чулки и доставила доктору Тойфельсдроку. Скомандовал сатанинский доктор немедленно привести ему большого омерзительного козла с длинной бородой и заперся в комнате с этим чудовищем. Вечером же послал служанку обратно в дом пастора, дабы положить чулки и панталоны на прежнее место. Благодушный господин пастор так ничего и не заметил. Пребывая в приятном веселии, натер молоком руки и грудь, и даже ноги и спину, - вполне возможно, вдова еще быстрей за ним побежит. Будучи мужем высокого благочестия, преклонил колени, умоляя простить за грех, и обещал Святой Деве, в случае удачи, семь дорогих свечей. Потом выкинул из головы мирские помыслы и принялся сочинять обстоятельную проповедь, ибо подходил день Петра и Павла.
Доктор Тойфельсдрок не преминул предупредить женщин, чтобы они не болтали. Только служанка шепнула своему дружку, тот другим работникам, словом, скоро вся округа знала обо всем. С нетерпением ждали праздника и проповеди. Лишь господин пастор не догадывался ни о чем и с открытым сердцем шествовал в дьявольскую западню.
Рано утром в праздник Петра и Павла богопротивному доктору опять привели козу. Вдова и служанка поджидали на лестнице и пытались что-нибудь подслушать. Доносились вопросы, восклицания, а Эммеренции удалось подглядеть в замочную скважину, как доктор натирал козе платком ноздри. Когда начали собираться в церковь, он приказал двум работникам держать козу на веревке близ пасторского дома и ждать выхода святого мужа. Доктор объявил, что самолично пойдет в церковь - затем и устремился, окаянный, чтобы посмеяться над пастырем Божиим. Нянька взяла младенца и пошла впереди, за ней вдова, а за вдовой - служанка и работники. Замыкали процессию два парня с белой козой, украшенной голубой лентой на шее и парой колокольчиков на куцем хвосте. На некотором от них расстоянии шел доктор Тойфельсдрок. Как только удостоенный священного сана господин направился к церкви, дабы озарить паству светом Евангелия, парни отпустили козу: попрыгав туда-сюда, она стрелой помчалась к пастору. Тот испуганно отступил, заметался, а вокруг все смеялись. Наконец, ему удалось ускользнуть, он вбежал в ризницу и захлопнул дверь. Другой бы на его месте удрал от подобной напасти, но святой муж не помышлял свернуть с дороги долга. И притом вдова впервые увидит его, намазанного ее молоком. Он закрыл глаза, и она возникла… круглая, аппетитная.
Между тем церковь заполнилась до отказа. Лишь доктор Тойфельсдрок остался снаружи да молодой парень, что удерживал вновь пойманную козу. Иногда подходил доктор к церковной двери и заглядывал. Наконец, сказал работнику: "Он у кафедры, Амброс. Я иду в церковь. Ты оставайся и считай до тридцати. Тогда веди козу в церковь, да не забудь прикрыть дверь". Довольный Амброс ухмыльнулся.
Святой муж приготовлялся в ризнице. Еще дома долго читал он молитвенник и теперь, отмывая руки, молился в чистоте духовной. Он вошел в алтарь, совершил проскомидию. Особенно проникновенно произнес возвышенные слова: "Знаю достоверно, что Бог послал ангела своего". Хорошо прозвучали Kyrie и Gloria. После Евангелия поспешил в ризницу и надел стихарь. Поднялся на кафедру - прямо под ним сидела вдова, соблазнительная как никогда. Но святой муж подавил вожделение, вознес глаза и душу к небу, сотворил молитву. Проповедь началась. Он рассказал о Павле и Петре, о многих мучениках, отдавших жизнь во благо людей. Не это ли пример для истинно верующих! Каждый обязан любить ближнего своего, и в этом христианин или христианка не должны бояться зайти слишком далеко. Не надо прельщаться тернием, да ежели в глубине души ощущается потребность быть добрым, не надобно оную подавлять, но следует торопиться к ближнему своему с открытым сердцем, и не оглядываться на мнение людское. А кто есть ближний? Надо уметь различать и каждому воздавать по мере надобности его. Грешно нищего от двери гнать - подай ему кусок хлеба, посети больного соседа - подай напиться. Будь благодарен родителям своим и родственникам, почитай начальников, кормящих тебя. Это наши ближние. Но особенно должно почитать того, кто предлагает хлеб духовный, указуя постами и молитвами путь к вечному блаженству, - этот святой человек прежде всего наш ближний.
