11
Пришлось Сусаноо столкнуться и с другими жителями деревни, причем не с несколькими парнями, а почти со всеми. Так же как сторонники Сусаноо считали его своим вождем, так остальные парни почитали двух пожилых людей: Омоиканэ-но микото и Тадзикарао-но микото. И эти люди, видимо, не питали к Сусаноо особой неприязни.
А Омоиканэ-но микото даже нравился необузданный нрав Сусаноо. Дня три спустя после драки на пастбище Сусаноо, как всегда, один пошел в горы, на старое болото, ловить рыбу. Туда же совершенно случайно пришел и Омоиканэ-но микото. Они дружески беседовали, сидя на стволе трухлявого дерева. Омоиканэ-но микото, старец с седой бородой и седыми волосами, носил почетное звание первого ученого и первого поэта в селении. Женщины вдобавок считали его весьма искусным колдуном, потому что он любил бродить в горах, выискивая лечебные травы.
У Сусаноо не было причин питать вражду к Омоиканэ-но микото. Поэтому он охотно беседовал с ним, закинув удочку в воду. Они долго разговаривали, сидя на берегу болота под ивой, увешанной серебристыми сережками.
- В последнее время все только и говорят о твоей силе,- сказал, помедлив, Омоиканэ-но микото и улыбнулся.
- Пустые разговоры.
- Хорошо, что говорят. А от того, о чем не говорят, какой прок.
Сусаноо пришел в недоумение.
- Вот как! Значит, не было бы разговоров, не было бы и...
- Не было бы и силы.
- Но золотой песок, если даже его не достать из воды, останется золотым.
- Однако определить, золотой он или не золотой, можно, лишь достав его из воды.
- Выходит, если человек достанет простой песок, а подумает, что он золотой...
- Тогда и простой песок станет золотым.
Сусаноо полагал, что Омоиканэ-но микото потешается над ним, но, взглянув на него, увидел, что улыбка притаилась лишь в уголках его морщинистых глаз - в самих же глазах не было и тени насмешки.
- В таком случае золотой песок ничего не стоит.
- Конечно. И тот, кто думает иначе, заблуждается.
Омоиканэ-но микото поднес к носу сорванный где-то стебель подбела и стал вдыхать его аромат.
12
Сусаноо сидел молча. Омоиканэ-но микото продолжал:
- Как-то вы мерялись силой с одним человеком, и он погиб, придавленный камнем. Не так ли?
- Мне жаль его.
Сусаноо подумал, что его порицают, и обратил взгляд на старое болото, слегка освещенное солнцем. В глубокой воде смутно отражались весенние деревья, покрытые молодой листвой. Омоиканэ-но микото, равнодушно вдыхая аромат подбела, продолжал:
- Жаль, конечно, но поступил он глупо. Тягаться с кем-то вообще не следует, это во-первых. Во-вторых, не имеет смысла тягаться, зная наперед, что не победишь. Но самая большая глупость - это жертвовать в подобных случаях своей жизнью.
- А я почему-то чувствую угрызения совести.
- Напрасно. Не ты же убил его. Его убили те, которые с жадным любопытством взирали на состязание.
- Они ненавидят меня.
- Конечно. Они так же ненавидели бы твоего противника, если бы победа была на его стороне.
- Значит, так устроен мир?
- Клюет! - сказал вместо ответа Омоиканэ-но микото.
Сусаноо дернул за удочку. На крючке отчаянно трепыхался серебристый кижуч.
- Рыба счастливее человека,- заметил Омоиканэ-но микото и, глядя, как Сусаноо насаживает рыбу на бамбуковую палку, усмехнувшись, пояснил: - Человек боится крючка, а рыба храбро глотает его и с легкостью умирает. Мне кажется, я завидую рыбе...
Сусаноо молча закинул леску в болото. И, с виноватым видом глядя на Омоиканэ-но микото, сказал:
- Мне не совсем понятны ваши слова.
Омоиканэ-но микото, поглаживая бороду, сказал вдруг серьезно:
- Не понимаешь, и ладно. А то, как я, ничего не сможешь сделать.
