35
Имя Сутера на устах у всех, кто взбирается на Сакраменто; но при этом каждый устраивается на самых лакомых кусочках земли, и там, где почва сочится сокровищами, все гребут их полными горстями. Плантация Сутера, его посевы, его поместье - средоточие деятельности золотоискателей. Эти бесчисленные маленькие речушки, возможность построить новую ферму, выбрав для нее самое удачное место, необычайное плодородие почвы, проложенные дороги, мосты, каналы - вот сколько соблазнов, чтобы обосноваться здесь накрепко. Деревни вырастают одна за другой. Форт лежит в руинах. Название Новой Швейцарии забыто. Местечкам в округе дают новые названия, и хотя в словах "Сутерсвилль", "Сутерскрик", "Сутерскаунти" и есть его имя, для самого Сутера, который сейчас далеко не в чести, эти названия не означают ничего, кроме напоминания о крахе его предприятия и о несчастье всей его жизни.
36
Иоганн Август Сутер вернулся в свой Эрмитаж.
Он собрал все, что осталось от его стад. Несмотря на случившееся, первый урожай приносит ему еще 40000 буасо. Кажется, на его виноградники и фруктовые сады снизошла благодать. Он мог бы снова разжиться на этом, ведь во всей округе нехватка продовольствия, ввозят продуктов меньше, чем потребно чрезмерной толпе переселенцев, и такой тьме старателей уже не раз угрожал голод.
Но душа Сутера больше не лежит к работе.
У него опускаются руки.
Самые верные работники, самые близкие помощники покинули его. Зря он так много им платил, на приисках зарабатывают еще больше. Некому обрабатывать землю. Ни одного пастуха не осталось.
Он мог бы снова сколотить состояние, спекулируя, извлекая прибыль из головокружительного роста цен на пищевые продукты; но зачем? Теперь, видя, как уменьшаются его запасы зерна, он понимает, что провианту скоро придет конец.
Разбогатеют другие.
Он замыкается в себе.
Он бездействует.
Он бездействует.
Он равнодушно посматривает на то, как захватывают и делят его земли. Заводят акты о собственности. Составляется новый кадастр. Последних прибывающих сопровождают служители закона.
37
После переуступки Техаса и Калифорнии правительство в Вашингтоне распространило действие федеральных законов на обе эти территории; но государственных служащих остро не хватало, и никаким органам власти не удавалось сдержать натиск разноязыких толп. Стоит губернатору Монтеррея отправить войска для поддержания порядка, как солдаты бросают оружие и пожитки и бегут на прииски, а если военный корабль, посланный федеральными властями с целью заставить уважать законы, высаживает на берег вооруженный экипаж, то капитан больше никогда не увидит ни одного матроса - даже жалованье в пятнадцать долларов в день не способно удержать их, всех тянет на прииски, где они исчезают навсегда.
Страна кишит ворами и бандитами. Desperados и outlaws устанавливают здесь законы - свои законы. Это яростное господство револьвера сорок пятого калибра и быстрой бессудной расправы. Могут вздернуть на лассо или просто пристрелить. Учреждаются "Комитеты бдительности", берущие медленно возрождающуюся гражданскую жизнь под свой контроль. Теперь те, кто захватил земли раньше всех, наконец могут найти понимание в Монтеррее и предъявить свои права собственников. Губернатор передает их справедливые требования кому следует, и правительство учреждает следственный комитет. Но Вашингтон слишком далеко, государственные комиссии пока еще доберутся, а поток иммигрантов не иссякает, они прибывают с растущей быстротой, наводняют страну, обустраиваются в большом количестве. Когда господа из комитета наконец оказываются здесь, им только и остается, что констатировать чудовищную неразбериху людей и предметов и абсолютное разрушение собственности, а если кто-то из них, на свою беду, примется изучать дело досконально, то и вовсе окажется в хвосте происходящих событий.
Выросли десять больших городов. Пятнадцать сотен деревень.
Тут ничего не поделаешь.
Остается воззвать к Закону.
Закон.
В сентябре 1850 года Калифорния на постоянной основе входит в конфедерацию Соединенных Штатов. Теперь это штат, наконец-то имеющий своих чиновников и должностных лиц, конституционные органы государственного управления.
И тут начинается ряд грандиозных, дорогостоящих, бессмысленных судебных тяжб. Закон.
Бессильный закон.
Служители закона, которых презирает Иоганн Август Сутер.
ГЛАВА XI
38
Базель, конец декабря 1849 года.
