На первый план в идейном контексте дилогии выдвигается вопрос о взаимоотношении передовой личности и народа, и разрешает его Г. Манн более успешно, нежели буржуазно-либеральные романисты, обращавшиеся к исторической теме. Народ в его романах является мощной опорой в прогрессивной деятельности гуманиста. Духовное единение с народом позволяет Генриху IV одержать победу над мрачными силами религиозного фанатизма и феодального средневековья. Все деяния Генриха IV направлены на благо государства и народа Франции. Сам герой Г. Манна это не кабинетный созерцатель с чертами филистера, как Эразм у Цвейга. Это - гуманист-борец, с оружием в руках выступающий против реакции за торжество своих идеалов. Друзья Генриха - крупнейшие писатели, философы-гуманисты эпохи Возрождения - Монтень, Д'Обинье, дю Барта и другие - так же активны и исполнены боевого духа, как и он сам. Передовые нравственные и общественные идеалы эпохи они отстаивают и пером и мечом. Образы гуманистов в этих романах имели значение призыва, обращенного к западноевропейской интеллигенции, принять активное участие в политической борьбе народа и сражаться за его дело словом и оружием.
Политическая актуальность романов Г. Манна не означала, однако, что история подвергается в них модернизации, как, например, в романах Фейхтвангера, применявшего даже современную терминологию. Г. Манн нигде не отступает от исторического колорита эпохи, порой даже тонко стилизует манеру повествования под язык старинных французских хроник, а каждую главу первого романа завершает моралите (нравоучением) на французском языке. Но одновременно за изображением некоторых исторических конфликтов и событий отчетливо угадываются события и факты того времени, когда написаны романы.
Историческая правдивость романов о Генрихе IV не означает, однако, что Г. Манн не использовал права художника не всегда в точности следовать фактам в творческом воссоздании истории. И в отдельных случаях он их не придерживается, отступая, правда, от реальных событий лишь в кое-каких второстепенных моментах. Главное здесь в том, что образ французского короля Генриха IV, конечно, явно приподнят над своим реальным историческим прототипом. Исторический Генрих IV далеко не во всем был таким народным королем, каким он представлен в романе. Но эта идеализация оправдана той задачей, которую ставил перед собой Г. Манн, - противопоставить современному фашизму образ выдающегося, воинствующего гуманиста, опиравшегося на народные массы в борьбе против фанатизма и средневекового варварства. И потому в главных своих чертах образ короля Франции, созданный писателем, оставался вполне историчным. Его Генрих во многом показан реалистически правдиво, как человек XVI столетия, наделенный характерными чертами своего класса и своей эпохи.
Концепции истории Г. Манна можно было бы поставить в упрек - как это не раз делалось в советской критике - что он не изобразил народные массы в качестве основной движущей силы истории. Действительно, в дилогии не только не изображаются народные движения, но и сами люди из народа в ней - лишь эпизодические фигуры. Но вряд ли основные конфликты той или иной эпохи можно отображать, только ставя в центре произведения народные массы. Важно, что герой Г. Манна является "народным королем" в том смысле, что источник его силы - связь с народом. Конечно, сама идея возвеличения гуманиста в дилогии несет на себе отпечаток прежней авторской концепции ведущей роли интеллектуальной элиты в общественном развитии, - народ в романах о Генрихе добивается благосостояния, славы и могущества только тогда, когда его ведут светлые головы, подобные Генриху IV; плохо, когда он попадает под власть обскурантов вроде Гизов и Филиппа II Испанского. Но в таком понимании роли народных масс отразились и наблюдения писателя над ходом новейшей немецкой истории: немецкое народное движение, руководимое революционерами, было разбито в 1918–1923 годах, и широкие массы оказались обманутыми демагогом Гитлером. Г. Манн твердо верил, что это лишь временное помрачение народного сознания, и свою веру вложил в образ Генриха IV, которому удается вырвать народ из-под власти мракобесов и повести по пути прогресса. Корни некоторых действительных противоречий исторической концепции Г. Манна в дилогии, изредка в ней проступающих, следует искать в другом. Научное представление об истории как о борьбе классов, имеющих определенные экономические и политические интересы, доминирующее в дилогии, порой оттесняется абстрактно-идеалистической трактовкой истории, как борьбы сил Добра и Зла, Разума и Глупости, воплощенных в отдельных личностях. Именно такая концепция и лежит в основе исторических романов большинства немецких писателей-эмигрантов, буржуазных либералов по своим общественным позициям. Г. Манн - революционный демократ - сумел в основном преодолеть эту буржуазно-либеральную ограниченность.
