- Рыжик, дорогой мой, я знаю, как больно тебе потерять свою Орхидею. Точно уходит молодость. Она и в самом деле прелесть. Право, я вполне понимаю, каково у тебя на душе, и даже готова тебе посочувствовать… конечно, при условии, что ты ее больше никогда не увидишь.
"Нива Наутилуса" вышла с жирной шапкой на всю полосу:
ПОБЕДА ЗА АЛЬМУСОМ ПИККЕРБО
ВПЕРВЫЕ ИЗБРАН В КОНГРЕСС УЧЕНЫЙ СОРАТНИК ДАРВИНА И ПАСТЕРА
ОН ПОВЕРНЕТ ПО-НОВОМУ РУЛЬ ГОСУДАРСТВЕННОГО КОРАБЛЯ
Пиккербо решил сразу же подать в отставку и приступить к новой деятельности; он отправляется в Вашингтон до открытия сессии, объяснил он, чтобы изучить методику законодательства и начать пропаганду своей идеи о создании Министерства Здравоохранения. Назначение на его место Мартина прошло не без борьбы. Вспомнил старую обиду молочник Клопчук; Эрвинг Уотерс нашептывал коллегам-врачам, что Мартин, по всей вероятности, расширит "социалистические бесплатные больницы"; Ф.Кс. Джордан выдвигал собственного кандидата - вполне здравомыслящего молодого врача. Провела Мартина ашфордгровская Группа - Тредголд, Шлемиль, Монти Магфорд.
Терзаемый сомнениями, Мартин пришел к Тредголду:
- А хотят меня здесь? Тягаться мне с Джорданом или бросить это дело?
Тредголд ласково сказал:
- Тягаться? Чего ради? Мне принадлежит изрядная доля акций того банка, который снабжает мэра Пью небольшими оборотными суммами. Предоставьте это дело мне.
На следующий день Мартин был назначен, но не директором, а исполняющим должность директора, с окладом в три с половиной тысячи вместо четырех.
Ему и в голову не приходило, что назначение совершилось посредством того, что он сам назвал бы "темными политическими происками".
Мэр Пью пригласил его в свой кабинет и сказал, посмеиваясь:
- Ну, док, была против вас некоторая оппозиция, так как вы молоды и вас мало знают. Я нисколько не сомневаюсь, что со временем смогу провести вас полноправным директором - если вы справитесь с делом и завоюете авторитет. А до тех пор избегайте слишком резких действий. Приходите ко мне, спрашивайте совета. Я лучше вашего знаю город, знаю, с кем тут надо считаться.
В день отбытия Пиккербо в Вашингтон было устроено празднество. С двенадцати до двух в помещении арсенала Торговая Палата давала всем желающим завтрак: горячую сдобную булочку, пончики, чашку кофе, женщинам палочку жевательной резинки, мужчинам отличную гаванскую сигару местного изготовления.
Поезд отходил в три пятьдесят пять. Платформа, к изумлению неосведомленных пассажиров, глазевших из окон, была запружена многотысячной толпой.
У задней площадки вагона, с неустойчивого упаковочного ящика, держал речь мэр Пью. Духовой оркестр города Наутилуса сыграл три патриотических марша. Потом Пиккербо стоял на площадке в окружении своей семьи. Он глядел на толпу, и в глазах его блестели слезы.
- В первый раз в жизни, - начал он запинаясь, - я, кажется, не в состоянии говорить. Черт побери! Волнение душит меня! Я собирался выступить с длинной речью, но все, что я могу выговорить, это - я всех вас люблю я вам бесконечно благодарен, я буду представлять вас в меру своих сил, друзья. Да благословит вас бог!
Поезд тронулся, унося Пиккербо, который махал платком своим согражданам, покуда мог их видеть.
И Мартин сказал Леоре:
- Все-таки он прекрасный парень! Он… Нет, никакой он не прекрасный! Мир так устроен, что людям разрешается разводить благоглупости только потому, что у них доброе сердце. А я стоял тут последним трусом и, не говоря ни слова, смотрел, как они выпускают этот ураган идиотизма бушевать над всеми Штатами. Проклятье! Неужели все в мире так непросто? Ладно! Идем в отдел, и я начну действовать - по совести и против всех правил.
