- Да, - спокойно ответил он.
С искривившихся губ Лилиан сорвался вскрик. Она смотрела мимо него.
- Я должна была догадаться. Вот почему ничего не вышло!
- Что не вышло? - недоуменно переспросил Риарден.
Лилиан отшатнулась, словно внезапно вспомнив о его присутствии.
- Вы… когда она была в нашем доме, на приеме, вы тогда?..
- Нет. Позднее.
- Великая бизнес-леди, - проговорила она, - без страха и упрека, выше женских слабостей. Могучий ум, неподчиненный телу. - Она рассмеялась, но вдруг осеклась: - Браслет… - с застывшим взглядом произнесла Лилиан, слова как будто случайно всплывали из водоворота ее мыслей. - Так вот, что она для тебя значила. Это она дала тебе в руки оружие…
- Если ты действительно понимаешь, что говоришь, то да, ты права.
- Думаешь, тебе удастся выкрутиться?
- Выкрутиться? - он смотрел на нее с недоверчивым, растерянным любопытством.
- Вот почему в суде… - она замолкла.
- Что такое с моим судом?
Лилиан трясло.
- Ты, конечно, понимаешь, что я не позволю этому продолжаться.
- Как это связано с моим судом?
- Я не позволю тебе обладать этой женщиной. Не ею. Кем угодно, только не ею.
Подождав мгновение, он спросил ровным голосом:
- Почему?
- Я этого не позволю! Ты бросишь ее! - Риарден смотрел на Лилиан без выражения, но пристальность его взгляда дала ей самый опасный ответ. - Ты бросишь ее, ты никогда больше не увидишь ее!
- Лилиан, если ты хочешь это обсудить, то должна понять одну вещь: ничто и никто на свете не заставит меня ее бросить.
- Но я требую этого!
- Я уже сказал, что ты можешь требовать чего угодно, только не этого.
Он увидел, как растет в ее взгляде судорожный страх: не понимание, а враждебный отказ понимать происходящее. Лилиан как будто хотелось превратить силу своих эмоций в дымовую завесу, надеясь, что та сделает ее слепой перед действительностью, и именно слепота заставит действительность исчезнуть.
- Но я имею право требовать этого! Твоя жизнь принадлежит мне! Она - моя собственность. Моя собственность, ты в этом поклялся. Ты клялся дать мне счастье, мне, а не себе! Что ты со мной сделал? Ты не дал мне ничего, ты ничем не пожертвовал ради меня, ты никогда ни о чем не думал, только о себе - своей работе, своем заводе, своем таланте, своей любовнице! А как же я? Первое право за мной! Для полноты твоей коллекции! Ты - банковский счет, принадлежащий мне!
Именно выражение лица Риардена заставляло Лилиан в страхе выкрикивать одну фразу за другой. Но она не находила в нем ни гнева, ни боли, только одного, но неизменного врага - безразличие.
- Ты подумал обо мне? - кричала она в лицо Риардену. - Ты подумал, что ты со мной делаешь? Ты не имеешь права продолжать! Каждый раз, ложась в постель с этой женщиной, ты ввергаешь меня в ад! Я не могу этого выносить, я не выношу этого с той минуты, как только узнала! Ты принес меня в жертву своим животным инстинктам! Неужели ты настолько жесток и эгоистичен? Ты способен покупать свое удовольствие ценой моего страдания? Как ты можешь наслаждаться, зная, что я при этом испытываю?
Не чувствуя ничего, кроме недоумения, Риарден сосредоточился на зрелище, которое, кратко мелькнув перед ним в прошлом, предстало сейчас во всей своей неприглядности: мольбы о жалости, порожденные рычащей ненавистью, с угрозами и требованиями.
- Лилиан, - очень спокойно сказал Риарден. - Я не сдамся, даже если ты потратишь на это всю свою жизнь.
Она услышала его. И поняла больше, чем он сам вкладывал в свои слова. Риардена потрясло, что она не закричала в ответ, а затихла, словно съежилась.