- Почему? - спросил Сусаноо, ничего не понимая. Было не ясно, серьезно говорит Омоиканэ-но микото или шутит, яд в его словах или мед. Но они таили в себе какую-то притягательную силу.
- Крючки глотают только рыбы. Но и я в молодые годы...- На мгновение морщинистое лицо Омоиканэ-но микото подернулось печалью.- И я в молодые годы мечтал о всяком.
Они долго молчали, думая каждый о своем и глядя на старое болото, в котором тихо отражались весенние деревья. А над болотом летали зимородки, иногда скользя по воде, будто брошенные чьей-то рукой камешки.
13
Между тем веселая девушка продолжала жить в сердце Сусаноо. Встречаясь с ней случайно в селении или еще где-нибудь, он непонятно почему краснел и сердце его начинало сильно биться, так же, как под дубом на склоне горы, где он увидел ее впервые, но она держалась надменно и даже не кланялась ему, будто и не знала вовсе.
Однажды, направляясь в горы и проходя мимо источника на краю деревни, он увидел ее среди других девушек, набиравших воду в кувшины. Над источником доцветали камелии, а в брызгах воды, выбивавшейся из камней, в лучах солнца, просачивающихся меж цветов и листьев, играла бледная радуга. Наклонясь над источником, девушка набирала воду в глиняный кувшин. Другие девушки, уже зачерпнув воды, с кувшинами на головах направлялись домой. Над ними сновали ласточки, будто кем-то разбрасываемые гвозди. Когда он подошел к источнику, девушка грациозно поднялась и, стоя с тяжелым кувшином в руке, бросила на него быстрый взгляд, приветливо улыбнувшись.
Как всегда, робея, он слегка поклонился ей. Поднимая кувшин на голову, девушка ответила ему глазами и пошла вслед за подругами. Сусаноо прошел мимо нее к источнику и, зачерпнув большой ладонью воды, отпил несколько глотков, чтобы освежить горло. Но, вспомнив о ее взгляде и улыбке, покраснел, то ли от радости, то ли от стыда, и усмехнулся. Девушки с глиняными кувшинами на головах постепенно удалялись от источника в лучах нежного утреннего солнца, и их белые покрывала развевались на легком ветерке. Но вскоре вновь послышался их веселый смех, некоторые поворачивались к нему, улыбаясь, и бросали на него насмешливые взгляды.
Он пил воду, и взгляды эти, к счастью, не потревожили его. Но смех странно огорчил, и он еще раз зачерпнул пригоршню воды, хотя и не испытывал жажды. И тут в воде источника он увидел отражение человека, которого не сразу узнал. Сусаноо поспешно поднял голову и под белой камелией заметил молодого пастуха с плеткой, тяжелыми шагами приближавшегося к нему. Это был тот самый пастух, его почитатель, из-за которого ему пришлось драться на зеленой горе.
- Здравствуйте! - сказал пастух, дружелюбно улыбаясь, и почтительно поклонился Сусаноо.
- Здравствуй!
Сусаноо невольно нахмурился, подумав, что робеет даже перед этим пастухом.
14
Пастух, ощипывая белые камелии, спросил как ни в чем не бывало:
- Ну, как шишка? Прошла?
- Давно уже,- ответил Сусаноо.
- Прикладывали жеваный рис?
- Прикладывал. Хорошо помогает. Не ожидал даже. Бросив камелий в источник, пастух сказал вдруг со смешком:
- Тогда я научу вас еще кое-чему.
- Чему же это? - недоверчиво спросил Сусаноо.
Молодой пастух, все еще многозначительно улыбаясь, сказал:
- Дайте мне одну яшму из вашего ожерелья.
- Яшму? Конечно, я могу дать яшму, но для чего она тебе?
- Дайте, и все. Ничего плохого я вам не сделаю.
- Нет, пока не скажешь, зачем тебе, не дам,- сказал Сусаноо, все больше и больше раздражаясь. Тогда пастух, лукаво взглянув на него, выпалил:
- Ну ладно, скажу. Вы любите молоденькую девушку, которая только что приходила сюда за водой. Так ведь?
