– Боже сохрани, правда, мне кажется, что я умру, но вместе с тем смерть мне представляется такой приятной и сладкой… Сними с меня шапочку, она ужасно давит…
Девушка распустила длинные волосы графини, и теперь они ниспадали до земли.
– А ты, Джидза, ничего такого не чувствуешь? Неведомое блаженство… Что-то божественное разливается по моим жилам, будто я выпила какой-то чудесный эликсир. Ну же, помоги мне подняться и подведи меня к зеркалу.
Джидза поддержала графиню и сопроводила ее до камина. Джемма облокотилась на его выступ, подперла голову руками и стала смотреться в зеркало.
– Теперь, – сказала она немного погодя, – распорядись убрать все это, раздень меня и оставь одну.
Камеристка повиновалась. Лакеи убрали со стола, и когда все удалились, девушка исполнила второе приказание графини и раздела ее. Джемма не отходила от зеркала, только лениво подняла сперва одну руку, потом другую. Служанка уже давно исполнила свою обязанность, но Джемма никак не могла очнуться от охватившего ее оцепенения. Наконец, графиня пожелала остаться одна, и камеристка вышла из комнаты.
Джемма почти машинально закончила свой ночной туалет и отправилась в постель. Некоторое время она лежала, облокотившись на руку, и пристально смотрела на дверь, но постепенно, вопреки всем ее стараниям не засыпать, веки ее отяжелели, глаза закрылись, и она упала на подушку, испустив глубокий вздох и пробормотав имя Родольфо.
На другое утро, просыпаясь, Джемма протянула руку, будто для того, чтобы коснуться кого-то. Но она была одна. Тогда графиня окинула глазами комнату и увидела на столике около самой кровати письмо. Она взяла его и прочитала:
"Графиня, я мог бы отомстить вам, как разбойник, но предпочел доставить себе княжеское удовольствие, а чтобы вы по пробуждении не подумали, что это был сон, я оставил вам вещественное доказательство: посмотрите в зеркало. Паскаль Бруно".
Джемма вздрогнула, холодный пот выступил у нее на лбу. Она уже протянула было руку, чтобы позвонить, но ее удержало предчувствие. Графиня собралась с силами, соскочила с кровати, подбежала к зеркалу и вскрикнула: ее волосы и брови были сбриты.
Она тотчас завернулась в вуаль, села в карету и вернулась обратно в Палермо. Оттуда графиня немедленно написала князю де Карини, что ее духовник для искупления грехов приказал ей сбрить волосы и брови и удалиться на год в монастырь.
IX
Первого мая 1805 года в крепости Кастельнуово был праздник. Паскаль Бруно, будучи в прекрасном расположении духа, угощал ужином одного из своих друзей по имени Плачидо Мели, честного контрабандиста из деревни Джессо, и двух девиц, которых Мели специально привез из Мессины для увеселения. Паскаль Бруно по достоинству оценил подарок приятеля и решил со своей стороны отплатить ему богатым угощением. Из погребов крепости были извлечены лучшие вина Сицилии и Калабрии, из Баузо пригласили лучшего повара, а вокруг царила вся та странная роскошь, которой любил иногда предаваться герой нашего рассказа. Веселье было в полном разгаре, хотя трапеза еще только началась, как вдруг Али подал Мели письмо от одного крестьянина из Джессо.
– Клянусь кровью Христа! – воскликнул тот. – Подходящий он выбрал момент!
– Кто это, приятель? – спросил Бруно.
– Кто же как не капитан Луиджи Кама из Вилла-Сан-Джованни!
– А! – сказал Бруно. – Наш поставщик рома.
– Да, – ответил Мели, – капитан сообщает мне, что он со своим грузом уже на берегу и не прочь от него избавиться, пока о его приезде не узнали таможенники.
– Дело прежде всего, приятель, – проговорил Бруно. – Я тебя здесь подожду. Слава богу, я останусь не один, и если ты не долго провозишься, то успеешь вернуться в нашу теплую компанию.
– С этим я управлюсь за час, – ответил Плачидо, – море всего в пятистах шагах отсюда.
– А впереди ведь вся ночь, – сказал Бруно.
– Приятного аппетита, приятель.
– Счастливого пути, друг.
Плачидо вышел, Бруно остался один с двумя девицами. Он был любезен за двоих, и разговор уже начал принимать оживленный характер, как вдруг дверь отворилась, и вошел новый человек.