Тут поперхнулся господин пастор Фюрнкез, поскольку дверь открылась, заскрипела, и прихожане обернулись. Пастор увидел чужака в доме Божьем - доктора Тойфельсдрока. Паства забеспокоилась, но вскоре утихла. У проповедника возникло предчувствие, словно недоброе. Однако превозмог тревогу, направил взгляд в горние выси и вдохновенно продолжал. Весьма богоугодно, говорил он, когда, овечки собьются вокруг законного пастуха. И ни одна овечка не должна паниковать, когда ее сердце сжимается от страха, пусть спокойно пожалует в пасторский дом…
Снова открылась дверь и заскрипела еще противней. Пастор увидел Амброса - работника вдовы, который силился что-то удержать. Послышались возгласы и сдавленные смешки, и нечто белое мелькнуло в проходе между рядами скамеек. Пастор узнал белую козу вдовы. Уставное нарушение отозвалось болью. Он громко крикнул, чтобы немедленно удалили сие исчадие тьмы.
Да никто не слушал. Женщины хихикали, неуклюжие крестьянские парни гоготали, даже господин бургомистр усмехался. Коза шмыгала туда и сюда, поводила головой, будто искала чего-то, на ее хвосте позванивали колокольчики. Вдруг остановилась под кафедрой, сильно втянула ноздрями воздух, в три прыжка взлетела по ступеням, принялась обнюхивать святого мужа и сунула морду под стихарь. И прежде чем духовный наставник понял что к чему, встала на задние ноги, положила передние ему на плечи и облизала лицо шершавым своим языком.
Заорали, завизжали, заулюлюкали крестьяне. Один брякнул на всю церковь: "Хотел вдову, получил вдовью козу". Другой вопил: "Жених! Жених!"
Духовный пастырь растерялся окончательно. Не иначе, думал он, сам дьявол обрушился на него всей тяжестью, и надо худо-бедно обороняться в одиночку.
Но чем сильней размахивал руками, тем крепче прижималась к нему коза, неустанно облизывая нос и щеки.
Врони, дочка бочара, выводила тонким голоском: "Господи Боже! Взасос, взасос целует!" И церковь грохотала.
Понял законный пастух, что стадо покинуло его и помощи ждать нечего. Такова была признательность за проникновенные слова о любви к ближнему. Наконец, изловчился он отпихнуть козу, ринулся по ступеням и выскочил вон из церкви. А коза помчалась вслед, через площадь, прямиком к пасторскому дому, будто влюбилась насмерть. Догнала, и сколько ни отбрыкивался он, коза вновь и вновь наскакивала и облизывала лицо. С трудом удалось достопочтенному шмыгнуть в дом и захлопнуть дверь.
Однако целый день толпились крестьяне перед дверьми и глумились: "Каково, пастор, молочко?" или "Куда спрятался, козий женишок?" Чертовы крестьяне орали, что такой шутки отроду не играли в Мангфале.
В последующие дни лучше не стало. Бедный пастор не мог носа высунуть - тут же начинались смешки да пересмешки. А когда прознал епископ - хохотал до коликов. И взял сторону крестьян, весьма несправедливо поступил с преподобным. Прислал в Мангфаль другого пастора, Фюрнкеза же отправил в захудалый приход в Эдингере, где не ведали о случившемся. И сверх того назначил епитимью в необъятной пропорции.
Так пострадал святой муж от бессовестной вдовы, предательской Эммеренции и сатанинского доктора Тойфельсдрока".
* * *
Между тем граф Остен получил ответ от родственницы, графини Эльзы фон дер Реке из Митау в Курляндии. Он ей писал в надежде что-нибудь узнать о сицилианце, графе Калиостро, поскольку графиня одно время была поклонницей этого авантюриста. По ее сообщению, он основал в Курляндии мистическую секту, затем уехал в Санкт-Петербург и Варшаву, где также имел большой успех. Она расспросила его об армянине, но узнала немногим более сравнительно с тем, что он сам рассказал принцу в Венеции. Сицилианец признал откровенно: представление на Бренте было организовано по приказу армянина, который обратил его внимание на принца Александра. Разоблачение, подстроенное армянином, несказанно поразило его, равно как последующий арест. Армянин, несомненно, обладает серьезными тайными возможностями; он сам неоднократно пытался ему противодействовать, но почел за лучшее уступить и повиноваться. У графини фон дер Реке создалось мнение, что сицилианец твердо убежден в могуществе армянина и даже испытывает по отношению к нему боязливое почтение.
