- Может быть, это и естественно для человеческого общества, - возразил Биной, - но согласиться с тем, что раз естественно, значит, хорошо, я, извини меня, не могу.
- Оставим в покое вопрос, что хорошо и что нет, - вспылил Гора. - Хорошие люди в этом мире - исключение. Если найдется один-другой, и прекрасно. С остальных, на мой взгляд, хватит и того, чтобы они поступали согласно своей натуре. В противном случае прогресс был бы невозможен и вообще жить бы не стоило. Если у людей хватает "доблести" кичиться своей принадлежностью к брахмаистам, им следует мириться и с таким "несчастьем", как презрение небрахмаистов. Почему бы люди, придерживающиеся какого-то мнения, стали вдруг восхищаться тем, как кто-то горделиво проповедует противные им убеждения? Поверь мне, если бы они поступали так, это было бы очень печально.
- Я вовсе не отвергаю критики, направленной против общества, но когда она сосредоточивается на отдельных личностях…
- А что такое критика, направленная против общества? - перебил его Гора. - Пустые слова, больше ничего! Меня, кстати, интересует твое личное мнение. Ну скажи, вот ты, благородный человек, разве ты никогда никого не осуждал?
- Осуждал, даже часто, но теперь стыжусь этого.
- Нет, Биной, так не годится! - Гора сжал правую руку в кулак. - Совсем не годится.
Биной помолчал, а потом спросил:
- В чем дело? Почему это тебя так волнует?
- Потому что я вижу, что ты пошел по пути слабых.
- Слабых?! - Биной даже привскочил. - Ты же прекрасно знаешь, что если бы я захотел, то сейчас же мог бы пойти к Порешу-бабу. Они приглашали меня, но ведь я же не иду.
- Да, но в то же время это не перестает мучить тебя. Круглые сутки ты только и думаешь; "Я не пошел к ним, не пошел, не пошел!" Уж лучше пойди, и дело с концом!
- Значит, ты серьезно советуешь мне пойти?
- Нет, - ответил Гора, стукнув себя по колену. - Я не советую тебе идти. И я твердо убежден, что если ты все-таки туда пойдешь, то перекинешься на их сторону окончательно. На другой же день усядешься с ними есть за один стол, а потом вступишь в "Брахмо Самадж" и превратишься в его воинствующего проповедника.
- Вот как?! Ну и что же будет дальше?
- Что будет дальше? Для человека, порвавшего с теми, кто составлял его мир, нет будущего! Ты, сын брахмана, готов забыть обо всех правилах воздержания и чистоты, - значит, кончишь ты тем, что умрешь отверженным. Как рулевой, у которого разбит компас, ты потеряешь представление о том, где восток и где запад, начнешь думать, что вести корабль заданным курсом - это предрассудок и ограниченность, что куда лучше положиться на волю волн. Ну вот что, я не намерен пререкаться с тобой до бесконечности. Скажу одно - если тебе так уж невтерпеж идти к ним - иди; перестань только играть у нас на нервах, балансируя над пропастью.
Биной рассмеялся.
- Ну, знаешь, не все больные, объявленные безнадежными, умирают. Я не чувствую никаких признаков приближения смерти.
- Не чувствуешь?
- Нет.
- Ты не замечаешь, что у тебя слабеет пульс?
- Да нет же, он вполне нормален.
- И пища неверных не показалась бы тебе яствами богов, если бы ты получил ее из ручек некой прелестной девушки?
Биной смутился.
- Хватит, Гора, замолчи!
- Почему? Что ж тут обидного? Ведь она же не из тех скромниц, которые не позволяют даже солнечным лучам касаться своих нежных ручек. Если ты считаешь святотатством даже упоминание о пальчиках, которые, однако, может пожать каждый вошедший в их дом мужчина, то это верный признак гибели.
- Я преклоняюсь перед женщинами, Гора, и к тому же шастры…
- Пожалуйста, не ссылайся на шастры, говоря о подобного рода чувствах. Это не преклонение. Если я скажу, что это такое на самом деле, ты окончательно на меня разобидишься.
- Ты просто злишься, - пожал плечами Биной.
- В шастрах о женщине сказано: "Достойна поклонения вносящая свет в дом". Да, это так. Запомни только, что чувство, которое вызывают порой женщины в сердцах мужчин, носит другое название, хотя англичане и именуют его "поклонением".
- Послушай, Гора, можно ли с таким пренебрежением относиться к замечательному чувству только потому, что иногда оно бывает омрачено?