Сусаноо нахмурился и сердито уставился на лоб пастуха, сам же все сильнее и сильнее робел.
- Любите племянницу Омоиканэ-но микото?
- Как?! Она племянница Омоиканэ-но микото? - вскричал Сусаноо.
Пастух, взглянув на него, торжествующе рассмеялся.
- Вот видите! Не пытайтесь скрыть правду, все равно обнаружится.
Сусаноо, сжав губы, молча глядел на камни под ногами. Между камней, в пене брызг, кое-где зеленели листья папоротника...
Ответ был прост:
- Отдам девушке и скажу, что вы о ней все время думаете.
Сусаноо колебался. Он почему-то не хотел, чтобы пастух был в этом деле посредником, но сам не отважился бы открыть свое сердце девушке. Пастух же, заметив нерешительность на его некрасивом лице, продолжал с равнодушным видом.
- Ну, раз не хотите, ничего не поделаешь.
Они помолчали. Потом Сусаноо вынул из ожерелья красивую магатаму, похожую цветом на серебристый жемчуг, и молча протянул ее пастуху. Это была магатама его матери, и он особенно бережно ее хранил.
Пастух бросил жадный взгляд на магатаму и сказал:
- О! Это прекрасная яшма! Редко встретишь камень такой благородной формы.
- Это иноземная вещь. Говорят, заморский умелец шлифовал ее семь дней и ночей,- сказал Сусаноо сердито, и, отвернувшись от пастуха, пошел прочь от источника.
Но пастух, держа магатаму на ладони, поспешил за ним следом.
- Ждите! Дня через два принесу вам благожелательный ответ.
- Можешь не спешить.
Они шли рядом, оба в сидзури, направляясь в горы, и ласточки непрерывно носились над их головами, а брошенный пастухом цветок камелии все еще кружился в светлой воде источника.
В сумерках молодой пастух, сидя под вязом на зеленом склоне и разглядывая яшму, врученную ему Сусаноо, думал, как передать ее девушке. В это время с горы спускался высокий красивый юноша с бамбуковой флейтой в руках. Он был известен в селении тем, что носил самые красивые ожерелья и браслеты. Проходя мимо сидящего под вязом пастуха, он неожиданно остановился и окликнул его:
- Эй, ты!
Пастух поспешно поднял голову, но, увидев, что перед ним один из врагов почитаемого им Сусаноо, сказал недружелюбно:
- Что вам?
- Покажи яшму.
Молодой пастух с недовольным видом протянул ему голубоватую яшму.
- Твоя?
- Нет, Сусаноо.
На этот раз недовольство отразилось на лице изящного юноши.
- Так это та самая магатама, которую он так гордо носит на шее! Разумеется, ведь больше ему нечем гордиться. Остальные яшмы в его ожерелье ничуть не лучше речных камней.
Злословя о Сусаноо, юноша любовался голубоватой магатамой. Потом легко опустился на землю у подножия вяза и сказал дерзко:
- А не продашь ли ты яшму мне? Если хочешь, конечно...
15
Вместо того чтобы сразу отказать, пастух молчал, надув щеки. Юноша скользнул нему взглядом и сказал:
- А я отблагодарю тебя. Пожелаешь меч, дам тебе меч. Яшму захочешь, дам тебе яшму.
- Нет, не могу. Сусаноо-но микото просил меня передать ее одному человеку.
- Вот как! Одному человеку... Наверно, женщине?
Заметив его любопытство, пастух вспылил:
- А не все ли равно: мужчине или женщине!
Он уже жалел, что проболтался, потому и говорил так раздраженно. Но юноша дружелюбно улыбнулся, отчего пастуху стало как-то не по себе.
- Да, это все равно,- сказал юноша.- Все равно, но ведь ты можешь отдать вместо этой яшмы другую. Это не так важно.
Пастух молчал, уставясь на траву.
- Конечно, за хлопоты я отблагодарю тебя: дам тебе меч, яшму или доспехи. А хочешь, коня подарю?
- Но если тот человек откажется взять подарок, мне ведь придется вернуть магатаму Сусаноо.
