Да, молва о том, что происходило в подземных ходах, еще в детстве дошла до Клэрис. Отчего многие монахини видят в ней лишь никчемную принадлежность монастыря? Эта мысль не давала ей покоя. В ее памяти действительно всплывала странная картинка: какой-то каменный, тайный, чудилось ей, закуток; там звенели вопли боли и крики гнева. Для Клэрис камень всегда был неразрывно связан со слезами и несправедливостью.
- Я же говорю, я был тогда совсем юнец. Мы с твоей матерью… Словом, совершили ошибку. Без умысла, конечно.
Их с Элисон соитие произошло на берегу Флита. Освальд и по сей день помнит объявший его ужас, когда он почувствовал, что под напором напрягшегося члена тонкий кожаный чехольчик, хлипкий кожушок, лопнул, и семя выплеснулось внутрь юной монахини.
- Значит, ты меня тогда не любил.
- Да с чего мне было тебя любить-то, Клэрис? Я ведь тебя совсем не знал. Но приглядывался, пока ты росла в стенах обители. Сестры частенько обходились с тобой чересчур сурово.
- Знаю. Считали порождением греха.
- Когда они били тебя свечами, я мучился вместе с тобой. Зато, когда на вечерней службе ты пела "О altitude", я воспарял духом. Как же в те минуты я гордился тобой! Никому в голову не приходило, что я тебе отец. В твоем появлении на свет обвиняли одного монаха из ордена госпитальеров. А я при всяком удобном случае нахваливал тебя преподобной Агнес. И еженощно молю Господа и всех святителей о спасении твоей души.
- Молись лучше о собственной душе. Мне твое заступничество ни к чему. - Клэрис вздохнула и, опустив мешки с пшеницей на землю, проронила: - Отнесешь на кухню?
И зашагала по полю прочь. Когда Освальд остался далеко позади и не мог ее разглядеть, она бросилась ничком на траву и, колотя кулаками по земле, шепотом взмолилась:
- Мамочка, родимая, пусти меня обратно! Пусти меня к себе.
На следующий день ей было первое видение.
А Освальд Ку, повстречав змея с ликом юной девы, страшно перепугался; этот призрак воплощает в себе свершенный им грех, рассудил он и твердо решил следовать за химерой, пусть даже она постоянно меняет личину. Он прошел мимо пруда, в котором мелькнуло отражение его виноватого лица, пересек пустую площадку для игры в шары. Шум, доносившийся с лужайки, где шла мистерия, нарастал. Освальд свернул за угол - и остановился как вкопанный: сестра Клэрис что-то сосредоточенно обсуждала с Брэнком Монгорреем, приставленным к ней монахом. Монгоррей, отступив на шаг, в чем-то ее упрекал, Клэрис в ответ лишь молитвенно воздела руки. До Освальда долетели только два слова, "Ирландия" и "вознаграждение", но общий смысл ускользнул. Он ни разу не перемолвился с дочерью после того, как открылся ей тогда в поле: при встрече она теперь отводила глаза и шла мимо. Иной раз ему казалось, что голоса, которые она будто бы слышит, и все ее пророчества - лишь способ увильнуть от разговора с ним. Теперь же она смотрела ему прямо в лицо и едва слышно, словно во сне, бормотала: "Noli mе tangere". Он отступил в тень и повернул назад, на Тернмилл-стрит.
На лужайке все еще шло представление; Хам с Симом поднимали над головой изображения животных, которые должны были взойти на ковчег: два единорога, две обезьяны, пара волков и прочего зверья, которым и названия-то нет. Потом появились Ной и Иафет в сопровождении настоящих животин: двух коров, двух быков, двух овец и двух лошадей, которые прошли сквозь отверстие в носовой части ковчега. Освальд Ку внимательно разглядывал их - уж не из монастырских ли они хлевов? Потом несколько плотников, сбивших ковчег, принялись его раскачивать, а позади взвились и начали колыхаться полотнища, изображавшие широкое бурное море. Наконец над помостом дугой стала лента с наклеенными на нее разноцветными перьями - радуга, догадались зрители, и Бог на ходулях вновь вступил на помост.