Романы о Генрихе IV были качественно новым явлением в творчестве писателя. При этом они, конечно, сохраняли многие черты, свойственные его прежней творческой манере. В первую очередь здесь следует отметить, что хотя драматические произведения Г. Манна относятся к периферии его писательской деятельности, он с большим интересом работал в этой области, считая драму очень важным жанром литературы. Это обстоятельство, очевидно, и способствовало утверждению одной характерной черты в художественной структуре дилогии, свойственной и многим прежним его романам (здесь могут быть названы и "Учитель Гнус" и "Верноподданный") - большое место диалога в повествовании. Новые же моменты в творческой манере писателя обусловлены совершенно иными задачами, в этих романах поставленными, совершенно иной их направленностью. Да и само повествование об отдаленной эпохе, разумеется, требовало иных форм художественного выражения, нежели романы о современности. Нельзя сказать, что все предыдущие произведения Г. Манна были чисто сатирическими и что в них отсутствовали поиски положительного героя. Но тем не менее сатирическое начало было ведущим, и художественно наиболее совершенные произведения, созданные до начала 30-х годов, - сатирические. Положительный же герой нигде не имел такой обобщающей социальной, идейной и художественной масштабности, как в романах о Генрихе IV. При обилии отрицательных персонажей в дилогии сатирическое начало в ней приглушено общей устремленностью романов к утверждению позитивных гуманистических идей. Уверенность в торжестве этих идей, в победе сил прогресса сообщает романам философски просветленную тональность, язвительная сатира уступает место легкой и тонкой иронии писателя, умудренного большим жизненным и политическим опытом. Именно в этом ключе изображаются силы, противостоящие Генриху. Спокойный и неторопливый рассказ об интригах и других неприглядных действиях Екатерины Медичи, Гизов и их приспешников ведется в бесстрастной манере, с оттенком иронии, что убеждает нас в их отвратительности и моральной низости не в меньшей степени, чем резко гротесковая манера автора "Учителя Гнуса" и "Верноподданного". Описательный элемент сведен в романах до минимума. Г. Манн явно предпочитает силой самого художественного образа давать оценку ситуации или персонажа, а не авторскими отступлениями внушать читателю свое к ним отношение. Но романы одновременно и остро публицистичны - прежде всего своей связью с современностью, тем, что они именно ей и адресованы. Публицистическую функцию выполняют и завершающие каждую главу "Юности" моралите, которые совсем не звучат как авторские назидания, а подводят итоги определенному этапу в развитии характера главного героя, выявляют основной идейный и исторический смысл в той большой цепи событий, через которые проходит Генрих. Основательно изучив эпоху, писатель красочно и многопланово воссоздает исторический фон, на котором развивается остро динамичная интрига. Событийному динамизму "Юности короля Генриха IV" соответствуют коротенькие главки, четкий лапидарный стиль. В некоторых сценах Г. Манн, тончайший стилист и высокий мастер немецкого литературного языка, находит проникновенный поэтический стиль повествования (например, в истории любви Генриха к Флеретте).
Рассказ о событиях прошлого примечателен в дилогии Г. Манна одним специфическим стилевым приемом, во многом связанным с уже отмеченной тональностью философских раздумий об изображаемых событиях, соотнесением их с настоящим. Но хотя автор избегает прямого вмешательства в повествование, мы постоянно ощущаем его присутствие в романе, ту дистанцию, которую он сохраняет по отношению к объекту изображения. Это сказывается и в отмеченной выше авторской иронии, и в том, что автор часто обращается к будущему своего героя (прием, который можно было бы назвать проекцией настоящего - по отношению ко времени действия романа - в будущее). Иными словами, повествование ведется от автора, которому ведома судьба его героя в будущем. Такой манерой Г. Манн как бы сочетает в себе и художника-повествователя, строящего динамичную и увлекательную сюжетную интригу, обусловленную конкретно-исторической атмосферой эпохи, и историка, который рассказывает о событиях многовековой давности, оценивая их с высоты перспективной проекции в свою современность. В целом романы о Генрихе IV, которые Л. Фейхтвангер назвал "торжеством и славой немецкой эмиграции", являются величайшим достижением немецкого критического реализма, крупнейшим вкладом в развитие европейского романа.