- Тогда...- Юноша нахмурился, но сразу же сказал мягко: - Если это женщина, она не возьмет магатаму Сусаноо. Не к лицу она молодой женщине. С большей охотой она примет яркую яшму.
Пожалуй, юноша прав,- подумал пастух. Как бы ни была драгоценна яшма, она может не понравиться девушке из их селения.
Облизнув губы, юноша вкрадчиво продолжал:
- Сусаноо будет только рад, если его подарок не отвергнут. Поэтому для него даже лучше, чтобы это была другая яшма. К тому же и ты в накладе не останешься: получишь меч или коня.
Пастух ясно представлял себе обоюдоострый меч, яшму, украшенную бриллиантом, сильную лошадь золотистой масти. Он невольно закрыл глаза и несколько раз тряхнул головой, чтобы отогнать наваждение, но, открыв глаза, снова, увидел перед собой красивое, улыбающееся лицо юноше.
- Ну, как? Все еще не согласен? А может, пойдешь со мной? У меня есть и меч, и доспехи как раз тебе впору. А в конюшне несколько лошадей...
Истощив весь запас льстивых слов, юноша легко поднялся с земли. Пастух молчал в нерешительности, но когда юноша пошел, поплелся вслед за ним, тяжело волоча ноги.
Только они скрылись из виду, как с горы тяжелой поступью спустился еще один человек. Уже сгустились сумерки, гору стал окутывать туман, но сразу можно было понять, что это Сусаноо. Он пес на плече несколько убитых птиц и, подойдя к вязу, опустился на землю, чтобы передохнуть. Сусаноо бросил взгляд на крыши селения, лежавшего внизу в вечерней дымке, и на губах его промелькнула улыбка.
Ничего не ведавший Сусаноо подумал о веселой девушке.
16
Сусаноо жил в ожидании ответа, который должен был принести ему пастух, но пастух не появлялся. Непонятно почему,- может быть, просто так,- с тех пор он ни разу не встретился Сусаноо. Сусаноо думал, что пастуху не удалось, наверно, осуществить свой план, и стыдился встретиться с ним, а может быть, у пастуха не было случая подойти к веселой девушке.
За это время Сусаноо всего раз видел ее. У источника рано утром. Девушка, поставив глиняный кувшин на голову, как раз собиралась уходить из-под белых камелий вместе с другими женщинами. Увидев его, она презрительно скривила губы и высокомерно прошла мимо. Он, как всегда, покраснел, но в глазах его застыла невыразимая печаль. "Я - глупец. Эта девушка даже в другом рождении ни за что не станет моей женой",- подумал он, и это близкое к отчаянию чувство долго не покидало его, но молодой пастух не принес еще плохого ответа, и это вселяло в Сусаноо какую-то надежду. Целиком положившись на этот неведомый ответ, Сусаноо решил больше не ходить к источнику, чтобы не растравлять свое сердце.
Однажды на закате, проходя берегом Тихой небесной Реки, он увидел молодого пастуха, купающего коня. Пастух был явно смущен тем, что Сусаноо его заметил. И Сусаноо, почему-то не решаясь сразу заговорить с ним, молча стоял в луговой полыни, освещенной лучами заходящего солнца, и глядел на блестящую от воды вороную шерсть коня. Но молчание становилось нестерпимым, и Сусаноо, показывая пальцем на коня, заговорил:
- Хороший конь! Чей он?
- Мой! - гордо ответил пастух, взглянув наконец на Сусаноо.
- Твой? Гм...
Проглотив слова восхищения, Сусаноо снова умолк. Пастух не мог более делать вид, что ничего не знает.
- На днях я передал твою яшму,- нерешительно начал он.
- Передал, значит! - обрадовался, как дитя, Сусаноо.
Встретившись с ним взглядом, пастух поспешно отвел глаза и, нарочно удерживая лошадь, бьющую копытами о землю, повторил:
- Передал...
- Ну вот и хорошо.
- Однако...
- Что "однако"?
- Она не может сразу дать ответ.
