Доктор Фрей долго смотрит на Ноа, чьи родители погибли в газовой камере в Аушвице. Ноа спокойно выдерживает его взгляд.
- Я понимаю вас, Гольдмунд, - наконец говорит доктор Фрей.
- Я знал, что вы меня поймете, господин доктор, - отвечает Ноа.
Доктор Фрей обращается к остальным:
- Итак, решено. Гольдмунд остается здесь. А мы отправляемся пятнадцатого числа в девять часов утра.
И тут Вольфганг вдруг начинает хлопать в ладоши. Вольфганг - сын военного преступника.
- А с вами-то что, Гартунг?
- Вы великолепны, господин доктор!
На что доктор Фрей отвечает:
- Попрошу не выражать мне никаких симпатий.
Глава 7
Все это я рассказываю Верене в нашей башне. Ни с того ни с сего она начинает улыбаться и спрашивает.
- Пятнадцатого?
- Да.
- А шестнадцатого вы - в Мюнхене?
- Да. А семнадцатого возвращаемся домой. Что случилось?
- Прежде у меня была для тебя плохая новость. А теперь - хорошая. Шестнадцатого я тоже буду в Мюнхене. Одна!
- Что?
- Один друг юности женится. Полагаю, Манфред - мой муж - терпеть его не может. Друг попросил меня быть свидетельницей на свадьбе. Бракосочетание состоится в девять часов. Если Дахау находится так близко от Мюнхена, то вы вернетесь самое позднее после обеда.
- Самое позднее.
- И тогда ты придешь ко мне… в гостиницу… У нас будет время после обеда… весь вечер… и вся ночь, целая ночь!
Я судорожно сглатываю. Это происходит со мной всегда, когда я волнуюсь.
- Через четыре дня, Оливер! В Мюнхене! В городе, где нас никто не знает! В городе, где нам не нужно бояться! Никакой спешки!
- Да, - говорю я, задыхаясь.
В три прыжка она оказывается рядом со мной, обнимает меня, снова смотрит в глаза и шепчет:
- Я так рада…
- Я тоже…
Потом мы целуемся. Как и в первый раз. Как мы, верно, всегда будем целоваться. Ведь это же любовь. И пока мы целуемся, все начинает вокруг меня кружиться: столб, проемы в стенах, хлам - все-все, и я думаю: Верена и концлагерь Дахау. Концлагерь Дахау и Верена.
Прелестное сочетание, не правда ли? Безвкусица, вы не находите? Ужасно, вы не находите? Я скажу вам, что это! Это любовь в тысяча девятьсот шестидесятом году от Рождества Христова.
Глава 8
В следующие двадцать четыре часа я совершаю три грубые ошибки, каждую из которых нельзя исправить. Каждая из них будет иметь необратимые последствия. Я веду себя как идиот, я, всегда считавший себя таким умным.
Итак, по порядку.
Верена первой покидает башню. Я выжидаю несколько минут, затем следую за ней. Не успел я выйти из-за каменных стен и сделать около сотни шагов, как мне навстречу спешит слуга Лео, худощавый, невысокого роста, надменный и самоуверенный. Он выгуливает боксера Ассада. На этот раз на господине Лео старый серый костюм, рубашка и очень поношенный галстук.
- О, добрый день, господин Мансфельд! - он кланяется с преувеличенным рвением.
- Добрый день.
- Вы, должно быть, посещали наблюдательную башню?
- Да.
- Старинная постройка.
Сегодня господин Лео выглядит печальным. Его вытянутое лощеное лицо, кажется, стало еще длиннее, а вместо губ - две тоненькие ниточки.
- Значит, древние римляне построили башню.
- Да, мы в школе это тоже проходили.
Он вздыхает.
- Почему вы вздыхаете, господин Лео? (Не видел ли он Верену?)
- Как вы об этом говорите, господин Мансфельд! Тихо, Ассад, тихо! Как вы об этом говорите - в школе проходили… Вы проходили это в дорогом частном интернате, господин Мансфельд. Я, пардон, пожалуйста, раз уж зашла речь, мог ходить только в народную школу. Мои родители были бедны. А я так жаждал знаний!