Паскаль обернулся и узнал в нем мальтийского купца, о котором мы уже не раз говорили. Бруно был его лучшим заказчиком.
– А! – воскликнул он. – Приветствую вас, особенно если вы прихватили с собой восточную пастилу, литакийский табак и тунисские шарфы. Вот две одалиски, ожидающие, чтобы я бросил им платок, причем им безразлично, будет он из простого муслина или расшит золотом. Кстати, ваш опиум оказался превосходным и сотворил чудо!
– Я очень рад, – ответил мальтиец, – но я пришел к вам не как торговец, а совсем по другому делу.
– Вы пришли поужинать, не так ли? В таком случае еще раз приветствую вас! Садитесь, занимайте королевское место – напротив бутылки и между двух женщин.
– У вас хорошее вино, я в этом уверен, и эти две дамы тоже прелестны, – проговорил мальтиец, – но есть нечто важное, о чем вам необходимо знать.
– Мне?
– Да, вам.
– Говорите!
– Скажу только вам одному.
– Ну так оставим до завтра это сообщение, дорогой командор.
– Я должен немедленно вам обо всем рассказать.
– Ну так говорите при всех, здесь посторонних нет. И потом у меня есть принцип – не расстраиваться, когда мне хорошо, даже если дело и касается моей жизни.
– Как раз об этом-то и речь.
– Ничего! – воскликнул Бруно, наполняя стаканы. – Есть еще Бог для честных людей. За ваше здоровье, командор!
Мальтиец выпил залпом.
– Вот так! – похвалил Бруно. – Теперь садитесь и рассказывайте, мы слушаем.
Торговец, видя, что спорить бесполезно, подчинился капризу хозяина и сел.
– Так-то лучше, – кивнул Паскаль, – ну, в чем дело?
– Вам известно, – начал мальтиец, – что судьи из селений Кальварузо, Спадафора, Баузо, Сапонаро, Давьето и Ромита арестованы?
– Да, я что-то такое слышал, – беспечно ответил Паскаль Бруно, выпив полный стакан марсалы, заменявшей в Сицилии мадеру.
– Вы знаете причину ареста?
– Я догадываюсь о ней. Князь де Карини теперь сильно не в духе из-за того, что его любовница так внезапно ушла в монастырь. Вот он и велел арестовать их за то, что они все никак не поймают Паскаля Бруно, голова которого оценена в три тысячи дукатов… Верно?
– Совершенно верно.
– Вот видите, мне известно обо всем, что происходит.
– Однако есть вещи, которых вы не знаете.
– Один Бог вездесущ, как говорит Али! Продолжайте же, я не прочь сознаться в своем неведении и рад буду узнать что-то новое.
– Так вот, эти шестеро судей собрались и внесли по двадцать пять унций каждый, то есть всего сто пятьдесят унций.
– Другими словами, – подытожил Бруно все с той же беспечностью, – тысячу восемьсот девяносто ливров. Видите, если я и не веду записей о своих счетах, то это не потому, что я не умею считать… Дальше что?
– Судьи предложили эту сумму двум или трем вашим приятелям, которые, как известно, постоянно у вас бывают. За эти деньги они обещали сдать вас властям.
– Ну и что с того, что предложили… Я уверен, что во всей округе не найдется ни одного предателя.
– Вы ошибаетесь, – ответил мальтиец, – такой человек уже нашелся.
– Вот как! – сказал Бруно, нахмурив брови. – Откуда вам это известно?
– Вчера я был в Мессине у князя, который позвал меня к себе, чтобы купить турецких тканей. При мне к нему вошел лакей и шепнул князю на ухо несколько слов. "Хорошо, – ответил тот, – пусть войдет". Он сделал мне знак, чтобы я вышел в соседнюю комнату. Мой покупатель не подозревал, что я вас знаю, и я подслушал весь разговор.
– И что же?
– Человек, о котором докладывали, и был предателем. Он взялся отворить ворота вашей крепости и во время ужина сдать вас жандармам.
– И вы знаете его имя? – спросил Бруно.
– Это Плачидо Мели, – ответил мальтиец.
– Боже мой! – заскрежетал зубами Бруно. – Он же только что здесь был!
– И вышел?
– Незадолго перед вашим приходом.
– Значит, он пошел за жандармами. Насколько я могу судить, вы ведь собрались тут ужинать?
– Как видите.
– Так он сдаст вас! Бегите, не теряйте времени!
– Бежать? – рассмеялся ему в ответ Бруно. – Али!.. Али!..