В Базеле еще не знают об открытии золотых копей.
Госпожа Сутер остановилась в знаменитом отеле "Аист". С ней трое взрослых сыновей и юная дочь. Преданный друг, опекун ее детей во время долгого отсутствия и слишком продолжительного молчания их отца, сопровождает ее. Анна Сутер, урожденная Дютбольд, - высокая брюнетка, скрывающая чрезмерную чувствительность под напускной суровостью. В золотом медальоне, висящем на шее, она носит дагеротип Иоганна Августа, тогда еще ее жениха.
Анна Сутер долго не могла решиться. Письмо из Новой Швейцарии, помеченное концом декабря 1847-го, приглашает ее в Калифорнию. К письму прилагаются подробнейшие инструкции по отплытию и самому путешествию, а также значительный аккредитив банка "Пассаван, Сарразэн и компания", что в Базеле. Коль скоро Анна Сутер все-таки пускается в такой путь, то лишь благодаря ее отцу, старому пастору из Гренцаха, сподвигнувшему ее на это во имя христианского милосердия и ради честного имени ее детей, а также благодаря самоотверженным заботам Мартина Бирманна, опекуна, взявшего на себя улаживание всех формальностей, много раз посещавшего Базель, узнавшего все необходимые факты прямо в банке и доставившего оттуда сенсационные известия вместе с крупной суммой денег. Госпожа Сутер успокоилась, она знает, что ее муж, Иоганн Август Сутер, безукоризненно честный человек и клиент самых больших банков Европы, что он один из крупнейших колонистов Америки, собственник поместья, которое больше, чем весь Базельский кантон, основатель страны, оплодотворивший все окрестные земли, эдакий новый Вильгельм Телль, ибо она совсем не представляет себе, что ж такое на самом деле эта Новая Швейцария, зато слышала всякие разговоры о войнах и баталиях; но что значат ее страхи и тайные колебания, если она смогла заплатить все прежние мужнины долги и аннулировать позорный приговор, вынесенный ему в былые дни. И теперь долг зовет ее туда. Она едет.
Старший служитель банка "Пассаван, Сарразэн и компания" принес прямо в отель аккредитивы банковских домов "Старший Дардель" в Париже и "Пюри, Пюри и сын" в Гавре. Он передает госпоже Сутер пожелания доброго пути и пользуется случаем, чтобы рассказать ей о своем кузене, которого он так хотел бы видеть преупевающим в Америке. У дверей стоит важный форейтор, пощелкивая хлыстом. Хозяева "Аиста", господин и госпожа Фрейтаг, на прощание потчуют вином. Кругом во множестве толпятся добрые буржуа, они растроганы видом этой бедняжки, отправляющейся в столь длительное путешествие. Ей дают тысячи советов. Совсем крошечный в большом вольтеровском кресле, сухонький старичок Мартин Бирманн всхлипывает и чихает в носовой платок. У него на коленях распростерлась дорожная сумка, обитая вышитой тканью и запертая на толстый висячий замок. Вот наконец все семейство взобралось в почтовую карету, и только тут Мартин Бирманн доверяет драгоценную сумку госпоже Сутер, в который раз перечислив ей, что лежит внутри.
Карета трогается. Вслед несутся приветственные крики. Дети хохочут. Мать чувствует, как у нее сильно защемило сердце. Мартин Бирманн берет двойную понюшку, чтобы скрыть волнение.
В добрый путь!
В добрый путь!
39
Едут быстрехонько. Почтовая карета мчится почти без остановок. Ночуют в Делемонте. На следующее утро завтракают форелями в Сент - Юрсанне, и пока дети восторженно осматривают маленький городок, в котором сохранились средневековые крепостные стены, у госпожи Сутер сердце не на месте от мысли, что она въехала в католическую страну. Вечером останавливаются на ночлег в песчаном Поррентрюи. Потом, уже на следующий день, въезжают в места, где живут французские швейцарцы, едут долинами Жуа и Аллен, через Бонкур, Делль, Бельфор, откуда пересаживаются в экипаж, прибывший из Мюлуза.
