- Могу предложить вам кое-что получше, - сказал он как обычно негромко и вкрадчиво. - Лили поручила мне пригласить вас. Сегодня вечером всем нам понадобится что-то, чтобы убедиться, что жизнь еще имеет смысл. У ее прелестной и очаровательной юной поклонницы мисс Филлис Робинсон, которую вы видели в Манчестере, ангажемент на концерт для курящих в нескольких милях отсюда, и Лили - она умеет быть любезной - просила ее провести вечер с нами. И вы, Ричард, получаете специальное приглашение на наш ужин. Стол будет неплохой, потому что мы приняли свои меры. Нас будет только четверо, и я надеюсь, вы убедитесь, что красотка Филлис совсем не так застенчива, как была в Манчестере. - Увидев, что я в нерешительности, он продолжал: - Я думаю, это все-таки приятнее, чем возвращаться в вашу еще более скверную гостиницу к дядюшке, который не в духе, и к его запуганной мисс Мейпс. Хорошая еда, вино… и хорошенькая девочка… а?
Все еще колеблясь, я поблагодарил его и сказал, что посмотрю, как буду себя чувствовать после второго представления.
- Я, наверное, так устану, что смогу только доползти до постели.
- Вы так говорите, потому что уже много поработали утром. Вам нужно отдохнуть. Но сегодня вечером, когда все будет позади, вам до смерти захочется хорошего ужина и веселой, прелестной женской компании. Я старый артист, Ричард, и я знаю. Когда вы переоденетесь, вернитесь в гостиницу со своим дядюшкой, но не ешьте, а только выпейте немного аперитива - очень рекомендую две трети шерри на одну треть бренди, - потом возьмите ключ, если в гостинице нет ночного швейцара, и приходите к нам часов в одиннадцать. Мы занимаем весь третий этаж - это звучит шикарнее, чем в действительности, потому что там только четыре комнаты и Лили превратила одну спальню в гостиную, - но это значит, что нам никто не будет мешать. Так что в одиннадцать часов от вас требуется всего лишь найти дорогу на третий этаж "Империала". Это ведь не слишком трудно?
Я долго и пристально смотрел на него. И не мог избавиться от ощущения, что, разговаривая со мной как с робким мальчиком, он всеми силами старается меня пристыдить и вырвать согласие. Тут он, должно быть, понял, что переусердствовал.
- И к тому же Лили будет очень огорчена, если вы не украсите ее маленькую вечеринку. Она вас так ценит, Ричард. А после того, как она получила фото своего портрета, написанного вами, ей безумно хочется выразить вам благодарность. Итак, сегодня будет отличный стол и хорошенькая девушка, для которой малейшее желание Лили - закон. Может быть, я немного ревную. Я говорю себе: если бы я был молод и красив. - Он попытался придать своему лицу мечтательное выражение, но жесткие оловянные глазки испортили впечатление.
- В самом деле, мистер Мерген? Спасибо за приглашение. Но я, право, не знаю, на что буду способен после второго сегодняшнего представления. Там будет черт знает что.
Так оно и было. Стараясь ублажить публику на первом представлении, - а зал был почти пуст: как-никак дело происходило вечером в начале лета, - я чуть не сломал себе шею в "Исчезающем велосипедисте". Дядя Ник, который уже многие годы не выступал на такой тесной и плохо оборудованной сцене, весь антракт перекраивал номер, выбрасывая лучшие эффекты и сочиняя длинные оскорбительные телеграммы Джо Бознби. Точки кипения он достиг секунд за двадцать до начала нашего первого выступления и оставался на ней до конца вечера. Когда мы вернулись в гостиницу, он думал только о том, чтобы поскорее послать окончательный вариант телеграммы и дозвониться до Джо Бознби по телефону. Сисси молчала с несчастным видом. Мерген был совершенно прав: мне уже не терпелось уйти и найти себе какое-нибудь занятие; я даже попробовал выпить аперитив, который он мне рекомендовал - две части шерри и одна часть бренди, - но мне это не понравилось. В гостинице "Виктория" не было ни ночного швейцара, ни ключа для постояльцев: они там, видно, считали, что я должен сидеть в номере или уж уходить на всю ночь. В конце концов я дал женщине на кухне шиллинг, чтобы она оставила открытой маленькую боковую дверь. Было уже одиннадцать часов, и я вышел из гостиницы, прошел по улице и, перейдя через площадь, оказался перед "Империалом". Ночь была звездная; я взглянул на небо и понял, какое там обо мне сложилось мнение: ну вот, еще один спятил. Надеюсь, теперь ясно, что эта лили-мергеновская вечеринка вызывала у меня сомнения. Но с другой стороны, я очень проголодался.