- Вот что, Бину, - нетерпеливо прервал его Гора, - ты совершенно очевидно утратил способность рассуждать здраво, так доверься же мне и слушай: за всеми прекрасными словами, которые говорятся о женщине в английских книгах, скрывается самая обыкновенная страсть. Настоящая женщина, которая действительно достойна поклонения, это прежде всего Мать и безупречная хранительница семейного очага. Вынеси из дома трон преданной Лакшми, и в поклонении женщине невольно появится что-то оскорбительное. Чувство, которое, словно бабочку на огонь, влечет тебя к дому Пореша-бабу, называется по-английски "любовью". Смотри только не подражай англичанам и не делай культа из этого чувства!
Биной подскочил, словно его ударили.
- Хватит, Гора, замолчи! Это уж слишком!
- Почему слишком? Я даже не высказал до конца своей мысли. Именно потому, что мы не научились принимать отношения мужчины и женщины просто - такими, какие они есть, - нам и приходится порой поэтизировать их.
- Хорошо, допустим, иногда мы действительно склонны неправильно смотреть на отношения между мужчиной и женщиной, усложняем их и искажаем. Но разве в этом повинны только иностранцы? Пусть ложно то, что они утверждают, но разве так уж правы наши моралисты, проповедующие, что женщина - это зло? Для того чтобы спасти человека от этого всепоглощающего чувства, одни воспевают духовную сторону любви, всячески замалчивая любовь телесную, другие же, наоборот, стремятся подчеркнуть все скверное, что есть в страсти, и отрицают любовь вообще. По существу же, это просто разные точки зрения разных людей, и раз уж ты порицаешь одних, то не защищай и других.
- По-видимому, я ошибся в тебе, - с улыбкой заметил Гора. - Твое положение не так уж безнадежно. Раз ты способен философствовать, можешь спокойно влюбляться и дальше; но помни совет друга, желающего тебе добра: умей остановиться вовремя.
- Нет, ты просто сумасшедший! - воскликнул Биной. - Какая там любовь! Чтобы тебя успокоить, скажу: все, что я слышал о семье Пореша-бабу, внушает мне к ним большое уважение. Вероятно, поэтому меня так и тянет познакомиться с их жизнью.
- Пусть будет так! Смотри, однако, будь осторожен. Не лучше ли постараться подавить в себе страсть к исследованиям зоологического мира. Ведь женщины принадлежат к семейству хищников, и слишком близкое знакомство с ними может стоить тебе головы.
- Слушай, Гора, у тебя есть один очень большой недостаток. Ты почему-то убежден, что силу, предназначавшуюся всем людям, всевышний отдал тебе одному, а мы так и остались беззащитными, слабыми существами.
Слова Биноя поразили Гору. В восторге он хлопнул его по спине.
- А ведь ты прав! Это действительно мой недостаток!
- О! - простонал Биной. - У тебя есть недостатки и похуже. Ты совершенно не в состоянии понять, какой удар может выдержать позвоночник человека.
В это время на крышу, задыхаясь, поднялся тучный человек. Это был сводный брат Горы Мохим.
- Гора!
- Что? - Юноша поспешно встал со стула.
- Я пришел узнать, не небо ли обрушилось на нашу крышу? Что тут происходит? Вероятно, вы уже освободили страну от рабства? Не берусь судить, как чувствуют себя англичане, которых вы, без сомнения, давно вытеснили в Индийский океан, а вот старшая невестка, милый Гора, лежит внизу с мигренью и очень страдает от твоего львиного рычания.
Мохим повернулся и осторожно пошел вниз.
Гора смутился, но вместе с тем он почувствовал и какое-то раздражение - то ли против самого себя, то ли еще против кого-то. Он помолчал, затем тихо, словно размышляя вслух, проговорил:
- На все-то я трачу гораздо больше сил, чем требуется, и никогда не думаю, что это может быть неприятно другим.
Биной подошел к Горе и ласково взял его за руку.
Глава третья
Гора и Биной собирались спуститься вниз, когда на крышу поднялась мать Горы. Биной приветствовал ее, взяв прах от ее ног.
Трудно было поверить, что Анондомойи - мать Горы. Это была стройная, очень изящная женщина, с виду лет сорока, не больше. Седина лишь слегка тронула ее волосы. Тонкие черты лица словно выточила рука искусного мастера. В глазах светился ясный и острый ум. Она была значительно смуглее Горы. Все, кто встречался с Анондомойи, с удивлением отмечали, что она всегда надевала под сари плотно прилегающую кофточку. В то время, о котором я рассказываю, такие кофточки носили только молодые женщины, пожилые же считали, что эта мода идет от христиан, и отказывались следовать ей. Муж Анондомойи, Криганодоял-бабу, работал в комиссариате. Анондомойи с юных лет жила с ним на западе, привыкла тщательно одеваться, и ей даже в голову не приходило, что это может считаться предосудительным.