Теперь на всех парах по большим дорогам Франции, и вот, проехав Люр, Везуль, Витрей, Лангр, вскорости доезжают до Шомона, а оттуда на перекладных до Парижа. Теперь из Шомона отправляется речной пассажирский пароходик в Труа, откуда можно добраться до Парижа по железной дороге, но на почтовой станции госпожа Сутер заглянула в газетный листок и увидела там рисунки какого-то Домье, живописующего все опасности, из-за которых путешественники избегают этого нового способа передвижения; вот почему, невзирая на данные ей инструкции, она предпочитает сесть в общественный экипаж, едущий через Страсбург, это не так опасно, и здесь она будет в окружении людей, еще говорящих по-немецки. Дети, особенно мальчики, очень огорчены.
В Париже ее пыл несколько охлаждает мсье Дардель Старший, ее банкир. Как раз от него она впервые слышит об открытии золотых копей. Ей хочется расплакаться и вернуться к отцу. Мсье Дардель, говоря по совести, не знает, что там взаправду, а что нет, но он слышал, что в Калифорнию из Европы бегут одни голодранцы и что на приисках дерутся и убивают друг друга. Он советует ей доехать только до Гавра и там навести справки у товарищей по цеховому братству, прежде чем отваживаться на плавание.
В шаланде, спускающейся по Сене, компания мужиков с рожами висельников держится поодаль от остальных пассажиров. Эти сидят на своих мешках и переговариваются тихо и глухо. Между ними то и дело вспыхивают ожесточенные разборки, и среди криков и ругани слышатся слова "Америка", "Калифорния", "золото".
Когда господа Пюри, Пюри и сын видят, как к ним в бюро входит Анна Сутер, и слышат от нее, что она собирается в Новую Швейцарию, то широко раскрывают глаза от удивления.
- Ну конечно, мадам, мы прекрасно знаем мсье Иоганна Августа Сутера, мы его доверенные лица и уже много лет ведем с ним очень крупные дела. Да погодите, вот не далее как шесть месяцев назад мы отправляли ему морем большой рояль. Но есть кое-что новенькое, да, новенькое; мы толком не знаем сами, в чем тут дело, говорят, теперь он самый большой богач во всем мире? Он якобы обнаружил золото, золотые прииски, золотые горы. Мы не знаем, сколько там его. Все-таки надо бы нам совершенно отсоветовать вам теперь пускаться в плавание, чтобы попасть туда к нему. Сейчас неподходящее время отправляться в эту самую Калифорнию. Вот уже три месяца, как Гавр наводнили всякого рода молодчики, и все едут в те края, они ни в Бога, ни в черта не верят и уже натворили в городе много всякого. Не надо бы вам подвергать опасности ваших сыновей и особенно юную мадемуазель. Нет, через Нью-Йорк больше не ездят, это уж слишком долгий путь. Да мы и сами зафрахтовали три парохода, которые поплывут в Чагрес, это намного короче. Сейчас все едут именно так, в этом месяце мы отправили уже семьсот двенадцать кораблей. Но подумайте хорошенько, взвесьте все риски, которым подвергнетесь в подобном обществе. Стоит потерпеть несколько месяцев, мы испросим для вас инструкций у мсье Иоганна Августа Сутера. Вы можете…
Побежденные спокойной настойчивостью госпожи Сутер, господа Пюри, Пюри и сын больше не возражают. Они делают все, что от них зависит. Анна Сутер с детьми отплывает на одном из их кораблей, "Город Брест", лопастном судне, ходившем в Джерси и теперь переведенном на новый морской маршрут до Чагреса для доставки золотоискателей.
Плавание продолжается 41 день. Экипаж состоит из 11 человек, а 129 пассажиров часто помогают им на подхвате. Кроме госпожи Сутер и ее дочери, женщин на борту нет. Пассажиры здесь отовсюду, но особенно много французов, бельгийцев, итальянцев, испанцев. Пятеро швейцарцев, девять немцев и люксембуржец посвящают госпожу Сутер в свои планы с особенной охотой. Нет, они никогда не слыхали о Сутере, зато много знают о Калифорнии, эта страна набита золотом, жемчугами и бриллиантами. Нагибайся и собирай. Такой-то, такой-то и еще один уже уехали туда, а они плывут следом за ними, и еще много, много туда поплывет народу. Кажется, немало тех, кто уже намыл миллионы. Золото там повсюду, сударыня, гребите лопатой…
Эспинуолл. Зной, сырость, сырость, зной. В порту на якоре семнадцать кораблей под флагами девяти стран. Нью-Йорк, Бостон, Филадельфия, Балтимор, Портленд, Чарльстон, Орлеан: толпы американцев берут штурмом маленький поезд в Панаму. Кругом гвалт, гогот, возня, и, когда локомотив, захлебываясь свистом посреди болот, весь в тяжелом пару, несется мимо глинобитных лачуг, битком набитых косоглазыми индейцами и неграми с загноившимися членами, все слышнее становится разухабистая песня, которую в такт стучащим колесам горлопанит тысяча мужских глоток:
Фриско близко!