- Ты не имеешь права, - тупо проговорила Лилиан. Слова показались ненужными и бесполезными, она сама почувствовала их бессмысленность.
- Ни один человек не может требовать от другого, чтобы он прекратил существовать, - ответил Риарден.
- Она так много для тебя значит?
- Даже больше.
Осмысленное выражение вернулось на лицо Лилиан, но это было выражение хитрости. Она хранила молчание.
- Лилиан, я рад, что ты узнала правду. Теперь ты можешь сделать выбор с полным пониманием ситуации. Ты можешь развестись со мной или предпочесть, чтобы все шло по-прежнему. Другого выбора у тебя нет. Больше мне нечего тебе предложить. Думаю, ты понимаешь, что я хотел бы развестись. Но не прошу тебя приносить себя в жертву. Не знаю, чем для тебя удобен наш брак, но если так, я не стану ни на чем настаивать. Я не знаю, зачем ты удерживаешь меня, не знаю, что я для тебя значу, не знаю, чего ты ищешь, какое счастье ты хочешь найти в жизни, которую я считаю невыносимой для нас обоих. По моим стандартам, ты должна была развестись со мной давным-давно. По всем моим понятиям, наш брак был жестоким обманом. Но это мои стандарты - не твои. Я не понимаю твоих и никогда не понимал, но принял их. Если такова твоя любовь ко мне, если носить мое имя - смысл твоей жизни, я не стану отбирать его у тебя. Это я нарушил клятву, значит, я должен понести наказание. Тебе, разумеется, известно, что я могу купить одного из этих современных судей, чтобы получить развод, как только захочу. Но я не стану этого делать. Я сдержу слово, если ты этого хочешь. А теперь принимай решение, но если ты предпочтешь удержать меня, то никогда больше не говори мне о ней, никогда не подавай виду, что знаешь ее, если в будущем вы встретитесь, и никогда не касайся этой части моей жизни.
Сгорбившись, Лилиан стояла неподвижно, глядя на Риардена, словно ее неповиновение приняло форму неряшливости и расхлябанности, словно из-за него она позабыла все приличия.
- Мисс Дагни Таггерт, - Лилиан коротко рассмеялась. - Суперженщина, которую ординарная жена ни в чем бы не заподозрила. Женщина, не думающая ни о чем, кроме бизнеса, и ведущая себя с мужчинами по-мужски. Отважная женщина, она восхищается тобой платонически, за твой гений, твои заводы и твой металл! - Она снова усмехнулась. - Мне нужно было догадаться, что она - просто сука, которая хочет тебя точно так же, как любая другая сука, потому что в постели ты эксперт не хуже, чем за рабочим столом, если я могу судить о таких вещах. Но мне до нее далеко, ведь она предпочитает экспертов во всех делах и к тому же ложилась под каждого на своей железной дороге!
Она замолчала, потому что в первый раз в жизни поняла, какой бывает взгляд у человека, способного на убийство. Но Риарден не смотрел на нее. Она даже не была уверена, что он видел ее или слышал ее голос.
Это продолжалось одно мгновение: всего лишь нечто темное, мелькнувшее в его мозгу, но даже не запечатлевшееся в нем. Перенесенное потрясение вернуло его к действительности. Присутствие Лилиан внезапно показалось ему неуместным, с ней нужно было как-то поступить.
- Лилиан, - спокойный голос мужа не дал ей удовольствия почувствовать гордость за то, что она вызвала его гнев. - Больше не говори со мной о ней. Если ты сделаешь это снова, я отвечу тебе, как ответил бы бандиту: изобью тебя. Больше ни ты, ни я не будем ее обсуждать.
Лилиан посмотрела на него.
- Вот как? - слова прозвучали странно, буднично, будто сказанное не могло избавить ее от мысли, засевшей в мозгу, словно гвоздь. Лилиан, казалось, не могла оторваться от некоей воображаемой картины.
