- Я знаю его. Он здорово сильный парень. Если бы он захотел, то мог бы разнести всю редакцию. Он - Юный Глэндон, что выиграл вчера матч.
- Ну что ж, хорошо, пустите его. Мы не хотим, чтобы нам разносили нашу редакцию.
Когда Глэндон вошел, никаких взаимных приветствий не последовало. Она была холодна и враждебна, как ненастный день, не предложила ему сесть и, казалось, не узнавала его. Полуотвернувшись, сидела она за столом, выжидая, чтобы он изложил причину своего появления. Он не подал и виду, насколько ее надменное обращение оскорбляло его, и сразу приступил к делу.
- Мне необходимо поговорить с вами, - коротко сказал он. - Вчерашний матч. Он окончился на назначенном раунде.
Она пожала плечами.
- Я знала, что это так будет!
- Нет, вы не знали, - возразил он. - Вы не знали. Я тоже не знал.
Она повернулась к нему и поглядела на него с подчеркнутым выражением скуки.
- Стоит ли об этом разговаривать? - спросила она. - Призовой бокс - это призовой бокс, и нам всем известно, что это такое. Матч закончился на том раунде, что я вам называла.
- Да, это правда, - согласился он. - Но вы этого не знали. На всем свете только вы да я знали, что Поуэрс не получит "нокаута" на шестнадцатом раунде.
Она продолжала молчать.
- Говорю вам, что вы это знали. - Его голос звучал повелительно, и, видя, что она все еще отказывается говорить, он подошел к ней ближе. - Отвечайте мне, - приказал он.
Она кивнула головой.
- Но он получил его, - настаивала она.
- Нет. Он никакого "нокаута" не получал. Вы понимаете? Я вам расскажу, в чем тут дело, а вы меня выслушаете. Я вам не лгал. Вы поняли меня? Я вам не лгал. Я был дураком, и они провели меня и вас вместе со мной. Вам кажется, что вы видели, как он получил "нокаут". Но мой удар не был достаточно тяжел для "нокаута". Он даже не пришелся по настоящему месту для решительного удара. Поуэрс притворился, будто получил его. Он разыграл фальшивый "нокаут".
Он остановился и выжидающе посмотрел на нее. По биению сердца и охватившему ее трепету она поняла, что верит ему. Горячая волна счастья хлынула на нее, когда вернулась вера в этого чужого человека, которого она видела до того всего лишь два раза.
- Ну, что ж? - спросил он, и снова она затрепетала от исходящей от него силы.
Она встала и протянула ему руку.
- Я верю вам, - сказала она. - Я рада, очень рада.
Пожатие руки длилось дольше, чем она ожидала. Он глядел на нее горящими глазами, и ее глаза невольно загорелись в ответ. "Никогда еще не было такого человека", - мелькнуло в ее голове. Она первая опустила глаза; его глаза следовали за ее взором, и вновь, как и в первую встречу, оба смотрели на сомкнутые руки. Он всем телом невольно двинулся к ней, как бы желая притянуть ее к себе, затем с видимым усилием овладел собой. Она поняла это и почувствовала, как дрогнула его рука, притягивая ее к себе. К своему удивлению, она чувствовала желание подчиниться ему - всепоглощающее желание быть заключенной в сильные объятия этих рук. Если бы он настоял, она знала, что не стала бы сопротивляться. Его голова кружилась, но он овладел собой и, сжав ее пальцы так, что чуть не раздавил их, опустил ее руку - почти оттолкнул ее от себя.
- Боже! - вздохнул он. - Вы созданы для меня.
Он отвернулся в сторону, проводя рукой по лбу. Она знала, что возненавидит его навеки, если он осмелится пробормотать хоть одно слово извинения или объяснения. Но Глэндон, казалось, обладал верным чутьем, когда дело шло о ней. Она опустилась на свое место, а он переставил свой стул так, чтобы видеть ее вблизи.