Он в самом деле сказал "жаждал"! Люди говорят забавные слова.
- Поверьте мне, я несчастный человек, господин Мансфельд. Даже сейчас - а мне сорок восемь лет - я хотел бы развиваться, может быть, открыть небольшую гостиницу в провинции, ресторанчик. Быть слугой - неприятно, поверьте мне!
Чего добивается этот скользкий тип?
- Конечно, нет, господин Лео. Боюсь, мне пора…
Но тут он хватает меня за рукав, пытаясь придать взгляду как можно больше печали. Попытка не удается. Его серые рыбьи глазки остаются холодными и коварными. Я уже писал, что бывают минуты, когда я точно знаю, что произойдет, что собеседник скажет или сделает. Сейчас именно такая минута. Господин Лео смертельно опасен. Неожиданно у меня пробежал мороз по коже.
- У меня уже были деньги, - жалуется господин Лео, загораживая мне путь, - сэкономленные пфенниг за пфеннигом. А потом судьба сыграла со мной злую шутку! Самое плохое всегда происходит только с бедняками, пардон, пожалуйста. Деньги идут к деньгам - так ведь говорят, верно?
- Что произошло?
- Меня одурачил один обманщик. Показал мне маленькую гостиницу в провинции. Чудесно обустроенную. Удивительно выгодно. Кухня - просто мечта. Столовая…
- Да, и что?
- Пардон, пожалуйста. Я был восхищен и хотел сразу купить. Он взял у меня деньги. А через три дня я узнал гнусную правду.
- Какую правду?
- Этот человек не был владельцем гостиницы, а всего лишь маклером! Владелец уполномочил его продать заведение, а сам отправился в долгосрочное путешествие. Персонал был научен. Так что подлец мог водить меня по зданию, приняв вид хозяина. Разве это не ужасно?
Он достает носовой платок, сморкается и скорбно разглядывает, что получилось.
- Вы должны подать в суд на этого человека.
- Как я могу, пардон, пожалуйста? Он, разумеется, сразу исчез. Бюро во Франкфурте, гербовая бумага - все подложное! А прекрасный автомобиль взят напрокат.
Он делает шаг в мою сторону, и я чувствую его дурное дыхание.
- У вас ведь тоже такой прекрасный автомобиль, господин Мансфельд, не правда ли? Я видел его в гараже во Фридхайме.
- Какое он имеет к этому отношение?
- Боюсь, вам придется помочь бедняку.
- Не понимаю.
- Нет-нет, уже понимаете! Вы дадите мне пять тысяч марок. Чтобы у меня снова были гроши на черный день. Конечно, пяти тысяч марок недостаточно, но с закладными и ссудами…
- Что вы сказали?
- Вы должны дать мне пять тысяч марок, господин Мансфельд. Пардон, пожалуйста, мне трудно просить вас, но иначе нельзя. Нет, иначе нельзя.
- Во-первых, у меня нет пяти тысяч марок…
- Вы могли бы получить кредит, имея в распоряжении прекрасный автомобиль.
- А во-вторых, я хотел бы вам помочь, но нахожу все же очень странным, что вы обратились с подобной просьбой именно ко мне, совершенно чужому человеку.
И я знаю, знаю все, что он скажет…
- Возможно, я вам чужой человек, господин Мансфельд, но вы для меня не чужой, пардон, пожалуйста.
- Что это значит?
- Когда вы были в гостях у господина Лорда и я нес кофе, то нашел дверь в гостиную незапертой. Я просто не мог не услышать, о чем вы говорили с мадам.
- Я вовсе ничего…
- Господин Мансфельд, пардон, пожалуйста, успокойтесь. Взгляните на меня. Меня жизнь пообтрепала больше, чем вас. Мой отец не был миллионером. Заметьте, я спокоен. К сожалению, я не мог не увидеть, как вы и мадам собирались поцеловаться…
- Ложь!
- Я привык к ругани, господин Мансфельд. Конечно, я солгу и утверждая, что видел, как сударыня прежде вас вышла из башни. Конечно, я солгу, назвав мадам возлюбленной господина Саббадини…
- Вы что, сошли с ума?
