III
Мисс Рэби и Элизабет сидели в гостиной "Альпийского отеля". Они пришли сюда из "Бишоне" навестить полковника Лейленда. Но он, очевидно, отправился к ним, они разминулись, и единственное, что им оставалось, - это ждать, а чтобы оправдать ожидание - немного подкрепиться. Мисс Рэби заказала себе чаю, а Элизабет, как благовоспитанная дама - мороженого. И теперь, улучив момент, когда никто на нее не смотрел, она облизывала ложечку. Младшие официанты убирали с мраморных столиков чашки и стаканы, а золотогалунные служители переставляли плетеные кресла, соединяя их по два-три в соблазнительные группы. Кое-где еще сидели постояльцы, доедая свои блюда; в некрасивой, бросающейся в глаза позе крепко спал русский князь. Однако многие - почти все - уже отправились на короткую предобеденную прогулку, кое-кто ушел играть в теннис, а несколько человек устроились читать под деревьями. Погода стояла великолепная, солнце садилось в такой дали, что солнечный свет словно превратился в нечто одушевленное и придавал новый смысл и новый цвет всему, чего касался. Со своего места мисс Рэби видела глубокие пропасти, над которыми они проезжали вчера; а за ними открывалась Италия - Апрельская долина, Сиенская долина и горы, которые она когда-то окрестила "дикими зверями Юга". Днем горы казались невыразительными, далекими полосками из белого и серого камня. Но заходящее солнце преображало их, и в его лучах они превращались в багровых медведей на фоне южного неба.
- Грех вам сидеть в комнатах, Элизабет! Попробуйте-ка разыскать вашу приятельницу и отправляйтесь вместе на прогулку. Если встретите полковника, скажите ему, что я здесь.
- Что-нибудь еще, мадам? - Элизабет любила свою эксцентрическую госпожу, тем более сейчас, когда на сердце у нее потеплело от мороженого. Про себя она отметила, что мисс Рэби плохо выглядит: видно, любовь у них протекала негладко. Конечно, с мужчинами надо обращаться умело, особенно когда и он, и она - люди пожилые.
- Не давайте денег детям - это вторая просьба. Постояльцы разошлись, и число служащих заметно уменьшилось. Из заднего холла слышалось негромкое хихиканье двух самых противных созданий в этом отеле: молодой барышни за конторкой и молодого человека в сюртуке, в обязанности которого входило провожать вновь прибывших в их комнаты. К этой паре - правда, соблюдая почтительное расстояние, - присоединилось несколько носильщиков. В конце концов в гостиной остались лишь мисс Рэби, русский князь и консьерж.
Консьерж был опытным, знающим свое дело европейским слугой лет сорока или около того; он бойко изъяснялся на всех языках, а на некоторых - даже хорошо. Он все еще сохранял подвижность, а в былые времена отличался физической силой. Но то ли образ жизни, то ли возраст безжалостно обошлись с его фигурой: в ближайшем будущем ему грозило стать толстяком. Определить выражение его лица было куда труднее. Он был сосредоточен на исполнении своих служебных обязанностей, а в такой момент душа не отражается на лице. Он открывал окна, наполнял спичками коробки, смахивал тряпкой пыль со столиков, не отрывая при этом взгляда от входной двери на случай, если кто-нибудь явится без багажа или попытается уехать, не уплатив. Он нажал кнопку электрического звонка - немедленно появился слуга и унес чайный прибор, стоявший перед мисс Рэби. Нажал другую - и младший служащий отправился подобрать клочки бумаги, упавшие из окна одного из номеров. Затем с возгласом "Простите, мадам!" он поднял носовой платок мисс Рэби и отдал его ей с легким поклоном. Казалось, он ничуть не обижается на нее за ее внезапный отъезд вчера вечером. Вполне вероятно, что чаевые, данные ею, попали как раз в его карман. А может, он и не помнил, что она была здесь накануне.
Жест, с которым он подал ей платок, всколыхнул в ней какие-то смутные воспоминания. Прежде чем она успела поблагодарить его, он уже оказался у дверей, стал к ней вполоборота, так что ей отчетливо был виден его округлый живот. Он разговаривал с молодым человеком крепкого сложения, но весьма мрачного вида, который слонялся под сводами портика.
