- Опять?! - Круглые глазки Тацу недобро сверкнули.
- Опять. - Мияко кивнула и сразу почувствовала, как радость испарилась и ей на смену пришла опустошенность.
- А вы сразу возвратились домой? Или, может быть, решили поводить за нос вашего преследователя?.. Наверно, поэтому и потеряли сумку. - Заметив, что дочь все еще находится в комнате, Тацу прикрикнула: - Сатико, а ты чего здесь околачиваешься? Ну-ка, спускайся вниз!
Девушка с любопытством прислушивалась к их разговору, забыв, что он вовсе не предназначен для ее ушей. Она покраснела и поспешно покинула комнату.
Собственно, для нее уже давно не было секретом, что на улице за Мияко часто увязываются мужчины. Знал об этом и старик Арита. Однажды посреди Гиндзы Мияко сама шепнула ему:
- Какой-то человек идет за мной следом.
- Да? - Старик хотел обернуться.
- Не оглядывайтесь, - предупредила она.
- Разве нельзя? А почему ты решила, что он тебя преследует?
- Почувствовала. Он недавно шел нам навстречу. Высокий такой… в синей шляпе.
- Я не обратил внимания. Но, может, ты подала ему знак, когда он проходил мимо?
- Глупости! Неужели я похожа на женщину, способную заигрывать с первым встречным?
- Но тебе, наверное, приятно, что он обратил на тебя внимание?
- Может, и правда стоит с ним познакомиться… Давайте пари: до какого места он будет идти за мною? Договорились? Только вряд ли что-нибудь получится, если рядом со мной он увидит старика с палкой. Вы зайдите вон в ту мануфактурную лавку и понаблюдайте оттуда. Если он пойдет за мной до конца улицы и обратно, с вас белый летний костюм, но только, пожалуйста, не полотняный.
- Ну а если проиграешь?
- Если проиграю? Дайте подумать… Я позволю вам всю ночь отдыхать, положив голову мне на руку.
- Учти, будет нечестно, если ты обернешься к нему или заговоришь.
- Само собой.
Арита заранее знал, что проиграет пари, но был уверен, что и в случае проигрыша Мияко позволит ему отдыхать на ее руке. Правда, кто знает, не выдернет ли она руку из-под его головы, когда он уснет, с горечью подумал Арита. Наблюдая за Мияко и следовавшим за ней мужчиной, он вдруг почувствовал, будто к нему возвращается молодость. Он вовсе не ревновал. Ревность вообще была под запретом.
У себя дома старик содержал в должности экономки миловидную женщину лет тридцати. Она была старше Мияко почти на десять лет. Лежа рядом то с одной, то с другой - обе они подкладывали ему руку под голову или обнимали за шею, - этот семидесятилетний старец каждую из них воспринимал и как мать. Ведь только мать способна дать забвение от страхов, которыми полон этот мир. Так он думал. Экономке и Мияко было известно о существовании друг друга. Он сам рассказал им об этом, а Мияко предупредил: если она начнет хоть чуточку ревновать, он либо изувечит ее, либо умрет от разрыва сердца. Наверно, так Арита пытался обеспечить себе спокойную жизнь. Он страдал от невроза сердца, и Мияко об этом знала - всякий раз во время приступа она мягко поглаживала ему грудь, нежно прикасалась к ней щекой.
Что до экономки, которую звали Умэко, то она, по-видимому, не могла подавить в себе ревнивое чувство. Мияко вскоре стала догадываться: если старик Арита приходил к ней в хорошем расположении духа и баловал ее, значит, в тот день экономка доняла его ревностью. Как только может эта молодая еще женщина ревновать немощного старца? - с презрением думала Мияко.
Арита нередко хвалил экономку, называл ее примерной, домовитой хозяйкой. Мияко из этого делала вывод, что в ней, в отличие от Умэко, он хотел видеть лишь девицу для развлечений. Но и от Умэко и от Мияко он прежде всего жаждал проявления материнского чувства. Когда Арите было два года, отец развелся с его матерью и привел в дом другую женщину. Старик часто рассказывал Мияко эту историю и в заключение всякий раз говорил:
- Как был бы я счастлив, если бы место мачехи заняли такие женщины, как ты или Умэко.