Фриско близко!
Сутер. Сутер. Сутер. Сутер.
Сутер. Сутер. Сутер. Сутер.
Фриско близко!
Жжжжжж. К. Жжжжжжжжжжж. К. Пук!
И обратно с ветерком!
Анна Сутер крепко прижимает дочь к груди. Мальчики свешиваются с поезда, чтобы разглядеть копошащихся в болоте ядовитых гадов. Датчанин и немец, сходящие в Новом Брунсвике, рассказывают все, что слышали о великом капитане Сутере. Он король; он император. Он выезжает на белом коне. Седло под ним золотое, удила золотые, стремена и шпоры тоже, даже у его коня золотые подковы. Там вечный праздник и водка льется рекой. Госпожа Сутер лишается чувств, ее сердце почти не бьется. Когда прибывают в Панаму, у нее седая прядь в волосах.
Солнце повисло сочным персиком.
На борту парусника Панама - Фриско. Экипаж состоит из отвратительных канаков, которых она боится. Их подвергают жутким истязаниям. Одному капитан корабля, англичанин, отрезал большой палец на руке и уминает им табак в своей трубке. Близость золотой жилы так возбуждает пассажиров, что они то и дело дерутся из-за пустяков и с легкостью пускают в ход ножи. Мадам Сутер бьет дрожь, она трясется всем телом, и так до самого Фриско.
В Сан-Франциско она узнает, что Новой Швейцарии больше нет, а Сутер исчез.
40
Даже женщины и те работают на рудниках, горластые и разбитные, отнюдь не робкого десятка, они пашут, надрываясь до седьмого пота, ни в чем не уступая мужчинам. Вкалывают, схватываются друг с другом, сквернословят, курят трубку, харкают, жуют грубый черный табак, ловко орудуя киркой и лопатой, а ночами напиваются и проигрывают в карты намытый золотой песок. Остерегайтесь слишком доверять таким - они еще мстительнее и свирепее мужчин, особенно щепетильные в вопросах чести, и, если им приходится отстаивать свою добродетель, они не задумываясь пускают в ход револьвер, как делали обе француженки, ставшие легендами калифорнийской истории, - о них пишет М. Симонен в своем "Описании поездки в Калифорнию", напечатанном в журнале "Вокруг света" в 1862 году: "…сказав столь много о мужчинах, нельзя не упомянуть и о женщинах, хотя они в Калифорнии и были еще совсем немногочисленны.
Я назову лишь одну, хотя были и другие, которую старатели прозвали Жанной д Арк. Она работала на равных с мужчинами и курила трубку.
…Другая, разрабатывавшая жилу очень богатую, отзывалась на кличку Мария-В-Штанах и была обязана этим насмешливым прозванием предпочтению, кое всегда оказывала мужской одежде…"
41
Солнце огненное.
Маленькая процессия взбирается к форту Сутер, ее ведет старик мексиканец. Три молодых человека и девушка верхом на лошади - вот все, кто сопровождает маленькие дорожные носилки, укрепленные на спинах двух мулов.
Это путешествие измучило Анну Сутер. Дрожь в теле так и не прошла. Ей холодно, ее знобит.
Взгляд остекленел.
- Да, мадам, хозяин у себя в Эрмитаже. Это такое поместье у него на реке Плюм, прекрасное поместье. Он там среди виноградников. Вы пройдете короткой дорогой, я вам дам настоящего проводника, он проведет вас по горным тропинкам, и тогда к вам не пристанет никакой сброд, какого теперь тут у нас видимо-невидимо. Вас поведет моя жена, она индианка и всю округу знает. Скажите хозяину, что даже сам Уокельнэджер, управляющий, бросил тут все и ушел за золотом, и Эрнест, что работал со мной по железу, тоже. Скажите ему, что я тут хорошо за всем приглядываю и подправляю все, что еще можно подправить. Тут еще можно много на чем разжиться, но, ради Бога, пусть скажет мне, что делать. Я тут совсем один. Скажите хозяину, что неплохо бы ему сюда хоть наведаться.
Это говорит Жан Марше, француз, кузнец из форта, оставшийся на посту и еще сохранивший верность своему доброму господину.