- Я - нет, господин Мансфельд, пардон, пожалуйста, я - нет! Мадам - и я говорю это с большим уважением, я всерьез озабочен - мадам, должно быть, страдает депрессией и запуталась в чувствах, и мне - за что мне это, Господи? - в подробностях, точных до неприличия, известно о том, что она делала в последние годы.
- Что же она делала?
- Обманывала господина Лорда, пардон, пожалуйста. И со многими…
- Если вы не замолчите, я ударю…
- Маленького, слабого, бедного человека? Вы в самом деле хотите это сделать, господин Мансфельд, вы, высокий, богатый и юный? Ну что ж, к другому обхождению я не привык. Бейте. Ударьте! Я защищаться не буду.
Так больше продолжаться не может. Я знал, знал в точности, что произойдет. Но продолжаться так не может.
- Замолчите! В ваших утверждениях - ни слова правды!
- Существуют доказательства, господин Мансфельд, пардон, пожалуйста. Существуют телефонные разговоры.
- Что значит телефонные разговоры?
- У меня есть магнитофон. Кроме того, существуют письма. К сожалению.
- Сволочь.
- Вы - моя последняя надежда, господин Мансфельд. Заложите автомобиль. Наверное, вы получаете много денег на карманные расходы. Так вы могли бы в рассрочку его выкупить.
- Пять тысяч марок? Это же безумие!
- Это безумие читаешь в письмах, безумие слышишь в магнитофонных записях.
Письма. Телефон. Черт возьми, почему Верена не была осторожна?
- Я уверен, господин Лорд сразу бы развелся, узнай он обо всем. А теперь и о вас…
- Я…
Но теперь Лео больше не дает себя перебивать, свинья! Он очень напоминает мне "брата" Ганси. Вот уже давно он намеренно переливает из пустого в порожнее.
- …и о вас, я скажу, позвольте мне выговориться, пардон, пожалуйста. Мадам жила, ходят слухи, в… гм… тяжелых условиях…
Я делаю шаг вперед. Он отходит на шаг назад, но продолжает говорить:
- …и, полагаю, она очень боится, что придется вернуться в эти условия. Знаю, мадам вам симпатична. Что такое пять тысяч марок, если речь идет…
Его голос пропадает, как если бы кто-то повернул на радиоприемнике ручку громкости. Я смотрю на него и думаю: конечно, он не знает ничего наверняка, у него нет доказательств, он блефует. А затем - снова его голос:
- …до конца моих дней остаться слугой и день за днем…
- Прекратите! У вас нет ни единого письма! Все это надувательство!
В ответ он вынимает из кармана три письма в конвертах, на которых указан адрес во Франкфурте, и молча передает их мне. Одно я читаю. Этого довольно.
- И сколько писем?
- Восемь.
- А магнитофонных пленок?
- Тоже восемь.
- А где гарантия, что вы не лжете? Вы же вымогатель.
- Конечно. А где гарантия, пардон, пожалуйста, что вы не подадите на меня в суд за вымогательство? Может быть, ваша симпатия к мадам все же не так сильна.
И вот я совершаю ошибку номер один. Я решаю, что любым способом должен заполучить эти письма и пленки. И ни в коем случае нельзя рассказывать об этой истории Верене. А если я расскажу, она, разумеется, порвет со мной отношения. Дело не в том, что мне не хочется ее беспокоить. Идти на поводу у вымогателя - безумие. Но ведь она не пожелает меня больше видеть! Она будет верна мужу - по меньшей мере некоторое время, а может, и всегда. Нет, нельзя Верене ничего рассказывать об этой истории. Сразу после первой ошибки я совершаю вторую:
- Если я раздобуду деньги, я, конечно, должен получить письма и пленки.
- Разумеется.
- Да, разумеется! А потом вы придете и скажете, мол, писем и пленок не восемь, а пятнадцать!
- Клянусь вам…
- Прекратите! Иначе я вас все-таки ударю!
- Я привык. Привык к подобному обращению.
- Вы дадите мне расписку о получении денег.
Идиотизм такого требования я пойму позже.