В превращенной в гостиную спальне на третьем этаже был накрыт холодный ужин: копченый лосось, цыпленок, ветчина, бисквиты; Лили сердечно обняла меня и приказала "душеньке Филлис" последовать ее примеру, что та и проделала без всякой нелепой застенчивости. Филлис выглядела очень мило, румянец на щеках шел к ее кудряшкам и ямочкам. На ней было вечернее платье светло-изумрудного цвета, которое, наверное, должно было потрясти публику на концерте для курящих. И у меня возникло подозрение, что то ли здесь, то ли в обществе своих курильщиков, но она уже успела выпить несколько бокалов любимого напитка Сисси - портвейна с лимоном.
За импровизированным столом было тесновато, и Мерген непрерывно подливал нам рейнвейн. А пить очень хотелось: копченый лосось и ветчина оказались довольно солеными, но холодного рейнвейна было достаточно - возле стула Мергена стояло по меньшей мере три открытых бутылки; мы громко разговаривали, смеялись и как следует выпили. Мы разнесли в пух и прах концерты для курящих; разругали "Дворец Варьете" в Баррингтоне; мы кричали друг другу; "Нет… ты… послушай" - по крайней мере, так вели себя Лили, Филлис и я, а тем временем под столом наши ноги уже жили своей тайной жизнью. Все это было бы очень весело - не хочу притворяться, что мне это не доставляло удовольствия, - если бы я не сидел напротив Мергена и по временам не замечал его глаз, которые существовали как бы совершенно отдельно от его жирных ухмылок, журчащего смеха и забавных историй. Из этих глаз словно выглядывал кто-то другой, холодный, зоркий и чуточку сумасшедший. Однако к тому времени, когда мы покончили с едой, я перестал их замечать, хотя бы потому, что Лили начала дурачиться, потребовала выпить за здоровье каждого из нас, а потом обняла меня и поцеловала и велела Филлис сделать то же. На сей раз объятие Филлис было таким бурным, поцелуи такими влажными, а хихиканье таким непрерывным, что я понял: она совсем окосела. Я сам тоже не был представителем общества трезвости, выпил сколько полагалось и знал, что выпил, но ей-то было всего восемнадцать, хоть она и пела в концертах для курящих, - она была девчонка, которая не понимала, что делает, да и не думала ни о чем, а просто выполняла то, что ей приказывала Лили.
Поэтому я замотал головой, когда Мерген потянулся, чтобы подлить ей вина, но если он и видел мой жест, то не обратил на него внимания, а Лили предложила новый тост. Две минуты спустя Филлис, бессмысленно хохоча, откинулась на спинку стула и опрокинулась вместе с ним. Она не расшиблась - в таких случаях не расшибаются, - но лежала с закрытыми глазами, сонно урча, и явно собиралась заснуть, а не возвратиться за стол. Я поднял Филлис, и тут Лили, которая оказалась сильнее, чем была с виду, подхватила ее и велела Мергену отворить дверь в спальню, а мне дать бренди. Эта дверь находилась не в коридоре, а в той же комнате у окна, и если кто-нибудь спросит, почему на третьем этаже баррингтонской гостиницы "Империал" спальни смежные, то я не знаю, что ответить; не я проектировал это здание, но оно именно таково, как я сказал. Когда Лили вывела или, вернее, вынесла Филлис из комнаты, Мерген притворил дверь и направился ко мне с бутылкой бренди и бокалом.
- Ричард, вы, конечно, выпьете. - Глаза его не сверкнули - такие не сверкают, - а лишь чуть засветились как олово, когда на него падает луч солнца.
- Нет, спасибо.
- Друг мой, я не могу принять вашего отказа. Бренди в такую минуту - это молитва безбожника.