Целый день Анондомойи хлопотала по хозяйству: чистила, скребла, мыла, готовила, шила, подсчитывала расходы, сушила одежду, принимала деятельное участие в жизни родственников и соседей, и вид у нее при этом был такой, словно свободного времени у нее более чем достаточно. Если же ей случалось прихворнуть, она не обращала на это никакого внимания. "Ничего со мной не случится, - говорила она обычно. - А без работы я жить не могу".
- Когда внизу слышен голос Горы, - сказала, входя, Анондомойи, - я уж знаю, что это пришел Бину. Сколько дней у нас было совсем тихо! Что случилось, мой мальчик, почему ты не приходил? Был нездоров?
- Нет, ма. - Биной почувствовал укор совести. - Во всем виноват дождь.
- Ну да, конечно, - вмешался Гора. - Кончится дождь, и Биной скажет, что виновато солнце. Очень удобно сваливать вину на стихии - они возражать не станут. Ну, а истинная причина остается на твоей совести, друг мой.
- Брось болтать ерунду, Гора, - запротестовал Биной.
- Правда, Гора, - поддержала Анондомойи Биноя, - не надо так говорить. Ведь человек не волен в своем настроении - иной раз ему хочется общества, а иной, наоборот, побыть одному. Нельзя требовать, чтобы все всегда были одинаковыми. Поэтому не будем спорить, а лучше пойдем вниз. Пойдем ко мне, Бину, я хочу угостить тебя кое-чем.
- Нет, ма, нельзя. - Гора решительно замотал головой. - Я не пущу Биноя к тебе.
- Но это же, в конце концов, смешно, Гора! Ведь тебя я не приглашаю. И твоего отца тоже - он теперь стал таким праведником, что ест лишь то, что сам себе приготовит. Ну, а Бину хороший мальчик, не фанатик, вроде тебя, так неужели ты будешь стараться держать и его?
- Да, и если понадобится, применю силу. До тех пор, пока ты держишь у себя эту христианку Лочмию, есть у тебя в комнате никто не будет.
- О Гора, как ты можешь говорить так! Ты же сам всегда ел из ее рук… Ведь она вырастила тебя. Совсем еще недавно тебе все казалось безвкусным, если на столе не было соуса, приготовленного ею. А разве я забуду когда-нибудь, как она выходила тебя, когда ты в детстве болел оспой…
- Ну, назначь ей пенсию, купи землю, построй дом, сделай все что хочешь, но только не держи ее в доме.
- Ты думаешь, Гора, что за все можно заплатить деньгами? Ей не нужны ни земли, ни дом; она умрет вдали от тебя.
- Хорошо, раз ты так хочешь, пусть она остается. Но тогда Бину не будет есть у тебя. Нужно уважать закон, он не для того существует, чтобы его нарушали. Но мне странно, мать, что ты, дочь такого ученого человека, не соблюдаешь обычаев…
- О, было время, когда я соблюдала их, - прервала его Анондомойи. - Если бы ты знал, сколько слез мне пришлось пролить из-за этого… Жаль, что тебя не было тогда. Каждый день я молилась Шиве, а твой отец приходил и выбрасывал его изображение. В те дни я не у каждого брахмана приняла бы пищу из рук. И один бог знает, как часто приходилось мне голодать во время переездов с места на место - то в повозке, запряженной волами, то в почтовой карете, то в паланкине, то на верблюде! Ведь железных дорог тогда почти не было. Ты думаешь, легко было твоему отцу сломить меня? А его хозяева-англичане были очень довольны тем, что он берет с собой в служебные поездки жену. Его повысили по службе, дали ему постоянную должность при главной конторе. И вот теперь, состарившись и поднакопив денег, он неожиданно превратился в праведника! Но с меня хватит. Веру моих предков у меня вырвали с корнем, и неужели ты думаешь, что можно так просто, по капризу, заставить меня вернуться к прошлому?
- Оставим в покое предков - что им до всего этого? Но ради нас ты должна считаться с некоторыми вещами. Пусть ты не согласна с шастрами, - не забудь, что любовь тоже предъявляет к человеку свои требования.
- Ты зря тратишь на меня свое красноречие, - устало возразила Анондомойи. - Будто я не знаю, что такое требования любви? Разве могу я быть счастлива, зная, что нет согласия между мной и моими сыном и мужем? А ведь именно с той минуты, Гора, когда я впервые взяла тебя на руки, я порвала со всеми обычаями. Только прижав к груди ребенка, начинаешь понимать, что новорожденное дитя не может принадлежать ни к какой касте. А поняв это, я постигла и другое - бог отнимет тебя у меня, если я буду презирать кого-нибудь только за то, что он христианин или человек низшей касты. Я молилась: пусть он останется со мной, пусть озарит светом мой дом, и я согласна буду принять пищу из чьих угодно рук.
При этих словах в душе Биноя вдруг шевельнулось смутное подозрение, он посмотрел на Анондомойи, потом на Гору, но тотчас же отогнал прочь возникшее было сомнение.
