Сайлас Руфин.
P. S. Кланяйтесь леди Ноуллз, которая, как я догадываюсь, длит свой визит в Ноуле. Должен заметить, что леди, питающая, как я имею основания опасаться, недобрые чувства к Вашему дяде, - не самая подходящая компания для его подопечной. Но при условии, что я не буду предметом Ваших бесед - а это никак не способствовало бы появлению у моей племянницы верного и уважительного мнения обо мне, - не прибегну к доверенной власти, дабы пресечь Ваше общение незамедлительно".
Я дочитала постскриптум и почувствовала, что мои щеки горят, будто от пощечин. Дядя Сайлас сделался мне еще более непонятен. Неожиданной и новой была эта его грозная власть надо мной, и внутренне я горько посетовала на положение, в котором оказалась по воле моего дорогого отца.
Молча я передала письмо кузине, которая читала его с подобием улыбки на лице, пока, как я предполагаю, не дошла до постскриптума, а тогда ее лицо - я следила за ним - изменилось; залившись краской, она со стуком опустила на стол руку, сжимавшую письмо, и воскликнула:
- Неслыханно! Разве это не дерзость? Что за старик такой! - Потом леди Ноуллз недолго помолчала, вскинув голову и нахмурясь. Негромко фыркнула. - Я не намеревалась говорить о нем, но теперь буду! И скажу, что захочу. И останусь здесь, сколько вы, Мод, мне позволите. А вы ни капельки не бойтесь его. "Пресечь" наше общение "незамедлительно"? Как бы не так! Оказался бы он сейчас здесь! Уж он бы услышал! - И кузина Моника выпила залпом свою чашку чаю, а потом воскликнула - уже в присущей ей манере: - Мне лучше! - Она сделала глубокий вдох и коротко - с вызовом - рассмеялась. - Оказался бы он здесь, перед нами, Мод! Разве мы не высказали бы ему, что думаем? И он позволяет себе это, не дожидаясь утверждения завещания!
- Я довольна, что он не удержался от постскриптума. Хотя он и не вправе выказать свою власть и пресечь наше общение, пока я нахожусь под своей собственной крышей, а значит, я не должна повиноваться ему, - проговорила я, развивая мысль в рамках дозволенного, - этот постскриптум открыл мне глаза на мое действительное положение.
Я вздохнула - наверное, совсем безутешно, потому что леди Ноуллз подошла и поцеловала меня с необыкновенной нежностью.
- Похоже, Мод, что у него есть сверхъестественные способности и он слышит за пятьдесят миль. Помните, вчера, как раз, когда он, вероятно, сочинял постскриптум, я вас убеждала уехать ко мне и сообщила о своих планах склонить доктора Брайерли на нашу сторону? И я от этого не отступлю, Мод. Вы поедете ко мне. Запомните, вы будете моей гостьей. Я с радостью приму вас. А если Сайлас окажется в затруднительном положении, пусть сам ищет выход. Не вам же участвовать в его битвах! Он долго не проживет. И подозрения, в чем бы они ни состояли, умрут вместе с ним. Забвению обречена и непоколебимая вера покойного Остина в невиновность Сайласа, которую он подтвердил этим особым распоряжением в завещании. Что за страшная буря! Комната будто дрожит. Вам нравится этот звук? Его называют "волчий вой" - когда играет старый орган в Дорминстере!
Глава XXVI
История дяди Сайласа
Да, так и слышались в этом звуке смешавшиеся вой и вопль - вой призрачных гончих, вопль охотников… множащееся эхо гона… неистовая, величественная, сверхъестественная музыка, казавшаяся мне удивительно подходящей к рассказу о загадочном персонаже - мученике… ангеле… демоне… - дяде Сайласе, с которым моя судьба была теперь так странно соединена и которого я начинала страшиться.
- Ветер дует оттуда, - указала я рукой и глазами, хотя окна были закрыты ставнями и шторы опущены. - Вечером я видела, куда клонились деревья. В той стороне - одинокая роща, где лежат мои дорогие мать и отец. О, как страшно в такую ночь думать о них… о склепе - сыром, темном, заброшенном в бурю.