24
Нельзя сказать, чтоб Мартин проявил большие организаторские способности, но при нем Отдел Общественного Здравоохранения коренным образом преобразился. Он взял себе в помощники доктора Руфуса Окфорда, бойкого юношу, рекомендованного деканом Сильвой из Уиннемака. Повседневная работа - освидетельствование новорожденных, карантины, расклейка противотуберкулезные плакатов - шла своим чередом.
Надзор за водопроводом и пищевой промышленностью проводился, пожалуй, тщательней, потому что у Мартина не было, как у Пиккербо, жизнерадостной веры в инспекторов-добровольцев, и одного из них он сместил к большому недовольству немецкой колонии в Хомделском квартале. Он носился с мыслью истребить крыс и блох, а в статистике видел нечто большее, чем простую запись рождений и смертей. Он придавал этой статистике огромное значение, что крайне забавляло регистратора. Новый директор требовал сводок, отражающих влияние национальности, профессии и десятка других факторов на уровень заболеваемости.
Главное отличие состояло в том, что у Мартина и Руфуса Окфорда теперь оставалось сколько угодно свободного времени. Мартин подсчитал, что Пиккербо должен был тратить добрую половину своего времени на красноречие и воодушевление масс.
Первую свою ошибку Мартин совершил, предписав Окфорду несколько дней в неделю работать в бесплатной городской больнице, в помощь двум врачам, служившим на половинном окладе. Это подняло бурю в медицинском обществе округа Эванджелин. Эрвинг Уотерс подошел в ресторане к столику Мартина.
- Я слышал, ты расширил в больнице штат? - сказал доктор Уотерс.
- Угу!
- Собираешься расширять дальше?
- Неплохо бы.
- Послушай, Март. Как тебе известно, мы с миссис Уотерс сделали все, что было в наших силах, чтобы обеспечить тебе и Леоре хороший прием. Я рад всячески помочь своему товарищу по Уиннемаку. Но все-таки, знаешь, всему есть границы! Я, понятно, не против бесплатного лечения как такового. Можно только приветствовать, если вы беретесь безвозмездно лечить вшивых бездельников из неимущего класса, избавляя практикующих врачей от возни с неплательщиками. Но, с другой стороны, если вы возьмете за правило поощрять пациентов, которые вполне могут платить, чтоб они ходили к вам и лечились бесплатно, то этим вы задеваете не только материальные, но и моральные интересы врачей нашего города, которые тратят бог знает сколько времени на благотворительность…
Мартин ответил невразумительно и неразумно:
- Эрви, голубчик, можешь идти прямой дорогой к чертовой бабушке!
С того часа они при встрече не разговаривали.
Не запуская текущей работы, Мартин нашел возможным блаженно отдаваться лабораторным исследованиям. Сперва он возился между делом с мелочами, но неожиданно "напал на след" и забыл обо всем, кроме своего опыта.
Он баловался посевами, взятыми на различных фермах у различных людей, думая больше о Клопчуке и о стрептококках. Случайно он открыл, что кровь овцы по сравнению с кровью других животных вырабатывает очень много гемолизина. Почему стрептококк легче растворяет красные кровяные шарики у овцы, чем, скажем, у кролика?
Разумеется, занятый по службе бактериолог Отдела Здравоохранения не вправе тратить купленное обществом время на ублажение своего любопытства, но в Мартине безответственная ищейка взяла верх над честным чиновником.
Он забросил зловеще возраставшие в числе анализы туберкулезной мокроты и отдался разрешению загадки гемолизина. Он хотел заставить стрептококков вырабатывать губительный для крови яд в суточных культурах.
Он потерпел блистательное и волнующее поражение и много часов просидел, размышляя. Решил испробовать шестичасовую культуру. Прогнал ее через центрифугу, жидкость над осадком смешал со взвесью красных кровяных шариков и поместил в термостат. Когда он через два часа вернулся, кровяные клетки были растворены.