- Я же назвал вам процент, - услышала она. - Если бы вы сразу согласились, я бы вас рекомендовал. Теперь поздно: гидов у меня полно.
Оказывается наша щедрость распространяется на большее, чем мы предполагаем, число людей. Мы платим кебмену, а кое-что перепадает человеку, подозвавшему кеб. Мы даем чаевые тому, кто освещает при помощи магниевой вспышки сталактитовую пещеру, а часть денег идет лодочнику, привезшему нас туда. Мы платим в ресторане официанту, а из его жалованья тоже кое-что утекает. Огромный механизм, наличие которого мы редко осознаем, контролирует распределение наших затрат. Когда консьерж вернулся, мисс Рэби спросила:
- И какой же процент он вам платит?
Она задала вопрос с явным намерением смутить его, и вовсе не со зла, а потому, что ей хотелось увидеть, какие качества, хотя бы одно, скрываются за его вежливостью и ловкостью. Не интерес исследователя, а скорей эмоциональный порыв заставил ее это сделать.
Будь ее собеседником человек образованный, она бы добилась успеха: отвечая на ее вопрос, он так или иначе проявил бы себя. Но консьерж не стал затруднять себя видимостью логики.
- Да, мадам! Погода великолепная - и для туристов хорошо, и для сена, - ответил он и поспешил к епископу, выбиравшему почтовую открытку.
Мисс Рэби не сделала вывода относительно низменных свойств низших классов, она просто поняла, что потерпела поражение. Она наблюдала за человеком, предлагавшим почтовые открытки, - любезным, но ненавязчивым, проворным, но почтительным. Она заметила, что он заставил епископа купить больше открыток, чем тот намеревался. Да, это был он, тот человек, который когда-то в горах говорил ей о любви. Но теперь его можно было узнать только по случайным жестам, присущим ему от рождения. Общение с высшими классами породило в нем новые качества - вежливость, находчивость, сдержанность. Причина была все та же: высшие классы несли за это ответственность. Нам неизбежно приходится отвечать друг за друга, что, впрочем, не так уж плохо.
Было бы глупо обвинять Фео в суетности, в вульгарности - он не был в этом виноват. И глупо сожалеть, что он утратил былую стройность и мускулистость: он таков, каков есть, с его неопрятной полнотой, черным завитком у виска, напомаженными усами, подбородком, который двоится и троится, в котором каждая складка живет сама по себе, как гриб или амеба. Это она, мисс Рэби, почти двадцать лет тому назад, в Англии, изменила и его фигуру, и его личность. Он был одним из продуктов "Вечного мгновенья".
Огромная нежность захлестнула ее - сожаление неискусного творца, который создал мир и теперь видит, что мир этот дурен. Ей хотелось просить прощения у своих созданий, хотя они и были слишком несовершенны, чтобы одарить ее этой милостью. Страстное желание покаяться, которое она подавила сегодня утром у постели синьоры Канту, вспыхнуло в ней с новой силой - это была почти физическая потребность. Когда-епископ ушел, она возобновила разговор, правда, в другом ключе, сказав:
- Да, погода прекрасная. Я только что совершила приятную прогулку - пришла пешком из "Бишоне". Я остановилась там.
Он понял, что ей хочется поболтать, и любезно ответил:
- "Бишоне", должно быть, пришелся вам по вкусу - многие о нем хорошо отзываются. Фреска там великолепная.
Он был весьма неглуп и понимал, что надо проявить немного снисходительности.
- Сколько гостиниц здесь понастроили! - она понизила голос, боясь разбудить князя, чье присутствие как-то странно тяготило ее.
- Очень много, мадам! Когда я был молод… Простите…
На пороге с целой пригоршней монет в руке появилась девочка-американка, очевидно приехавшая сюда впервые. Она растерянно спросила, что стоят здесь ее центы. Он объяснил и обменял ей деньги. Мисс Рэби не была уверена, что он не обсчитал ее.
