- Уже нет. Остался я, и моя сестричка. - Папа крякнул, потому что на экране отрицательный герой с узкими глазами и неприличным именем Тампон, ёбнул Ван Дамму ногой.
- А помнишь дядю Володю с Урала? - Я стала подводить папу ближе к интересующей меня теме.
- Он мне не родственник. - Папа торжествующе улыбнулся. Ван Дамм ёбнул ногой Тампона. - Мы с Галькой сироты, нам опекуны полагались. Эти опекуны менялись как в калейдоскопе. Сиротам ведь квартиры отдельные давали. Поэтому опекунов у нас было хоть жопой ешь. Одни как раз потом на Урал уехали, а Володя - их сын. Я его сам один раз и видел, лет десять назад. А ты с какой целью интересуешься?
Я собралась с духом, и рассказала папе про нездоровую атмосферу жажды халявы, которая вот уже почти месяц как царит в нашем доме, и даже упомянула о дроч-наклонностях уральского пельменя.
Папа молчал. И это пугало.
Папа интенсивно шевелил бородой, и не смотрел на Тампона.
Потом папа встал, и вышел в прихожую. Там он порылся в комоде, достал из него потрёпанную записную книжку (никогда не подозревала, что у папы есть телефонная книжка, ибо ни он, ни ему никто никогда не звонил), и направился к телефону.
- Тётя Маша? - Минут через пять спросил в трубку папа. - Это Славик. Да, именно. Как здоровье ваше, как дядя Витя? Как Володя? Что? Даже так? Ай-яй-яй… И давно? Ой-ой-ой… И с чего? Ой, бля-бля-бля… Сочувствую. Ну, не хворайте там.
Я во все глаза смотрела на папу.
- Ты была так близка к разгадке, доча. - После минутного молчания сказал папа, и прижал меня к себе. - Володя уже пять лет как в дурдоме живёт. Говорят, совсем плохой был. По ночам звонил Бриджит Бардо и Валерию Носику, и приглашал их на ужин, на черепаховый суп. Черепаху, кстати, он действительно сварил. Пришлось с ним расстаться. Так что теперь надо позвонить в это прекрасное учреждение, и сказать, что их пациент дорвался до телефона, и теперь их ждёт километровый счёт за междугородние переговоры.
- А если он ещё будет звонить?
- Не будет. - Уверенно сказал папа, и пошевелил бородой. Теперь к телефону буду подходить я. А ты сегодня зайди в нашу шестую палату, и оповести больных, что ништяков не будет. Можешь даже рассказать им про дурдом. Это называется шоковая терапия. Они выздоровеют.
В шестой палате меня приняли недружелюбно, а мама сказала, что я всё вру. Вовка тоже открыл рот, но я ему напомнила про мёртвого кота, плохую наследственность, и врождённый порок мозга, как оказалось, поэтому он не стал со мной спорить. Машка так вообще разрыдалась, и заявила, что всё равно завтра будет ждать дядю Володю. Он обещал приехать на чёрном джипе, и привезти компьютер. И она ему верит, потому что он не из Могилёва, и не мамин родственник. И даже не папин, что ещё лучше. Значит, ничего не спиздит.
На следующий день Машка с утра заняла во дворе выжидающую позицию в засаде у бойлерки, и часам к пяти вечера ей пришлось менять место засады, ибо за бойлеркой собралось человек пятнадцать Машкиных подружек, тоже с нетерпением ждущих дядю Володю. Иногда в засаду заглядывала я, и издевалась:
- Машка, я только что дядю Володю на джипе видела. Он в соседний двор зарулил.
- Правда? - Велась Машка. - А ты точно знаешь, что это он?
- А то. Чёрный джип, из багажника торчат колонки и комп, из-под капота - шуба норковая, а к крыше стиральная машина верёвкой привязана. Стопудово это он.
И Машка вместе с подругами убегала в указанном мною направлении. Я всё-таки верила в шоковую терапию.
Когда, десять лет спустя, у Машки появился свой чёрный джип, и она приехала ко мне в гости хвалиться приобретением - первое, что она увидела, выйдя из машины - это меня, стоящую на балконе четвёртого этажа, и орущую во всю глотку:
- Ура! Дядя Володя на джипе приехал!
Машка показала мне фак, и крикнула в ответ:
- Спускайся! Надевай шубу и бери стиральную машину. Щас в Питер поедем!
Я не зря верила в шоковую терапию. Она помогает.