Кузина Моника задумчиво посмотрела в ту сторону и с коротким вздохом сказала:
- Мы размышляем слишком много о прахе и слишком мало о духе, который живет вечно. Я уверена, они счастливы. - Кузина вновь вздохнула. - Хотела бы я так же крепко верить, что и я буду… Да, Мод, это печально. Мы настолько материалисты, что не печалиться не способны. Мы забываем, какое благо в том, что наше настоящее тело дано нам не навсегда. Оно создано для времени и места скорбей - это всего лишь механизм, который изнашивается, постоянно обнаруживая недостатки, поломки… механизм, чудовищно подверженный боли. Да, тело одиноко лежит - так ему и должно, потому что в этом воля Создателя. Только душа, а не ее вместилище, обретает после смерти, говорит святой Павел, "жилище на небесах". Пусть, Мод, печаль возвращается снова и снова - она пуста: мертвые тела - лишь ими покинутые руины… какие останутся и после нас. А этот сильный ветер, вы думаете, дует из тех лесов? Если так, Мод, то он дует из Бартрама-Хо, он проносится над деревьями и кровлями старого поместья, над головой таинственного старика, который прав, считая, что я к нему не расположена. Мне легко вообразить его старым чародеем в замке, посылающим с ветром своих домашних духов, чтобы добыли и доставили ему вести отсюда.
Я подняла голову и прислушалась к завываниям ветра, порой затихавшим вдали. Казалось, мои мысли, множась, теснясь вокруг нас и над нами, срывались и - через тьму, пустоту - уносились к Бартраму-Хо, к дяде Сайласу.
- Это письмо, - произнесла я наконец, - переменило для меня его образ. Дядя - суровый старик. Верно?
- Двадцать лет прошло с тех пор, как я его видела, - ответила леди Ноуллз. - Я предпочитала не посещать его дом.
- Вы видели его еще до того ужасного происшествия в Бартраме-Хо?
- Да, дорогая. Тогда он не был одумавшимся распутником - он успел лишь погубить себя. Остин очень пекся о нем. По словам мистера Данверза, Сайлас ухитрялся спускать огромные суммы, то и дело получаемые от брата. Но он, моя дорогая, играл. А пытаться помочь человеку, который играет и которому в игре не везет, - некоторым, я думаю, не везет постоянно, - все равно, что наполнять сосуд без дна. Между прочим, мой многообещающий племянник Чарлз Оукли, подозреваю, тоже играет. Потом Сайлас пустился во всевозможные спекуляции, и ваш бедный отец опять нес расходы. Сайлас потерял какие-то невообразимо крупные капиталы из-за банка, разорившего многих джентльменов в графстве, - бедный сэр Гарри Шаклтон из Йоркшира даже был вынужден продать половину имения. Но ваш добрый отец продолжал помогать Сайласу, вплоть до его женитьбы, таким же образом - абсолютно бесполезно.
- Тетя давно умерла?
- Двенадцать… пятнадцать лет назад. Нет, больше. Она умерла прежде вашей бедной мамы. И была очень несчастлива с Сайласом. Я уверена, она дала бы отрубить себе правую руку, только бы никогда не выходить за него.
- Вам она нравилась?
- Нет, дорогая. Она была грубой, вульгарной женщиной.
- Грубая, вульгарная - и жена дяди Сайласа! - изумилась я, ведь дядя Сайлас в свое время считался светским человеком, денди и мог, несомненно, жениться на женщине высокого происхождения, с большим состоянием. Я так и сказала леди Ноуллз.
- Да, дорогая, мог, и покойный Остин страстно желал такого брака, думаю, он помог бы устроить его, но Сайлас предпочел жениться на дочке трактирщика из Денбишира.
- Невероятно! - воскликнула я.
- Почему же, дорогая. Это случается чаще, чем вы способны вообразить.
- Как? Благовоспитанный джентльмен женится на…
- …на подавальщице! - договорила леди Ноуллз. - Думаю, я смогу назвать вам с полдюжины благовоспитанных джентльменов, которые, как мне известно, погубили себя подобным образом.
- Да, следует признать, что он нарушил приличия.
