Еще стояла ночь, более темная после захода луны, когда загорланили петухи - Рип решил, что их никак не меньше двух-трех десятков, - в деревне. Сторож проснулся и принялся ворошить угли, поднимая снопы искр.
Вскоре на востоке появилась узкая полоска света и расширилась в нежную летнюю зарю. Вокруг запели птицы. На маленьких платформах перед хижинами появились их взъерошенные обитатели - женщины чесали в головах и вытряхивали одеяла, дети носились голые. Лестницы из шкур и палок опустили, и несколько женщин побрели с глиняными горшками к реке за водой. Там задрали одежду до талии и вошли в реку по бедра.
Оттуда, где лежал Рип, деревня была видна как на ладони. Хижины тянулись примерно на полмили в одну линию вдоль берега. Их было около пятидесяти, все одного типа и размера; выстроенные из прутьев и глины, с устеленными шкурами крышами, они казались прочными, в хорошем состоянии. На грязном берегу лежало с дюжину лодок - одни представляли собой выдолбленные стволы деревьев, другие были сплетены из прутьев и обтянуты шкурами. Люди - светлокожие, светловолосые, но косматые - походили на дикарей. Разговаривали они нараспев, как представители бесписьменной народности, которая полагается на устную традицию для сохранения своих познаний.
Слова их казались знакомыми, но были неразборчивыми. Рип больше часа наблюдал, как деревня пробуждается к жизни и принимается за обычные дела: видел подвешенные над кострами глиняные горшки для стряпни; мужчин, шедших к берегу и с задумчивым видом бормочущих над своими лодками как прибрежные рыбаки; детей, спускавшихся по сваям к отбросам внизу, - и, может быть впервые в жизни, не знал, что делать. Потом, набравшись решимости, пошел к деревне.
Результат оказался моментальным. При виде его все женщины бросились к детям, а схватив их - к лестницам. Мужчины у лодок перестали возиться со снастями и неуклюже вышли на берег. Рип дружелюбно им улыбнулся. Мужчины сбились в кучку, не выказывая желания двигаться с места. Рип поднял сжатые кулаки и потряс ими в воздухе, как боксеры, выходя на ринг. Косматые белые люди как будто не поняли этого жеста.
- Доброе утро, - сказал Рип. - Это Лондон?
Мужчины удивленно переглянулись, один, очень старый, седобородый, издал негромкий смешок. После мучительного промедления вождь кивнул и сказал: "Ланнон". Все робко окружили Рипа, потом, осмелев, подошли вплотную и начали трогать пальцами его диковинную одежду, постукивать по измятой рубашке грубыми ногтями, дергать запонки и пуговицы. Женщины тем временем пронзительно кричали от волнения на площадках. Когда Рип поднял на них взгляд и улыбнулся, они попрятались в хижинах. Он чувствовал себя очень глупо и испытывал сильное головокружение. Мужчины обсуждали его, усевшись на корточки, и без воодушевления или убежденности принялись спорить. Отдельные слова: "белый", "черный", "босс", "торговля" - были ему понятны, но большей частью этот говор казался бессмысленным. Рип тоже сел. Голоса вздымались и понижались, как на литургии. Рип закрыл глаза и сделал отчаянное усилие пробудиться от этого нелепого кошмара. "Я в Лондоне, в тысяча девятьсот тридцать третьем году, остановился в отеле "Ритц". Вчера вечером у Марго я слишком много выпил. Впредь нужно быть осмотрительнее. Ничего страшного не случилось. Я в "Ритце" в тысяча девятьсот тридцать третьем году". Он твердил это снова и снова, закрыв чувства для всех внешних впечатлений, напрягая волю, чтобы достичь здравомыслия. Наконец, полностью убежденный, он поднял голову и открыл глаза… Раннее утро у реки, ряд плетеных хижин, кружок бесстрастных варварских лиц…
2
Не стоит думать, что человек, бездумно оставивший позади пятьсот лет, будет обращать большое внимание на течение дней и ночей. Рипу часто во время бессистемного чтения встречались фразы типа: "С тех пор время утратило для нее всякую реальность", - и теперь он наконец понял их смысл. Он жил под охраной лондонцев; они кормили его рыбой и грубым хлебом, угощали крепким тягучим пивом; под вечер, когда дневные дела заканчивались, деревенские женщины собирались вокруг него в кружок и пристально следили за всеми его движениями - иногда раздраженно (однажды коренастая молодая матрона подошла к нему и неожиданно дернула за волосы), но большей частью застенчиво - в готовности захихикать или броситься врассыпную при любом необычном жесте.
Возможно, это пленение длилось много дней. Рип замечал стеснение и чуждость, ничего больше.