Риарден сказал спокойно, с легким удивлением:
- Я думал, ты будешь рада, открыв для себя правду. Мне казалось, что ты предпочла бы все знать, хотя бы ради той любви или того уважения, которое испытывала ко мне. Если я тебя и предал, то не походя, не из-за дешевой интрижки с хористкой, а из-за самого серьезного чувства в моей жизни.
Лилиан против воли бросило к нему, и столь же непроизвольно у нее вырвался крик обнаженной ненависти:
- Ах ты, проклятый дурак!
Риарден промолчал.
К Лилиан вернулось самообладание, вместе с легкой улыбкой, скрывающей насмешку.
- Наверное, ты ждешь от меня ответа? - спросила она. - Нет, я не стану с тобой разводиться. Даже не надейся. Мы будем жить как прежде, ты сам это предложил, раз ты считаешь, что так может продолжаться и дальше. Посмотрим, как ты сможешь пренебречь своими нравственными принципами и остаться при этом безнаказанным!
Надевая пальто, Лилиан сказала, что возвращается домой, но Риарден ее не слушал и почти не заметил, как за ней закрылась дверь. Он стоял неподвижно, охваченный незнакомым чувством. Он знал, что позднее все обдумает и поймет, но в тот момент ему не хотелось ничего, только разобраться в том, что же он чувствует.
Риардена наполняло чувство полной свободы, как если бы он стоял, овеваемый потоком свежего воздуха, ощущая, какой огромный груз сбросил с плеч. Чувство полного освобождения. Понимание того, что реакции Лилиан, ее страдания, его больше не тревожат и даже больше: чувство отсутствия вины за то, что это больше не имеет, да и не должно иметь для него значения.
ГЛАВА VI. ЧУДЕСНЫЙ МЕТАЛЛ
- Но как мы сможем выпутаться из этой ситуации? - спросил. Уэсли Моуч голосом визгливым и тонким от злости и страха.
Никто ему не ответил. Джеймс Таггерт, сидя на краешке стула, смотрел на него исподлобья, Оррен Бойл яростно ткнул сигарой в пепельницу, стряхивая пепел. Доктор Флойд Феррис улыбался. Мистер Уизерби поджал губы. Фред Киннан, глава Альянса трудящихся Америки, перестал слоняться по комнате, уселся на подоконник и скрестил руки на груди. Юджин Лоусон, который, сгорбившись, рассеянно переставлял цветы в вазе на низком стеклянном столике, выпрямился и обиженно посмотрел в потолок. Моуч сидел за столом, придавив кулаком лист бумаги. Ответил ему Юджин Лоусон:
- По-моему, этот путь не годится. Мы не должны позволить банальным трудностям препятствовать нашему пониманию того, что этот план вызван исключительно заботой о благосостоянии народа. Он служит общественному благу. Он нужен людям. Главное - ответить на чаяния народа, поэтому мы не должны думать ни о чем другом.
Никто не возразил, но и не подхватил тему. Казалось, своим заявлением Лоусон только затруднил продолжение дискуссии. Но невысокий человек, скромно сидевший на лучшем стуле в комнате, в сторонке от остальных, дабы казаться незамеченным, однако прекрасно знавший, что никто не забывает о его присутствии, глянул на Лоусона, потом на Моуча, и бодро изрек:
- А это мысль, Уэсли. Расширь ее, приукрась, вели своим газетчикам расхвалить ее, и волноваться будет не о чем.
- Да, мистер Томпсон, - мрачно ответил Моуч.
Мистер Томпсон, глава государства, обладал удивительной способностью держаться неприметно. В компании троих мужчин он уже был неразличим, а если попадался на глаза один, то моментально собирал вокруг себя целую толпу людей, всех как один, напоминавших его самого.