- Не знаю, не знаю! Может, я изводила бы пасынка. Наверно, в детстве вы были противным мальчишкой.
- Нет, я был послушным ребёнком.
- Должно быть, в воздаяние за то, что мачеха изводила пасынка, вам на старости лет достались две добрые мамаши. Разве вы не счастливы? - однажды иронически заметила Мияко. На это Арита вполне серьезно ответил:
- И правда! Я так благодарен тебе.
"Ах, значит, он благодарен!" - злилась Мияко и в то же время думала: есть чему поучиться у этого семидесятилетнего старца.
Похоже, Ариту, который по-прежнему трудился, несмотря на возраст, раздражал праздный образ жизни Мияко. Предоставленная себе Мияко чуралась всякой работы. Молодость безвозвратно уходила, а ее уделом было бессмысленное ожидание визитов Ариты. Мияко удивляли старания служанки Тацу как можно больше выжать из старика. Это она пыталась надоумить Мияко, чтобы та утаивала часть платы за отель, когда Арита отправлялся с ней в путешествие. Тацу посоветовала договориться с метрдотелем, чтобы тот выставлял завышенные счета за помер и разницу делил с Мияко. Но Мияко не захотела унизиться до таких махинаций.
- Раз вам это не по душе, попытайтесь хотя бы утаить кое-что из чаевых. Ради престижа старик не станет скупиться, а вы рассчитывайтесь в соседней комнате. К примеру, получите от него три тысячи и, пока идете расплачиваться, суньте тысячу иен за пазуху или под пояс кимоно.
- Перестань! Противно слушать - до чего же ты жадная и мелочная.
Но это вовсе не было для Тацу мелочью, если учесть ее мизерное жалованье.
- При чем тут жадность, госпожа? Деньги копятся понемногу. Песчинка к песчинке - глядь и гора выросла. Нам приходится копить день за днем, месяц за месяцем… Мы ведь сочувствуем вам, госпожа. Жалко глядеть, как этот старый кровопийца сосет вашу молодую кровь.
Когда приходил Арита, Тацу мгновенно менялась, даже голос у нее становился слащавым, как у торговки, завидевшей покупателя. Это сейчас в разговоре с хозяйкой у нее проскальзывали сердитые нотки. Мияко чувствовала, как в ней поднимается раздражение. Его причиной были даже не трескучий голос и попреки Тацу, а скорее страх. Как проходит жизнь! Как день за днем, месяц за месяцем исчезает молодость! Гораздо быстрее, чем копились деньги.
Мияко воспитывалась совсем в иных условиях, чем Тацу. До того как Япония проиграла войну, родители ей ни в чем не отказывали, и она росла, как говорится, "среди цветов и мотыльков"; поэтому немыслимо было и предполагать, что Мияко согласится присваивать себе даже мизерную часть того, что Арита выдавал для оплаты гостиницы. Но попытки Тацу толкнуть ее на мелкий обман вызывали - и не без оснований - у Мияко подозрение: наверно, сама Тацу не упускает случая кое-что урвать для себя из ее денег. Она давно уже заметила: лекарство от простуды обходилось на пять-десять иен дороже, когда за ним ходила Тацу, а не Сатико. Мияко любопытно было узнать, какая же гора денег накопилась у Тацу на книжке из этих песчинок? Можно бы расспросить Сатико, но Тацу вряд ли показывала дочери сберкнижку: она не давала ей денег даже на карманные расходы. В общем-то Мияко смотрела на это сквозь пальцы, но, с другой стороны, не могла не обратить внимание на удивительную бережливость Тацу, которая с трудолюбием муравья таскала песчинки в свой дом. Так или иначе, Тацу вела, можно сказать, деятельный образ жизни, Мияко же - нет. Мияко отдавала безвозвратно свою юность и красоту, Тацу же не поступалась абсолютно ничем. Поэтому, когда Тацу вспоминала о том, как над ней измывался муж, погибший во время войны, Мияко с тайной радостью и даже с неким вожделением спрашивала:
- И часто он тебя доводил до слез?