Глава 23. Грузин Лидо
Позапрошлой весной меня поимели.
Нет, не туда, куда вы подумали, и даже не в жопу. Меня поимели в мозг. В самую его сердцевину. Гнусно надругали, и жёстко проглумились. А виновата в этом весна, и потеря бдительности.
Баба я влюбчивая и доверчивая. Глаза у меня как у обоссавшегося шарпея. Наебать даже дитё малое может.
Не говоря уже о Стасике.
Стасика я нарыла на сайте знакомств. Что я там делала? Не знаю. Как Интернет подключила - так и зарегилась там. Очень было занятно читать на досуге послания: "Малышка! Ты хочешь потыкать страпончиком в мою бритую попочку?" и "Насри мне в рот, сука! Много насри!"
Тыкать в чужые жопы страпонами не хотелось. Не то настроение. Обычно хочется - аж зубы сводит, а тут - ну прям ни в какую! Срать в рот не люблю с детства. Я и в горшок срать не любила, а тут - в рот. Не всех опёздалов война убила, прости Господи…
А тут гляжу - ба-а-атюшки… Прынц Даццкий! "И хорош, и пригож, и на барышню похож…" Мужик. Нет, нихуя не так. Мальчик, двадцать два годика. Фотка в анкете - я пять раз без зазрения совести кончила. Понимала, конечно, что фотка - полное наебалово, и вполне возможно, что пишет мне пердло семидесяти лет, с подагрой, простатитом и сибирской язвой, который хочет только одного: страпона в тухлый блютуз, или чтоб ему в рот насерели.
Понимала, а всё равно непроизвольно кончала. Дура, хуле…
И пишет мне Стасик: "Ты, моя королевишна, поразила меня прям в сердце, и я очень хотел бы удостоиться чести лобызнуть вашу галошу, и сводить Вас в театр!"
Театр меня добил окончательно. Люблю духовно развитых людей. А ещё люблю мороженое дынное, Юльку свою, и секес регулярный. Но это к делу не относится.
Театр. Вот оно - ключевое слово.
И пох, какой театр. Юного Зрителя, или экспериментальный театр "Три мандавошки", что в подвале на улице Лескова… Культура, ебёныть!
И пишу я ему в ответ: "Станислав, я, конечно, сильно занята, но для Вас и театра время найду непременно! Звоните скорее, любезный!"
Врала, конечно. На жалость давила. Какое там "занята", если я готова была нестись к Стасику прям щас?! Но зачем ему об этом знать, правильно? То-то же.
Встретились мы с ним через три дня на ВДНХ.
Я - вся такая расфуфыренная фуфырка, Стас - копия своей фотографии в анкете. Сами понимаете - пёрло мне по-крупному с самого начала. Стою, лыбу давлю как параша майская, и чую, что в труселях хлюп какой-то неприличный начался. Стас ко мне несётся, аки лось бомбейский, букетом размахивая, а я кончаю множественно.
Встретились, в дёсны жахнулись, я похихикала смущённо, как меня прабабушка, в Смольном институте обучавшаяся, научила когда-то, Стас три дежурных комплимента мне отвесил (видать, его дед тоже в юнкерах служил в юности)… Лепота.
В театр не пошли. Пошли в ресторацию.
В ресторации Стас кушанья заморские заказывал, вина французские наливал, и разговоры только об Акунине, Мураками, да академике Сахарове.
А я ни жрать, ни пить не могу. Я всё кончаю множественно. Надо же, думаю, такого дядьку откопать! И красивого, и не жлобястого, и духовно обогащённого… Попёрло!
Три часа мы в ресторации сидели. Я и костью рыбьей подавилась от восхищения, и нажралась почти как свинья. Но это ж всё от возбуждения морального. И сексуального. Простительно, в общем.
Вышли на улицу. Темно. Фонари горят. Павильон "Киргизия" стоит, сверкает. Может, и не сверкал он нихуя, но мне уже повсюду свет божественный мерещился.
Остановились мы у "Киргизии", и я из себя выдавливаю, как Масяня:
- Ну, я пойду…
Стас мне ручонку мою, потную от волнения, лобызает с усердием, и кланяется:
- Рад был знакомству, клубничная моя… Позвольте отписаться вам в Ай Си Кью, как в усадьбу свою прибуду…
И пауза возникла. По всем законам жанра, щас должен быть поцелуй взасос, но его не было. А хотелось.
