– Нет, нет, что вы! Я уверена, он хороший человек, и я с ним буду счастлива. К тому же, выходя за него, я все равно остаюсь при вас, а мне ничего, кроме этого, и не надо.
– Почему же тогда ты так вздыхаешь?
– Простите, синьора, я вспоминаю нашу родину.
– Нашу родину?
– Да, графиня. Вы, будучи уже в Палермо, вспомнили, что в деревне, которой владеет ваш отец, осталась я, ваша молочная сестра… Тогда вы написали мне, чтобы я приехала к вам, а я уже была невестой одного молодого человека из Баузо.
– Почему же ты раньше не сказала мне об этом? Князь по моей рекомендации взял бы его к себе в дом.
– Он бы не захотел быть слугой, он слишком горд.
– Неужели?
– Он уже отказался от места в имении князя де Гото.
– Что ж, он благородного происхождения, этот молодой человек?
– О, нет, он горец.
– Как его имя?
– Я не думаю, чтобы графиня его знала, – поспешно сказала Тереза.
– Так ты грустишь о нем?
– Право, не знаю… Я знаю только то, что если выйду замуж не за Гаэтано, а за него, то мне придется очень много работать, а это для меня будет нелегко, особенно после службы у вашего сиятельства. Мне так хорошо у вас.
– Меня нередко упрекают в излишней гордости и вспыльчивости. Разве это не правда, Тереза?
– Вы всегда были очень добры ко мне. Больше я ничего не могу сказать.
– О, на меня клевещет палермская знать… А все потому, что графы де Костель-Нуово получили дворянство при Карле V, тогда как графы де Вентимилле и де Партанна происходят, как они сами утверждают, от Танкреда и Рожера. Впрочем, женщины-то настроены против меня совсем по иным причинам. Они завидуют тому, что Родольфо меня любит, и стараются всеми силами увести его у меня. Но это им не удается, потому что я красивее их, Карини говорит мне это каждый день. Да и ты тоже, лгунья.
– В этой комнате, графиня, есть более веское доказательство вашей красоты, чем мои слова.
– Что же это такое?
– Зеркало вашего сиятельства.
– Полно тебе говорить глупости… Зажги свечи у ночного столика.
Камеристка повиновалась.
– Теперь закрой это окно и оставь меня одну, окна, выходящего в сад, вполне достаточно…
Тереза исполнила приказание и удалилась. Едва за ней закрылась дверь, как графиня устроилась у ночного столика и стала смотреться в зеркало. Она была явно довольна своим отражением.
Прелестную графиню звали Эмма, или, точнее, Джемма, как ее все привыкли называть, когда она была еще ребенком. Ее родители нарочно прибавили к имени дочери лишнюю букву, так как "Gemma" по-итальянски означает "драгоценный камень".
Графиня ошибочно приписывала свое благородное происхождение росчерку пера Карла V. Тонкая и гибкая талия обличала в ней гречанку, черные, бархатистые глаза достались ей, несомненно, от арабских предков, и, наконец, белый, матовый цвет кожи указывал на галльскую кровь. Графиня могла бы смело и с равным успехом похвастать своим происхождением от какого-нибудь афинского архонта, сарацинского эмира или нормандского вождя. Красота, подобная той, которой она обладала, встречалась лишь в Сицилии, более того, в одном только городе на всем земном шаре – в Арле, где такое смешение крови и рас, соединяющее эти три столь различных типа, не является большой редкостью.
Сначала Джемма хотела принарядиться, но, посмотревшись в зеркало, нашла, что ей очень идет эта небрежность туалета, и некоторое время в наивном восхищении любовалась собой. Так смотрится в зеркало воды цветок, наклонившись над ручьем. Ее восхищение не было горделивым, наоборот, оно было преисполнено благодарности к Творцу, которому угодно было создать такую красоту. Итак, она решила не переодеваться и осталась в чем была. И в самом деле, какая прическа была бы ей больше к лицу, чем ее роскошные распущенные волосы? Какая кисть смогла бы улучшить правильный изгиб ее бархатных бровей? Какая помада осмелилась бы соперничать с коралловым цветом ее губ, сочных, как гранат?
Графиня смотрела на себя и упивалась собственной красотой без всякой другой мысли, но мало-помалу она впала в легкую задумчивость. В зеркале, стоявшем как раз напротив открытого окна, отражалось не только ее ангельское личико, но и ночное небо. Джемма совершенно бесцельно, шутя, стала считать в зеркале зажигавшиеся на небосклоне звезды. И вдруг ей показалось, что позади нее, на фоне звездного неба, мелькнула какая-то тень. Она быстро обернулась: в окне стоял человек. Джемма вскочила и хотела закричать, но неизвестный спрыгнул в комнату и, протянув к ней руки, умоляющим голосом произнес:
– Ради бога, сударыня, не кричите… Клянусь честью, вам нечего бояться, я не сделаю вам ничего дурного.