В ближайшие недели повторились неожиданные отлучки молодого Цедвица. Доискиваться было бесполезно: эскапады свои он забывал, припоминал только несущественные подробности. Принц оставил его в покое, велел только зашить в полу сюртука несколько золотых, дабы не оказался без гроша в непредвиденном положении. Однако эти деньги, похоже, он никогда не тратил. Однажды пропал на целую неделю, что вызвало немалое беспокойство. И вот заметили его въезжающим в парк на телеге, запряженной быками. Он приказал возчикам выгрузить большой ящик, расплатился и отпустил упряжку. Под густым снегопадом уселся на свой ящик. Принц велел внимательно за ним наблюдать и не беспокоить. Битых два часа юнкер просидел неподвижно. Ровно в восемь - прозвонил колокол к ужину - поднялся, прошел к домику садовника, позвал людей и приказал отнести ящик в спальню принца. Там провел он полчаса, вернулся в собственную комнату, лег на кровать и мгновенно уснул. Когда принц удалился в спальню, его ждало поразительное зрелище: на стене, в изножье кровати, висел портрет Вероники - Мадонны. Принц не видел его с тех пор, как флорентийский художник предлагал тогда, в Венеции, картину на продажу. Вне себя от радости, поспешил он в комнату юнкера, чтобы поблагодарить и расспросить. Но ни возгласы, ни встряхивания не дали результата. На другое утро принц, еще лежа в кровати, приказал барону Фрайхарту привести юнкера. Молодой Цедвиц явился - свежий и цветущий. Принц не хотел, чтобы юнкер сразу увидел портрет, и предложил присесть на кровать, спиной к стене. Разговаривали о всяких пустяках - юнкер держался непринужденно и весело. Тогда принц попросил достать с консоля маленькие ножницы. Цедвиц повернулся и заметил портрет. Он застыл, до крайности удивленный, и воскликнул: "Наша "Мадонна" из Венеции! Когда вы получили картину, монсеньер?"
Юнкер - это было совершенно очевидно - в первый раз увидел картину в подобном интерьере.
Портрет вновь пробудил у принца чувство благоговения. Он закрыл его занавесом, оберегая от посторонних глаз. Только в одиночестве раздвигал занавес и проводил долгие часы перед портретом.
* * *
Заседание верховного суда, на котором собирались вынести окончательное решение, ожидаемое старым герцогом, состоялось, несмотря на все проволочки адвокатов принца Александра. Однако неожиданный казус застал врасплох обе стороны. Адвокаты снова, более или менее аргументированно, потребовали отложить слушание дела, суд их терпеливо выслушал и отказал. В этот момент появился один франкфуртский юрист - он часто живал в резиденции, был хорошо известен и судьям и поверенным, а потому никто не стал требовать подтверждения полномочий. Согласно предъявленным документам, его уполномочили защищать интересы пропавшей наследной принцессы, матери юного принца. Он объяснил, что важные обстоятельства, не имеющие отношения к процессу, обусловили исчезновение принцессы. Теперь мать требует передать ей сына на воспитание. На вопрос председателя, в каких принципах будет воспитываться наследник, юрист сослался на личное право матери.
В силу неожиданного поворота заседание, понятно, перенесли. Хотя проволочка была и на руку принцу, он не мог не сознавать серьезности события. Если женщина, до сих пор пренебрегавшая материнскими обязанностями, открыто заявила свое право, причем это задевало и старого герцога и его самого, значит, ей обеспечена чья-то могущественная поддержка. Более того, вмешательство наследной принцессы вредило принцу существенней, нежели герцогу. Принц оспаривал легитимность ребенка, его и без того шаткие позиции основывались на том, что мать - авантюристка, и что брак ее сомнителен. Его надежды держались на духовнике Элизабет, совершившем обряд. Если бы удалось переманить на свою сторону этого важного свидетеля, - появились бы неплохие шансы. Однако до сих пор все попытки уговорить его оставались тщетными. И все же: духовник принадлежал к числу тех фанатиков, которые ради слепого убеждения готовы на любые жертвы. Его великой задачей было вернуть герцогский дом и, тем самым, всю страну в лоно своей церкви. Этот план дал трещину, - юного наследника воспитывали строго протестантски. Но с принцем Александром, католиком, оставалась надежда выиграть почти проигранную партию.