Потом возникло новое ощущение - прибытие босса. День волнения в деревне; появление большого судна с механическим двигателем, тентом, флагом и командой из молодцеватых негров, одетых в кожу и меха, несмотря на разгар лета; капитан-негр отдавал приказы негромким презрительным голосом. Лондонцы вынесли из хижин мешки и разложили на берегу вещи, которые откопали в развалинах: детали машин и украшения, фарфор, стекло, камни с резьбой, драгоценности и безделушки, подходящие, по их мнению, для продажи. Негры, в свою очередь, выгрузили из трюмов кипы толстой ткани, кухонные принадлежности, рыболовные крючки, лезвия ножей и топоры без топорищ; последовали прения и обмен, затем откопанные находки были погружены на судно. Рипа вывели вперед и представили для осмотра, заставив поворачиваться, потом тоже отправили на судно.
Фантасмагорическое путешествие вниз по реке; Рип сидел на куче груза; капитан невозмутимо попыхивал сигарой. То и дело судно останавливалось у других деревень, поменьше Лондона, но построенных по тому же плану. Там любопытные англичане толпились на берегу и шлепали по воде, чтобы посмотреть на него, пока не получали властного приказа держаться подальше. Кошмарное путешествие продолжалось.
Прибытие на берег моря; большая военная база; мундиры из кожи и меха; черные лица; флаги; салют. Причал со стоящим у него большим пароходом; казармы и резиденция губернатора. Негр-антрополог в больших очках. Впечатления становились более яркими, как вспышка или кратковременная иллюминация, похожая на мерцающий свет. Кто-то пожелал поговорить с Рипом - очень медленное произношение английских слов; чтение ему по какой-то книге, знакомые слова со странным акцентом; негр, пытающийся читать Рипу Шекспира. Кто-то измерил его череп кронциркулем. Нарастающие мрак и отчаяние; стеснение и чуждость; минуты иллюминации, более редкие и более фантастичные.
Ночью, когда Рип, проснувшись, лежал наедине со своими мыслями, совершенно ясными и отчаянными, он сказал себе: "Это не сон. Я просто сошел с ума". Потом снова темнота и дикость.
Приходили и уходили офицеры и чиновники. Велся разговор об отправке его "домой". "Домой", - подумал Рип и за очередным официальным городом, неясным и более отдаленным, мысленно увидел упорядоченный ряд одинаковых квартир с паровым отоплением, каюты первого класса и палубы для прогулок, казино, бары и превосходные рестораны, которые служили ему домом.
А затем, позже - он не мог бы сказать, насколько позже, - нечто новое и вместе с тем вечное. Слово "миссия", написанное на доске; негр в одежде монаха-доминиканца… и нарастающая ясность. Рип понял, что из чуждости появилось нечто знакомое; некий порядок в хаосе. Что-то делалось. Делалось нечто знакомое Рипу; нечто, чего не смогли изменить двадцать пять столетий; нечто из его детства, пережившее возраст того мира. В бревенчатой церкви в прибрежном городке он сидел среди туземцев-прихожан; некоторые из них были в изношенных мундирах; на женщинах - бесформенные, сшитые в монастыре платья; вокруг него взъерошенные белые люди смотрели невыразительными, тупыми глазами в конец помещения, где горели две свечи. Священник обратил к ним черное ласковое лицо.
- Ite, missa est.
3
Через несколько дней после столкновения машин Рип обрел способность разговаривать и попросил позвать священника (тот, как оказалось, сидел у его изголовья).
- Отец, я не могу понять, как вы здесь оказались.
- Меня позвали к сэру Аластеру. Он не особенно пострадал, но лежал без сознания. Вы оба легко отделались. Странно, что сэр Аластер пригласил меня, - ведь он не католик. Очевидно, пока лежал без сознания, у него была какая-то галлюцинация, из-за которой он захотел видеть священника. Потом мне сказали, что и вы здесь, поэтому я пришел.
Рип немного подумал, превозмогая сильное головокружение.
- У Аластера тоже была галлюцинация, да?
- Очевидно, связанная со Средневековьем. Из-за нее он меня и пригласил.
- Отец, - сказал Рип, - я хочу исповедаться… Я устроил опыт с черной магией…
ПО СПЕЦИАЛЬНОЙ ПРОСЬБЕ
© Перевод. Ю. Здоровов, 2011
Альтернативное окончание романа "Пригоршня праха"
Оно было использовано в многосерийном телевизионном фильме; заменяет главы V, VI и VII и начинается на с. 241 книги. Таким образом, весь бразильский эпизод исключается. Тони Ласт покидает Лондон после провала попыток его жены устроить развод и отправляется в долгое и неторопливое морское путешествие.
Следующая зима
I
Пассажирский пароход вошел в гавань Саутгемптона ближе к вечеру.