II
Джемма медленно опустилась в кресло. После появления неизвестного и произнесенных им слов в комнате воцарилось молчание, продлившееся несколько мгновений. За это время графиня успела быстрым и боязливым взглядом осмотреть человека, попавшего в ее комнату столь необычным образом.
Это был молодой человек лет двадцати пяти – двадцати шести, судя по внешности – простолюдин. На нем была калабрийская шляпа с широкой лентой, спадавшей ему на плечи, бархатная куртка с серебряными пуговицами и бархатные же шаровары, также с серебряными украшениями; он был опоясан шелковым красным кушаком с вышивкой и зеленой бахромой. Такие кушаки делают по образцу восточных, в Мессине. Наконец, кожаные гетры и сапоги дополняли этот не лишенный элегантности костюм горца, подобранный будто с намерением подчеркнуть все достоинства рослой фигуры его обладателя. Лицо незнакомца носило отпечаток чего-то дикого, но было вместе с тем необыкновенно красиво: ярко выраженные черты южанина, смелый и гордый взгляд, черные волосы и такая же борода, орлиный нос и белоснежные зубы.
Все это совершенно не успокоило Джемму, и неизвестный, видя, что она протягивает руку к столику, догадался, что графиня намеревается позвонить.
– Разве вы меня не поняли, сударыня? – произнес он на мягком сицилийском наречии, придавая голосу оттенок бесконечной кротости. – Я вовсе не желаю вам зла, напротив, если вы исполните просьбу, с которой я к вам пришел, то я буду боготворить вас. Вы хороши, как Мадонна, будьте же и добры, как она.
– Чего же вы хотите? – спросила Джемма дрожащим голосом. – И почему вы пришли ко мне таким странным образом и в столь поздний час?
– Если бы я искал встречи с вами обычным путем – с вами, дамой знатной, богатой и любимой человеком, обладающим почти королевской властью, – то весьма вероятно, что вы бы не приняли меня, человека бедного и простого. Не правда ли, сударыня? Но допустим даже, что вы бы меня выслушали, – все равно ответ вы дали бы мне нескоро, а мне некогда ждать.
– Что же я могу для вас сделать? – спросила Джемма, почти успокоившись.
– Все, сударыня, так как в ваших руках находится мое счастье или мои страдания, моя жизнь или моя смерть.
– Я вас не понимаю, объяснитесь.
– У вас служит молодая девушка из Баузо.
– Тереза?
– Да, Тереза, – продолжал неизвестный дрожащим голосом. – Эта девушка должна вскоре выйти замуж за лакея князя Карини, а между тем она моя невеста.
– Ах, так это вы и есть…
– За меня она должна была выйти замуж, но тогда как раз пришло ваше письмо, вы звали ее к себе. Она обещала остаться мне верной, поговорить с вами и, если вы откажете в ее просьбе, вернуться ко мне. Я ждал ее. Целых три года прошло, я ее ни разу за это время не видел, и так как она не вернулась, то я приехал сам. Только здесь я узнал, в чем дело, и решил упасть к вашим ногам и выпросить у вас Терезу.
– Я люблю Терезу и не желаю отпускать ее. Гаэтано служит лакеем у князя, и Тереза, выйдя за него замуж, останется при мне.
– Если дело только за этим, я сам поступлю на службу к князю, – сказал молодой человек, совершая над собой заметное усилие.
– Тереза говорила мне, что вы не хотите быть слугой.
– Совершенно верно, не хочу, но раз это необходимо, я готов принести такую жертву ради Терезы. Только, если возможно, я стал бы охранять князя – это все же лучше, чем быть в числе его слуг.
– Хорошо, я поговорю с князем и, если он согласится…
– Князь исполняет ваши малейшие желания, сударыня. Вам не надо просить, прикажите, и все будет по-вашему, я это знаю.
– А кто мне поручится за вас?
– Порукой будет моя вечная признательность вам, сударыня.
– И все-таки мне надо знать, кто вы.
– Я человек, которого вы можете и осчастливить, и погубить, вот и все.
– Князь спросит у меня ваше имя.
– Какое ему дело до моего имени? Знает ли он его? Разве он мог слышать имя бедного крестьянина из Баузо?
– Но зато я – ваша землячка. Мой отец, граф де Кастельнуово, жил в небольшой крепости, недалеко от этой деревни.
– Мне это известно, – ответил молодой человек глухим голосом.
– Значит, я должна знать ваше имя. Скажите мне, как вас зовут, и я подумаю, как нам быть.
– Поверьте мне, графиня, будет лучше, если я не назову вам своего имени. На что оно вам? Я честный человек. Тереза будет счастлива со мной, а я при случае охотно пожертвую жизнью ради князя и ради вас.