Страна не имела ясного представления о том, как он выглядит: его фотографии появлялись на обложках журналов так же часто, как и снимки всех его предшественников по кабинету, но люди никогда не были уверены, на каком фото Томпсон, а на каком - мелкий служащий. Сопровождающие статьи о ежедневных событиях также оставались невыразительными, и единственным, чем отличался мистер Томпсон, были мятые воротнички. При тщедушном теле он отличался широкими плечами. Жидкие волосы и большой рот довершались полной неопределенностью возраста: его можно было принять и за усталого сорокалетнего мужчину, и за необычно бодрого старикана лет шестидесяти. Обладая огромной властью, он неустанно стремился ее расширить, потому что именно этого ожидали от него те, кто продвинул его на высокий пост. Он обладал коварством интеллектуала и неистовой энергией ленивца. Единственной тайной головокружительной карьеры Томпсона был тот факт, что на самый верх его забросило стечение обстоятельств, и он не претендовал на большее.
- Совершенно очевидно, что необходимо принять меры. Решительные меры. - Джим Таггерт обращался не к мистеру Томпсону, а к Уэсли Моучу. - Мы не можем больше позволять событиям развиваться по-прежнему.
Его дрожащий голос звучал воинственно.
- Успокойся, Джим, - сказал Оррен Бойл.
- Нужно что-то делать и делать быстро!
- Не смотрите на меня, - огрызнулся Уэсли Моуч. - Что я могу, если люди отказываются сотрудничать? Я связан. Мне нужны более широкие полномочия.
Моуч собрал их всех в Вашингтоне, как своих друзей и личных советников, на приватное, неофициальное совещание по национальному кризису. Но наблюдая за ним, собравшиеся никак не могли понять: повелевает он или умоляет, угрожает им или взывает о помощи.
- Факты таковы, - произнес мистер Уизерби сухим тоном статистической справки, - что за двенадцатимесячный период, на первый день нового года, уровень банкротств в бизнесе удвоился по сравнению с предыдущим аналогичным периодом. А с начала текущего года он уже утроился.
- Будьте уверены, они считают, что это произошло по их вине, - буднично вставил доктор Феррис.
- А? - Уэсли Моуч перевел взгляд на него.
- Что бы вы ни сделали, не извиняйтесь, - добавил доктор Феррис. - Пусть они чувствуют себя виноватыми.
- Я не извиняюсь! - огрызнулся Моуч. - Меня не в чем упрекнуть. Мне нужны более широкие полномочия.
- Но они действительно сами во всем виноваты! - Юджин Лоусон агрессивно повернулся к доктору Феррису. - Им не хватает общественного сознания. Они отказываются признать, что производство - не их частное дело, а обязанность перед обществом. Они не имеют права на неудачу, неважно, что там у них происходит. Они должны продолжать производить товары. Таково требование общества. Работа - не личное дело человека, это его долг перед обществом. Не существует частного дела, как и частной жизни. Вот чему мы должны заставить их научиться.
- Джин Лоусон знает, о чем я говорю, - с легкой улыбкой сказал доктор Феррис. - Хоть и сам не понимает, что делает.
- Что ты еще придумал? - повысил голос Лоусон.
- Бросьте, - приказал ему Моуч.
- Мне все равно, что вы задумали, Уэсли, - произнес мистер Томпсон, - и станет ли бизнес протестовать по этому поводу. Достаточно и того, если вы убедитесь, что пресса на вашей стороне. Будьте, черт возьми, уверены в ней.
- Они все мои, - отрезал Моуч.
- Один-единственный издатель, не вовремя открывший пасть, принесет больше вреда, чем десять разгневанных миллионеров.
- Это верно, мистер Томпсон, - согласился доктор Феррис. - Но можете ли вы назвать хоть одного издателя, которому это известно?
- Кажется, не могу, - мистер Томпсон был явно доволен.
- На каких бы людей мы ни рассчитывали, составляя наши планы, - продолжил доктор Феррис, - существует одно старое изречение, которое мы можем благополучно забыть: нужно рассчитывать на мудрых и честных. Мы не будем на них полагаться. Эти люди устарели.
Джеймс Таггерт посмотрел в окно. В небе над просторными улицами Вашингтона появились просветы нежной апрельской голубизны, и несколько лучей пробились сквозь облака. В отдалении белел залитый солнцем Монумент. Белоснежный высокий обелиск, возведенный в память о человеке, которого процитировал доктор Феррис, человеке, чьим именем назван этот город. Джеймс Таггерт отвернулся от окна.