- Еще как! Не было дня, чтобы я не ходила с красными, опухшими от слез глазами. Да это бы еще ничего.
Однажды он запустил кочергой в Сатико. У девочки до сих пор шрам на затылке. Разве это не доказательство?
- Доказательство чего?
- Как могу я вам объяснить, барышня!
- Представляю, какой это был ужасный человек, если он имел наглость издеваться даже над тобой, - с наигранной наивностью произнесла Мияко.
- Подумать только, в те годы я была влюблена в него, как кошка. Ни на кого другого и глядеть не хотела. Ну прямо будто лис-оборотень меня очаровал. Но пришло время - чары развеялись, и к лучшему…
Слова Тацу напомнили Мияко о ее юности, когда война отняла у нее первого возлюбленного…
Выросшая в роскоши Мияко была не жадна до денег. Правда, в нынешнем ее положении двести тысяч иен - порядочная сумма, но что поделаешь - потеря. Родители Мияко потеряли во время войны несравненно больше. Само собой, сейчас она даже не представляла, как раздобыть двести тысяч, и была в полной растерянности. Если деньги найдены, то об этом, наверно, сообщат в газете - сумма достаточно велика. А может быть, тот, кто подобрал сумку, доставит ей деньги на дом либо заявит в полицию - ведь ее фамилия и адрес значились в сберегательной книжке. Мияко несколько дней просматривала газеты, надеясь найти в них сообщение о находке. Напрасно! Неужели мужчина, следовавший за ней, украл эти деньги? Странно.
Все это случилось спустя всего неделю после того, как она выиграла пари и заставила Ариту купить ей белый летний костюм. Всю неделю Арита не появлялся в доме Мияко. Пришел он лишь на второй день после пропажи, вечером.
- Добро пожаловать! - Тацу поспешила ему навстречу и приняла мокрый от дождя зонтик. - Изволили идти пешком?
- Да. До чего же противная погода. Должно быть, начался сезон дождей.
- У вас, наверно, и поясница побаливает. Эй, Сатико, куда ты запропастилась?.. Простите великодушно, совсем забыла - она сейчас в ванной, - засуетилась Тацу и кинулась снимать со старика ботинки.
- Если вода согрелась, я и сам бы не прочь принять ванну. Сегодня не по сезону холодно - я даже продрог немножко…
- Это очень опасно для вашего здоровья, господин Арита! - воскликнула Тацу. Ее узенькие бровки нахмурились поверх округлившихся глаз. - Мы не ожидали, что нынче вечером вы изволите нас посетить. Вот я и отправила Сатико в ванную. Что ж теперь делать, что делать?!
- Стоит ли беспокоиться…
- Эй, Сатико! Хватит купаться, выходи! Да вымой после себя ванну, запусти воду и подотри пол. - Тацу метнулась к газовой колонке и зажгла газ, чтобы подогреть воду.
Не снимая плаща, Арита уселся на циновки, вытянул ноги и стал их поглаживать.
- Сатико может вам сделать массаж прямо в ванне. Вы не против?
- А где Мияко?
- Госпожа в кинотеатре. Должно быть, скоро придет - она пошла посмотреть хронику.
- Пригласи массажистку.
- Слушаюсь. Ту, что всегда?
Не дожидаясь ответа, Тацу вышла в соседнюю комнату и принесла ему кимоно.
- Вы сможете переодеться в ванной. Эй, Сатико! - снова позвала она дочь. - Пойду вытащу ее оттуда - наверно, не слышит.
- Может, она еще купается?
- Не беспокойтесь, сейчас она придет и поможет вам переодеться.
Мияко вернулась через час. Старик Арита лежал в спальне. Его массировала специально приглашенная женщина.
- Ломит поясницу, - тихо сказал он. - Зачем ты выходишь из дому в такую ужасную погоду? Прими ванну - согреешься.