Не успел он и слова сказать, как в толпе на лужайке произошло движение, затем раздался свист и язвительные выкрики. С воплями "Идолы! Сатанинские образы!" выскочили какие-то люди. Один подбежал к Богу и, к вящему ужасу толпы, сбил его с ходулей. Другой сорвал с поверженного божества золоченую маску и стал ее топтать, крича во все горло: "Личину нацепил, сукин сын!" Тут старосте почудилось, что толпа зрителей вдруг превратилась в единое живое существо с одной общей целью, и оно набросилось на ненавистников занимательного зрелища. Под крики "Лоллер! Антихрист!" их стали жестоко избивать. Одного ударили молотком промеж лопаток, потом рукоятью меча в лицо; другого пронзили длинным кинжалом, которым обычно добивали врагов, и мгновенно прикончили жертву. Общая ярость угасла так же быстро, как вспыхнула, но в живых остались всего два лолларда. Кости у них были переломаны, тела окровавлены, но они еще дышали. Их поспешно заточили в тюрьму, где они вскоре умерли от ран. В тот страшный год это был единственный случай, когда люди воочию увидели лоллардов.
Глава десятая
Рассказ лекаря
Настоятельницу трепал жар: то ли на нее напала болотная лихорадка, то ли жестокая простуда, то ли бог знает что еще. Словом, твердила окружающим преподобная, заболела она не на шутку. Тяжесть во всем теле, настроение плохое. Она отправила монастырскому врачу склянку с мочой и наказом "пораскинуть умом да разобраться, что мне суждено: пойти на поправку или сойти в могилу". Тот же посланец, что отнес медику склянку, вернулся с вестью, что на этом свете преподобную ждет благоденствие, но только если она поест креветок. Ибо креветки исцеляют недужных и хилых, потому что эти морские твари на редкость резвы, ловки и смышлены. К тому же соки их - лучшее лекарство, только сперва нужно обязательно очистить их от чешуек, поелику они вызывают вздутие живота, а оно возбуждает похоть. Упоминание похоти настоятельница сочла личным оскорблением.
По совету монастырского исповедника она решила обратиться за помощью к Томасу Гантеру, известному в Лондоне лекарю, державшему аптеку на Баклерсбери. В письме она перечислила проявления недуга, среди прочих упомянув тяжесть в желудке и туман в глазах. Ответное послание было написано изящным почерком с замысловатыми завитушками: "Есть ли у вас цветы календулы? Поверьте, дражайшая сестра во Христе, зрение станет острее, даже если просто смотреть на цветы календулы. Лепестки лучше всего собирать, когда луна находится в созвездии Девы". И в конце приписка: "Сок календулы очень целебен при воспалении грудей", но настоятельница предпочла оставить этот постскриптум без внимания. Тяжесть в желудке немало озадачила лекаря; тем не менее он посоветовал смешать свиное сало с крысиным, добавить конского и барсучьего жиру, спрыснуть смесь уксусом, подмешать в нее шалфею и выложить на живот. "В настоящее время не могу писать вам более, и да хранит вас Святой Дух. Писано в Лондоне в понедельник после праздника Тела Христова". В самом конце послания Гантер, однако, упомянул, что у него имеется горшочек вышеописанной мази - на случай если вдруг благочестивые сестры не сумеют раздобыть все необходимые компоненты.
Ночью ветер переменился. Теперь он дул с севера, а северный ветер, как известно, уносит губительную меланхолию. Преподобная Агнес своими глазами читала в "Cantica canticorum": "Поднимись, ветер с севера и повей на сад мой". Но и этот ветер не освежил ее. Она отправила Гантеру записку с просьбой оказать ей любезность и посетить обитель, где, писала она, "вы найдете несчастную страдалицу". Три часа спустя лекарь прискакал на коне.