- Может быть, только мне не хочется.
- Надеюсь, что вы передумаете. - Он, конечно, заметил, что я смотрю в сторону двери в спальню, потому что продолжал: - Филлис красивая девушка, как вы находите?
- Нет, не красивая… но довольно хорошенькая.
- A-а, вы говорите как художник. Но сейчас в ее жизни такое время, когда она словно персик… или груша… созревшая для того, чтобы ее сорвали… и насладились ею. - Он налил бренди в три бокала, сделал несколько глотков, прикрыл глаза и медленно покачал головой, желая показать, какое испытывает блаженство. На меня это не произвело впечатления. И его причмокивание, и разговоры о созревшем персике мне тоже не понравились.
Он оторвался от бренди, и его толстые резиновые губы скривились в улыбку.
- Завидую вам. Честно скажу - завидую. Снова стать юношей ваших лет - ах!
- Прошу извинить, но сколько вам лет?
- Больше, чем мне можно дать, больше, чем вы думаете. Очень много. Слишком. - Он скорчил невообразимую гримасу, словно собрав все лицо в кулак. Когда же оно приобрело свой обычный вид, он отхлебнул порядочный глоток бренди, на этот раз уже не закрывая глаз и не покачивая головой. Мне показалось, что он немного захмелел.
Из спальни вышла Лили, удивительно оживленная и деловая.
- Я хочу бренди, - сказала она; Мерген протянул ей бокал, она легким движением кивнула ему, и он, не говоря ни слова, вышел в спальню. - А ты не хочешь, Дик?
- Нет, спасибо, Лили. Я только хочу узнать, что там происходит.
- Счастливчик, - сказала она, отхлебнув бренди, словно воду. Она тоже не закрывала глаз и не покачивала головой; все прошло без задержки, и она продолжала;- Ты мог бы лезть из кожи три месяца и все равно не был бы так близок к цели, как теперь. Я ее тебе на блюдечке преподношу, а ты только дуешься и смотришь с подозрением. Но это тебе идет, и ты сам это знаешь - ты, распутный мальчишка.
Снова повторялась сцена в Манчестере, только в обратном порядке, потому что там она назвала меня так после того, как раздразнила, а на этот раз она сначала сказала мне, кто я такой; глаза ее опять загорелись зеленым огоньком, кончик носа дрожал, и она принялась за дело; ее язык скользнул мне в рот, как письмо в конверт, и руки тоже не оставались праздными. Но на этот раз - хоть и не стану притворяться, что сохранил хладнокровие, - я отступил и обратился в бегство.
- Ну ладно, хватить ломаться! - крикнула она нетерпеливо. И, схватив меня за руку, потащила к двери в спальню. - Скажи ради Бога, чего еще тебе надо? Смотри!
Потом я подумал, что с их стороны было бы куда умнее оставить Филлис полураздетой, они же вместо этого сняли с нее все до нитки и уложили на кровать совершенно обнаженной. Может быть, из-за того, что я посещал класс живой натуры, или просто потому, что таков был мой душевный склад, - но я видел в ней не предмет возможного желания, а лишь человеческую фигуру, резко освещенную сверху; я видел розоватые блики и зеленоватые тени, изящный изгиб груди и бедер, видел, что левая ладонь прикрывает глаза, а правая лежит на левом плече. Я смотрел на Женщину, а не на Филлис Робинсон, раздетую, беспомощную и ничего не сознающую.
- Вот она, - услышал я голос Мергена. - Берите ее, мой мальчик, берите ее.
- И поскорее, слышишь? - сказала Лили, тяжело дыша прямо мне в ухо. Она было принялась меня раздевать, но я оттолкнул ее. Мне показалось, что она зашипела.
Я повернулся к Мергену.
- Послушайте, чего вам надо? - Теперь я уже и сам это знал, но мне хотелось заставить его высказаться.
- Вот она, Ричард. Вы насладитесь ею. А мы тоже насладимся, глядя, как наслаждаетесь вы. У людей разные вкусы, поймите…
Лили шипела что-то у самого уха, она была вне себя, я повернулся и сильно ударил ее по лицу. Она взвизгнула, я вытолкнул ее из спальни и дал ей такого пинка, что она отлетела и врезалась в какую-то мебель. Я кинулся обратно в спальню и запер дверь. Мерген не двигался, он походил на огромную и страшную восковую куклу.