Он позвонил Леоре:
- Ли! Кое-что нащупал! Не можешь ты сделать мне несколько бутербродов и прийти сюда на вечер?
- Конечно, могу, - сказала Леора.
Когда она явилась, он объяснил ей, что его открытие сделано случайно, что большая часть научных открытий случайны и что ни один исследователь, даже самый великий, не может сделать ничего большего, как только вовремя оценить свои случайные наблюдения.
Голос его звучал убежденно и даже немного сердито.
Леора сидела в углу, почесывая подбородок, почитывая медицинский журнал. Время от времени она разогревала кофе на не совсем исправной бунзеновской горелке. Наутро служащие, явившись в Отдел, увидели нечто такое, что не часто случалось в царствование Альмуса Пиккербо: директор был занят пересевом культур, а на длинном столе спала его жена.
Мартин гаркнул на доктора Окфорда:
- Выметайтесь к свиньям, Руфус, и Отдел возьмите сегодня на себя - меня нет… я умер… Да, вот что еще: отведите Леору домой, сделайте ей яичницу - и не прихватите ли вы мне бутерброд с ветчиной из "Пути на закат"?
- Есть, капитан, - сказал Окфорд.
Мартин повторял свой опыт, испытывая на гемолизин двухчасовые, четырехчасовые, шестичасовые, восьми-, десяти-, двенадцати-, четырнадцати-, шестнадцати- и восемнадцатичасовые культуры. Он установил, что максимальная выработка гемолизина в крови происходит, если брать культуру, выдержанную в термостате от четырех до десяти часов. Он начал выводить формулу его выработки и пришел в уныние. Он злился, бесновался, потел. Убедился, что его познания в математике - детские, научный багаж - чепуховый. Он бился над химией, корпел над математическими выкладками и медленно начал составлять выводы. Он полагал, что может дать статью в журнал "Инфекционные заболевания".
Альмус Пиккербо печатал научные статьи - и печатал часто. Их помещали в "Среднезападном медицинском альманахе", выходившем раз в три месяца и числившем в своей коллегии наряду с прочими тринадцатью редакторами также и самого Пиккербо. Он открыл микроба эпилепсии и микроба рака - двух совершенно различных микробов рака. Обычно ему требовалось две недели, чтобы сделать открытие, написать статью и пропустить ее через печать. Мартин не обладал такой завидной легкостью.
Он ставил опыты, повторял их, проклинал все на свете, не давал Леоре спать, учил ее приготовлять среду и раздражался ее замечаниями насчет агара. Он орал на стенографистку; ни разу пастор конгрегациональной церкви имени Джонатана Эдвардса не мог уломать его прочесть доклад в Библейской школе; и все-таки месяцы шли, а его статья не была еще закончена.
Первым поднял протест почтеннейший мэр Наутилуса. Возвращаясь как-то в два часа ночи домой с чрезвычайно приятной игры в "железку" с участием Ф.Кс. Джордана и завернув для сокращения дороги в переулок за Ситихоллом, мэр Пью увидел, как Мартин угрюмо ставил пробирки в термостат, в то время как Леора сидела в углу и курила. На другой день он вызвал Мартина и прочел ему наставление:
- Док, я не хочу соваться в работу вашего Отдела. Таково мое правило: в чужие дела не соваться, - но я поражаюсь: пройдя школу такого деляги, как Пиккербо, агитатора в семьдесят лошадиных сил, вы должны были бы знать, что глупо до черта тратить столько времени на лабораторию, когда вы можете за тридцать долларов в неделю нанять первоклассного лаборанта. Первая ваша задача - улещать крикунов, которые только и знают, что нападать на администрацию. Выступайте с речами в церквах и клубах, помогайте мне распространять идеи, за которые мы боремся.
"Он, кажется, прав, - раздумывал Мартин. - Я никудышный бактериолог. Я, верно, никогда не слажу с этим опытом. Здесь мое дело - отучать жевальщиков табака плевать на тротуары. Кто дал мне право тратить на что-либо другое деньги налогоплательщиков?"
Но на той же неделе он прочитал опубликованное Мак-Герковским биологическим институтом в Нью-Йорке краткое сообщение, что доктору Максу Готлибу удалось синтетическим методом, in vitro, получить антитела.