И тут я, как бразильский обезьян, ка-а-ак прыгну на Стаса! Да как присосусь к нему, словно к бутылке пива утром первого января! Присосалась, а сама думаю: "Блять, если б не апрель, если б на улице потеплее было… Я б те щас показала белочку с изумрудными орехами!"
Но сдержалась. Ибо нехуй. Мы ещё в театр не ходили.
Упиздила я домой.
Дома включаю аську, и первое, чё вижу - сообщение от Стаса:
"Бля! Акунин-Хуюнин… В ГОСТИНИЦУ НАДО БЫЛО ЕХАТЬ!!!"
Ну, девочка, ну ёптвоюмать! Попёрло так попёрло! Нахуй театр!
На следующий день обзваниваю все гостиницы. На 26-е апреля нет мест! Нигде! Типа, девятое мая на носу, и всё заранее забронировано всякими лимитчиками, которые без Москвы на девятое мая - как без пряников! Тьфу ты, бля!
Я - в Интернет. Ищу хату на сутки. Нахожу. Договариваюсь. Звоню Стасу.
Есть!
В назначенный день приезжаем, берём ключи от хаты у прыщавого хозяина Юры, закрываемся на ключ, и предаёмся дикому разврату, в результате которого я теряю четыре акриловых ногтя, пук волос с головы, и пять кило живого весу.
Мне не нужен театр. Мне не нужен академик Сахаров и Мураками. Мне нужно, чтобы вот это вот никогда не кончалось!
*Лирическое отступление. Недавно мне пришло в голову мою белобрысую, что в таких вот хатах, которые снимаются на сутки сами понимаете для чего - непременно должны стоять скрытые видеокамеры. Я б точняк поставила. В общем, если когда увидите в Тырнете, как лохматая блондинка ебётся, стоя на голове - это не я!*
Домой я ехала на полусогнутых ногах, и непрерывно хихикала.
По-пёр-ло!
…Через месяц, когда Юра-прыщ предложил нам со Стасом, как постоянным клиентам, сдать квартиру на 20 лет вперёд, и сделал тридцатипроцентную скидку - случилось страшное.
С принцем своим я была предельно откровенна, и требовала такой же кристальной честности в ответ. Разумеется, меня интересовало прынцево семейное положение, ибо ходить с фингалом, полученным в подарок от Стасиковой жены-сумоистки, не хотелось.
Стас серьёзно показал мне паспорт, заверил, что я у него одна-единственная, и я вновь ломала дорогущие ногти, царапая спинку старого дивана.
Но наступил час расплаты за своё развратное счастье.
Захожу я как-то утром на тот сайт, где народ страпонов да говнеца требует, да припухла малость.
Ибо получила я сообщение от девушки Марии, девятнадцати годов отроду. Фото не прилагалось.
И писала мне Мария, что ей, конечно, очень неудобно меня беспокоить, но ей очень кажется, что её сожитель Станислав тайно трахает меня. Ага. Видение ей было. В виде прочитанной на заре СМС-ки у Стасика в мобильном, где некий ГРУЗИН ЛИДО (ПЕЛЬМЕНЬ) просит прибыть Стаса в субботу к некоему Юрию, и предаться сексу оральному, а так же вагинальной пенетрации.
Путём неких поисков и расследований, Мария вышла на меня. И просит извинить, если отвлекает.
Минуту я сидела охуемши. Тот факт, что у Стаса есть сожительница, меня убил меньше, чем загадочная фраза ГРУЗИН ЛИДО (ПЕЛЬМЕНЬ).
Потом я развила бурную деятельность.
Понимая, что Стас всё равно будет сегодня мною умерщвлён, я пишу девушке Марии, что общаться виртуально щас не могу, а на все интересующие её вопросы я отвечу лично, ежели мне дадут адрес, куда я могу подъехать.
Приходит ответ: "Метро Беговая, дом…"
Ловлю такси, и еду.
Дверь мне открыла маленькая девочка, лет тринадцати.
- Маша? - на всякий-який спрашиваю, хотя понятно, что это нихуя не Маша, если только Стас-паскуда не педофил конченный.
- Маша! - кивает дитё, и с интересом на меня смотрит, как дошкольник на Деда Мороза на утреннике.
"Вот упырь, бля…" - это про Стаса подумалось.
- Ой, какая симпатичная!!! Лучше чем на фотке даже! Само собой, он в тебя влюбился!