– Ваше упорство меня тем более удивляет, что Тереза, несмотря на то что я ее спрашивала, также не назвала мне вашего имени. Предупреждаю вас, что на таких условиях я ничего не смогу для вас сделать.
– Вам непременно хотите, чтобы я назвал свое имя?
– Я не хочу, я требую.
– Умоляю вас в последний раз – не спрашивайте!
– Или назовите свое имя, или уходите, – властно произнесла Джемма.
– Меня зовут Паскаль Бруно, – ответил молодой человек таким ровным голосом, что, если бы не его побледневшее лицо, выдававшее сильное внутреннее волнение, можно было бы подумать, что он совершенно спокоен.
– Паскаль Бруно! – воскликнула Джемма, отодвигая свое кресло. – Паскаль Бруно. Не сын ли вы Антонио Бруно, голова которого в железной клетке в замке Баузо?
– Да, я его сын.
– А вы знаете, почему там находится голова вашего отца?
Паскаль молчал.
– Вы не знаете! – продолжала Джемма. – Так я вам скажу: ваш отец хотел убить моего отца!
– Мне это известно, сударыня. Но мне известно также и то, что когда вас, еще совсем ребенком, водили гулять по деревне, то ваши горничные и лакеи показывали вам эту голову и говорили, что она принадлежала человеку, покушавшемуся на жизнь вашего отца. Однако о том, что ваш отец обесчестил моего, они умолчали.
– Вы лжете!
– Гореть мне в аду, если я говорю неправду! Моя мать была красива, и граф в нее влюбился. Но она, кроме красоты, обладала еще и добродетелью и не поддавалась его уговорам, не боялась его угроз. Однажды отцу моему пришлось уехать по делу в Таормину. Граф воспользовался этим и при помощи четырех лакеев увез мою мать в свой маленький домик, между Лимеро и Фурнани, который теперь стал гостиницей, и там, сударыня, он силой овладел ею.
– И что с того? Граф владел деревней Баузо, и все крестьянки принадлежали ему всецело, как они сами, так и их имущество. Ваша мать должна была гордиться тем, что он оказал ей честь своим вниманием.
– Мой отец рассуждал иначе, – произнес Паскаль, нахмурившись, – без сомнения потому, что он родился в Стрилле, во владениях князя Монкада-Патерно, и не считал себя собственностью графа. Отец напал на него и ранил. Рана оказалась не смертельной, о чем я тогда горько сожалел, теперь же, к стыду моему, радуюсь.
– Если память мне не изменяет, кажется, не только вашего отца казнили, как убийцу, но и его братьев сослали на каторгу?
– Да, потому что они скрыли его у себя и защищали с оружием в руках, когда сбиры пришли за ним. Их признали соучастниками преступления. Дядю моего, Плачидо, сослали в Фавиньяну, дядю Пиетро – в Липари, а дядю Пепе – в Вулкано. Я был тогда еще совсем ребенком, но меня тоже арестовали, однако потом отдали матери.
– А что стало с вашей матерью?
– Она умерла.
– Где?
– В горах, между Пиццо ди Гото и Низи.
– Почему же она уехала из Баузо?
– Чтобы всякий раз, проходя мимо замка, не видеть голову своего мужа и моего отца. Да, она умерла в горах, и там не было ни врача, который облегчил бы ее страдания, ни священника для последнего напутствия. Лежит она в неосвященной земле, я сам ее и похоронил… Я думаю, сударыня, вы поймете меня и простите. На свежей могиле моей матери я поклялся отомстить за всю нашу семью, – дядей своих я уже не считал за живых, – отомстить вам, единственной оставшейся из рода графа. Но чего не бывает на свете! Я полюбил Терезу и покинул горы, чтобы не видеть могилу матери, которой, как мне казалось, я изменил. Я поселился на равнине вблизи Баузо и, когда узнал, что Тереза поступила к вам на службу и покидает Баузо, даже сам хотел наняться к графу. Долго я страшился этой мысли, но со временем привык к ней. Я решил увидеться с вами. И вот я здесь, безоружный, умоляю вас о помощи, тогда как должен быть вашим злейшим врагом.
– Вы должны понять, – сказала Джемма, – что князь не может взять к себе на службу человека, отца которого казнили за убийство, а родственников сослали на каторгу.
– Почему же нет, если этот человек соглашается забыть о несправедливости, из-за которой все это произошло?
– Да вы с ума сошли!
– Графиня, вы знаете, что значит клятва для горца? Я нарушаю клятву! Вы знаете, как дорога для сицилийца месть? Я отказываюсь от мести… Я согласен все забыть, не заставляйте же меня вспоминать.
– Ну, а если я вас не послушаю, что вы сделаете?