Я открыл другую дверь, выходившую в коридор.
- Вон, - сказал я ему, - или я всем расскажу, клянусь, я это сделаю. А из вас кишки выпущу, Мерген. Вы хотели полюбоваться, как я насилую хорошенькую пьяную девочку? Убирайтесь вон!
Он медленно сдвинулся с места и неуклюже направился к двери, - половина разгромленной армии. Потом обернулся и хрипло спросил:
- Что вы собираетесь делать?
- Ничего такого, на что вам приятно было бы полюбоваться. - Я услышал, что Лили, словно огромная кошка, царапается ногтями в другую дверь. - Теперь слушайте. Скажите Лили, чтобы она прекратила, иначе я обойду вокруг и так отхлещу ее, что она ослепнет.
Когда он вышел, я медленно и осторожно вытащил из-под Филлис покрывало и набросил на нее, ткнул ей под голову подушку, вынул ключ из двери в коридор, выключил свет и запер дверь снаружи. Таким образом, Филлис была в безопасности между двумя запертыми дверьми на случай, если Лили и Мерген вздумают развлечься каким-нибудь другим способом, по тут я сообразил, что она должна иметь возможность отпереть дверь в коридор - хотя бы затем, чтобы найти ванную комнату; с помощью карандаша оказалось нетрудно просунуть ключ под дверь и протолкнуть его достаточно далеко, чтобы эта маленькая гусыня увидела его, когда придет в себя.
Я описал в точности все, что я делал и говорил, но опустил то, что чувствовал, - сердцебиение, перехваченное дыхание, - и вижу, что представил себя слишком спокойным, решительным, высоконравственным и героическим. Поэтому добавлю, что на полпути между "Империалом" и "Викторией" мне пришлось остановиться из-за внезапного приступа тошноты - к счастью, поблизости никого не было, - на лице выступил холодный пот, поток желчи устремился вверх, в глотку, и я изверг в сточную канаву богатое гостеприимство Лили Фэррис и Отто Мергена.
До конца поездки оставалось еще много недель, но я больше ни разу не разговаривал ни с одним из них. А они на меня даже не смотрели.
5
В четверг утром на той же неделе в Баррингтоне я сидел над остатками своего завтрака, пускал клубы дыма в "Манчестер гардиан" и пытался, уже не в первый раз, вызвать в себе какой-то интерес к биллю Асквита о гомруле и к проблеме Ольстера, как вдруг в комнату вошел полицейский.
- Вы кто? - спросил он.
- Что вы имеете в виду?
Он достал записную книжку.
- Вас здесь трое, так? Оллантон, Мейпс, Хернкасл. Так вы кто?
- Я Хернкасл. А Оллантон и Мейпс, наверное, еще спят. А что? В чем нас подозревают?
- Это вы скоро узнаете. Старший полицейский офицер Хилл хочет видеть вас ровно в половине двенадцатого на сцене "Дворца Варьете". Мне подняться наверх к тем двоим, или вы им скажете?
- Я скажу. Правильно ли я запомнил? - Я повторил распоряжение. - Только не думаю, что мистер Оллантон пожелает явиться, если не узнает причину.
- Нами обнаружено мертвое тело, - сказал полицейский. - Вам все расскажут. - И он вышел.
Дядя Ник брился. Наблюдать за ним во время бритья было одно удовольствие: его немецкая опасная бритва всегда была изумительно отточена, и он водил ею по коже словно перышком. Каждый раз, когда мне случалось видеть его за этим занятием, я напоминал себе, что никогда не был в ладу с холодным оружием и что куда благоразумнее придерживаться безопасной бритвы.
- Обнаружено мертвое тело? - Он посмотрел на меня своим сумрачным, подозрительным взглядом. - Это все, что он сказал?
- Он сказал, что мы все узнаем. От главного начальства, наверное. А где Сисси?
- Не знаю, малыш. Может быть, пошла в ватерклозет поплакать. Она сентиментальна и скрытна и потому просиживает там уйму времени. Я скажу ей. Надо было тебе послать этого бобби наверх. Я бы из него выжал побольше. Мертвое тело! Этим еще ничего не сказано. - Он снова принялся намыливать подбородок.