От этих имбецильных восторгов стало кисло. И домой захотелось. Но Стаса увидеть в последний раз было просто необходимо. Хотя бы для того, чтобы выяснить, что такое ГРУЗИН ЛИДО (ПЕЛЬМЕНЬ).
Прошла в квартиру. Дитё суетится, чай мне наливает.
- Ты знаешь, Лид, я ведь давно подозревала, что Стас мне изменяет. Он каждую субботу надевал чистые трусы, и уезжал в Тулу. Ну зачем он ездил в Тулу, да? Да ещё утром возвращался…
- За тульским самоваром… - не удержалась.
- Не-е-е… - смеётся заливисто, колокольчиком, - это он к тебе, наверное, ездил!
"Да ну нахуй? Правда, что ли? Ишь ты… А я б подумала, что в Тулу за пряниками к утреннему чаю".
Зло берёт.
- А однажды я ему звоню на работу, когда он в Туле был, - пододвигает стул, залезает на него с ногами, и подпирает кулачком остренький подбородок, - а он трубку взял, представляешь? Я его спрашиваю, мол, ты же в Туле должен быть! А почему уже на работе? А он мне тогда сказал, что до Тулы он не доехал… Кто-то в поезде стоп-кран дёрнул…
Вздыхает, и пододвигает мне вазочку с конфетами.
Чувствую себя героиней пьесы абсурда, но жру конфеты, чтоб не зареветь от злости.
- А потом, - продолжает, - Стас в ванной был, а у него мобильник зазвонил. Я смотрю - там написано: ГРУЗИН ЛИДО (ПЕЛЬМЕНЬ). Трубку не взяла, Стас не разрешает. Он из ванной вышел, а я его спрашиваю: кто, мол, такой - этот грузин Лидо?
Тут я напрягла уши так, что они захрустели, и даже перестала жевать конфеты.
Дитё засунуло в рот шоколадку, и засмеялось:
- А он мне говорит: "Маша, это один мой знакомый парень-грузин. Мы с ним раньше вместе в пельменном цехе работали. Он у меня как-то пятьсот рублей занял, и с тех пор всё звонит, говорит, что денег у него нету, и что он может пельменями расплатиться". Вот врун-то! Да, Лидуш?
Да, Машуль. А ещё он - труп. Вот только он ещё об этом не подозревает.
Проглатываю конфету, смотрю на часы, и спрашиваю:
- Он домой когда приходит?
- А щас уже придёт. Через десять минут.
Великолепно. Иди же ко мне скорее, моя карамелечка! Я тебя щас казнить буду. Четыре раза в одну дырку. Ага.
Маша показывает мне их "семейный" альбом, я его листаю, не глядя, и жду Стаса.
Через десять минут в прихожей запищал домофон.
Маша кинулась открывать дверь, а я пересела на диван, подальше от двери.
Слышу голос Стаса:
- Привет, родная! Соскучилась?
Я обидно и подло бзднула. Слушаю дальше.
- Соскучилась… Стасик, а к тебе тут гости пришли…
Пауза. И снова весёлый голос:
- Да ну? А кто?
И тут в дверях появляется улыбающаяся рожа Стаса.
Пробил мой звёздный час.
Я встала, улыбнулась, и рявкнула:
- Кто-кто? Грузин Лидо, бля! С пельменного, нахуй, цеха! Вот, проходил я тут мимо. Дай, думаю, к Стасику зайду, пельмешек ему намесю, родимому. Заодно и должок свой верну.
В один прыжок я достала Стаса, намотала на руку воротник его рубашки, подтянула к себе, и прошептала ему на ухо:
- Девочку во мне увидел, сссынок?! Одной жопой на двух стульчиках сидим? Ну-ну…
Потом с чувством засунула ему за шиворот пятихатку, и крикнула:
- Маш, зайди!
Вошла Маша. Глазёнки испуганные. Чёлочку на пальчик наматывает.
А меня уже понесло…
- Грузин? Лидо? С пельменного цеха? В Тулу ездил, самовар ебучий? Стоп-кран кто-то дёрнул? Маш, хочешь, я тебе покажу, кто ему по субботам стоп-кран дёргал и стоп-сигнал зажигал? Чё молчишь, блядина?
Я, когда в гневе - ведьма ещё та… Это к гадалке не ходи. И Стас это понял. За секунду он трижды поменял цвет лица, что твой хамелеон: с белого на красный, с красного - на синий. На синем и остановился. Чисто зомби, бля.