Вошел Али.
– Закрой ворота, мой мальчик, спусти во двор трех собак, а четвертую, Львицу, приведи сюда… Приготовь боевые припасы.
Женщины побледнели от страха.
– Побудьте с дамами, командор, – прибавил Бруно, – мне нужно сделать обход.
Паскаль взял свой карабин, опоясался патронташем и подошел к двери. Перед тем как выйти, он прислушался.
– В чем дело? – спросил мальтиец.
– Слышите, как воют мои собаки? Приближается неприятель. Они только на пять минут опоздали. Потише, мои тигрята! – продолжал Бруно, открыв окно и присвистнув особым образом. – Ладно, ладно, будет вам, меня уже предупредили.
Собаки тихо проскулили, но тут же смолкли. Перепуганные до смерти женщины и мальтиец чувствовали, что беды не миновать. Вошел Али с любимой собакой Бруно. Львица подошла прямо к своему хозяину, встала на задние лапы, положила передние ему на плечо, посмотрела на него своими большими умными глазами и тихо заскулила.
– Да, да, ты хорошая, – похвалил ее Паскаль.
Он погладил ее, а затем поцеловал, словно это была женщина, а не собака. Она еще раз тихо проскулила.
– Ну, пойдем, Львица, надо поторапливаться. Пойдем, моя славная, пойдем!
И он вышел, оставив в той комнате, где они ужинали, мальтийца и обеих женщин.
Паскаль спустился во двор и увидел, что остальные три его собаки беспокойно снуют по двору, показывая, однако, своим видом, что непосредственной опасности еще нет. Тогда Бруно открыл дверь, ведущую в сад, и стал его обходить. Вдруг Львица остановилась, принюхалась и направилась к одному из углов изгороди. Там она приподнялась на задних лапах, как бы намереваясь перелезть через стену, глухо зарычала и посмотрела на хозяина. Паскаль Бруно был позади нее.
Он понял, что неприятель появится где-то здесь, и, вспомнив, что окно комнаты, где он держал Паоло Томмази, выходит как раз на это самое место, снова быстро поднялся наверх вместе с Львицей, глаза которой яростно блестели. Бруно миновал комнату, где две девушки и мальтиец в страхе ожидали окончания этого представления, и вошел в следующую темную комнату с открытым окном. Едва он успел переступить порог, как Львица подползла на полусогнутых лапах к окну и выскочила в него, словно пантера, нисколько не страшась высоты в двадцать футов.
За тем, что случилось дальше, Паскаль наблюдал сверху. Он видел, как собака в три прыжка достигла одиноко стоявшего оливкового дерева, после чего раздался дикий крик. Львица вцепилась в человека, прятавшегося за этим деревом.
– Помогите! – заголосил Плачидо. – Ко мне, Паскаль, скорее!.. Отзови собаку, не то я распорю ей живот!..
– Взять его, Львица!.. Загрызи до смерти предателя!
Плачидо понял, что его план провалился, и взвыл от боли и злобы, переполнявшей его. Между собакой и человеком завязалась борьба не на жизнь, а на смерть. Яркая луна осветила два тела, которые переплелись в жестокой схватке. Бруно смотрел на эту странную дуэль, опираясь на свой карабин. Долгих десять минут раздавались глухие звуки – не то рык собаки, не то человека. Наконец один из них упал и больше уже не вставал: это был человек.
Бруно свистнул Львицу и снова, не говоря ни слова, прошел через столовую, спустился вниз и открыл дверь своей любимой собаке. Она была вся в ножевых ранах, а на клыках ее осталась кровь Плачидо. В это же время Бруно увидел на улице блестевшие в лунном свете дула карабинов, они приближались к замку. Он немедленно забаррикадировал ворота и поднялся наверх к своим дрожавшим от ужаса гостям. Мальтиец пил, обе девушки молились.
– Ну что? – спросил торговец.
– Что, командор? – переспросил Бруно.
– Плачидо?
– С ним покончено, – сказал Бруно, – но вот на нас идет еще целый легион чертей.
– Каких чертей?
– Жандармы вместе с подкреплением из Мессины, если не ошибаюсь.
– Что же вы намерены делать?
– Для начала постараюсь перебить их как можно больше.
– А потом?
– А потом… потом взорву себя вместе со всем остальным.
Девушки ахнули.
– Али, – продолжал Паскаль, – отведи дам в погреб и дай им все, чего только они пожелают, кроме свечей, конечно, а то они еще взорвут нас раньше времени.