Три дня небо было затянуто тучами; после Азорских островов океан разволновался; в Ла-Манше опустился густой туман. Тони всю ночь не сомкнул глаз, ему мешали туманная сирена и сомнения, связанные с возвращением домой.
Они пришвартовались вдоль набережной. Тони облокотился на поручень, выглядывая своего шофера. Он послал телеграмму в Хеттон, что его надо встретить и что поедет он прямо домой. Ему не терпелось посмотреть новые ванные. В доме его ждали перемены.
Поездка не была отмечена чем-то особым. Испытания серьезного путешествия были не для Тони - его не манили пустыни или джунгли, горы или пампасы; у него не было склонности к охоте на крупных зверей или к исследованию не отмеченных на карте притоков реки. Он оставил Англию, потому что в сложившихся обстоятельствах это казалось единственно правильным, то был обычай, освященный в литературе и истории многими поколениями разочарованных мужей. Он вверил себя агентству путешествий и в течение нескольких располагавших к лени месяцев таскался с острова на остров в Вест-Индии, обедая в резиденциях губернаторов, попивая коктейли на клубных верандах, без труда зарабатывая дешевую популярность за капитанскими столами; он играл в койтс и пинг-понг, танцевал на палубе и катал в машине новых знакомых среди тропической растительности по дорогам с хорошим покрытием. А теперь он снова был дома. За прошедшие недели он все меньше и меньше думал о Бренде.
Наконец он нашел своего шофера среди немногочисленных людей на набережной. Мужчина поднялся на борт и занялся багажом. Машина стояла за таможенными будками.
Шофер спросил:
- Может, большой чемодан мне отослать поездом?
- Сзади в автомобиле ведь полно места?
- Едва ли, сэр. У ее светлости много багажа.
- Ее светлости?
- Да, сэр. Ее светлость ждет в машине. Она прислала телеграмму, чтобы я заехал за ней в гостиницу.
- Понятно. И у нее много багажа?
- Да, сэр, необычно много.
- Что ж… может, лучше отправить чемоданы поездом.
- Очень хорошо, сэр.
Так что Тони пошел к машине один, а шофер занялся чемоданами. Бренда сидела сзади, забившись в угол. Она сняла свою шляпку, маленькую вязаную шляпку, которую он подарил ей несколько лет назад, и держала ее на коленях. В машине было почти темно. Она подняла взгляд, не повернув головы.
- Дорогой, - сказала она, - ваш корабль намного опоздал.
- Да, мы попали в туман в проливе.
- Я приехала сюда вчера вечером. Люди в офисе сказали, что ты приплываешь сегодня рано утром.
- Да, мы действительно опоздали.
- С кораблями никогда ничего точно не знаешь, ведь правда?
Повисла пауза. Затем она спросила:
- Ты не сядешь?
- Там какие-то неприятности с багажом.
- Блейк об этом позаботиться.
- Он отсылает его поездом.
- Да, я думаю, другого выхода нет. Сожалею, но я взяла с собой так много… Видишь ли, я взяла с собой все. Мне опротивела та квартира… Запах из нее так и не выветрился. Я думала, все дело в новизне, но становилось все хуже. Ты знаешь - это запах батареи отопления. Я думала и так, и по-другому, а потом решила бросить эту квартиру.
Тут вернулся шофер. Он все устроил с багажом.
- Что ж, пора ехать.
- Очень хорошо, сэр.
Тони сел рядом с Брендой, и водитель закрыл дверцу за ними. Они миновали улицы Саутгемптона и выехали за город. За окнами домов, которые они проезжали, уже зажигались лампы.
- Как ты узнала, что я прибываю сегодня днем?
- Я думала, что ты прибываешь сегодня утром. Мне сказал Джок.
- Я не ожидал увидеть тебя.
- Джок сказал, что ты удивишься.
- Как он?
- С ним случилось что-то ужасное, но я не помню, что именно. Мне кажется, это связано с политикой или, может быть, с девушкой. Не помню.
Они сидели поодаль, каждый в своем углу. Тони очень устал после бессонной ночи. Глаза его слипались, свет огней небольшого городка раздражал.
- Ты хорошо провел время?
- Да. А ты?
- Нет, очень паршиво. Но я не думаю, что тебе интересно слушать это.
- Какие у тебя планы?
- Никаких. А у тебя?
- Никаких.
А затем в уютной атмосфере и под монотонный шум мотора Тони заснул. Он спал два с половиной часа, спрятав свое лицо в воротник плаща. Когда они остановились на железнодорожном переезде, он сквозь сон спросил, не покидая своего твидового воротника:
- Мы приехали?
- Нет, дорогой. Еще несколько миль.