- Я провел вчерашний вечер в турецких банях, - начал он. - Я послал за старым, давно выдохшимся боксером. Он в старину был другом моего отца. Я знал, что для него нет никаких тайн в нашем деле, и заставил его говорить. Забавно, мне едва-едва удалось убедить его, что мне неизвестно то, о чем я его расспрашиваю. Он назвал меня лесным младенцем. Я думаю, что он был прав. Я вырос в лесах, и кроме лесов ничего не знаю. Так вот, я вчера многое узнал от этого старика. Арена еще грязнее и хуже, чем вы говорили. Кажется, что все, кто только с ней соприкасается, продажны и подкупны. Чиновники, выдающие разрешение на состязание, дерут взятки с распорядителей, а распорядители, импресарио и боксеры дерут, что только могут, и друг с друга, и с публики. Это возведено, с одной стороны, в сложную систему, а с другой стороны, они всегда… вы знаете, что такое "дубль-кросс"?.. (Она утвердительно кивнула головой.) Ладно, итак, они, очевидно, никогда не упускают случая нанести друг другу "дубль-кросс" и подставить ножку.
От рассказов старика у меня даже дух занялся. А я-то годами жил в этой среде и ничего не подозревал. Я был настоящим лесным младенцем. Теперь-то я вижу, как меня водили за нос. Я был настолько силен, что никто не мог меня выбить. Мне полагалось побеждать, и благодаря Стьюбенеру вся грязная сторона дела была от меня скрыта. Сегодня утром я припер к стене Снайдера Уолша и заставил его заговорить. Он был моим первым тренером и следовал инструкциям Стьюбенера. Они держали меня в полном неведении. Помимо того, я не имел ничего общего со спортивным миром. Я все время охотился, ловил рыбу и возился со своей цветной фотографией и другими вещами. Вы знаете, как Уолш и Стьюбенер звали меня в своих разговорах? - Красной девицей. Я только сегодня узнал об этом от Уолша, на меня это прозвище подействовало так, словно мне вырывали зуб. Но они были правы. Я был маленьким, невинным ягненком.
И Стьюбенер все время пользовался мною для своих грязных проделок, только я ничего не знал об этом. Оглядываясь теперь назад, на прошлое, я вижу, как все это было подстроено. Но, видите ли, дело не интересовало меня, поэтому и не являлось никаких подозрений. Я родился со здоровым телом и рассудительным холодным мозгом, вырос на воле и был обучен отцом, который знал бокс лучше, чем кто-либо из живущих или умерших боксеров. Работа для меня была слишком легкой. Бокс не поглощал меня целиком. Я никогда не сомневался в Исходе борьбы. Но теперь с этим покончено.
Она указала на заглавную строку газеты, объявлявшей о его предстоящем матче с Томом Кэннемом.
- Это работа Стьюбенера, - объяснил он. - Это состязание предполагалось устроить несколько месяцев назад. Но какое мне до этого дело. Я удираю в горы. С меня хватит.
Она взглянула на лежащее на столе недописанное интервью и вздохнула.
- Как мужчины распоряжаются своей жизнью, - сказала она. - Они - хозяева жизни. Они делают все, что им вздумается.
- Из всего, что я про вас слышал, - прервал он, - я заключил, что и вы жили так, как вам хотелось. Это одна из ваших самых привлекательных черт. Но больше всего меня с самого начала поразило, как вы и я понимаем друг друга.
Он остановился и поглядел на нее горящими глазами.
- Ладно, одним-то я все-таки обязан арене, - продолжал он. - Благодаря ей я узнал вас. А когда встречаешь настоящую женщину, остается ухватить ее обеими руками и не давать ей уйти. Идемте, поедемте вместе в горы.
Это было неожиданно, как удар грома, но она почувствовала, что все время ждала этого. Ее сердце билось сильно до боли, но эта боль была восхитительна. Наконец-то она добралась до источника простоты и силы. К тому же ей все это казалось сном. Такие вещи не могли случаться в современных редакциях. Так не полагалось объясняться в любви, так происходило только на сцене и в книгах.