Когда вслед за многими другими европейскими странами в паучьих лапах гитлеровской свастики оказалась и Франция, писатель на семидесятом году жизни должен был опять искать себе новое пристанище. С небольшим рюкзаком за плечами пройдя ночью тридцать километров через Пиренеи и далее на небольшом моторном катере обогнув побережье Испании под постоянной угрозой быть схваченным немецкими или итальянскими судами, он добрался до Лиссабона. Отправившись оттуда на греческом судне и переплыв океан, писатель высадился в Нью-Йорке. Последние десять лет жизни, так и не увидев больше родины, он провел, испытывая тяжкие материальные лишения, в Калифорнии, где и умер 12 марта 1950 года. Это была самая горькая пора его жизни, годы почти полного одиночества, особенно тяжелые для писателя, привыкшего к бурной общественно-политической деятельности.
Незадолго до смерти Г. Манн принимает предложенный ему пост президента вновь основанной в ГДР Академии искусств в Берлине. В марте 1950 года он должен был на польском пароходе "Стефан Баторий", на который он уже заказал каюту, прибыть в Гдыню, а оттуда проследовать в Берлин.
Произведения Г. Манна последних лет - романы "Лидице" (1943), "Дыхание" (1949), "Прием в свете" (издан посмертно) - следует рассматривать как определенное звено в процессе новых идейно-эстетических поисков писателя, поисков новых средств художественной выразительности. Это и тенденция к синкретичности жанра в романе "Лидице", это и попытка по-новому осмыслить художественные возможности социальной сатиры в романе "Прием в свете", во многом восходящем к раннему сатирическому роману "Земля обетованная", это и попытка вновь использовать формальный арсенал поэтики экспрессионизма. Нельзя при этом не отметить, что эти последние романы слабее лучших романов прежних лет и в идейном и в художественном отношениях, что вполне можно объяснить и известным разочарованием писателя в революционных потенциях немецкого народа, и тяжелыми условиями последних лет его жизни.
Наиболее ценной частью его творчества последних лет является публицистика и, особенно, книга "Обзор века" (1946) полумемуарного, полупублицистического характера. Эта книга, высоко оцененная, в частности Томасом Манном, - подведение жизненных итогов большим художником и общественным деятелем. В ней Г. Манн рассказывает о себе, делится мыслями о событиях и людях, современником которых он был. Антифашистский гуманистический пафос, критика немецкой реакции делают ее одним из самых заметных произведений немецкой эмиграции. Книга эта замечательна еще и тем, что, наиболее ярко выражая завершающий этап идейного развития писателя, она свидетельствовала полное признание им идей коммунизма и Октябрьской революции.
Основным жанром в творчестве Г. Манна является роман. Именно через роман наиболее полно раскрывается его творческий облик. Но наряду с публицистикой и драмой в творческом наследии писателя заметное место занимает новелла. Г. Манн обращался к этому жанру довольно часто и на разных этапах своего творчества.
Вполне естественно, что Г. Манн, романист остро социальной идейной ориентации, и во многих своих новеллах разрабатывает актуальные социально-политические темы. Среди новелл этого плана читатель настоящего тома познакомится, в частности, с новеллой "Стэрни", в остром динамичном сюжете рисующей картину нравственного разложения, атмосферу спекуляций и коммерческого ажиотажа, охватившего побежденную в первой мировой войне Германию. Как и в некоторых романах "веймарского" периода, Г. Манна интересует здесь судьба молодого поколения. Молодой обер-лейтенант Герд Гёц Раков, вернувшийся в 1918 году с фронта и примкнувший к крайне реакционным политическим кругам, в атмосфере спекулятивной горячки становится на путь уголовных преступлений. В ряду социальных новелл особенно примечательна новелла "Кобес", очень близкая в идейном и эстетическом плане к последнему роману трилогии "Империя" - "Голова". Пользуясь художественными средствами экспрессионизма, Г. Манн в образе заглавного героя новеллы дает символическое обобщение тотальной, всепоглощающей власти монополий, подминающей под себя и людей, и всю государственную машину. Вся новелла, написанная в напряженном экспрессионистском стиле, выдержана в тонах мрачного гротеска. Гиперболизированный образ Кобеса и той неодолимой силы капиталистического Молоха, которую он воплощает, не имеют в новелле никаких сдерживающих или противодействующих сил. Поэтому новелле присуща определенная пессимистическая окраска. Но в основе своей она отражает реально сложившийся в ту пору социальный климат в Германии. При всей своей экспрессионистичной абстрактности и символичности Кобес Г. Манна имел своего реального прототипа в лице одного из крупнейших немецких монополистов того времени Гуго Стиннеса.