- Мне не нравятся замечания профессора, - громко и угрюмо заявил Лоусон.
- Спокойно, - оборвал его Уэсли Моуч. - Доктор Феррис говорит не о теории, а о практике.
- Ну, если вы хотите говорить практически, - вмешался Фред Киннан, - тогда позвольте мне сказать, что мы не можем заботиться о бизнесменах в наше трудное время. О чем нам действительно нужно подумать, так это о занятости. Больше рабочих мест для людей. В моих профсоюзах каждый работающий человек кормит пятерых безработных, не считая кучи голодных родственников. Если вы хотите, чтобы я дал вам совет… нет, я знаю, советы вам не нужны, это просто мои соображения… выпустите директиву, обязывающую добавить еще треть людей к каждой платежной ведомости в стране.
- Боже всемогущий! - взвизгнул Таггерт. - Вы с ума сошли? Мы и сейчас едва-едва справляемся с оплатой платежных ведомостей! Даже для тех, кто уже нанят, работы не хватает! Еще треть? Мы все равно не найдем им применения!
- Кого волнует, найдете вы им применение или нет? - пожал плечами Фред Киннан. - Людям нужна работа. Для нас главное - помочь нуждающимся, а не ваши прибыли.
- Дело вовсе не в прибыли! - продолжал визжать Таггерт. - Я вообще ни слова не сказал о прибыли. Я не давал вам повода оскорблять меня. Вопрос в том, где, черт возьми, мы возьмем деньги для заработной платы вашим людям, когда половина наших поездов идет порожняком, и грузов катастрофически не хватает. - Его голос внезапно зазвучал тихо и задумчиво: - Однако мы понимаем, в каком тяжелом состоянии сейчас находятся рабочие, и… это просто так, мысли вслух… мы, возможно, сможем принять на работу еще некоторое количество людей, если вы разрешите нам удвоить тарифы на грузовые перевозки, которые…
- Да вы что, рассудка лишились? - взвыл Оррен Бойл. - Я и при сегодняшних тарифах еле держусь, меня дрожь пробирает каждый раз, когда проклятый товарный вагон въезжает или выезжает с завода, они из меня всю кровь выпустили, я не могу себе позволить таких расходов, а вы хотите удвоить тарифы!
- Это не самое главное, можете вы себе позволить такие расходы или не можете, - холодно ответил Таггерт. - Вы должны быть готовы к жертвам. Людям нужны железные дороги. Главное - нужды людей, а не ваши прибыли.
- Какие прибыли? - выл Оррен Бойл. - Когда это я получал прибыль? Никто не может упрекнуть меня в том, что я занимаюсь бизнесом ради выкачивания прибыли! Посмотрите лучше на мой балансовый отчет, а потом сравните с моими конкурентами, у которых все клиенты, всё сырье, все технические преимущества и монополии, а потом говорите, у кого прибыли!.. Но, разумеется, людям нужны железные дороги, и, возможно, я мог бы согласиться на некоторое повышение тарифов, если это неизбежно, и если я получу субсидию, которая позволит мне продержаться год или два, пока я не встану на ноги и.
- Что? Опять? - теперь уже взвыл мистер Уизерби, утратив весь свой чопорный вид. - Сколько субсидий вы уже получили от нас и сколько отсрочек, продлений и мораториев? Вы пока еще не выплатили ни цента, а когда вы все вместе погубите на корню систему сбора налогов, откуда мы сможем взять денег на ваши субсидии?
- Есть еще люди, которые не сломались, - медленно проговорил Бойл. - Вам, парни, нет прощения за то, что вы позволили нужде и горю распространиться по всей стране, но есть еще люди, которые не сломались.
- Я не могу этому помочь! - проорал Уэсли Моуч. - Я ничего не могу поделать! Мне нужны более широкие полномочия!