- Когда я был молод… - его снова прервали: надо было проводить двух отъезжающих клиентов. Один из них дал ему на чай. Он сказал: "Благодарю вас". Другой ничего не дал. Он повторил: "Благодарю вас", но уже другим тоном. Он все еще не узнавал мисс Рэби.
- Когда я был молод, Ворта была маленьким, захудалым местечком.
- Но прелестным местечком?
- Более чем, мадам!
- Кха! - сказал русский князь, внезапно проснувшись и испугав их. Он нахлобучил на голову фетровую шляпу и с места в карьер помчался гулять. Мисс Рэби и Фео остались одни.
Тогда она, отбросив колебания, решила напомнить ему, что они уже встречались. Весь день она пыталась найти здесь хоть какой-нибудь проблеск жизни. Может быть, ей удастся получить искру, раздуть тот костер, который тлел там, на далеких дорогах прошлого, высоко в горах ее юности. Что будет с Фео, если он тоже увидит этот далекий огонь, она не знала. Но надеялась, что он возродится к жизни, во всяком случае он избежит той мрачной участи, на которую она обрекла и Борту, и ее жителей. Что будет с нею, пока оба они будут предаваться воспоминаниям, - она не думала.
У нее вряд ли хватило бы решимости, если бы то, что она выстрадала за день, не закалило ее. Когда сердце разрывается от боли, смешно заботиться о приличиях. Ей было трудно преодолеть себя лишь потому, что Фео - мужчина. То, что он консьерж, совершенно ее не трогало. Ей никогда не была присуща та внутренняя сдержанность в обращении с низшими классами, которая столь распространена в наши дни.
- Я уже бывала здесь прежде, - смело начала она. - Я останавливалась в "Бишоне" двадцать лет назад.
На его лице появились какие-то признаки волнения- такое упоминание о "Бишоне" ему явно не понравилось.
- Мне сказали, что я смогу найти вас здесь, - продолжала мисс Рэби. - Я вас очень хорошо помню. Вы сопровождали нас через перевал.
Она внимательно смотрела ему в лицо. Оно расплылось в широкой улыбке. Этого она никак не ожидала.
- Как же! - сказал он, приподымая кепи.
- Я прекрасно помню вас, мадам! Как приятно - вы позволите мне так выразиться? - встретить вас снова!
- Мне тоже, - сказала она, глядя на него с недоверием.
- Вы были здесь с другой дамой, не так ли, мадам! Мисс…
- Миссис Харботл.
- Ну конечно же! Я носил ваш багаж. Я часто вспоминал вас: вы были так добры ко мне.
Она подняла на него глаза. Он стоял возле открытого окна, а за его спиной простирался сказочный пейзаж. Она потеряла голову и негромко сказала:
- Надеюсь, вы не поймете меня превратно, если я скажу, что я тоже не забыла, как вы были добры ко мне.
- Это вы были ко мне добры, - ответил он. - Я только исполнял свой долг.
- Долг? - вскричала она. - При чем тут долг?
- Вы и миссис Харботл были так щедры. Я хорошо помню, как я был вам благодарен - вы всегда платили мне сверх положенной суммы.
И тут она поняла, что он начисто позабыл все; позабыл и ее, и то, что тогда произошло между ними, и даже то, каким сам он был в дни молодости.
- Оставьте этот тон, эту вашу учтивость, - сказала она холодно. - Вы забыли об учтивости, когда мы разговаривали в последний раз.
- Искренно сожалею! - воскликнул он, внезапно встревоженный.
- Обернитесь же. Взгляните на горы.
- Да, да!
Его бегающие глаза часто моргали. Рука машинально играла цепочкой от часов, лежавших в карманчике жилета. Он выбежал, чтобы прогнать с террасы несколько бедно одетых ребятишек. Когда он вернулся, она настойчиво продолжала холодным, деловым тоном:
- Я должна напомнить вам кое-что: взгляните на эту гору, которую огибает дорога, ведущая на юг. Взгляните на ее восточный склон - туда, где цветы. Там, там вы однажды дали себе волю.