- Я знаю. Но если они собирают всех участников, значит, тело найдено во "Дворце Варьете".
Дядя Ник лишь утвердительно замычал, так как водил бритвой у самого рта. Затем, когда он снова мог говорить, произнес:
- До этого я и сам додумался, Шерлок Холмс. Возможно, это кто-то из наших, хотя у них тут некоторые рабочие сцены уже давным-давно мертвецы, только никто этого не замечает. Ладно, беги. Я приведу Сисси.
В половине двенадцатого на сцене баррингтонского "Дворца Варьете" собралось столько людей, сколько здесь давно не видывали. Было человек двадцать исполнителей и еще человек двадцать всякого персонала, включая весь здешний жалкий оркестр из восьми человек. Были трое полицейских в форме, - два констебля и сержант, - да еще двое в штатском: один средних лет, второй - моложавый, кроме того, присутствовал, конечно, старший офицер Хилл собственной персоной - пожилой толстяк с такой одышкой, что своим присвистом напоминал старый маневровый паровоз. По иронии судьбы все недобрые предчувствия Сисси и мои сбылись, и зловещий ярлык был накрепко приклеен к нашим гастролям именно этим одышливым и свистящим старым чудаком.
- Прошу прощения за то, что побеспокоил… но выбора не было, - начал он, гневно обводя глазами всех присутствующих. - Очевидный случай убийства. - Он замолчал, ловя ртом воздух, и у нас тоже перехватило дыхание. - Тело молодой женщины… обнаружено театральным пожарным… сегодня рано утром. Медицинским обследованием установлено… смерть от удушения. Тело опознано… молодая женщина по имени… Нони Кольмар… участница акробатической труппы. Медицинские и другие доказательства… дают основание предполагать… что она была задушена в конце… или сразу по окончании… второго представления вчера вечером.
Тут Густав Кольмар яростно прокричал что-то по-французски и рванулся с таким видом, точно хотел броситься на полицейских, но молодые Кольмары удержали его. Старший полицейский офицер умолк, на лице его вместо гнева выразилось терпение, и он продолжал:
- Единственная возможность… найти виновного в этом зверском преступлении… ваше содействие и помощь. На некоторые вопросы… придется ответить… теперь же, немедленно. Когда вы… в последний раз… видели эту молодую женщину… Нони Кольмар… живой? В котором часу… вчера вечером… вы ушли из театра? Предупреждаю…. отвечать надо абсолютно точно и правдиво. Инспектор… ваше слово.
Человек средних лет в штатском сурово сказал:
- Сейчас я скажу, как мы проведем этот опрос. Но на случай, если кому-нибудь он кажется забавой и кто-то вздумает разыграть театральную сценку, я хочу заявить, что с моей точки зрения один из вас, стоящих на этой сцене, - отвратительный жестокий убийца, который, по крайней мере, один раз уже убил и может убить еще, если мы не поймаем его и не повесим. Так что не надейтесь позабавиться и не вздумайте лгать.
Нас разделили между полицейскими для опроса, и - очевидно, потому, что группа Гэнги Дана числилась среди звезд, - нами занялся сам инспектор, фамилия которого была Фарнесс. Дядя Ник взял дело в свои руки, сразу же убедив Фарнесса, что он, Ник Оллантон, человек серьезный и заслуживающий доверия как на сцене, так и вне ее.
- С нами у вас не будет хлопот, инспектор, - сказал дядя Ник. Мы выступаем в конце первого отделения…
- Знаю, мистер Оллантон, - сказал Фарнесс. - Я был на представлении. Превосходно! В котором часу вы ушли?
- Мисс Мейпс, мой племянник Ричард Хернкасл и я ушли примерно в десять минут одиннадцатого и сидели за ужином в гостинице "Виктория" еще до половины одиннадцатого. Вы легко можете это проверить.
- Хорошо. А остальные? - Он взглянул на Сэма и Бена, флегматичных как всегда, и на Барни, который стоял с отвалившейся челюстью, беспокойно моргал и как всегда дергался и суетился.