- Ну конечно же, господин Мансфельд, охотно!
Имеет смысл сообщить этому типу, что он грязная свинья? Ни малейшего. Что бы это изменило? Ничего. А одного-единственного письма достаточно… И вот у меня в руках - еще два письма, на конвертах - другой почерк. А у него - еще пять. Предположительно пять…
- Когда я могу рассчитывать получить деньги, господин Мансфельд? Пардон, пожалуйста, но это достаточно спешно.
- Во-первых, мне нужно поехать во Франкфурт. Сначала мне нужно найти закладную контору…
- Не нужно, - он достает листок бумаги. - Я позволил себе уже выбрать контору. "Коппер и К°". Лучшая контора в городе. Самые выгодные условия. Самые низкие проценты. Я рассудил, если, пардон, пожалуйста, вы, например, завтра на досуге отправитесь во Франкфурт, отдадите техпаспорт и подпишите вексель, то послезавтра уже получите чек!
Теперь он говорит все быстрее и быстрее.
- Но чек мне не нужен! Вы можете его аннулировать, прежде чем я успею снять деньги со счета. Я бы хотел получить денежки наличными.
Как идиот, настоящий идиот, я попадаюсь в его мерзкие ловушки.
- Послезавтра в три часа пополудни буду ждать вас здесь.
- Как это? Ведь господин Лорд уже завтра уезжает во Франкфурт.
- У него там свои слуги. Семья садовника и я остаемся здесь на всю зиму. Ах, если б вы знали, как порой одиноко, как…
- Стоп. Точка.
- Пардон, пожалуйста. Послезавтра в три?
Верена. Она ничего не должна узнать. Иначе я ее потерял. Иначе я ее потерял. Ошибка номер один. Нужно заплатить этому мерзавцу и получить письма и пленки. Нужно заплатить. Ошибка номер два.
- Да.
- Позволю себе сказать, пардон, пожалуйста, что мне будет крайне неприятно не найти вас послезавтра здесь, дорогой господин Мансфельд. Вперед, Ассад, вперед! Ищи палочку, ищи! Да где же эта славная палочка?
Глава 9
Принц Рашид Джемал Эд-Дин Руни Бендер Шапур Исфахани молится:
- О уверовавшие, не следуйте за стопами Сатаны, ибо идущий по его следам совершает лишь тяжкие преступления, творит недозволенное и вредит ближним…
Двадцать часов тридцать минут. Из осторожности я всегда присутствую при молитвах Рашида. Али и Ганси уже лежат в постелях, послушные и милые, словно ангелочки. Ганси весь вечер не говорил со мной: ни за ужином, ни до, ни после него.
- Ты что-нибудь придумал? - спросил я в столовой.
Ганси покачал головой, а потом внезапно исчез. Теперь он лежит в кровати, глядя в потолок.
Прежде чем прийти сюда, я побывал у Джузеппе, которого избил Али. Он спит в комнате с греком и баварцем. Я принес Джузеппе конфеты. Изголодавшийся паренек посмотрел на меня сияющими глазами и сказал на ужасном английском:
- Спасипо тебе, Оливер…
А когда я уже подошел к двери, позвал:
- Оливер!
- Да?
- Но я все-таки быв права! Религия - опиума для народа!
Али, так избивший его, негритенок Али, безжалостный фанатик веры, молитвенно сложил на одеяле руки. Он тоже молится, конечно намеренно в одно время с Рашидом. Я поразмыслил, могу ли ему это запретить. Не могу. Итак, они молятся вместе. Али, кстати, очень тихо.
- Отче наш, иже еси на небесех…
- Если бы Аллах не распростер над вами милосердие, ни одного из вас Он не оправдал бы от грехов.
От грехов. Я прочитал лишь два из трех писем. На третье не хватило духу. Я сжег все три письма в лесу и растоптал пепел.
- …хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наши…
Долги наши. Что Верена за женщина? Я спрашиваю себя не потому, что она обманывает мужа. Я спрашиваю себя потому, что она не сразу уничтожает подобные письма. Должно быть, Лео их выкрал. Возможно ли такое? Или она в самом деле немножко сумасшедшая? В конце концов, я тоже сумасшедший. Но восемь писем…
Ну да, за много лет. Может случиться. Но такому случаться нельзя. Верена должна быть осторожной! Теперь я позабочусь о ней! Нельзя, чтобы она страдала.