Другой ряд новелл, хотя они и не лишены социальной проблематики, в большей мере можно отнести к новеллам психологическим. В новеллах "Сердце", "Брат" и других, представляющих собой глубокие психологические этюды, делается явный акцент на нравственно-этических проблемах, хотя они раскрываются в весьма конкретном и подчас очень остром социальном контексте.
При известной композиционной и сюжетной незавершенности новеллы Г. Манна, как и его романы, привлекают динамичностью и остротой действия, глубиной психологической разработки образов. Знакомство с ними существенным образом расширяет наше представление о творческой манере этого замечательного художника.
Творческий путь Генриха Манна - великого писателя Германии, верного сына своего народа - яркий пример того, как лучшие художники буржуазно-демократического склада, лучшие писатели критического реализма приходят к признанию правильности марксистского учения и сближаются с литературой социалистического реализма.
А.Дмитриев
Учитель Гнус
Глава первая
Фамилия его была Нусс, но вся школа называла его Гнусом. Ничего удивительного в этом не было. Прозвища учителей время от времени менялись. Обновленный состав класса кровожадно открывал в учителях комические черты, недостаточно оцененные прошлогодними учениками, и спешил заклеймить их метким словечком. Но Гнус назывался Гнусом во многих поколениях; к этому прозвищу привык весь город, коллеги иначе не именовали его вне стен гимназии, и даже в ее стенах, едва только он поворачивался к ним спиной. Учителя, державшие у себя нахлебников-гимназистов и следившие за их домашними занятиями, не стеснялись говорить об учителе Гнусе. Если бы какой-нибудь бойкий малый, внимательно присмотревшись к наставнику шестого класса, вдруг вздумал окрестить его новым именем, из этого бы ровно ничего не вышло хотя бы уж потому, что привычное прозвище и сейчас бесило старого учителя не меньше, чем двадцать шесть лет назад. Достаточно было при его появлении на школьном дворе кому-нибудь крикнуть: "Да ведь здесь пахнет какой-то гнусью!" или: "Ой-ой-ой! Что за гнусная вонь!" - старик тут же вздергивал плечо, всегда правое, которое и без того было выше левого, и бросал из-под очков косой взгляд на крикуна. Гимназисты считали этот взгляд коварным, на деле же он был только трусливым и мстительным - взгляд тирана с нечистой совестью, ищущий кинжал в складках любого плаща. Одеревенелый подбородок Гнуса с жидкой бурой бороденкой начинал ходуном ходить. Не имея возможности "уличить" крикуна, он поневоле пробирался дальше на своих тощих, искривленных ногах, глубже нахлобучив на лоб засаленную фетровую шляпу.
В прошлом году в день Гнусова юбилея гимназисты устроили факельное шествие к его дому. Он вышел на балкон и стал держать речь. И в то время, как все, задрав головы, смотрели на него, вдруг раздался чей-то противный скрипучий голос:
- Какой гнусный воздух!
Другие тотчас же откликнулись:
- Да, пахнет гнусью! Пахнет гнусью!
Учитель там, наверху, хотя предвидевший возможность такого происшествия, стал запинаться и смотреть крикунам прямо в открытые рты. Коллеги его стояли неподалеку; он чувствовал, что опять ему никого "уличить" не удастся, но запомнил все имена. Уже на следующий день учитель заверил юнца со скрипучим голосом, не знавшего, как называется деревня, где родилась Орлеанская дева, что он еще не раз сумеет "подпортить" жизнь такому нерадивому ученику. И правда, этот Кизелак остался на второй год, а заодно с ним и почти все, кто кричал тогда, на юбилее, к примеру, фон Эрцум. Ломан, правда, не кричал, но все-таки остался. Ломан облегчил задачу Гнуса своей леностью, Эрцум - отсутствием способностей. И вот поздней осенью, в одиннадцать часов утра, на перемене, предшествовавшей классному сочинению об Орлеанской деве, фон Эрцум, который и поныне был с нею не в ладах и потому предвидел катастрофу, в приступе мрачного отчаяния распахнул окно и дурным голосом крикнул в туман:
- Гнус!