И он снова заснул и проснулся только от сигналов автомобиля у ворот, а также, чтобы узнать, что вопрос, который ни он, ни Бренда не задавали, уже имеет ответ. Это, видимо, был кризис; его судьба была в его руках; надо было сказать важные слова, принять решение, которое бы повлияло на каждый час его будущей жизни. А он заснул.
Эмброуз встречал их на разводном мосту.
- Добрый вечер, миледи. Добрый вечер, сэр. Надеюсь, вы удачно добрались.
- Очень удачно, спасибо, Эмброуз. Все здесь нормально?
- Все вполне нормально. Есть пара мелочей, но, может, лучше я расскажу о них утром?
- Да, утром.
- Спасибо. Разберусь утром.
Они вошли в большую залу и поднялись наверх. Там горел большой дровяной камин в стиле Гинервы.
- Рабочие уехали только на прошлой неделе, сэр. Я надеюсь, что вам понравится то, что они сделали. Пока распаковывали чемодан Тони, они с Брендой осмотрели новые ванные. Тони открыл краны.
- Я не зажигал печь котла, но на днях ее зажигали, и результат был вполне удовлетворительный.
- Давай не будем переодеваться, - предложила Бренда.
- Не будем. Мы будем ужинать тотчас же, Эмброуз.
За ужином Тони говорил о своем путешествии - о людях, с которыми встречался, и о прелестях природы, о недальновидности негритянского населения, о прекрасном аромате тропических фруктов, о различиях в гостеприимстве губернаторов.
- Интересно, сможем ли мы выращивать в теплице плоды авокадо, - сказал он.
Бренда говорила мало. Он спросил ее:
- Ты вообще не уезжала?
Она ответила:
- Я? Нет. Все время в Лондоне.
- Как тут все?
- А я почти никого не видела. Полли в Америке.
При упоминании Америки Тони заговорил об отличной администрации на Гаити.
- Они создали совершенно новую страну.
После обеда они сидели в библиотеке. Тони просматривал толстую кипу писем, которая скопилась в его отсутствие.
- Я сегодня ничего не могу с этим поделать, - сказал он. - Слишком устал.
- Да, давай ляжем спать пораньше.
Наступило молчание, и именно в это время Бренда спросила:
- Ты все еще гневаешься на меня… за то сумасбродство с мистером Бивером?
- А я и не знал, что я когда-либо испытывал гнев.
- Да, испытывал. В самом конце, перед тем как уехал.
Тони не ответил.
- Ты ведь больше не гневаешься? Верно? Я надеялась, что нет, когда ты уснул в машине.
Вместо ответа Тони спросил:
- Что стало с Бивером?
- Это очень грустная история. Ты действительно хочешь ее услышать?
- Да.
- Ну, я вышла из этого положения быстро. Я просто не могла удержать его. Он ушел почти в одно время с тобой.
Видишь ли, ты оставил меня почти без денег, ведь правда? И это все очень усложнило, потому что у бедного мистера Бивера их тоже не было. Так что все стало чертовски неудобно… А тут он захотел вступить в клуб - "Браунз", - а они не захотели его принять, и по какой-то причине он взъелся за это на меня, поскольку считал, что я должна была заставить Регги помогать ему больше, чем было на самом деле, а на самом деле Регги был главным, кто не пустил его в клуб. Джентльмены такие странные: мне казалось, что принять мистера Бивера в их клуб - это счастье для них, а они его не приняли.
А затем на меня взъелась миссис Бивер - впрочем, она всегда была старой дурой. Я попыталась устроиться работать в ее магазине, но она отказала мне по той причине, что я плохо влияю на Бивера. А затем я получила работу у Дейзи, зазывала людей в ее ресторан, но из этого тоже ничего не получилось, потому что те, кого я находила, не оплачивали счета.
Так что я стала жить на крохи из магазина деликатесов за углом, а друзей почти не было, кроме Дженни, которую я, в конце концов, возненавидела.
Тони, это было омерзительное лето.
И затем, в довершение всего, появилась эта американка-вамп, которую звали миссис Рэттери, - ты ее знаешь. Бесстыжая Блондинка. Итак, мой мистер Бивер встретил ее, и с тех пор я для него перестала существовать. Конечно, она была его наркотик, и он тут же втюрился в нее, только дело в том, что она не замечала его, и каждый раз, когда он встречал ее, она не могла вспомнить, что видела его раньше, и это было тяжелым испытанием для Бивера, но не изменило его неприличное отношение ко мне. И он превратился в собственную тень, преследуя ее и не получая ничего взамен, пока миссис Бивер не отослала его подальше - закупать что-то для ее магазина в Берлине или Вене.
Так что такие вот дела… Тони. Кажется, ты снова засыпаешь.
- Видишь ли, я совсем не спал последнюю ночь.
- Вставай, пошли наверх.