– Я не хочу об этом думать.
– Хорошо, мы это так не оставим.
– Графиня, я умоляю вас, сжальтесь надо мной. Право же, я делаю все что могу, чтобы оставаться честным человеком. Если я поступлю служить к князю, если я женюсь на Терезе, то я вполне отвечаю за себя… И потом, я не вернусь больше в Баузо.
– Это невозможно.
– Графиня, вы ведь тоже любили.
При этих словах Джемма презрительно улыбнулась.
– Вы должны понимать, что такое ревность, какие страдания она порой причиняет – иногда даже начинает казаться, что теряешь рассудок… Я люблю Терезу, я ревную ее, я чувствую, что сойду ума, если она не будет моей женой, и тогда…
– Что тогда?
– Случится беда, если я вспомню клетку с головой моего отца, каторгу, где томятся мои дяди, и могилу матери.
В этот момент за окном раздался какой-то странный звук, похожий на сигнал; почти тотчас за ним послышался звонок.
– Это князь! – воскликнула Джемма.
– Да-да, я знаю, – пробормотал Паскаль глухим голосом, – но, прежде чем он войдет сюда, вы успеете согласиться. Я умоляю вас, графиня, исполните мою просьбу: верните мне Терезу и устройте меня на службу к князю!
– Пропустите меня, – приказала Джемма, сделав движение к двери.
Но Бруно вместо этого бросился к двери и запер ее на ключ.
– Вы осмеливаетесь удерживать меня силой! – вскрикнула Джемма и схватила звонок. – Ко мне! На помощь! На помощь!
– Не кричите, сударыня, – сказал Бруно, стараясь держать себя в руках, – я же говорил вам, что ничего дурного вам не сделаю…
За окном раздался тот же странный звук.
– Хорошо, хорошо, Али, ты зорко сторожишь, мой мальчик, – произнес Бруно. – Да, я знаю, что князь идет сюда, я слышу его шаги в коридоре. Графиня, графиня, еще один момент, одна секунда, и всех тех несчастий, о которых я говорил, не будет…
– Помогите! Родольфо, сюда! Помогите! – кричала Джемма.
– У вас нет ни сердца, ни души, ни жалости ни к себе, ни к другим, – сказал Бруно, отчаянно хватаясь за голову.
На дверь сильно напирали с другой стороны.
– Я заперта, – продолжала графиня более спокойным голосом, понимая, что к ней идут на помощь, – я заперта, и мне угрожает какой-то человек! Помогите!
– Я не угрожаю, я прошу… Я все-таки еще прошу… Но раз вы непременно этого хотите…
Бруно зарычал, как тигр, и бросился на Джемму, вероятно, намереваясь задушить ее – у него действительно не было с собой никакого оружия. В этот самый миг отворилась скрытая в глубине алькова дверь, раздался пистолетный выстрел, комната наполнилась дымом, и графиня упала в обморок. Когда она очнулась, ее держал в своих объятиях Родольфо. Она с ужасом обвела глазами комнату и с трудом произнесла:
– Где тот человек?
– Не знаю. Должно быть, я промахнулся, – ответил князь, – пока я перебирался через кровать, он выскочил в окно. Видя, что вы лишились чувств, я поспешил к вам, а о нем и не подумал. Мне кажется, я промахнулся, – повторил князь, осматриваясь кругом, – хотя странно, нигде не видно следа от пули.
– Догоните его, – приказала Джемма, – не щадите, не жалейте этого человека. Он хотел меня убить! Это бандит!
Поиски не прекращались всю ночь. Искали везде: на вилле, в ее окрестностях, в садах и на берегу, но напрасно. Паскаль Бруно исчез. Под утро нашли кровавый след, тянувшийся от окна графини и терявшийся на берегу моря.
III
На рассвете, как обычно, из гавани вышли рыбачьи лодки и рассыпались по морю. Одна из них, однако, спустила парус и встала на якорь. Дабы не привлекать внимания посторонних, мальчик лет двенадцати – четырнадцати, находившийся в лодке, стал чинить сети. Вторым пассажиром маленького судна был уже зрелый мужчина. В глубоком раздумье он лежал на дне лодки, опираясь головой о ее борт. Время от времени он черпал правой рукой воду из моря и поливал ею левое плечо, перевязанное окровавленной тряпкой. Лицо его принимало при этом столь странное выражение, что трудно было сказать, улыбался он или стискивал зубы от боли. Это был Паскаль Бруно. В спутнике его читатель, наверно, уже узнал того самого Али, который под окном графини дважды подавал сигнал к бегству. Судя по его внешности, он был уроженцем мест, где климат еще более жаркий, чем на Сицилии. Мальчик этот действительно родился в далекой Африке, однако судьба свела его с Бруно. Произошло это год назад вот при каких обстоятельствах.