Они молча пошли через безжизненные туннели Терминала, вдоль ржавых рельсов под голубыми бусинами фонарей, к отдаленному свету платформ.
У выхода из туннеля они заметили человека, стоящего на коленях на рельсах, неритмично и раздраженно ударявшего молотком по стрелке. Другой мужчина стоял, нетерпеливо глядя на него.
- Ну, что там с этой проклятой штукой? - спросил смотревший.
- Не знаю.
- Ты возишься уже полчаса.
- Угу.
- Долго еще?
- Кто такой Джон Голт?
Доктор Стэдлер вздрогнул. Миновав рабочих, он произнес:
- Мне не нравится это выражение.
- Мне тоже, - ответила Дагни.
- Откуда оно взялось?
- Никто не знает.
Они помолчали, потом он сообщил:
- Я знал когда-то Джона Голта. Но он давно умер.
- Кем он был?
- Я привык думать, что он до сих пор жив. Но теперь я уверен, что он умер. Он обладал таким умом, что, будь он жив, сейчас весь мир говорил бы о нем.
- Но о нем действительно говорит весь мир.
Он застыл на месте.
- Да… - медленно произнес он, словно только что поняв это. - Да… Но почему? - слова были полны страха.
- Кем он был, доктор Стэдлер?
- Почему они говорят о нем?
- Кем он был?
Он потряс головой, пожал плечами и резко ответил:
- Это просто совпадение. Имя не самое редкое. Бессмысленное совпадение. Никакой связи с человеком, которого я знал. Тот человек умер.
Он явно не успел подумать, произнеся следующую фразу:
- Иного не может быть.
* * *
Распоряжение, лежавшее на его столе, было помечено словами "Конфиденциально. Срочно. Приоритетно. Особая важность подтверждена кабинетом Верховного координатора. Касается проекта "Икс"" и требовало послать десять тысяч тонн металла, выплавленных на заводах "Риарден-металл" в Государственный научный институт.
Риарден прочитал его и посмотрел на управляющего своими прокатными станами, неподвижно стоявшего перед ним. Ранее управляющий вошел и молча положил распоряжение перед ним на стол.
- Я подумал, что вы захотите это увидеть, - ответил он на немой вопрос Риардена.
Риарден нажал на кнопку, вызывая мисс Ивз. Он подал распоряжение ей и сказал:
- Отошлите его туда, откуда оно пришло. Скажите, что я не стану посылать металл в Государственный научный институт.
Гвен Ивз и управляющий воззрились на него, потом друг на друга и снова на него. Он прочитал в их взглядах благодарность.
- Да, мистер Риарден, - официальным тоном ответила Гвен, взяв в руки распоряжение, словно обычную деловую бумагу. Она поклонилась и покинула кабинет. Управляющий вышел следом.
Риарден с улыбкой проводил его. Ему было наплевать на бумагу и на возможные последствия своего решения.
Шесть месяцев назад, повинуясь внутреннему голосу, словно повернув заглушку, чтобы перекрыть поток эмоций, он приказал себе: действуй, не останавливай литейное производство, чувствовать будешь потом. Это позволило ему хладнокровно отслеживать действие Закона справедливой доли.
Никто не знал, как понимать этот закон. Сначала ему сказали, что он не может производить свой металл в объемах, больших, чем тоннаж лучшего специального сплава, иначе говоря, стали, производимой Орреном Бойлом. Но лучший специальный сплав Оррена Бойла - негодный продукт, который никто не хотел покупать. Потом ему сказали, что он может производить свой металл в объемах, которые Оррен Бойл мог бы производить, если бы производил. Никто не знал, как это понимать. Кто-то в Вашингтоне назвал цифру, определяющую количество тонн в год, не объясняя причин. Всем пришлось принять эту цифру.
Он не знал, как предоставить каждому из потребителей, требовавших своего, равную долю металла. Лист ожидания заказов на поставку невозможно было бы выполнить и за три года, даже при работе на полную мощность. Новые заказы тем временем поступали ежедневно. И они уже не являлись заказами в старом, почтенном смысле, превратившись в требования. По закону каждый клиент, которому не удалось получить свою справедливую долю от "Риарден-металл", имел право начать преследовать его в судебном порядке.
Но никто не представлял, как определить, что именно составляло справедливую долю, и от какого объема металла. Тогда к Риардену из Вашингтона на должность заместителя директора по распределению готовой продукции был прислан смышленый молодой парень, только что окончивший колледж. После многочисленных телефонных переговоров со столицей парень объявил, что клиенты получат по пятьсот тонн металла каждый в порядке поступления их заявок. Никто не возразил против названной им цифры.