- Можно и не спешить,- бодро сказал Сусаноо и пошел по речному лугу, подернутому вечерней дымкой, как будто у него не было никакого дела к пастуху. А в душе его поднималась волна небывалого счастья.
Все его радовало: и полынь на речном лугу, и небо, и распевавший в небе жаворонок. Он шел с поднятой головой и иногда разговаривал с едва различимым в вечерней дымке жаворонком:
- Эй, жаворонок! Ты, наверное, завидуешь мне. Не завидуешь? Тогда почему же ты так поешь? Ответь мне, жаворонок!
17
Несколько дней Сусаноо был счастлив. Правда, в селении появилась новая песенка неизвестного сочинителя. Песенка была о том, что безобразный ворон полюбил красивую лебедушку и что он стал посмешищем для всех птиц на небе. Сусаноо огорчился, будто сияющее счастьем солнце закрыла туча.
Но, испытывая небольшое беспокойство, он все еще пребывал в счастливом сне. Он верил, что прекрасный лебедь уже откликнулся на любовь безобразной вороны, и птицы в небе не смеются над ним, как над глупцом, а, наоборот, завидуют его счастью. И он верил этому.
Поэтому, когда он снова встретился с пастухом, он не хотел слышать иного ответа, чем тот, который ждал.
- Так ты передал яшму? - напомнил он пастуху.
- Передал,- ответил пастух с виноватым видом.- А ответ...- замялся он. Но Сусаноо достаточно было и того, что он передал. Он не собирался спрашивать о подробностях.
Несколько дней спустя, ночью, Сусаноо шел не спеша по улице селения, освещенного луной. Он направлялся в горы, надеясь поймать какую-нибудь птицу, спящую в гнезде. Навстречу ему в легком ночном тумане двигался человек, играющий на флейте. Сусаноо вырос дикарем и с детства не питал особого интереса к музыке и пению, но тут, весенней лунной ночью, напоенной ароматом цветущих кустов и деревьев, он с бурной завистью прислушивался к прекрасным звукам флейты.
Они подошли друг к другу совсем близко, так, что уже можно было различить лица, но человек продолжал играть, не глядя на Сусаноо. Уступая ему дорогу, Сусаноо увидел его красивое лицо в сиянии луны, стоящей почти в середине неба. Сверкающая яшма, бамбуковая флейта у губ - да это тот самый высокий красавец! Сусаноо знал, что это один из его врагов, презирающих его за дикость, и хотел было пройти мимо, высокомерно подняв плечи, но, когда они поравнялись, что-то привлекло его внимание - на груди юноши в ясном свете луны светло сияла его голубоватая магатама - подарок матери.
- Постой-ка! - сказал он и, внезапно приблизившись к юноше, схватил его сильной рукой за шиворот.
- Ты что? - вскричал, покачнувшись, юноша и изо всех сил стал вырываться из рук Сусаноо. Но сколько он ни изворачивался, Сусаноо крепко держал его за воротник.
- Где ты взял эту яшму? - свирепо рявкнул Сусаноо, сдавливая юноше горло.
- Отпусти! Что ты делаешь?! Отпусти, тебе говорят!
- Не отпущу, пока не скажешь.
- Ах, так!
И юноша замахнулся на Сусаноо бамбуковой флейтой, хотя Сусаноо держал его за шиворот. Не ослабляя хватки, Сусаноо свободной рукой без труда вырвал из его рук флейту.
- Ну, признавайся, не то задушу.
В груди Сусаноо бушевала дикая ярость.
- Я выменял ее на коня...
- Врешь! Эту яшму я велел передать...- Сусаноо не посмел почему-то произнести "девушке" и, горячо дыша в бледное лицо врага, снова взревел: - Врешь!
- Отпусти! Это ты... Ой! Задыхаюсь! Это ты врешь. Сказал, отпустишь, а все держишь.
- А ты докажи! Докажи!
- Возьми да и спроси у него,- с трудом произнес извивающийся в его руках юноша.
Даже взбешенному Сусаноо было понятно, что он имел в виду пастуха.
- Ладно. Пойдем спросим у него,- решил Сусаноо.