Бедные девушки бросились на колени.
– Живо, живо, – сказал Бруно, – что вам говорят!
Он произнес это так грозно, что они обе тут же поднялись и покорно последовали за Али, не смея больше проронить ни слова.
– А теперь, командор, – сказал Бруно, когда девушки и Али вышли, – погасите свет и спрячьтесь в какой-нибудь уголок, чтобы пули до вас не долетали, ведь музыканты уже прибыли, и тарантелла сейчас начнется.
X
Через несколько минут вернулся Али. У него на плече висели четыре ружья одного и того же калибра, а в руках он держал полную корзину патронов. Паскаль открыл окна, чтобы можно было отстреливаться со всех сторон. Али взял одно из ружей и встал у окна.
– Нет, мальчик мой, – по-отечески произнес Паскаль, – нет, это касается только меня одного. Я не хочу, чтобы ты разделил мою участь. Не хочу увлекать тебя за собой туда, куда иду я. Ты еще так молод, ничто не выбивало твою жизнь из обычной колеи, послушай меня и оставайся на дороге, проторенной людьми.
– Отец, – робко сказал юноша, – почему ты не хочешь, чтобы я тебя защищал так, как Львица? Ты ведь знаешь, что у меня кроме тебя никого нет. Если ты умрешь, то и мне не жить.
– Нет, Али, нет! Если я умру, не завершив начатого, то кто же продолжит мое дело? Кому еще на этом свете мне его завещать, как не своему сыну? Тебе нужно жить, чтобы исполнить одно страшное и таинственное поручение.
– Хорошо, – ответил Али. – Сын покоряется воле отца, – добавил юноша и поцеловал руку Паскаля. – Значит, я тебе ничем не могу помочь?
– Заряжай ружья, – ответил Бруно.
Али принялся за работу.
– А я? – спросил мальтиец из дальнего угла.
– Вас, командор, я берегу, чтобы послать парламентером.
В этот момент Паскаль заметил блеск ружей второго отряда, спускавшегося с горы и направлявшегося прямо к тому оливковому дереву, под которым лежал труп Плачидо. Солдаты шли к заранее оговоренному месту, когда натолкнулись на бездыханное тело. Все тут же столпились над трупом, но никто не мог опознать его, так как железные зубы Львицы сильно обезобразили его. Однако именно под этим деревом должна была произойти встреча с Плачидо, и тело покоилось в этом же самом месте. Не оставалось сомнений, что мертвец был не кто иной, как сам Плачидо.
Жандармы поняли, что Бруно обо всем узнал и, вероятно, настороже. Они остановились, чтобы обсудить положение. Паскаль, стоя у окна, внимательно следил за всеми их передвижениями. Но тут луна показалась из-за туч и осветила Бруно. Один из солдат заметил его и привлек внимание товарищей. Немедленно раздались крики: "Бандит! Бандит!" – и тут же последовал залп. Несколько пуль попало в стену, несколько просвистело над головой Бруно и ударилось о карнизы под потолком. Паскаль отвечал им поочередно из всех четырех ружей, заряженных Али. Четыре человека упало.
Солдаты роты, представлявшей собой нечто вроде национальной гвардии, организованной для безопасности проезжих дорог, призадумались, видя такое положение дел. Все они рассчитывали на Плачидо и надеялись, что с его помощью легко справятся с Бруно, а вместо этого приходилось начинать настоящую осаду, которая совсем не входила в их планы. Стены крепости были довольно высокими, а ворота крепкими. У солдат же не было с собой ни лестниц, ни топоров. Конечно, оставалась надежда убить Паскаля в тот момент, как он высунется из окна, чтобы выстрелить. Но эти люди, глубоко убежденные в абсолютной неуязвимости противника, быстро расстались с подобной мыслью. Они не придумали ничего лучше, как отступить подальше и затем уже обсудить дальнейший план атаки. Пока солдаты отходили, Паскаль успел отправить на тот свет еще двоих. Бруно, убедившись в том, что с одной стороны блокада временно снята, подошел к другому окну, из которого открывался вид на деревню. Расположившийся с этой стороны отряд переполошился от ружейных выстрелов, и как только Бруно появился у окна, его тотчас же приветствовали градом пуль. Но он, по удивительной случайности, не был ранен, что еще больше укрепило в солдатах веру в его неуязвимость. Выстрелы же Бруно, наоборот, попадали в цель, о чем он мог догадываться по то и дело раздававшимся проклятиям.