Потом обхватил голову руками, сполз по стенке, и захохотал. Ёбнулся, видать.
Я в одну затяжку выкурила полсигареты, потушила бычок об Стасикову барсетку, пнула его ногой, наклонилась к нему, и припечатала:
- Пидор. Сказал бы сразу - меня бы щас тут не было, а в субботу поехали бы к Юре.
А теперь езди в Тулу. Со стоп-краном. Гандон, твою мать…
Маша закрыла за мной дверь, чмокнула на прощанье в щёчку, и хихикнула:
- Клёво ты с ним… Он теперь точно ещё неделю будет дома сидеть. Спасибо!
Пожалуйста. Только в рот я ебала за ради твоего, Маша, спокойствия, так себе нервы трепать.
Из дома я позвонила подругам и сестре, и рассказала о страшном потрясении. Я искала сочувствия.
И я его не нашла.
И всё бы ничего, да только с тех пор у половины моих подруг и ИХ МУЖЕЙ (!) я записана в мобильном как Грузин Лидо, а на мой звонок выставлена "Лезгинка"…
Глава 24. Ассоциации
Ассоциации - вещь странная и порой пиздец какая интересная.
У меня, к примеру, иногда такие ассоциации с чем-то возникают - я сама потом с себя охуеваю.
На днях, заглянув дома в свой рефрижератор, я с прискорбием обнаружила там хуй. В том смысле, что из продуктов питания там имелся только суповой набор в виде верёвочки от сардельки, и лошадиного копыта, для собачушки. А скоро мужик мой с работы прийти был должен. И вполне вероятно, он дал бы мне пизды за отсутствие ужина. В общем, вариантов мало: или пиздюли, или в магазин.
Я выбрала второй вариант. Нарядилась, бровушки подмазала, и попёрлась в супермаркет.
Купила я там пищи разнообразной, гандонов на всякий пожарный, и уже домой почти собралась, но тут стопиццот тысяч чертей меня дёрнули завернуть в магазинчик с разной, блять, бижутерией. Очень я люблю всяческие стекляшки разноцветные. Причём, не носить даже, а просто покупать. Дома уже ящик целый всяких бусиков, хуюсиков, браслетиков, заколочек и прочего счастья туземцев набрался. Бывает, раскрылачусь я возле своего ящика с бохатством, как Кащей, и сижу себе, над златом чахну. Закопаюсь в него по локоть, и ковыряюсь, ковыряюсь, ковыряюсь… Иногда почти до оргазма. И все домашние мои уже знают: если Лида в ванной закрылась, стонет там громко и гремит чем-то - значит, мыться и гадить надо ходить к соседям. Это надолго.
Но вернёмся к ассоциациям.
Я такая, колбасой и томатами нагруженная, с гандонами подмышкой, заворачиваю в этот магазин, где сразу начинаю рыться в бохатсве, и стонать. В магазине этом меня давно знают, и уже почти не боятся. Естественно, нарыла я там себе серёжку в пупок. В виде бабочки-мутанта, с серебристой соплёй, торчащей из жопы. Красивая штописдец. Особенно сопля эта, из стразиков самоцветных. Застонала я пуще прежнего, купила мутанта незамедлительно, и домой поскакала, в спирте её полоскать, и примеривать к своему пупку.
И только я эту бабочку в себя воткнула - в башке сразу ассоциации ка-а-ак попёрли!
Дело было лет восемь-девять назад. Молодая я была, тупая до икоты, и к авантюрам склонная. И подружка у меня была, Наташка. Ну так, подружка-не подружка, в школе когда-то вместе учились. А работала Наташка тогда в каком-то пидрестическом модельном агентстве, администратором. Одна тёлка во всём штате. Остальные - пидоры непонятные. Как её туда занесло - не знаю. По блату, вестимо. Я, например, в то время отрабатывала практику в детской театральной студии, сценарии сочиняла, спектакли ставила. Всё лучше, чем с гомосексуалистами якшаться, я считаю. И как-то припёрлась я к Наташке на работу. То ли отдать ей чота надо было, то ли забрать - уже не помню, не суть.
И вот сидим мы с ней, кофе пьём, над секс-меньшинствами смеёмся-потешаемся, анекдоты про Бориса Моисеева рассказываем. В общем, две такие ниибаццо остроумные Елены Степаненки.
Вдруг дверь открывается, и в кабинет к Наташке заходит натуральный мальчик-гей.