Он встал и протянул к ней обе руки.
- Я не смею, - прошептала она как бы про себя. - Я не смею…
При этих словах его глаза словно укололи ее своим презрением, но оно сразу сменилось открытым недоверием.
- Вы посмели бы сделать все, что вам захотелось, - сказал он. - Я знаю это. Тут все дело в желании, а не в смелости. Есть ли у вас желание?
Она встала, шатаясь, как во сне. В ее голове мелькнула мысль, не гипноз ли это. Ей захотелось осмотреться и поглядеть на привычные предметы этой комнаты, чтобы вернуться к действительности, но она не могла отвести от него глаз. И не могла произнести ни слова.
Он подошел и стал рядом. Его рука легла на ее руку, и она невольно прильнула к нему. Все происходило как во сне, и она больше не могла ни о чем думать. Это был вызов жизни. Он был прав. Она хотела - и вот она осмелилась. Он помог ей надеть жакетку. Она проткнула шляпу булавками. И, еще не осознав ничего, она увидела, что выходит с ним вместе из редакции. Ряд известных романов и фильм промелькнули в ее памяти.
- Бегство герцогини, - прошептала она.
- Интересно, удалось ли им пробраться сушей или пришлось ехать морем? - шепнул он в ответ.
Сходство их переживаний и общность мыслей прозвучали для нее оправданием ее безумия.
Выйдя на улицу, он поднял руку, подзывая такси, но она прикосновением руки остановила его.
- Куда мы едем? - едва переводя дыхание, спросила она.
- На вокзал. Мы как раз успеем захватить поезд в Сакраменто.
- Но я не могу так ехать, - протестовала она. - У меня… у меня нет даже носового платка на смену.
Он снова поднял руку, затем ответил:
- Вы купите все в Сакраменто. Мы там поженимся и захватим вечерний поезд на Север. Я протелеграфирую обо всем с дороги.
Когда мотор подъехал к ним, она быстрым взглядом окинула знакомые улицы и знакомую толпу, затем с внезапно вспыхнувшей тревогой поглядела в лицо Глэндону.
- Я ведь ничего не знаю о вас, - сказала она.
- Мы знаем друг о друге все, решительно все, - гласил ответ.
Его рука поддерживала и направляла ее, она поставила ногу на подножку. В следующий момент дверца захлопнулась, он очутился рядом с ней, и машина помчалась по Маркет-стрит. Он обнял ее, прижал к себе и поцеловал. Когда она снова посмотрела на него, то увидела, что его лицо окрасилось легким румянцем.
- Я… я слыхал, что существует искусство поцелуев, - прошептал он. - Я сам ничего не умею, но я научусь. Видите ли, вы первая женщина, какую я целовал в жизни.
Глава IX
Там, где зазубренная вершина скалы возвышается над огромным пространством девственного леса, прилегли мужчина и женщина. Внизу, у опушки леса, были привязаны две лошади. За каждым седлом висело по два небольших дорожных мешка. Деревья были однообразно громадны. Поднимаясь на сотни футов над землею, они в диаметре достигали от восьми до десяти-двенадцати футов, а многие из них были еще толще. Все утро всадники поднимались на перевал через девственные чащи, и эта скала была первым местом, куда они могли выбраться из леса, чтобы им полюбоваться.
Под ними и дальше, насколько они могли охватить взором, ряды за рядами пламенели в дымке багряного тумана горы. Казалось, конца нет этим горным кряжам. Они поднимались один за другим, исчезая за туманной линией горизонта, уходили из глаз, а за ними, казалось, вставали новые горы.
Ни полян, ни просек в лесу не было; на север, юг, восток и запад - девственный нетронутый лес покрывал своей мощной растительностью землю.