Гора, казалось, тоже слегка растерялся.
- Ма, - сказал он, - я не понимаю, как могла родиться у тебя такая мысль. Ведь и в тех семьях, где строго соблюдаются предписания шастр, дети тоже прекрасно вырастают. Кто внушил тебе, что в твоем случае требуется особая милость всевышнего?
- Тот, кто дал мне тебя, тот и внушил. Что я могла поделать? Вина тут была не моя. Милый ты мой сумасброд, просто и не знаю, смеяться мне или плакать, глядя на твои чудачества. Хватит, не будем больше говорить об этом. Итак, Биною запрещено идти ко мне?
- Пусти я его, он кинулся бы со всех ног, - усмехнулся Гора. - Он ведь к тому же и очень голодный. Только, ма, я не пущу его. Он сын брахмана и не имеет права забывать об этом ради каких-то лакомств. Ему еще придется от многого отречься и научиться умению во всем себя ограничивать, прежде чем он станет достойным своих славных предков. Так не сердись же на меня, ма, заклинаю тебя!
- Я сержусь? Откуда ты взял? Ты же сам не ведаешь, что творишь. Мне только грустно, что, вырастив и воспитав тебя, я… Во всяком случае, я не могу согласиться с твоим пониманием веры… А то, что ты не хочешь есть у меня в комнате, не беда. Ведь я могу видеть тебя утром и вечером, а больше мне ничего и не надо. Бину, не хмурься, дорогой. Я знаю, у тебя доброе сердце, ты думаешь, я огорчена, - нисколько. Как-нибудь в другой раз я приглашу тебя и угощу обедом, приготовленным руками настоящего брахмана. Не грусти, пожалуйста. Но хочу сказать вам сразу - сама я буду по-прежнему принимать пищу из рук Лочмии.
Анондомойи ушла. Некоторое время Биной стоял молча, потом медленно проговорил:
- Гора, по-моему, это уж слишком.
- Что?
- То, что ты сейчас наговорил.
- Ничуть. Я хочу лишь одного - чтобы все жили так, как им положено. Потому что стоит поступиться самым малым, и в конце концов потеряешь все.
- Но ведь она - твоя мать!
- Я сам знаю, что такое мать. Разве мне нужно напоминать об этом? И она замечательная женщина. Но если я перестану чтить обычаи, в один прекрасный день я перестану относиться с уважением и к своей матери. Слушай, Биной, и запомни: наше сердце - еще не самая важная вещь на свете.
Биной помолчал, потом неуверенно заметил:
- Знаешь, Гора, сейчас, когда я слушал мать, мне показалось, она что-то недоговаривает… У нее на сердце есть какая-то тайна, которую она не может нам открыть, и это тяготит ее.
- Ах, Биной! - нетерпеливо воскликнул Гора. - Не давай волю воображению. Что пользы в этом - пустая трата времени, больше ничего.
- Ты никогда не обращаешь внимания на то, что делается вокруг тебя, считаешь воображением все, чего не видишь сам, и поэтому предпочитаешь вообще не говорить о таких вещах. Но уверяю тебя - мать тревожит какая-то мысль, она что-то скрывает, и это делает ее несчастной. Я не раз думал об этом. Гора, будь повнимательнее, постарайся понять, что она хочет сказать.
- Я достаточно внимательно прислушиваюсь к ней, - ответил Гора. - Если же начать копаться в скрытом смысле чьих-то слов, можно сильно ошибиться. Этого делать я не собираюсь.
Глава четвертая
Отвлеченные идеи могут быть очень хороши сами по себе, но они сразу теряют всю свою правильность и убедительность, как только дело коснется живых людей. Так, по крайней мере, было с Биноем, который в большинстве случаев поступал по велению сердца. Он мог горячо защищать какую-нибудь идею в споре, но когда приходило время действовать, прежде всего думал о человеке и о его чувствах. Поэтому трудно сказать, что именно заставляло Биноя соглашаться с принципами, которые проповедовал Гора, - принципы ли сами по себе или любовь к другу?
Темным дождливым вечером возвращаясь от Горы домой, Биной медленно брел по грязной улице. В душе его шла борьба - чувства не желали соглашаться с доводами разума. Биной очень легко воспринял мысль Горы, что современное общество - если оно хочет оградить себя от всевозможных ударов, явных и скрытых, - должно особенно свято блюсти все правила касты в отношении пищи, одежды и тому подобного. Он горячо спорил по этому поводу с людьми, придерживающимися противоположной точки зрения, и утверждал, что, если враг осадил крепость, нельзя обвинять в недостатке лояльности тех, кто жертвует жизнью, защищая все подступы, бойницы, ворота и даже щели в стенах.
И тем не менее Биной очень страдал от того, что Гора запретил ему ходить к Анондомойи.