- Нарушил приличия? Это зовется развратом, - уточнила леди Ноуллз с презрительным смешком. - Она была хороша, удивительно хороша для женщины ее происхождения. Утонченной красотой очень напоминала леди Гамильтон, околдовавшую Нелсона. Но была совершенно невежественна и глупа. Надо признать, он, обесчестив ее, не ожидал, что ему придется жениться. Брака она добилась хитростью. Мужчины, которые потворствуют своим слабостям и привыкли достигать желаемого любой ценой, не остановятся ни перед чем - если питают penchant.
Я не до конца проникла в смысл этой житейской мудрости, которая казалась леди Ноуллз смешной.
- Бедный Сайлас! Он, конечно, честно прилагал усилия, противостоя последствиям, - по окончании медового месяца он пытался доказать, что брак недействителен. Но священника с его истинно валлийским характером и папашу-трактирщика Сайласу было не сломить - молодая леди удержала своего отбивавшегося ухажера в узах законного брака. И осталась в проигрыше.
- Умерла убитая горем, как я слышала.
- Умерла, как бы там ни было, десять лет прожив в этом браке. О ее сердце ничего сказать не могу. Думаю, она знала весьма плохое обращение, но не уверена, что именно это ее убило; вряд ли она умерла от переживаний, скорее, от того, что пила. Я слышала, валлийки нередко пьют. Конечно, были ревность, жестокие ссоры, немало ужасных происшествий. Первые год-два я посещала Бартрам-Хо, хотя больше туда никто не ездил. Впрочем, Остин, мне кажется, не догадывался о том, как плохо они жили. А потом случилась эта отвратительная история с мистером Чарком. Вы ведь знаете, он… он покончил с собой в Бартраме-Хо.
- Никогда не слышала…
Мы обе молчали, леди Ноуллз устремила напряженный взгляд на огонь. А буря ревела, дико хохотала, так что старый дом опять задрожал.
- Но дядя Сайлас не мог это предотвратить, - наконец сказала я.
- Нет, не мог, - подтвердила она неприятным голосом.
- И дядю Сайласа… - Я в испуге запнулась.
- …заподозрили в убийстве, - еще раз договорила за меня леди Ноуллз.
Вновь наступило долгое молчание. Буря завывала и гудела, будто разъяренная толпа у самых окон требовала жертву на растерзание. Немыслимо омерзительное чувство охватило меня.
- Но вы не подозреваете его? - спросила я, не в силах унять дрожь.
- Нет, - ответила она очень резко. - Я уже говорила вам раньше. Конечно нет.
Опять наступило молчание.
- Кузина Моника, - сказала я, придвигаясь к ней ближе, - лучше бы вы не произносили тех слов о дяде Сайласе… что он чародей, который послал с ветром подвластных ему духов, чтобы подслушивать. Но я очень рада, что вы никогда не подозревали его.
Я просунула свою холодную руку меж ее ладоней и заглянула в лицо кузине - не знаю, что было написано на моем. Она ответила, мне показалось, жестким, высокомерным взглядом.
- Я никогда, конечно, не подозревала его. Но больше ни разу не задавайте мне этого вопроса, Мод Руфин.
Фамильная гордость или… что так яростно полыхало сейчас в ее глазах? Я испугалась… почувствовала обиду… расплакалась.
- Из-за чего моя крошка плачет? Я совсем не сержусь. Разве я сердилась? - И суровый призрак леди Ноуллз мгновенно отступил перед вновь доброй, славной кузиной Моникой, обвившей руками мою шею.
- Нет, нет… просто я, наверное, огорчаю вас… думаю о дяде Сайласе и волнуюсь… Но я ничего не могу с собой поделать, я думаю о нем почти непрестанно.
- Я тоже. Впрочем, мы обе легко найдем предмет поинтереснее, чтобы занять мысли. Попробуем? - предложила леди Ноуллз.
- Но прежде я должна узнать об этом мистере Чарке, о подробностях, позволивших врагам дяди Сайласа на основании этой смерти так низко оклеветать дядю, отчего никто не выиграл, а некоторые испытали столько горя! Ведь дядя Сайлас, смею сказать, погублен клеветой, и всем нам известно, как она омрачила жизнь моего дорогого отца.