Они лежали на скале, наслаждаясь зрелищем. Он крепко сжимал ее руку в своей. Это был их медовый месяц, и они находились в чаще красного дерева в Мендочино. Они пробирались сюда на лошадях, с дорожными мешками за седлом, из Шасты и странствовали по лесным дебрям и чащам без определенного плана, они решили продолжать свою прогулку, пока им не придет в голову что-нибудь другое. Одежда их была проста и груба: на ней был дорожный костюм защитного цвета, а на нем - шаровары и шерстяная рубашка, открытая у загорелой шеи. При своем росте он, казалось, был создан для жизни среди этих лесных великанов, и она, с ним рядом, была полна ощущения радости и счастья.
- Знаешь, великан, - сказала она, приподнимаясь на локте, чтобы взглянуть на него, - это еще чудеснее, чем ты обещал. И мы вместе обойдем эти леса.
- Нам предстоит обойти вместе весь остальной мир, - ответил он, меняя положение и захватывая ее руку своими руками.
- Но сначала мы осмотрим все здесь, - настаивала она. - Я, кажется, никогда не устану глядеть на эти леса… и на тебя.
Он легким движением принял сидячее положение и обнял ее обеими руками!
- Любимый мой, - прошептала она. - А я уж потеряла надежду найти такого человека.
- А я никогда и не надеялся. Я, видно, все время знал, что найду тебя. Ты рада?
Вместо ответа, она слегка прижала рукой его шею, и они молча продолжали любоваться величественным зрелищем девственных лесов и мечтать.
- Помнишь, я рассказал тебе, как я бежал от рыжеволосой учительницы? Тогда я в первый раз увидел эту местность. Я шел пешком, но сорок или пятьдесят миль в день казались мне забавой. Я был настоящим индейцем. Я тогда не думал еще, что найду тебя. Дичи здесь было мало, но в ручьях ловилась прекрасная форель. Я жил как раз на этих скалах. Я и не мечтал, что в один прекрасный день вернусь сюда с тобою, - с тобою.
- И будешь чемпионом бокса, да? - прибавила она.
- Да, конечно; я об этом никогда не думал. Отец всегда твердил, что это так будет, и я считал это дело решенным. Видишь, отец был очень мудр. Это был замечательный человек.
- Но он не предполагал, что ты покинешь арену?
- Не знаю. Он старательно скрывал от меня ее продажность, и я думаю, что он всегда предполагал это и за меня боялся. Я рассказывал тебе о его договоре со Стьюбенером. Отец включил в него пункт о сделках. Первая неблаговидная сделка со стороны моего импресарио - и контракт считается нарушенным.
- И все же ты хочешь бороться с Томом Кэннемом. Стоит ли игра свеч?
Он быстро посмотрел на нее.
- Ты этого не хочешь?
- Дорогой мой, я хочу, чтобы ты делал все, что тебе хочется.
Она сказала это, и, пока слова звучали в ее ушах, ей показалось странным, что она, с ее врожденной упрямой независимостью всех Сэнгетеров, могла произнести их. Но она знала, что это была правда, и радовалась этому.
- Это будет очень занятно, - сказал он.
- Но я не разобралась еще во всех подробностях.
- Я их пока не разработал окончательно. Ты можешь помочь мне. Во-первых, я подставлю ножку Стьюбенеру и всему играющему на боксе синдикату. Это одна из частей программы. Я выбью Кэннема на первом же раунде. Я в первый раз буду по-настоящему свиреп в бою. Бедняга Том Кэннем, такой же продажный, как и все остальные, будет моей главной жертвой. Видишь ли, я собираюсь сказать им речь. Это не принято, но это произведет фурор, потому что я расскажу публике всю закулисную сторону дела. Бокс - хорошая игра, а они обратили его в коммерческое предприятие и загубили его этим. Но я вижу, что говорю эту речь тебе, вместо того чтобы произнести ее на арене.
- Я бы хотела присутствовать при том, как ты ее будешь говорить, - сказала она.
Он поглядел на нее и подумал.
- Я бы тоже хотел видеть тебя поблизости. Но я уверен, что это будет жестокая схватка. Нельзя предвидеть заранее, что может случиться, когда я приступлю к выполнению моей программы. Но как только там все окончится, я буду у тебя. И это будет последним появлением Юного Пэта Глэндона на какой бы то ни было арене.