В глазах его отразился ужас. Он вспомнил. Он был сражен в самое сердце.
Как раз в это мгновенье вошел полковник Лейленд. Она подошла к нему со словами:
- Вот человек, о котором я вам говорила вчера.
- Добрый день! Какой человек? - встревоженно спросил полковник.
Он увидел ее пылающее лицо и заключил, что кто-то ей нагрубил. А поскольку их отношения носили не совсем обычный характер, он особенно внимательно следил за тем, чтобы к ней проявляли уважение.
- Человек, который влюбился в меня, когда я была молода.
- Это неправда! - закричал несчастный Фео, увидев вдруг расставленную для него ловушку. - Мадам это просто показалось. Клянусь, сэр, я не имел никаких видов. Я был мальчишка. Все это случилось до того, как я научился прилично держать себя… Я думать про это забыл… Это мадам сама напомнила мне, она сама, сама…
- Боже! - сказал полковник Лейленд, - Боже правый!
- Я потеряю место, сэр! А у меня жена, дети… Она погубит меня.
- Довольно! - крикнул полковник Лейленд. - Каковы бы ни были намерения мисс Рэби, она не собирается вас губить!
- Вы меня не так поняли, Фео, - грустно сказала мисс Рэби.
- Как жаль, что мы разминулись, - сказал полковник Лейленд; голос его дрожал, хотя он и пытался говорить небрежным тоном. - Может быть, погуляем перед обедом? Надеюсь, вы побудете здесь?
Она не отвечала. Она смотрела на Фео. Тревога его улеглась, и он явился в новом качестве, еще менее приятном для нее. Плечи его расправились, рот сверкнул неотразимой улыбкой, и, улучив момент, когда она смотрела на него, а полковник Лейленд отвернулся, он подмигнул ей.
Это было отвратительно; пожалуй, самое отвратительное из всего, что ей довелось увидеть в Ворте. Но действие это оказало незабываемое. Перед нею воскрес точный облик того Фео, которого она знала двадцать лет назад. Она могла теперь припомнить мельчайшие подробности его одежды, его волосы, цветы, которые он держал в руках, царапину на его запястье, тяжелый тюк, который он сбросил со спины, чтобы говорить с нею как равный. Она слышала его голос, не наглый и не робкий, не угрожающий и не извиняющийся, голос, который уговаривал ее сначала при помощи заученных фраз из учебника, а потом, когда страсть охватила Фео, ставший хриплым и невнятным, моливший ее поверить ему, ответить на его любовь, бежать с ним в Италию, где они будут жить вечно, всегда счастливые, всегда юные… Она вскрикнула, как и положено молодой даме, и, поблагодарив, попросила не оскорблять ее подобными разговорами. И теперь, в зрелые годы, она снова вскрикнула, потому что внезапный шок и контраст открыли ей истину.
- Не воображайте, что я все еще люблю вас! - крикнула она. Но она знала, что только теперь разлюбила его, что случай в горах был одним из лучших мгновений в ее жизни - может быть, самым лучшим; по крайней мере наиболее длящимся; что все это время она, сама того не ведая, черпала из него силу и вдохновение, подобно тому, как деревья черпают силу из подземного источника. Никогда больше не сможет она подумать об этом, как о нелепом и смешном эпизоде своей жизни. В нем было больше реальности, чем во всех последовавших затем годах успеха и разнообразных достижений. При всех ее корректных манерах и светском облике она была влюблена в Фео и никогда она никого не любила так сильно. Этот потерявший голову мальчишка подвел ее к вратам рая, и, хотя она не вошла туда с ним, непреходящее воспоминание об этом сделало жизнь ее терпимой и благополучной.
Полковник Лейленд, стоя возле нее, бормотал какие-то учтивые слова, стараясь сделать вид, что ничего особенного не произошло. Он пытался спасти положение, она ему нравилась, и его задевало за живое, что она так глупо ведет себя. Но последняя фраза, обращенная к Фео, испугала полковника, и он почувствовал, что пора спасаться самому. Они уже были не одни. Барышня за конторкой и молодой джентльмен в сюртуке слушали затаив дыхание, а носильщики открыто посмеивались над замешательством своего шефа. Какая-то дама - француженка - пустила среди постояльцев пикантную новость о том, что один англичанин застал свою жену с консьержем. На террасе какая-то маменька делала знаки своим дочерям, чтобы они не приближались к гостинице. Епископ не спешил отправляться на прогулку.