Да и какие, собственно, могли быть возражения? С тем же успехом могли объявить как один фунт, так и миллион тонн. Парень устроил себе офис на заводе Риардена, где четыре девицы принялись регистрировать заявки на металл. При существующем уровне производства заявок набралось до начала следующего столетия.
Пятисот тонн металла не хватило бы и на три мили рельсов для "Таггерт Трансконтинентал" или на крепеж для одной из угольных шахт Кена Данаггера. Крупнейшим производствам, лучшим потребителям заводов Риардена, было отказано в использовании его металла. Но на рынке появились клюшки для гольфа, изготовленные из риарден-металла, а за ними кофейники, садовый инструмент и водопроводные краны. Кену Данаггеру, знавшему цену металла и дерзнувшему заказать его, несмотря на гнев общественного мнения, не разрешили получить его; по его заявке снабжение прекратилось без объяснения причин, что разрешалось новым законом. Мистер Моуэн, предавший компанию "Таггерт Трансконтинентал" в самый опасный для нее час, занялся производством выключателей из риарден-металла и продавал их "Атлантик Саусерн". Риарден наблюдал за всем этим, изо всех сил стараясь не дать волю эмоциям.
Он молча отворачивался, когда кто-нибудь обращал его внимание на то, о чем знали все: о больших состояниях, мгновенно нажитых на его металле.
- Нет, - говорили люди в кабинетах. - Черным рынком это не назовешь, он действительно таковым не является. Никто не перепродает металл нелегально. Просто продают свои права на него. Не продают буквально, просто объединяют свои доли в общий пул.
Он не желал и слышать о мелочном сплетении делишек, в которых "доли" продавались и сливались, как и о том, что заводчик из Вирджинии за два месяца произвел пять тысяч тонн литья риарден-металла, и о человеке из Вашингтона, анонимном партнере того заводчика.
Он знал, что их прибыль на тонну риарден-металла в пять раз превышает его собственную. Но ничего не комментировал. Каждый имел право на металл, кроме него самого.
Молодой человек из Вашингтона, которого сталевары прозвали Кормилицей, увивался вокруг Риардена с примитивным, восхищенным любопытством, которое, как ни невероятно это звучит, являлось формой обожания. Риарден наблюдал за ним с веселым отвращением. Мальчишка не имел ни малейших понятий о морали, ее выбили из него в колледже, оставив только необычную откровенность, одновременно наивную и циничную, сродни невинности дикаря.
- Вы презираете меня, мистер Риарден, - заявил он как-то, неожиданно и без доли возмущения. - Это непрактично.
- Почему это непрактично? - спросил Риарден.
Мальчишка не нашел, что ответить, озадаченно глядя на шефа. Он никогда не отвечал на вопрос "Почему?", ограничиваясь простыми утверждениями. Характеризовал людей фразами вроде "Он старомоден", "Он не перестроился", "Он не приспособился", не колеблясь и не разъясняя своих слов. Окончив металлургический факультет колледжа, он мог заявить: "Я думаю, что для выплавки металла требуется высокая температура". Относительно физических понятий он высказывался не слишком определено, о людях - исключительно категорично.
- Мистер Риарден, - сказал он однажды, - если вы хотели бы продать вашим друзьям больше металла, я хочу сказать, в крупных объемах, то это можно организовать. Почему мы не запрашиваем специального разрешения на основании важнейшей потребности? У меня есть друзья в Вашингтоне. Ваши друзья - довольно важные люди, крупные бизнесмены, было бы нетрудно выбить поставку под важнейшую потребность. Конечно, возникнут некоторые расходы. На дела в Вашингтоне. Вы понимаете, дела всегда требуют расходов.
- Что за дела?
- Вы понимаете, о чем я говорю.
- Нет, - отрезал Риарден. - Не понимаю. Почему бы вам не объяснить?
Мальчишка посмотрел на него неуверенно, взвесил все в уме и выдал:
- Это плохая психология.
- Что "это"?
- Вы знаете, мистер Риарден, нет нужды использовать конкретные слова.
- Какие слова?
- Слова - величина относительная. Они всего лишь символы. Если мы не используем гадкие символы, то не получим в результате гадость. Зачем вы хотите, чтобы я назвал все своими именами, если я уже использовал другие слова?
- И какие же слова я хочу от вас услышать?
- Зачем вы этого хотите?
- По той же причине, по какой вы этого не хотите.
Помолчав минуту, мальчишка ответил:
- Знаете, мистер Риарден, абсолютных стандартов не существует. Мы не всегда можем следовать жестким принципам, нам приходится быть гибкими, мы должны приспосабливаться к реальной действительности и действовать с учетом целесообразности момента.
- Чеши отсюда, подонок. Иди и выплави тонну стали без жестких принципов, с учетом целесообразности момента.