- Но, дорогой мой, ты ведь никогда в жизни не говорил речей, - возразила она. - Ты можешь провалиться.
Он уверенно покачал головой.
- Я ведь ирландец, - заявил он, - а какой ирландец не умеет говорить? - Он остановился и весело расхохотался. - Стьюбенер думает, что я помешался. Он уверяет, что женатый человек не может тренироваться. Много же он понимает в браке, или во мне, или в чем бы то ни было, кроме недвижимого имущества или предрешенных боев. Но я им всем покажу себя в этот вечер, и бедняге Тому - тоже. Право же, мне его жаль.
- Боюсь, что мой дорогой первобытный зверь поступит с ними со всеми по-первобытному и по-зверски, - прошептала она.
Он засмеялся.
- Я, во всяком случае, сделаю благородную попытку. Можешь быть уверена, что это будет моим последним выступлением. А затем моя жизнь будет всецело заполнена тобою - тобою. Но если ты против моего последнего выступления - скажи одно только слово.
- Конечно, я хочу, чтобы ты выступил, мой гигант. Я люблю своего гиганта, а поэтому он должен оставаться самим собою. Если тебе этого хочется, то и мне хочется этого для тебя - и для себя также. Предположи на минутку, что я захотела бы пойти на сцену или путешествовать по Южным морям или к Северному полюсу?
Он ответил медленно, почти торжественно.
- Тогда я бы сказал тебе - иди! Потому что ты - это ты, и ты должна быть сама собою и делать то, что тебе хочется. Я люблю тебя именно за то, что ты - это ты!
- Мы с тобой глупая пара, - сказала она, когда он выпустил ее из объятий.
- Разве это не великолепно! - воскликнул он.
Он встал на ноги, смерил глазами горизонт и заходящее солнце и протянул руку над мощными лесами, покрывавшими толпившиеся вокруг багряные кряжи гор.
- Нам придется переночевать в этих краях. Отсюда тридцать миль до ближайшей стоянки.
Глава X
Кто из присутствовавших любителей бокса забудет тот памятный вечер в "Арене у Золотых Ворот", когда Юный Пэт Глэндон побил Тома Кэннема и одержал победу над более крупным противником, чем Том? Когда Юный Глэндон в течение часа удерживал разбушевавшуюся толпу на грани возмущения и вызвал своими разоблачениями расследование проделок инспекторов и судебное осуждение импресарио и комиссионеров. Словом, когда он чуть не разбил всю систему призового бокса. Все случившееся явилось для него полнейшей неожиданностью. Даже Стьюбенер не имел ни малейшего представления о готовящихся событиях. Правда, после схватки с Пэтом Поуэрсом питомец его взбунтовался, сбежал и женился, но этот порыв прошел благополучно. Юный Глэндон не обманул его ожиданий: примирился с неизбежной продажностью всех причастных к боксу лиц и вернулся к нему обратно.
"Арена у Золотых Ворот" была только что выстроена. Это было самое обширное из выстроенных для этой цели в Сан-Франциско помещений, и это был первый матч в новом здании. В зале было двадцать пять тысяч мест, и все они были заняты. Любители бокса съехались со всех концов мира, чтобы поглядеть на этот матч, и платили по пятидесяти долларов за место в первых рядах. Самые дешевые места продавались по пяти долларов.
Знакомый гул аплодисментов приветствовал появление старого распорядителя, Билли Моргана, пролезавшего под канатом и обнажившего затем свою седую голову. Едва он раскрыл рот, как в ближайших рядах послышался громкий треск, и несколько рядов низких скамеек провалилось. В толпе раздался грубый смех, и послышались возгласы шутливого участия и советы жертвам происшествия; к счастью, никто из них не получил ушибов. Треск провалившихся сидений и радостный гул голосов заставили дежурного полицейского офицера поглядеть на одного из полисменов, подавая бровями знак, что им, видно, придется приложить здесь руки и что вечер будет бурный.