Он представил себе, как молчаливый Готлиб, нисколько не упиваясь победой, заперся в своей лаборатории и разносит журналы за преувеличенные отзывы о его работе; образ этот становился все более четким, и Мартин пережил чувство, какое испытывает скромный офицер, несущий службу на пустынном острове, когда он вдруг услышит, что его полк отправляется в увеселительную прогулку - на пограничную войну.
Затем разразился над ним гнев миссис Мак-Кендлес.
Миссис Мак-Кендлес была одно время горничной, потом сиделкой, потом наперсницей, а потом женой немощного мистера Мак-Кендлеса - бакалейщика-оптовика и домовладельца. Когда он умер, она получила в наследство все его имущество. Не обошлось, конечно, без процесса, но у нее был превосходный адвокат.
Она была угрюмая, некрасивая, мелочная женщина сомнительной репутации и притом нимфоманка. Наутилусское общество не открыло перед нею свои двери, но у себя дома в непроветренной гостиной, на заплесневелой кожаной кушетке она принимала пожилых женатых людей, потрепанных и вечно харкающих, молодого полисмена, которому часто давала деньги в долг, и подрядчика-политика Ф.Кс. Джордана.
В Шведском Овраге ей принадлежал целый квартал самых грязных домов Наутилуса. Мартин составил карту распространения туберкулеза в этих домах и, посовещавшись с доктором Окфордом и Леорой, объявил их "рассадниками смерти". Он хотел стереть их с лица земли, но полицейские полномочия директора Отдела Общественного Здравоохранения были довольно неопределенны. Пиккербо обладал большою властью только потому, что никогда ею не пользовался.
Мартин решил добиться сноса домов миссис Мак-Кендлес через суд. Ее адвокат был в то же время и адвокатом Ф.Кс. Джордана, и самым красноречивым свидетелем против Мартина выступил доктор Эрвинг Уотерс. Но случилось так, что за отсутствием постоянного судьи дело слушалось перед невежественным и честным человеком, который аннулировал выхлопотанный адвокатом миссис Мак-Кендлес судебный запрет и уполномочил Отдел Общественного Здравоохранения применять такие меры, какие предписывает в чрезвычайных случаях городское законоположение.
В этот вечер Мартин пробурчал, обращаясь к юному Окфорду:
- Руфус, вы, конечно, ни на минуту не допускаете мысли, что Мак-Кендлес и Джордан воздержатся от кассационной жалобы? Давайте разделаемся с домами, пока это сравнительно законно! А?
- Есть, капитан, - сказал Окфорд и добавил: - А когда нас отсюда вышибут, поедем в Орегон и займемся там частной практикой. Кстати, на санитарного инспектора мы вполне можем положиться: Джордан с полгода тому назад обольстил его сестру.
На рассвете возглавляемая Мартином и Окфордом ватага молодцов в синих комбинезонах, веселая, неистовая, вторглась во владения миссис Мак-Кендлес, выгнала жильцов на улицу и принялась растаскивать ветхие строения. В полдень, когда пришли адвокаты, а жильцы были уже водворены в реквизированные для них Мартином новые квартиры, разбойники подожгли нижние этажи, и в полчаса строения были уничтожены.
Ф.Кс. Джордан прибыл на театр военных действий во втором часу. Вымазанный в саже Мартин и покрытый слоем пыли Окфорд пили принесенный Леорой кофе.
- Так, ребята, - сказал Джордан, - вы нас обскакали! Однако в другой раз, когда захотите проделать такую штуку, пустите в ход динамит - сбережете много времени. Знаете, ребята, вы мне нравитесь, мне жаль, что я должен учинить вам то, что учиню. Но да помогут вам все святые, потому что, дайте только срок, и я вас отучу шутить с огнем.
Клэй Тредголд пришел в восторг от их любительского поджога:
- Чудесно! Я буду поддерживать ваш ОНЗ во всех его начинаниях.