- С молвой не справиться, моя дорогая. Ваш дядя Сайлас уронил себя в глазах людей в его графстве еще до этого происшествия. Он был, в сущности, паршивой овцой. О нем рассказывали прескверные истории. Женитьбой он, конечно, навредил своей репутации. А отвратительные сцены, которые происходили в его пользовавшемся дурной славой доме? Все это настроило людей против него.
- Как давно случилась та смерть?
- О, очень давно, мне кажется, еще до вашего рождения, - ответила кузина.
- И до сих пор живет несправедливость - тот случай до сих пор не забыт! - воскликнула я. Столь долгого времени мне казалось достаточно, чтобы забыть все, самой своей природой забвению предназначенное.
Леди Ноуллз улыбнулась.
- Расскажите мне, кузина, я вас прошу, всю историю, как вы ее помните. Кто был мистер Чарк?
- Мистер Чарк, моя дорогая, был бросовый джентльмен - думаю, это такое особое выражение. Он был одним из тех обитателей Лондона, без происхождения, без воспитания, которые, только потому что хватки и швыряют деньгами, допущены в круг молодых щеголей, одержимых псовой охотой, лошадьми и всем подобным. В этом кругу его хорошо знали, но больше - нигде. С Мэтлокских скачек ваш дядя позвал его в Бартрам-Хо, и этот Чарк, еврей или кто он там был, вообразил, что удостоился чести, какую на самом деле и не предполагал визит в Бартрам-Хо.
- Для подобного человека, как вы его описываете, мне кажется, редкая честь быть приглашенным в дом, принадлежащий кому-то из фамилии Руфин.
- Возможно, и так, ведь, хотя завсегдатаи скачек хорошо его знали и обычно водили с собой обедать по ресторанам, никто, конечно, не допустил бы его в свой дом, уважая жен. Но Сайлас не особенно считался с женой. В действительности она мало показывалась; каждый вечер, бывая в подпитии, бедная женщина закрывалась у себя в спальне.
- Какой ужас! - воскликнула я.
- Не думаю, что это слишком волновало Сайласа, ведь она, бедняжка, пила, говорили, джин, значит, расходы были не так уж и велики. А вообще, я уверена, он даже радовался тому, что она пила, - на глаза ему не попадалась и приближала свой конец. Тогда уже ваш покойный отец, у которого этот брак вызывал глубокое отвращение, прекратил давать деньги, и Сайлас - а вы знаете, он был крайне беден, оголодавшим волком накинулся на богатого лондонского игрока в расчете добраться до его денег. Я рассказываю вам то, что стало известно потом. Скачки продолжались уже и не помню сколько дней, и мистер Чарк оставался все это и еще какое-то время в Бартраме-Хо. Предполагалось, что Остин заплатит за Сайласа проигрыш, и гнусный мистер Чарк делал крупные ставки на скачках, кроме того, они безоглядно играли в Бартраме-Хо. Ночи просиживали за картами. Все эти подробности, как я говорила, стали известны позже, ведь проводилось дознание, и Сайлас опубликовал свое, как он его назвал, "заявление". Газеты столько всякого писали.
- Почему же мистер Чарк покончил с собой? - спросила я.
- Начну с того, о чем потом спорить не приходилось. На другую ночь после скачек ваш дядя и мистер Чарк сидели, совершенно одни, в гостиной до двух-трех часов ночи. Слуга мистера Чарка оставался на постоялом дворе "Оленья голова" в Фелтраме и не мог знать, что происходило в Бартраме-Хо, но появился там, у двери в комнату своего хозяина, исполняя его распоряжение, в шесть утра. Хозяин обыкновенно запирался, оставляя ключ в замке, что позже приняли к сведению как важное обстоятельство. Слуга стучался и не мог добудиться хозяина; не мог, потому что, когда дверь взломали, его хозяин был обнаружен мертвым в постели. Он лежал с перерезанным горлом, даже не в луже крови, а, как описывали, в настоящем пруду.
- О, ужас! - вскричала я.
- Да, было так. Позвали вашего дядю Сайласа, и он, будучи, конечно, потрясен, поступил, мне кажется, наилучшим образом. Оставил все, как увидел, ничего не тронув, и послал своего слугу за коронером. Сам же, храня присутствие духа, взял у слуги мистера Чарка письменные показания, пока случившееся еще было свежо у того в памяти.
- Можно ли поступить честнее, правильнее и разумнее! - сказала я.
- О нет, конечно, - ответила на это леди Ноуллз, как мне показалось, несколько холодно.
Глава XXVII
Еще о самоубийстве мистера Чарка
- Итак, было проведено дознание, и мистер Манеринг из Уэйл-Фореста оказался единственным при коронере присяжным, принимавшим в расчет возможность смерти мистера Чарка от чьей угодно руки, но только не от собственной.
- И как он мог такое вообразить! - возмущенно воскликнула я.
- Осмотрев место, другие пришли к выводу - о чем и сообщили, - что мистер Чарк умер по своей воле. Окно было закрыто изнутри на болт - окно открывала горничная в девять утра, и никто не сумел бы проникнуть через него. К тому же комната находилась на третьем этаже, потолки были высокие, от земли было далеко ни одна лестница не достала бы до окна. Дом был с внутренним глухим двором, с четырех сторон ограниченным стенами, куда и выходила комната мистера Чарка. Во двор вела из дома единственная дверь, по-видимому не открывавшаяся уже годы. И дверь в комнату была заперта изнутри, причем ключ оставался в замке, значит, этим путем тоже никто не мог проникнуть, ведь вы понимаете, что в таком случае невозможно открыть дверь снаружи.
- Как же сомневаться в столь очевидных вещах! - вновь воскликнула я.
- Однако оставалась неясность, связанная с самим мертвым и позволявшая недоброжелателям Сайласа высказывать всяческие подозрения, хотя никто не находил разгадки этой тайны. Оказалось, что мистер Чарк отправился в свою спальню в сильном подпитии, в доме слышали, как он распевал и шумел в своей комнате, ложась спать. В таком настроении люди не кончают с собой. Далее, хотя его собственную бритву нашли - страшно услышать все это! - валявшейся в крови возле его правой руки, пальцы левой были отрезаны по основание. И далее - нигде не удалось отыскать книжку, в которую он вносил записи о долгах, что, понятно, удивляло до крайности. Ключи его висели на цепочке, он носил много золотых вещиц и брелоков. Я видела его, несчастного, в ходе дознания. Тогда и на него, и на вашего дядю уже пала тень.
- Он походил на джентльмена? - задала я вопрос, какой, наверное, любая молодая девушка задала бы на моем месте.
- Он походил на еврея, моя дорогая. Какое-то отвратительное коричневое платье с бархатной пелериной, вьющиеся черные волосы на воротнике, огромные бакенбарды, высоко поднятые плечи. Куря сигару, он выпускал дым резко вверх. Я была шокирована, когда увидела Сайласа в такой компании.
- Его ключи помогли что-нибудь установить? - спросила я.
- Открыв его дорожный сундук, а затем помещавшуюся там лакированную шкатулку, нашли намного меньше денег, чем думали, можно сказать, ничего. Ваш дядя объявил, что часть денег он выиграл у мистера Чарка накануне вечером и что тот в подпитии жаловался, будто бы, выиграв на скачках, теперь потерял почти все за картами, к тому же еще не полностью получил выигранное на скачках. Что касается записной книжки… Какие-то пометки о долгах были обнаружены на обратной стороне его писем; говорили, он иначе и не помечал для себя ставки; впрочем, последнее вызывало сомнения. Среди обнаруженных пометок ни одна не относилась к Сайласу. Но не оказалось никаких ссылок еще на двух хорошо известных мистеру Чарку джентльменов, поэтому сей факт особых подозрений не вызвал.
- Конечно, все объяснилось, - проговорила я.
- Но тогда вставал вопрос, - продолжала кузина, - о мотивах предполагаемого самоубийства мистера Чарка.
- А разве подобные трудности не возникают в большинстве случаев? - заметила я.