Да, конечно, Риарден презирал мальчишку, но не мог заставить себя возмущаться им. Парень-то, похоже, был дитем своего века, а вот он, Риарден, этому веку не подходил. Вместо того чтобы собирать новые котлы, думал Риарден, он включился в безнадежную гонку по поддержанию работы старых; вместо новых разработок, исследований, экспериментов по использованию металла он тратил всю свою энергию на поиски источников железной руды. Совсем как люди на заре Железного века, подумал он, только надежды на успех у нас меньше.
Он старался гнать от себя эти мысли. Ему приходилось обороняться от собственных чувств, словно часть его самого превратилась в незнакомца, которого нужно было держать в состоянии онемения, а постоянным обезболивающим служила его недремлющая воля. Об этом своем двойнике он знал только, что ему не стоит предоставлять право голоса. Он пережил опасный момент, которому нельзя позволить повториться.
Тот момент, когда, сидя в одиночестве в своем кабинете, зимним вечером, парализованный газетой с длинной колонкой директив на первой странице, он услышал по радио новости о пылающих нефтяных приисках Эллиса Уайэтта. Его первой реакцией - раньше мыслей о будущем, о страшном бедствии, прежде шока, страха или протеста - был приступ смеха. Он смеялся, испытывая триумф, облегчение, бьющую струей жизненную силу, и слова, которых он не произнес, но глубоко прочувствовал, были: "Благослови тебя Господь, Эллис Уайэтт, что бы ты ни делал!"
Разобравшись в скрытых причинах своего смеха, он понял, что теперь осужден постоянно прислушиваться к себе. Словно человек, переживший инфаркт, он знал, что первый звонок уже прозвенел, и что у себя внутри он носит опасность, способную в любую минуту нанести удар.
С тех пор он совершал ровные, осторожные, внутренне полностью контролируемые шаги. Но тот ужасный момент настиг его вновь. Когда он увидел на своем столе распоряжение из Государственного научного института, ему показалось, что свечение, якобы излучаемое бумагой, исходит не из ближайшей котельной, а от пламени горящих нефтяных скважин.
- Мистер Риарден, - сказал Кормилица, услышав о том, что он отказал институту в требовании. - Вы не должны этого делать.
- Почему?
- Это приведет к неприятностям.
- Каким неприятностям?
- Это Распоряжение правительства. Вы не можете отказать правительству.
- Почему не могу?
- Это проект высочайшей важности, к тому же секретный. Очень.
- Что это за проект такой?
- Не знаю… Это тайна.
- Тогда откуда вы знаете, что он важный?
- Так говорят.
- Кто это говорит?
- Вы не можете сомневаться в таких вещах, мистер Риарден!
- Почему не могу?
- Просто не можете.
- Если не могу, значит, это абсолютная ценность, а вы говорили, что абсолютных понятий не существует.
- Это другое дело.
- Почему другое?
- Это правительство.
- Вы хотите сказать, что не существует абсолютных ценностей кроме правительства?
- Я хочу сказать только одно, если они утверждают, что проект важен, так и есть.
- Почему?
- Я не хочу, чтобы вы попали в беду, мистер Риарден, а вы так туда и лезете, черт возьми. Вы задаете слишком много вопросов. Почему вы это делаете?
Посмотрев на него, Риарден хохотнул. До мальчишки дошел смысл его последних слов, и он робко улыбнулся с несчастным видом.
Человек, пришедший к Риардену спустя неделю, выглядел моложаво и худощаво, но не был таким молодым и стройным, каким пытался казаться. Он носил штатский костюм и кожаные краги дорожного полицейского. Риарден так и не понял, откуда он прибыл - из Государственного научного института или из Вашингтона.
- Я слышал, что вы отказались продать металл Государственному научному институту, мистер Риарден? - мягким, доверительным тоном начал он.
- Верно, - ответил тот.
- Не означает ли это, что вы сознательно не подчинились закону?
- Вам решать.
- Могу ли я узнать у вас причину?
- Мои причины вам не интересны.
- Безусловно, интересны! Мы вам не враги, мистер Риарден. Мы хотим быть с вами честными. Вы не должны бояться того факта, что вы - крупный промышленник. Мы не ставим это вам в укор. Мы на самом деле хотим быть с вами столь же честными, как с последним поденным рабочим. Мы хотим знать причину вашего отказа.
- Сообщите о моем отказе в прессе, и любой читатель объяснит вам его причину. Она появилась во всех газетах уже больше года назад.
- О, нет, нет! Причем тут газеты? Разве мы не можем уладить дело по-дружески, в частном порядке?
- Как вам угодно.
- Мы не хотим, чтобы это попало в газеты.
- Не хотите?
- Нет. Мы не хотим вам повредить.
Риарден глянул на него исподлобья и спросил:
- Для чего Государственному научному институту десять тонн металла? Что такое проект "Икс"?