В мантии с меховым капюшоном, положенной ему по роду занятий, Томас Гантер, человек от природы малорослый, выглядел совсем карликом. Но двигался он шустро - словно на колесиках, говорила потом преподобная Агнес, - а его блестящие глазки сразу подметили все особенности ее внешности и жестов. Идонея провела его в покои настоятельницы; та поджидала лекаря, сидя на стуле с высокой спинкой. Он поцеловал кольцо преподобной и бросил взгляд на стоявшую рядом тарелку.
- Креветки? И что же они тут делают, госпожа моя? - говорил он быстро и весело, словно чирикал, как птичка в клетке. - Мякоть этой морской твари болящим крайне вредна. Подкрепляет дурные телесные соки.
- Но мне советовали…
- Неужто вам неизвестно, что для человека хворого мясо домашних животных полезнее, чем диких? Вам, госпожа моя, куда более показан карп из монастырского пруда, чем морская креветка. - Тем временем обезьянка настоятельницы теребила лапками кожаную сумку, в которой Гантер держал свои инструменты. - Потерпи, милый Адам, - шепнул он обезьянке. - В свой час все увидишь. Расскажите-ка мне, госпожа моя, в каком состоянии духа пребываете.
- В подавленном. - Настоятельница легонько рыгнула и поспешно прикрыла ладонью рот. - Отчасти апатичном.
- Тогда банки ставить не буду.
- Хотелось бы, чтобы вы прочистили меня, господин Гантер. Я прямо-таки чувствую, что в моем нутре скопилась какая-то вредоносная дрянь. Даже сон нейдет.
- Знаю хорошее снотворное средство. Скажите своим монахиням, пусть сходят на голубятню. Голубиный помет, если намазать им подошвы ног, действует усыпляюще.
- А та мазь, про которую вы мне писали, у вас с собой?
- Я про нее думал и теперь сомневаюсь, что в вашем случае она окажет свое действие. Погодите, дайте поразмыслить. - Он открыл сумку и, порывшись, достал глиняный кувшинчик. - Меланхолия ваша угнездилась в вашей селезенке. А у меня здесь отличное лекарство, вычистит все дурные соки, что не дают по ночам покоя. Молока пьете много?
- Да, есть такая слабость.
- И хорошо. Распрекрасно. От меланхолии молоко - лучшее средство. Остерегайтесь есть лесные орехи. Они затрудняют работу мозга. Зато потребляйте полынь. Она оживляет память и вдобавок может привести вас в веселое расположение духа.
- Воспоминания мои не из веселых, господин Гантер. У каждого на памяти своя тяжкая ноша, и у меня тоже.
- И все-таки, благочестивая настоятельница, я очень рекомендую полынь. А еще - вволю ешьте яйца. На ночь лучше всего яйца-пашот. Утром хороша яичница из свежих яиц, чуть приправленная солью и сахаром. Как видите, диета не тяжелая. Соблюдать ее совсем нетрудно. И запомните, госпожа. Если не станете выполнять мои указания с должным терпением, то рискуете подвергнуть себя величайшей опасности. Вы позволите? - Он коснулся кончиков ее пальцев. - Их надобно согреть розовым маслом. - Затем извлек из сумки маленькую склянку. - Перед тем как лечь спать, легонько и как можно равномернее натрите этим порошком живот.
- А что это?
- Снадобье, которое я сам изобрел. В него входит конский навоз, по-научному - lutum sapien, - затем растертые в порошок жженые куриные перья и заячий мех. Все высушено до четвертой степени. - Он поднес склянку поближе, чтобы настоятельница осмотрела содержимое. - Поскольку смесь составлена из продуктов очень разных существ, она действует на самые разные органы.
- Ладно, - вздохнула настоятельница, - испытайте на мне свое хитрое средство. В этом мире и так все перемешано.
- И остерегайтесь мочиться на сквозняке.
- Мне и в голову не приходило мочиться на сквозняке.