И вдруг - наследная принцесса. Если ей удастся сейчас или даже после смерти старого герцога забрать ребенка, она воспитает его католиком, это ясно. Мечты принца Александра развеются, возражения против легитимности отпадут: Вена, Мюнхен, Дрезден, римская курия, равно как испанцы, французы, итальянцы, безусловно предпочтут законного наследника, получившего католическое крещение и воспитание, новообращенному, чьи притязания на трон весьма сомнительны. К тому же все они во время правления юного принца и возможного регентства наследной принцессы - матери смогут оказывать сильное влияние на политику государства. Уже в ближайшие дни принц Александр почувствовал эффект от выступления франкфуртского адвоката. Дипломаты были вежливы и любезны, но держались несколько отчужденно. Конечно, они сразу пронюхали о ситуации и ждали указаний своих правительств. Маркиз Чивителла и барон фон Фрайхарт разведали: католические дворы через своих представителей в свободном имперском городе Франкфурте делали все возможное, дабы разузнать у адвоката о местопребывании и планах принцессы. Чивителла лично съездил во Франкфурт и сообщил: по его мнению, адвокат чист в этом деле и сам толком ничего не знает.
Похоже, принц попал в отчаянное положение. Его советчик, армянин, все еще не появлялся. Хотя внешне принц сохранял равнодушную мину, всякий собеседник замечал его внутреннее беспокойство. Он надолго уединялся в своих покоях, целые часы проводил у картины "Мадонны", потом вдруг отправлялся на одинокие прогулки в парк. Наконец, по-видимому, принял решение. Попросил к себе Чивителлу, ловкость коего ценил высоко.
- Маркиз, надо что-то предпринять. Я все жду и жду, эдак можно проиграть сражение, даже не начиная. Сядьте, Чивителла, кажется, я нашел выход и хочу с вами посоветоваться.
Они еще раз обсудили ситуацию во всех подробностях.
- Герцог, - заключил принц Александр, - имеет преимущество и передо мной и перед принцессой, так как юный наследник находится под его покровительством. Beatus possidens! Если это преимущество получит принцесса, нашему делу конец. Так, а не иначе.
Чивителла размышлял недолго.
- Монсеньер, остается только одно. Юный наследник должен быть в наших руках.
Принц Александр оживился.
- Верно! Я рад, что вы это сказали прежде меня. Согласны ли вы помочь мне, маркиз? Вы проворней моих немецких кавалеров и друзей. Докажите вашу преданность. Берете ли вы это дело на себя?
Маркиз, имевший прирожденную склонность к разного рода интригам, тотчас согласился.
- Дайте мне время до вечера, монсеньер. Я постараюсь придумать план.
Он вернулся после ужина, когда принц и барон Фрайхарт сидели за шахматами.
- Эврика! Не дадите ли вы, сиятельный принц, точных указаний о местонахождении наследника?
- В том же замке, - ответил принц Александр, - где мой кузен провел свой медовый месяц; в той же комнате, вероятно, где юный наследник увидел свет. Десять часов для хорошей лошади.
Он приказал барону принести карту. Отец барона когда-то управлял этим герцогским замком, и сам Фрайхарт провел там детские годы. Поэтому он во всех подробностях рассказал о расположении замка и сада, равно как о соседнем городке.
Чивителла сделал на карте соответствующие пометки. Когда принц спросил, как он собирается действовать, маркиз в ответ вынул шпагу и воскликнул:
- Монсеньер, на этом клинке, сопричастном моей крови, на этом клинке, с которым я не расстанусь ни за какие блага, клянусь: самое позднее через три недели мальчик будет здесь, в комнате! И тогда я вам все объясню.
Поклонился и вложил шпагу в ножны. Принц Александр улыбнулся и протянул ему руку:
- Но все же, маркиз, не могу ли я вам помочь?
- Пожалуй. Мне нужен молодой Цедвиц - отпустите его со мной.
В ту же ночь Чивителла и Цедвиц выехали из ворот парка.
Шестнадцать дней спустя, поздно вечером, раздался стук в двери покоев принца. Владелец покоев лежал в постели, но еще не спал: он долго сидел перед "Мадонной", потом задернул занавес, попытался читать, однако, не мог успокоиться.
На его "войдите", дверь открылась: за бароном Фрайхартом шел смеющийся Чивителла.
- Приветствую вас, сиятельный принц, и простите за ночное вторжение. Поручение выполнено, монсеньер, жду следующего!
Он повернулся к двери и принц увидел изящную камеристку, которая несла трехлетнего мальчугана.