Мартина это обещание не очень обрадовало, так как Тредголд и компания становились слишком уж требовательны. Они признали Мартина и Леору такими же вольнодумцами, как сами они, и очень занимательными, но у них решено было также (задолго до того, как Эроусмиты с переездом в Наутилус по-настоящему родились на свет), что их Группе принадлежит монополия на вольнодумство и занимательность, и они настаивали, чтобы Эроусмиты являлись к ним на коктейли и на покер каждую субботу и каждое воскресенье. Они не могли понять, почему Мартин предпочитает проводить время в лаборатории, корпя над какой-то ерундой, именуемой "стрептолизином" и не имеющей ничего общего с коктейлями, автомобилями, стальными ветряными двигателями или страховыми операциями.
Однажды вечером, недели через две после разрушения домов Мак-Кендлес, Мартин засиделся в лаборатории. Он даже не производил опытов, которыми мог бы развлечь Группу - показать, как от колоний бактерий мутнеет жидкость или как вещества вдруг меняют окраску. Он просто сидел за столом, углубившись в таблицу логарифмов. Леоры не было, и он бормотал:
- Черт, надо ж ей было как раз сегодня взять и заболеть?
Тредголд, Шлемиль и их жены затеяли "вылазку" в Старое Сельское Подворье. Они позвонили Мартину на квартиру и узнали, где он. С переулка за Сити-холлом они заглянули к нему в окно и увидели его, мрачного и одинокого.
Тредголда осенило вдохновение:
- Вытащим парня, пускай встряхнется. Сперва слетаем домой, намешаем коктейлей и привезем сюда - устроим ему приятный сюрприз.
Через полчаса Тредголд шумно ворвался в лабораторию.
- Так-то вы проводите весенний лунный вечер, о юный Эроусплин! Едем с нами, потанцуем. Живо! Шапку в охапку!
- Черт возьми, Клэй! Я бы рад, но, право, не могу. Должен работать; ну, просто никак не могу.
- Вздор! Бросьте ерундить! Вы и так заработались. Гляньте, что вам принес папаша. Будьте паинькой. Опрокиньте два-три коктейля, и вы увидите вещи в новом свете.
Мартин показал себя паинькой, но вещей в новом свете не увидел. Тредголд не слушал никаких возражений. Мартин продолжал отнекиваться, сперва ласково, потом немного жестко. Под окном Шлемиль нажал кнопку автомобильного рожка и не отпускал. Настойчивый, выматывающий нервы рев вырвал у Мартина крик:
- Ради бога, выйдите и велите ему прекратить, прошу вас. И оставьте меня в покое! Я сказал вам, что должен работать!
Тредголд широко раскрыл глаза.
- Я, конечно, уйду. Я не привык навязываться людям со своим вниманием. Извините за беспокойство!
Пока до сознания Мартина дошло, что надо бы извиниться, автомобиль укатил. На другой день и всю неделю он ждал, чтобы Тредголд позвонил ему, а Тредголд ждал, что позвонит Мартин, и кольцо неприязни смыкалось все теснее. Леора и Клара Тредголд виделись раза два, но обеим было не по себе, и через две недели, когда у Тредголдов обедал самый видный врач города и нападал на Мартина, называя его самонадеянным молодым человеком с узким кругозором, Клэй и Клара Тредголд слушали и соглашались.
Оппозиция против Мартина сразу возросла.
Многие врачи настроились против него не только потому, что он расширял бесплатное лечение, но и потому, что он редко искал их помощи и никогда - совета. Мэр Пью считал его бестактным. Клопчук и Ф.Кс. Джордан обвиняли его в подкупности. Репортеры его не любили за скрытность и резкие выпады. А Группа перестала его защищать. Мартин более или менее замечал рост враждебных сил, и ему рисовалось, как сплачиваются за ними сомнительные дельцы, продавцы фальсифицированного молока и мороженого, владельцы антисанитарных лавчонок и грязных доходных домов, люди, всегда ненавидевшие Пиккербо, но не смевшие на него нападать по причине его популярности, - они сплотятся и общими усилиями сокрушат Отдел Народного Здравоохранения… В эти дни он оценил Пиккербо и, как солдат, полюбил свой Отдел.