Вскоре Томас Гантер уехал из монастыря, причем с большим облегчением, поскольку общество менструирующих женщин плохо сказалось бы на его целительском искусстве. Молодой монахини, о которой по городу ходило столько невероятных слухов, он не видел, но сильно опасался дурного влияния именно ее выделений. До приезда он надеялся расспросить про нее настоятельницу, но, увидев, как подавлена и обессилена преподобная, счел за благо обойти молчанием сей малоприятный предмет. Направив коня в сторону Смитфилда, он за считанные минуты доскакал до своей округи; по мосту Святого Стефана пересек речушку Уолбрук и свернул к себе на Баклерсбери. Вокруг жили такие же, как он, аптекари и травники. В окне соседней лавки на видном месте был выставлен сушеный цветок, прозванный в народе "аллилуйя", потому что цветет он в пору между Пасхой и Троицей, когда в церквах поют сто семнадцатый псалом, но Томаса Гантера больше интересовали целительные свойства растения. Цветок считался надежным средством от судорог и припадков падучей, так что лекарь частенько использовал его в своей практике. Пока он спешивался, за ним, стоя в дверях, наблюдал хозяин травной аптеки.
- Да хранит тебя Господь и Его благословение, Томас.
- Сегодня ты особенно благочестиво настроен.
- С самого утра возглашаю "Аллилуйя!" - Знахарь Роберт Скит был хорошо известен несколько ироничным отношением к церковным обрядам. - Твердо рассчитываю на спасение души.
- Конечно, но, надеюсь, в отмеренный Богом срок. А сейчас что можешь мне предложить?
- Много чего. Волчеягодник лавролистный от поноса. Будру плющевидную от кровотечения. - Скит говорил это с улыбкой, будто сам не очень-то верил собственным словам. - Вот куколь, Томас…
- По-латыни agrostemma.
- Тебе лучше знать, ты же лекарь. Помогает вроде бы при запорах. А вот пупавка вонючая.
- Ага, дерьмом воняет. Только вчера вечером дал немного матушке Келло.
- Так из нее всё лишнее выходит через одно-единственное отверстие. Ну и балаболка, прости Господи!
- Увы, от этого недуга средства нет.
Томас Гантер уже ступил на порог своего дома - гостиная, она же столовая, а также расположенная под крышей спальня находились прямо над лавкой, - как вдруг к нему подошел высокий человек в сером плаще.
- Ты, что ли, Ламберт? Чего закутался? Почитай, лето на дворе. От перегрева в заднем проходе шишки пойдут.
- В остроге, сэр, не больно-то тепло. Сами знаете, с чем я пришел.
Ламберт работал надзирателем в долговой тюрьме за углом на Поултри-стрит, в двух шагах от лавки Гантера. Входя в дом, тюремщик снял широкополую шляпу.
- А он хоть свежий?
- Вчера в ночь окочурился. Лоллард. Привезли после побоища в Кларкенвеле. Волосы желтые.
- Чем горячее человек нравом, тем больше у него волос.
- С вас пять шиллингов.
- Ну, хватил! За мертвеца, которого никто и хоронить не захочет?
- Пять шиллингов. Волосы-то желтые.
Гантеру, как и другим знахарям, было прекрасно известно, что труп с желтыми волосами обладает необычайной целительной силой, но при условии, что человек умер не от болезни, а был убит. Плоть мертвеца надо разрезать на куски, сложить слоями, пересыпая порошком из сушеного мирриса и алоэ, после чего сутки вымачивать в смеси спирта со скипидаром и развесить в затененном месте, чтобы мясо вялилось и не провоняло. Оно станет ценным дополнением к имевшимся у Томаса Гантера снадобьям, поскольку мгновенно останавливает кровотечение и заживляет раны. Вдобавок, оно облегчает страдания при укусе змеи или бешеной собаки.
- Когда притащишь?
- После того, как в городе погасят огни.