- …ведь Аллах говорит с угодным Ему, ибо Аллах слышит и знает все… Богатые, не клянитесь и не зарекайтесь помогать родственникам, бедным и гонимым за веру. Прощайте больше…
Нет! Я ничего не должен рассказывать Верене! Она и без того почти в панике. И тогда сразу порвет со мной. Порвет прежде, чем все начнется. Мне нужно раздобыть для этого негодяя пять тысяч марок, нужно сжечь письма и пленки, будем надеяться, что других у него нет. Собственно, у него не должно быть других. Не может же Верена быть настолько безрассудной! Странно, я совсем не ревную ее к остальным мужчинам!
- …яко же и мы оставляем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Аминь.
Денег на карманные расходы не хватит, чтобы заплатить в рассрочку. Придется написать матери.
Рашид молится:
- …милостиво исполнил. Разве вы не хотите, чтобы Аллах вас простил? Вы злы, и плоть ваша, и чувства ваши будут свидетельствовать против вас в день Страшного суда и…
В эту секунду в зале ударил электрический гонг. Это сигнал, значит, шеф хочет что-то сказать из своего бюро с помощью громкоговорителей, связывающих все корпуса со школой. Рашид перестает молиться. Али поднимается на постели. Только Ганси преспокойно лежит в кровати и говорит со скукой в голосе:
- Открой дверь, Оливер. Не обязательно спускаться вниз, мы и тут услышим, что скажет старик.
Я распахиваю дверь. Многие двери уже распахнуты. Маленькие мальчики в пестрых пижамах с любопытством бегут в зал. Голос шефа звучит так громко, что мы спокойно можем не выходить из комнаты.
- Я прошу всех учителей, воспитателей и воспитательниц тотчас прийти ко мне. Я должен кое-что с вами обсудить. Если кто-нибудь, будь то маленький или взрослый, вздумает использовать отсутствие воспитателей и учинить безобразие или сбежать, завтра же вылетит из школы.
Голос у доктора Флориана хриплый, он с трудом владеет собой.
- А еще я хочу, чтобы завтра все без исключения вовремя явились в столовую на завтрак в четверть восьмого. У меня для вас тоже есть сообщение. Спокойной ночи.
Щелк. Громкоговоритель выключился.
- По койкам! Назад, марш в кровать! Мне нужно идти! - слышится отчаянный голос господина Гертериха.
- Что там случилось? - спрашиваю я.
- Я могу дождаться завтрашнего утра, - говорит Ганси и отворачивается к стене.
Вернувшись к себе в комнату, я повторяю вопрос.
- Что это может быть? - говорит Ноа, читая "Олимпию" Роберта Ноймана. - Наверное, шеф сообщит нам, что вынужден повысить плату за обучение.
- Да, - соглашается Вольфганг, разгадывая кроссворд. - Или что последних людей с кухни забрали в армию и нам теперь придется самим мыть посуду.
- Breakfast is always the time for the news such as this.
На следующее утро - за окном холодно и туманно - на завтрак в самом деле являются все школьники ровно в четверть восьмого. Через несколько минут входит шеф. С пожелтевшим лицом и синяками под глазами. Наверное, не спал всю ночь. Сегодня он мне кажется еще более высоким и тощим, сегодня он еще больше горбится при ходьбе.
- Доброе утро, - очень тихо произносит доктор Флориан.
Триста детей отвечают на его приветствие.
- Несколько дней назад я сказал, что хотел бы некоторое время не есть вместе с вами, И сегодня я не буду этого делать. Когда я сообщу вам, что должен сообщить, то снова уйду, завтракайте одни…
Я оглядываюсь. У сидящего рядом Ганси просто идиотское выражение лица - без всяких эмоций. Учителя и воспитатели выглядят подавленными. Я смотрю на стол Геральдины и чувствую укол в сердце. Ее место пусто! И тут же следует разъяснение: