- Да не войдем во искушение; если молимся, не должны предавать осмеянию предвечного Бога, входя во искушение по собственной воле. - Это мудрое изречение дядя Сайлас произнес, помолчав минут пять после ухода доктора Брайерли. - Я отказал ему от дома, Мод, во-первых, поскольку его безотчетная дерзость превысила меру моего терпения, а также поскольку слышал нелестные отзывы о нем. Что касается вопроса о правах, в которых он сомневается… Вопрос ничуть не нов для меня. Я ваш арендатор, моя дорогая племянница; когда меня не станет, вы узнаете, как щепетилен я был, узнаете, как под мучительнейшим гнетом денежных затруднений, каковыми оказался наказан за дурно проведенную молодость, старался ни на волос не преступить границ дозволенного законом… как я, ваш арендатор, Мод, и ваш опекун, в чудовищных испытаниях, выпавших на мою долю, удерживал себя сверхъестественной силой и, милостью Господней пожалованный, остался чист. - После короткой паузы он продолжил: - Свет не верит в преображение человека, никогда не забывает, кем он был, и ни на йоту не переменит мнение о нем в лучшую сторону; это неумолимый и неразумный судья. О том, кем я был, скажу резче, чем мои клеветники, и с омерзением более глубоким, чем выказанное ими: безрассудный мот, безбожный распутник. Таким я был; а сейчас - каков есть. Не иссякло упование на иной мир, за этим стоящий, у самого презренного из людей - сим упованием грешник спасен.
Затем он витийствовал весьма туманно. Наверное, на его религиозных воззрениях столь причудливым образом отразилось штудирование Сведенборга. Я не могла понять дядю, пустившегося в край символов. Только помню, что он говорил о потопе, о водах Мерры и произнес: "Я омыт… я окроплен". Помолчав, он смочил виски и лоб одеколоном - этот жест, возможно, в его воображении связывался с окроплением и всем прочим.
Освеженный таким образом, он вздохнул, улыбнулся и перешел к доктору Брайерли:
- О докторе Брайерли я знаю то, что он хитер, любит деньги, что рожден в бедности и ничего не заработал своим ремеслом. Но у него много тысяч фунтов - по завещанию моего покойного брата - из ваших денег, и он - разумеется, с благопристойным nolo episcopari - незаметно прибрал к рукам попечительство о вашей неизмеримой собственности со всеми вытекающими отсюда многоразличными возможностями. Неплохой трюк для духовидца-сведенборгианца. Такой человек должен преуспеть. Но если он предполагал заработать деньги на мне, его планы напрасны. Впрочем, деньги он заработает на своем попечительстве - вы увидите. Опасное решение. Ищет жизни Дивеза? Наихудшее, что пожелаю ему, - найти смерть Лазаря. Но будет ли он, как Лазарь, отнесен ангелами на лоно Авраамово или, как богач, всего лишь умрет, будет похоронен и узнает все остальное, ни в жизни, ни в смерти не хочу видеть его подле себя.
Тут дядя Сайлас, наверное, неожиданно лишился сил. Он откинулся в кресле с мертвенно-бледным лицом, покрывшимся испариной, предвестницей дурноты. Я закричала, призывая Уайт. Но он вскоре оправился настолько, что улыбнулся своей странной улыбкой. Улыбаясь и одновременно хмурясь, он кивнул мне и сделал знак уйти.
Глава XIII
Вопрос и ответ
Дядя в тот день, однако, справился со своим недугом, какой бы странной природы он ни был. Старуха Уайт, по обыкновению недовольным тоном, подтвердила, что с дядей "ничего худого, чтоб разговоры разговаривать". А вот я не могла отогнать страх и унять душевную боль. Доктора Брайерли, несмотря на тень, брошенную на его репутацию моим дядей, я считала истинным и мудрым другом. Я была приучена всегда на кого-то полагаться и в Бартраме, терзаемая неясной, неопределенной тревогой, я устремлялась мыслями к доктору Брайерли, но, когда исчез мой энергичный и предприимчивый друг, сердце у меня упало.
Оставалась конечно же моя дорогая кузина Моника и мой славный, мой надежный лорд Илбури. Вскоре от леди Мэри пришло приглашение мне и Милли погостить на Ферме, где мы встретимся с нашей кузиной из Элверстона. Леди Мэри добавляла, что вместе с ее приглашением лорд Илбури шлет моему дяде письмо, в котором присоединяется к ее словам. И вот после полудня дядя велел, чтобы я явилась к нему в комнату.
- Адресованное вам и Милли приглашение от леди Мэри Кэризброук - на встречу с Моникой Ноуллз… вы получили его? - спросил дядя, как только я села.
Услышав мой утвердительный ответ, он продолжил:
- А теперь, Мод Руфин, я жду от вас правды. Я с вами честен, вам надлежит быть честной со мной. Леди Ноуллз когда-либо отзывалась обо мне дурно?
Я пришла в замешательство.
Я почувствовала, что покраснела. На его проницательный холодный взгляд я ответила растерянным молчанием.
- Да, Мод, это так.
Я опустила глаза.
- Я знаю, что это так, но вам надо отвечать: так это или нет.
Я прокашлялась - раз, другой, третий. Горло сдавило.
- Я пытаюсь вспомнить… - проговорила я наконец.
- Вспомните, прошу вас, - сказал он повелительным тоном.
Опять наступило недолгое молчание. Я бы тогда все на свете отдала, только бы очутиться в другом месте.
- Мод, вы, разумеется, не хотите обманывать вашего опекуна? Ну же, вопрос простой, и я давно знаю правду. Еще раз спрашиваю вас: леди Ноуллз когда-либо отзывалась обо мне дурно?
- Леди Ноуллз, - начала я, с трудом выговаривая слова, - очень свободно высказывается и больше говорит в шутку; но… - продолжила я, заметив какую-то угрозу в его лице, - но я слышала, как она осуждала некоторые ваши поступки.
- Ну же, Мод, - произнес он сурово, хотя по-прежнему не повышая голоса, - не выдвинула ли она уже тогда обвинение, слышанное нами от этого лукавого аптекаря, - вероятно, существовавшее только в зародыше, а на днях явленное уже оперившимся, с острыми когтями и клювом… - обвинение в том, что я обманываю вас и занимаюсь рубкой леса в поместье?
- Она, конечно, упоминала об этом обстоятельстве, но добавляла, что все объясняется, вероятно, неведением относительно степени ваших прав.
- Ну же, Мод, не уклоняйтесь от прямого ответа. Я получу его. Не говорит ли она постоянно в пренебрежительном тоне обо мне в вашем присутствии и конкретно вам? Отвечайте!
Я опустила голову.
- Да или нет?
- Возможно… возможно, что так… да, - запинаясь, произнесла я и расплакалась.
- Ну-ну, не плачьте. Допускаю, что вам это неприятно. Но не говорила ли она о вещах, уже упомянутых, в присутствии моей дочери Миллисент? Я все знаю, повторяю. Ваши колебания бессмысленны. Я требую ответа.
Всхлипывая, я сказала правду.
- А теперь сидите тихо, пока я напишу письмо.
Он писал с угрюмой усмешкой, вызывавшей у меня душевную боль, хмурился и усмехался, глядя на бумагу, потом положил ее передо мной.
- Прочтите, моя дорогая.
Вот что я прочла:
"Любезная леди Ноуллз,
Вы оказали мне честь письмом, в каком присоединяетесь к просьбе лорда Илбури - позволить моей подопечной, а также моей дочери воспользоваться приглашением леди Мэри. Будучи хорошо осведомленным о неприязни, Вами ко мне беспричинно питаемой, равно как о выражениях, в каких Ваше воспитание и Ваша совесть позволяют Вам говорить обо мне в присутствии моей дочери и моей подопечной и адресуясь к ним, я могу выразить лишь удивление скромностью Вашего пожелания и категорически отказываю Вам. Употребив действенные меры, я приложу все старания, чтобы предотвратить с Вашей стороны любую попытку явным злословием или намеком повредить моему авторитету и моему влиянию на подопечную, а также на дочь.
Ваш оклеветанный и оскорбленный родственник
Сайлас Руфин".
Я пришла в ужас, но какими мольбами могла я отвести удар, направленный против моей свободы общения? Я громко рыдала, стиснув руки, и не сводила глаз с мраморного лица старика.
Будто не слыша моих рыданий, он сложил письмо, запечатал и принялся за ответ лорду Илбури.
Закончив, дядя положил и это письмо передо мной, а я прочла его от первой до последней строки. Адресата просто отсылали к леди Ноуллз "для выяснения обстоятельств, вынуждавших писавшего отклонить приглашение, которое племянница и дочь писавшего приняли бы с превеликой радостью".
- Вы видите, моя дорогая Мод, как честен я с вами, - сказал он, помахивая только что прочтенным мною письмом, прежде чем его запечатать. - И думаю, я вправе рассчитывать на вашу ответную откровенность.
Когда он отпустил меня, я побежала к Милли, которая расплакалась от разочарования, и мы обе рыдали и причитали. Но, наверное, у меня было больше причин горевать.
В унынии я села писать дорогой леди Ноуллз. Я молила ее заключить мир с моим дядей. Я сообщала ей, как прямодушен он был со мной, как показал свое печальное послание в Элверстон. Сообщала о беседе дяди с доктором Брайерли, произошедшей в моем присутствии, о том, что дядю мало взволновали обвинения и что он держался с уверенностью человека, которому не в чем раскаиваться. Я заклинала ее найти какой-нибудь выход и, помня о моей изоляции, помириться с дядей Сайласом. "Только подумайте, - писала я, - мне всего девятнадцать, а впереди два года затворничества. Я не вынесу такой долгой разлуки!" Ни один разорившийся торговец не подписывал бумагу о своем банкротстве, вздыхая горше, чем я, когда ставила в конце письма свое имя.
Огорчения юности подобны ранам богов, кои исцеляются от самой ихор, проливающейся из ран. Так и мы с Милли утешились. На другое утро мы уже наслаждались прогулкой, разговором и чтением, удивительно покорные нашему жребию.
Мы с Милли напоминали лорда Дуберли и доктора Панглосса: моей обязанностью было исправлять ее "вопизмы", и это занятие развлекало нас обеих. Мы подчинились судьбе, наверное, с тайной надеждой, что неумолимый дядя Сайлас все же смягчится или что кузина Моника, эта сирена, одержит победу и обратит его в кого пожелает.
Некоторое успокоение, испытанное мною в отсутствие Дадли, было, увы, недолгим. Однажды утром, когда я в одиночестве вязала и размышляла о многих вещах, не лишенных приятности, в мою комнату вошел кузен Дадли.
- Вот я и обратно - вернулся, как в кошелек фальшивый полпенни. А ты как тут поживала, девочка? Невиннейший вид у тебя, клянусь. Страшно рад, что вижу тебя, ага! Ни одна с тобой не сравнится, Мод.
- Я должна вас просить: отпустите руку, иначе я не могу продолжать работу, - проговорила я, своим чопорным ответом надеясь немного охладить его пыл.
- Сделаю все, чего просишь, Мод, я не хочу тебе перечить. Я был в Вулвергемптоне, покутили на славу, так что пришлось сбежать в Лемингтон. Чуть шею себе не свернул, клянусь, на чужой лошади… когда за собаками припустил порезвей. Ты б не горевала, Мод, ежели бы я шею свернул? Может, самую малость… - добродушно добавил он, потому что я хранила молчание. - Неделя, как уехал, а мне, черт возьми, сдается, что половину календаря зачеркнули. И знаешь почему, Мод?
- Вы повидались с вашей сестрой Милли и с вашим отцом после возвращения? - спросила я холодно.
- Они подождут, Мод, ничего им не сделается. Тебя хотел видеть. О тебе только и думал. Говорю тебе, девочка, ты у меня из головы не выходишь.
- Мне кажется, вам следует повидаться с вашим отцом. Вы на время уезжали, и я думаю, это неуважительно - не явиться к нему, - проговорила я немного резко.
- Ежели просишь, считай, я уже ушел, хотя еще тут. Нет ничего на свете, чего б я для тебя не сделал, Мод, вот только одного не могу - уйти от тебя.
- А это, - сказала я, раздражаясь и поэтому краснея, - единственная на свете вещь, о которой я вас прошу.
- Ей-богу, ты покрасне-е-е-ла, Мод, - протянул он с чудовищнейшей ухмылкой.
Его глупость была невыносимой.
- Просто ужас! - проворчала я и возмущенно стукнула носком туфли об пол, показывая, что готова затопать ногами.
- Ну, вы, девчонки, народ чудной. Ты сердишься на меня, потому что думаешь что я набрался греха, - так, Мод? Нет, говорю тебе, резвунья ты неразумная, ничего такого не было в Вулвергемптоне. А ты, только я вернулся, уже гонишь меня. Не за дело!
- Я не понимаю вас, сэр. И прошу: уйдите.
- Ну разве я не говорил, Мод, про то, чтоб уйти от тебя… Только этого и не могу сделать. Я просто дитя малое в твоих руках, точно. Могу крепкого парня избить, измочалить, черт подери! - Должна заметить, что его ругательства на самом деле были еще более грубыми. - Ты ж видела недавно. Ну, не сердись, Мод. Тогда из-за тебя все и вышло - я чуток приревновал, ага. Значит, любого поколочу. Но вот смотри на меня: просто дитя малое в твоих руках!
- Я хочу, чтобы вы ушли. У вас нет никакого занятия? Вам ни с кем не нужно увидеться? Ну почему… почему вы не можете оставить меня одну, сэр!
- Не могу, потому что не могу. А ты… какая ж ты злая, видишь, что со мной, и… Как ты можешь?
- Скорее бы Милли пришла, - раздраженно сказала я, устремив взгляд на дверь.
- Я говорю тебе как есть, Мод. Откроюсь, чего там. Ты мне нравишься больше всех девчонок, которых встречал, вот тебе честное слово. Ты в сто раз лучше их всех, нету другой такой… нету. И я хочу, чтоб ты пошла за меня. Деньжат у меня немного - отец иногда подкидывает, да он и сам на мели, ты ж знаешь. Но хотя я не богатый, как некоторые, может, я получше их буду. И ежели б ты пошла за порядочного человека, который тебя страшно любит и умрет ради тебя, так вот он перед тобой.
- Что вы хотите сказать, сэр? - вскричала я, озадаченная и возмущенная.
- Я хочу сказать, Мод, что, ежели пойдешь за меня замуж, не пожалеешь: ни в чем не будешь знать отказа, слова плохого от меня не услышишь.
- Это же предложение! - выговорила я, будто во сне.
Я стояла, держась за спинку стула, и взгляд, устремленный на Дадли, вероятно, был преглупым, ведь от крайнего изумления я плохо соображала.
- Ну да, оно самое, девочка, и ты мне не скажешь "нет", - выпалил этот ужасный человек. Он оперся коленом о сиденье стула, за которым я стояла, и попытался обвить мою шею рукой.
Я разозлилась, отпрянула и топнула ногой в неподдельной ярости.
- Что, сэр, в моем поведении, в моих речах и взглядах могло бы оправдать эту неслыханную дерзость? Но пусть вы так же глупы, как дерзки, грубы и отвратительны, вы должны были давно понять, что вы мне очень неприятны. Как вы осмелились, сэр? Не думайте препятствовать мне, я иду к дяде!
Никогда и никому на свете я еще не говорила таких резких слов.
Он, казалось, тоже растерялся, и я, разгневанная, быстро скользнула мимо его протянутой, но не шевельнувшейся руки.
Со свирепым видом он двинулся было за мной к двери, но остановился и только выругался мне вслед, употребив те "плохие слова", которых, как обещал, я никогда от него не услышу. Впрочем, гнев и быстрый шаг помешали мне вникнуть в их смысл, и, не успев собраться с мыслями, я постучала к дяде Сайласу.
- Войдите, - прозвучал дядин голос - внятный, высокий и капризный.
Я вошла и взглянула дяде прямо в лицо:
- Ваш сын, сэр, меня оскорбил.
Несколько секунд он с холодным любопытством изучал меня, а я стояла перед ним, раскрасневшаяся, тяжело дыша.
- Оскорбил? - переспросил он. - Вот дела - вы меня удивляете! - Это восклицание больше, чем все, мною от него слышанное, характеризовало "прежнего" дядю Сайласа. - Каким образом, - продолжил он, - каким образом Дадли оскорбил вас, мое дорогое дитя? Вы взволнованны; сядьте, успокойтесь и все расскажите. Я не знал, что Дадли вернулся.
- Я… он… это оскорбление. Он понимал… он должен понимать, что неприятен мне, и осмелился предложить выйти за него замуж.
- О-о-о! - протянул дядя с интонацией, ясно говорившей, что он считает случившееся событием. Он откинулся в кресле и смотрел на меня с прежним невозмутимым любопытством, к которому прибавилась улыбка, почему-то меня пугавшая. Его лицо казалось мне нечестивым, будто лицо колдуна, отмеченное печатью неведомого греха. - И это все ваши жалобы? Сделал предложение!
- Да, предложил выйти за него замуж.
Я остыла и почувствовала некоторое смущение, подозревая, что со стороны могу показаться - если других жалоб нет - излишне резкой в выражениях и несдержанной в поведении.
От дяди, должна сказать, не укрылось мое беспокойство, потому что он, по-прежнему улыбаясь, произнес:
- Моя дорогая Мод, сколько бы ни было правоты в ваших словах, думаю, вы немного жестоки: кажется, вы забываете о своей явной вине. У вас, по крайней мере, один верный друг, к которому советую обратиться, - я имею в виду зеркало. Глупый юноша не обучен манерам. И он влюблен, отчаянно увлечен. Aimer c’est craindre, et craindre c’est soufrir. А страдание вынуждает искать облегчения. Нам не следует быть слишком строгими к грубоватому, но романтическому юноше, в чьих речах видны и его глупость, и его мука.
Глава XIV
Привидение
- Но, в конце концов, - неожиданно, будто его посетила новая мысль, продолжил дядя, - такая ли это глупость? Мне вдруг показалось, дорогая Мод, что об этом стоит еще подумать. Нет, нет, вы не откажетесь меня выслушать! - проговорил он, заметив мое желание возразить ему. - Конечно же я допускаю, что, по вашему мнению, вы вправе выбирать. Я также допускаю, что Дадли вам совершенно безразличен и вы даже воображаете, что он неприятен вам. Помните, в той прелестной пьесе по воле покойного Шеридана - восхитительный автор! увы, все наши гении нас покинули! - миссис Малапроп замечает, что нет ничего лучше легкой неприязни вначале. Это только шутка, что касается брака, но что касается любви, поверьте мне, это почти истина. Автор имел в виду, как я знаю, свою собственную женитьбу на мисс Оугл, которая при первом знакомстве пришла от него в совершеннейший ужас, но несколько месяцев спустя, кажется, умерла бы, если бы не стала его женой.
Я вновь хотела заговорить, но он с улыбкой сделал мне знак молчать.