Это и в самом деле был труп лолларда - во время драки, случившейся на представлении мистерии в Кларкенвеле, секретарь прихода Сент-Бенет-Финк треснул смутьяна деревянным посохом с железным наконечником, после чего несчастного отволокли в тюрьму. Там, в подземелье на Поултри-стрит, он и умер от раны; ушел в мир иной без последнего причастия, потому что не нашлось священника, пожелавшего его исповедать. Всем было наплевать, что станет с трупом еретика. Ламберт мог просто сказать, что, опасаясь заразы, сбросил мертвеца в известковый карьер за городской стеной.
- Тащи его к задней двери.
В тот вечер мало кто видел, как двое мужчин несли мешок через Уолбрук. Работенка вышла не тяжелая, и Ламберт отказался от предложенного Гантером стаканчика вина, лишь сердито зыркнул на напарника по имени Николай, но тот стоял на своем: от напитка, хорош он или плох, отказываться грешно. Они уже кинули мешок на лавку в углу аптеки и теперь неловко топтались среди многочисленных бутылок, флакончиков, коробок и фляжек, пергаментных свитков и черепов мелких зверьков. Говорить было не о чем.
- Бородавку-то пора срезать, - заметил Гантер, глядя на шею Николая.
- Прямо сейчас, господин Гантер? - встревожился тот.
- Нет, Николай, еще рано. Месяц для шеи неподходящий. Для нее и для горла подходит знак Тельца. Искушенный хирург не решится резать какой-либо орган человеческого тела, пока луна не войдет в нужное созвездие. Возьмем твою голову.
Как реагировать на такое требование? Николай был в полной растерянности.
- Овен - знак горячий, умеренно сухой; он управляет головой со всем ее содержимым.
- Ежели оно там есть, - вставил Ламберт; ему не терпелось уйти из аптеки.
- Стало быть, как луна войдет в созвездие Овна, я буду готов провести операцию на твоей голове или лице, а то и вскрыть одну из вен. Понимаешь, хирург обязан и астрономию знать. Теперь точно так же рассмотрим твою мошонку. Вернее, яички. - Николай таращился на лекаря во все глаза. - Они целиком во власти Скорпиона.
- Вот тут вы ошибаетесь, господин лекарь, - встрял в разговор Ламберт. - Они целиком во власти его жены. Нам пора, Николай. - Он откашлялся и выразительно глянул в угол: - Но сначала надо получить положенное.
Гантер поднялся к себе наверх и вскоре вернулся, зажав в кулаке завернутые в тряпицу пять шиллингов.
- Прошу вас, снесите его вниз.
И указал тюремщикам на ведущую в подвал каменную лестницу. Там, под сводчатым потолком, висели ножи, пилы и разные мелкие инструменты. Мешок водрузили на каменную плиту с мраморной столешницей, лежавшую на двух толстенных глыбах известняка.
Оставшись один, Гантер ножницами взрезал мешок и осмотрел труп. От мертвеца все еще тянуло острожной вонью, и лекарь протер тщедушное тело льняной тряпкой, смоченной в скипидаре. "Изнурен до крайности", - молясь и вздыхая, пробормотал он. Прежде чем приступить к делу, которым он всегда занимался в полном одиночестве, по обычаю полагалось совершить кое-что еще. Сняв со стены подсвечник с горящей свечой, он внимательно всмотрелся в глаза мертвеца; никакого отражения убийцы он в них не увидел, но в эти самые мгновения секретарю прихода Сент-Бенет-Финк отчего-то почудилось, что за ним наблюдают. Затем лекарь мазнул растительным маслом ноготь большого пальца убитого, однако, сколько ни вглядывался, никаких картин того, что предшествовало смерти, не увидел.
Вздохнув, он снял с крюка один из недавно заточенных ножей - хирурги прозвали его "следуй за мной", - рассек грудную клетку и развел в стороны ребра. Гантер до страсти любил исследовать гнездилища духовных начал покойников. Из книг и собственных наблюдений он знал, что природная сущность находится в печени, жизненная сила - в сердце, а животное начало - в мозгу. Но ему страх как хотелось найти тому реальные подтверждения. Сначала он сосредоточился на печени. У китов и дельфинов печень пахнет фиалками. А у тебя, малыш-лоллард, чем?