Но мисс Рэби ничего этого не замечала.
- Как мало я знала себя! - сказала она. - Ведь я до сегодняшнего дня и не подозревала, что любила этого человека и чуть-чуть не призналась ему в этом.
Она имела обыкновение говорить обо всем открыто, и сейчас она не была охвачена страстью, которая могла бы ее остановить. Она все еще витала мыслями в прошлом, она вглядывалась в него, в тот огонь, что горел высоко в горах, и удивлялась усиливающемуся блеску пламени, впрочем, слишком далекому, чтобы до нее дошел его жар. Высказывая то, что было у нее на душе, она питала жалкую надежду, что окружающие поймут ее. Но это признание показалось полковнику Лейленду необычайно грубым.
- Ах, все эти прекрасные мысли, кажется, мало чего стоят? - продолжала она, обращаясь к Фео, который постепенно терял свой галантный вид и приходил в полную растерянность. - Ими не утешишься в старости. Я бы охотно отдала и мой дар воображения, и умение писать, лишь бы вернуть то мгновенье, лишь бы воскресить хотя бы одного человека из тех, кого я погубила.
- Совершенно верно, мадам, - ответил Фео, не поднимая глаз.
- Ах, если бы встретить человека, способного понять меня, человека, перед кем я смогла бы покаяться! Я была бы гораздо счастливее! Я причинила столько вреда Ворте, дорогой Фео…
Фео взглянул на нее. Полковник Лейленд стукнул тростью по паркетному полу.
- Я и заговорила с вами в надежде, что вы поймете меня. Я помнила, что вы были однажды очень добры ко мне, да, добры - это то самое слово. Но я и вам тоже испортила жизнь - где вам теперь меня понять!
- Я отлично понимаю вас, мадам, - сказал консьерж, который уже оправился и стремился поскорее покончить с этой неприятной сценой, которая подвергала опасности его репутацию и ранила его самолюбие. - Вы ошибаетесь, мадам. Вы не причинили мне никакого вреда. Напротив, вы меня осчастливили.
- Вот именно! - сказал полковник Лейленд. - Совершенно правильный вывод. Всему, что в ней есть, Ворта обязана мисс Рэби.
- Совершенно верно, сэр. После того как роман мисс Рэби увидел свет, к нам приезжают иностранцы, здесь строятся гостиницы и мы богатеем. Кем я был, когда приехал сюда? Неграмотным носильщиком, таскавшим чемоданы через перевалы. Я трудился, не пренебрегая никакими возможностями, был вежлив с клиентами - а теперь? - он вдруг запнулся. - Конечно, я человек маленький. У меня дети, жена…
- Дети! - вскричала мисс Рэби, вдруг узрев путь к спасению. - Так у вас дети?
- Трое мальчишек, - ответил он без особого энтузиазма.
- Сколько младшему?
- Пять, мадам.
- Отдайте мне этого ребенка, - сказала она решительно, - и я воспитаю его. Он будет расти среди богатых людей. Он увидит, что они не такие злодеи, как вам кажется, вечно требующие уважения и почтения к себе и старающиеся подкупить всех деньгами. Богатые люди добры: они способны на жалость и любовь, они любят правду. А в своей среде они умны. Ваш сын узнает это и постарается внушить это вам. А когда он вырастет, если господь будет милостив к нему, он станет учить богатых: он научит их не вести себя так глупо с бедняками. Я сама к этому стремилась, люди покупали мои книги, говорили, что они хороши, и с улыбкой ставили их на полку. Но я знаю твердо: пока на свете существует глупость, наши благотворительные учреждения, миссии, школы, да и вся наша цивилизация ничего не может изменить.
Полковнику Лейленду было мучительно слушать эти фразы. Он попытался увести мисс Рэби.