- Вы правы. - Мияко села на циновки и прислонилась к платяному шкафу. Она не видела Ариту целую неделю. Он показался ей бледным, осунувшимся и усталым. Заметнее стали коричневые старческие пятна на лице и руках. - Я ходила в кино. Люблю смотреть хронику. Правда, по пути вдруг надумала зайти в косметический кабинет, привести в порядок прическу, но он уже был закрыт.
Она поглядела на волосы старика - по-видимому, ему только что помыли голову.
- От ваших волос пахнет духами.
- Наверно, из-за Сатико - она очень душится.
- От ее тела сильно пахнет.
- Вот оно что…
Мияко спустилась в ванную на первом этаже. Помыла голову. Потом позвала Сатико, чтобы та ей вытерла волосы полотенцем.
Мияко села, упершись локтями в колени, и слегка вытянула вперед голову, чтобы служанке было удобней. Прямо перед глазами она видела маленькие ступни склонившейся над ней Сатико.
- Какие у тебя красивые ноги! - воскликнула Мияко.
Она протянула руку и дотронулась до лодыжки. Сатико вздрогнула, и эта дрожь передалась ее руке. Переняв некоторые отрицательные черты характера своей мамаши, Сатико иногда воровала у Мияко разные мелочи: наполовину использованную помаду, гребни со сломанными зубцами, шпильки, уроненные хозяйкой. Но Мияко не судила ее строго, считая, что служанка совершала эти мелкие кражи из стремления подражать госпоже и из зависти, которую Сатико к ней испытывала.
После купания Мияко надела накидку поверх легкого белого кимоно с узором из листьев осота, вошла в спальню, где отдыхал Арита, и начала растирать ему ноги.
- Вам понравилась массажистка? - спросила она, представляя, как ей придется каждый день растирать старику ноги, если он возьмет ее к себе.
- Нет. Женщина, которая приходит ко мне, делает массаж гораздо лучше - более опытная и старательная.
Мияко подумала о том, что помимо приходящей массажистки, его экономка Умэко тоже делает ему массаж. Мысль эта вызвала в ней неприязненное чувство, и ей расхотелось растирать старику ноги. Арита ухватил ее за палец и потянул к ямке у копчика, но Мияко отстранилась.
- Длинные пальцы, как у меня, для такого массажа не годятся, - сказала она в оправдание.
- Ты так считаешь?.. Ошибаешься. Всякие пальцы годятся - особенно если ими движет любовь молодой женщины.
- Не кажется ли вам, что для этого лучше бы подошли короткие пальцы Сатико? Вы уж позвольте ей попробовать.
Старик не ответил. Мияко вдруг вспомнились строки из романа Радиге "Бес в крови". Сначала она посмотрела кинофильм, а потом прочитала и саму книгу. "Не хочу сделать твою жизнь несчастной. Я плачу, потому что слишком стара для тебя, - сказала Марта. Эти слова любви были по-детски наивны и в то же время возвышенны. Потом мне пришлось испытать немало страстных увлечений, но больше уже никогда я не сталкивался со столь трогательным проявлением чистых чувств, как у этой девятнадцатилетней девушки, страдавшей оттого, что она считала себя старой". Возлюбленному Марты исполнилось только шестнадцать. Сама же Марта была много моложе двадцатипятилетней Мияко, и, прочитав эти строки, Мияко долго не могла прийти в себя, раздумывая о безвозвратно уходящей молодости.
Арита часто повторял, что Мияко выглядит моложе своих лет. И это было правдой не только потому, что старик судил пристрастно. Так считали все, кто ее окружал. Слушая, как Арита говорил о ее молодости, Мияко чувствовала, что он радуется этому и в то же время печалится. Печалится, поскольку знает: наступит время - и свежесть, юная красота Мияко поблекнут, а тело лишится упругости и одряхлеет. Может показаться странным и даже непристойным, когда почти семидесятилетний старец требует большей молодости от двадцатипятилетней возлюбленной, но Мияко не сердилась на него. Напротив, эта его требовательность подстегивала ее стремление казаться еще моложе. Удивительно было другое: то, что старик Арита, страстно желавший молодости Мияко, в то же время жаждал проявления ею чувства материнства. И Мияко тоже, сама того не желая, иногда вдруг начинала ощущать себя матерью.