- Ах, этот? Это очень важный научно-исследовательский проект, имеющий большое социальное значение, пользу от реализации которого ощутит все общество, но, к несчастью, политические соображения не позволяют мне сообщить вам его содержание в деталях.
- Знаете, - произнес Риарден, - причиной отказа я могу выдвинуть то, что не желаю продавать мой металл тем, кто держит свои цели в секрете от меня. Это металл создал я. И знать, на какие цели я позволяю его использовать - мой моральный долг.
- О, вы не должны об этом беспокоиться, мистер Риарден! Мы снимаем с вас всякую ответственность.
- Предположим, я не хочу, чтобы с меня снимали ответственность?
- Но… но это такая старомодная и… совершенно оторванная от жизни позиция.
- Я сказал, что могу назвать ее своей причиной. Но не стану, потому что в данном случае у меня есть другая. Я не стану продавать металл Государственному научному институту ни для какой цели, хорошей или плохой, секретной или открытой.
- Но почему?
- Послушайте, - медленно произнес Риарден. - Существуют некие оправдания для диких сообществ, в которых человеку приходится опасаться, что на него в любой момент нападут враги и убьют его, поэтому он должен защищать себя всеми возможными способами. Но не может быть оправданий для общества, в котором человек знает, что производится оружие для его собственных убийц.
- Я не считаю возможным использовать такие слова, мистер Риарден. Считаю непрактичным рассуждать в подобных выражениях. В конце концов правительство не может - из соображений всеобъемлющей национальной политики - считаться с вашим личным недоброжелательством к отдельно взятому институту.
- Тогда не считайтесь с ним.
- Что вы хотите сказать?
- Не выпытывайте у меня причин.
- Но, мистер Риарден, мы не можем себе позволить оставить без внимания отказ повиноваться закону. Вы же не ждете этого от нас?
- Делайте, что хотите.
- Это совершенно беспрецедентно. Еще никто не отказывался продавать основные товары правительству. На самом деле закон не разрешает вам отказывать в продаже металла ни одному из потребителей, не говоря уже о правительстве.
- Почему бы тогда вам не арестовать меня?
- Мистер Риарден, это всего лишь дружеская дискуссия. Зачем говорить о таких вещах, как арест?
- Разве не это ваш последний аргумент против меня?
- Зачем поднимать этот вопрос?
- Разве он не вытекает из каждой фразы нашей дискуссии?
- Зачем его называть?
- А почему бы и не назвать? - Ответа не последовало. - Вы пытаетесь скрыть от меня тот факт, что я не позволил бы вам войти к себе в кабинет, если бы не эта ваша козырная карта?
- Но я ни слова не сказал об аресте.
- Я говорю.
- Я вас не понимаю, мистер Риарден.
- Я не стану помогать вам делать вид, что у нас дружеская дискуссия. Это не так. И делайте с этим, что хотите.
На лице мужчины появилось странное выражение: замешательство, как будто он не понимал, что ему противостоит, и одновременно страх, словно он прекрасно все понимает и живет под страхом быть разоблаченным.
Риарден чувствовал странное возбуждение, как будто вот-вот поймет то, чего раньше не понимал, и словно приблизился к открытию, пока еще слишком отдаленному, но имеющему для него огромное значение.
- Мистер Риарден, - проговорил мужчина. - Правительство нуждается в вашем металле. Вы должны продать нам его, потому что вы, безусловно, понимаете, что без вашего согласия планы правительства не могут быть выполнены.
- Для продажи, - медленно произнес Риарден, - необходимо согласие продавца. - Он поднялся и подошел к окну. - Я скажу вам, что вы можете сделать.
Он указал на пути, где продукция "Риарден-металл" грузилась в товарные вагоны:
- Вот металл. Приезжайте сюда с вашими грузовиками - как любой другой мародер, но без риска, которым сопровождается его деятельность, потому что я не стану в вас стрелять, не могу. Заберите столько металла, сколько захотите, и убирайтесь. Не пытайтесь прислать мне плату. Я ее не приму. Не выписывайте мне чек. Его не примут в банке. Если вам нужен этот металл, у вас есть оружие, чтобы захватить его. Валяйте.
- Господи, мистер Риарден, что подумает общество!
Лицо Риардена слегка исказилось от беззвучного смеха. Они оба поняли скрытую причину этой невольной реакции. Риарден ответил ровным, веским, непринужденным тоном, словно положив конец беседе:
- Вам нужна моя помощь, чтобы все выглядело, как продажа, как безопасная, справедливая, высокоморальная трансакция. Я не стану вам в этом помогать.
Мужчина не спорил. Он поднялся и сказал только:
- Вы пожалеете о том, что заняли такую позицию, мистер Риарден.