- Почему вы так долго не приходили? Наверно, расстроились, что проиграли пари? - спросила Мияко, массируя ему спину.
- Вовсе нет, - пробормотал старик, ворочая морщинистой, как у черепахи, шеей. - У меня был приступ невралгии.
- А может, потому что предпочитаете опытную массажистку, которая приходит к вам на дом?
- Может быть. И потом… Я думал, что ты не позволишь мне спать, положив твою руку под голову - ведь я проиграл то пари.
- Отчего же? Пожалуйста.
Мияко знала: Арита уже в тех годах, когда достаточно растереть ему поясницу и позволить положить голову ей на грудь, и он ощутит блаженство - большего ему не требовалось. Все еще занятый работой старец называл часы пребывания в доме Мияко "освобождением от рабства". Эти слова напоминали Мияко о том, что для нее такие часы были "часами рабства".
- Ты не простудишься после ванны в легком кимоно?.. Спасибо, больше не надо. - Арита повернулся на бок. Как и предполагала Мияко, которой уже надоело массажировать старика, обещание подложить ему руку под голову подействовало как раз вовремя.
- Расскажи, что ты чувствовала, когда тебя преследовал тот мужчина в синей шляпе?
- Мне было приятно. А цвет шляпы тут ни при чем, - с нарочитой веселостью произнесла Мияко.
- По мне все равно, какая шляпа. Лишь бы он не рассчитывал на нечто большее, чем просто тащиться за тобой.
- А позавчера до самой аптеки за мной шел странный мужчина. Я так перепугалась, что сумку уронила.
- Ну и ну! Двое мужчин за одну неделю - не слишком ли?!
- Я и сама так думаю, - кивнула Мияко, подсовывая ладонь ему под голову.
В отличие от Тацу, у старика не вызвало подозрений признание Мияко, будто она уронила сумку. Наверное, все его внимание сосредоточилось на ее преследователях. Удивление старика вызвало у нее радостное чувство. На душе стало легче.
Уткнувшись лицом в ложбинку между ее теплых, упругих грудей, он прижал их к вискам и прошептал:
- Мои.
- Ваши, ваши, - успокаивающе подтвердила она и замерла, глядя на седую голову старика. На ее глазах выступили слезы.
Она погасила свет. В наступившей темноте перед ней всплыло лицо человека, который, по-видимому, подобрал ее сумку. В тот миг, когда он остановился, увидев ее, его лицо исказила гримаса страдания; казалось, он вот-вот заплачет. "Ох!" - должно быть, простонал он. И хотя голоса не было слышно, Мияко уловила этот стон.
Он прошел мимо, потом внезапно обернулся и поглядел на Мияко. Блеск ее волос, матовость кожи отозвались в нем острым приступом тоски. И он застонал, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание. Услышав беззвучный стон, она бросила единственный взгляд на его искаженное болью лицо. Но этого было достаточно, и он сразу пошел за ней следом. Мияко он показался каким-то потерянным. Она почувствовала, как некая темная тень отделилась от него и проникла в ее душу.
Она взглянула на него один-единственный раз и потому не успела как следует разглядеть своего преследователя.
И теперь перед ее глазами всплыли во тьме лишь неясные очертания его лица, искаженного гримасой боли.
- Ты скверная женщина, - пробормотал Арита.
Мияко ничего не ответила. Слезы ручьями текли у нее из глаз.
- Коварная женщина… Столько мужчин увиваются… Тебе не страшно? Должно быть, злой демон поселился в тебе.
- Больно! - простонала Мияко, хватаясь за грудь.
Она вспомнила, как однажды ранней весной у нее набухли груди и больно было до них дотронуться. Ей показалось, что она и сейчас видит себя в ту пору юности - чистой, незапятнанной, нагой… Несмотря на юные годы, в ней уже тогда чувствовалась вполне зрелая женщина.
- Какой вы нынче сердитый и недоброжелательный. Наверно, потому, что вас донимает невралгия, - сказала Мияко.
А мысли ее были заняты другим. Она думала о том, почему чистая, ласковая девушка превратилась с годами в злую, сварливую женщину.