Мама выходит вместе с доктором. Люка одна. Теперь все знают, даже Том, рыжая хозяйская собака. Даже вещи в ее комнате. Да, вещи знают. Они вдруг стали враждебными и насмешливыми. Полированный шкаф неприятно блестит, стол горбится и хихикает, стулья подбегают к самой постели и шаркают круглыми, тонкими ножками. "Больны?.. А какой такой болезнью, позвольте узнать…" Синие и красные квадратики на обоях подталкивают друг друга углами и смеются тоненькими голосами: "Ждала… Не пришел. С носом осталась. С носом…"
…Люка открывает глаза. В окно светит луна, занавески тихо колышутся, розы под окном тихо кивают. И сейчас же над Люкой наклоняется Арсений.
- Арсений?.. Но ведь вы уехали.
- Я вернулся. Мне сказали, что вы больны. Я здесь. Я никуда не уйду. Спите…
И Люка засыпает.
Утро… Люка жмурится от солнца.
- Арсений, вы здесь?
- Да, да, спите, Люка. Я здесь. Я с вами.
Люка берет его за руку.
- Не уходите, мне страшно без вас.
- Я никуда не уйду. Я буду с вами всегда. Я люблю вас, Люка… Люка счастлива. Но она так слаба, так беспомощна. Ей даже трудно вздохнуть.
- И я вас… - шепчет она.
И опять ночь.
Люка поднимает голову, Арсений сидит в кресле около ее постели.
- Арсений, я не умру?
- Но ведь вы совсем здоровы.
- Я боюсь, что умру. Я слишком счастлива. Поцелуйте меня, Арсений.
Он садится к ней на кровать, целует ее в губы. Свет луны падает на него, блестят черные глаза, блестят черные волосы.
- Люка, помните, в Петербурге?..
- Да. Я ждала вас, Арсений…
- Я женюсь на вас, когда вам будет шестнадцать лет.
- Еще так долго, полтора года…
- Но разве вам не хорошо?..
- Ах, мне хорошо, слишком хорошо.
Люка снова закрывает глаза.
- Пить, - говорит Люка хрипло.
- Люка, Люкочка, взгляни на меня. Ты узнаешь меня. Кто я?..
- Ты - мама, - произносит Люка медленно.
- Узнала меня. Пришла в себя, - радостно кричит Екатерина Львовна. - Доктор, она выздоровеет, она будет жить.
- Да, - говорит доктор, - теперь она поправится, - и щупает Люкин пульс.
Екатерина Львовна плачет. Слезы текут по ее измученному бледному лицу.
- Люкочка, деточка моя…
К постели подходит Вера, она тоже бледна.
- Ну и напугала же ты нас, Люка.
Вера улыбается, гладит сестру по щеке.
- Поправляйся скорей, цыпленок.
Какие все добрые, милые. Только где Арсений?.. Люка хочет спросить, но язык еще плохо слушается. Дверь скрипит. Это он. Но входит горничная и ставит букет роз на ночной столик. Розы, конечно, от Арсения. Даже спрашивать не надо. А он, должно быть, спит. Он так устал, ведь он не отходил от нее.
Люка улыбается. Как хорошо выздоравливать, как хорошо жить…
…Окно в сад открыто. Люка видит темные ели и кусок голубого неба над ними. Большая прозрачная стрекоза влетает в комнату. Вера кладет на Люкину кровать свое голубое шелковое платье.
- Это тебе, чтобы ты скорее выздоровела. Мне оно узко, тебе будет как раз.
Люка трогает платье. Шелк нежно скрипит под пальцами. Какое красивое. Люка всегда любовалась им. Взрослое, настоящее платье, не то что Люкины мешки с прорезом для головы и рук.
- Через три дня ты можешь встать, - говорит Екатерина Львовна, целуя дочь. - Ты рада, Люкочка?
Да, Люка рада. Люке хорошо. Но… Но, Арсений… С тех пор, как она пришла в себя, она не видела его. Уехал?.. Отчего тогда не написал ей? И отчего ни мама, ни Вера не говорят о нем. Люка ждет его. Днем и ночью, каждый час, каждую минуту. Она его невеста, она не беспокоится. И спрашивать не надо. Но ждать все труднее…
Люка сидит в кресле на террасе, похудевшая, вытянувшаяся. На ней Верино голубое платье, ноги закутаны пледом. Осеннее солнце косо освещает сад, кусты облетающих роз и пруд. Пансион уже пуст. Все разъехались. Только в первом этаже живет какая-то старушка. Больше никого.
Пора в Париж. И так засиделись из-за Люкиной болезни. Но теперь Люка, слава Богу, здорова. Да, Люка здорова. Это заметно по всему. Екатерина Львовна больше уже не смотрит на нее такими восторженными влажными глазами, Вера опять огрызается и наверное жалеет, что подарила голубое платье. Ведь и без платья Люка поправилась бы.
- Подадут громадный счет, - вздыхает Екатерина Львовна.
Вера кивает.
- Еще бы… было бы хоть за что деньги платить. А то целый месяц мучались…
- Неужели Люка хворала целый месяц?..
- Ну конечно, мама. Разве ты не помнишь? Она захворала двенадцатого августа, в день отъезда Арсения Николаевича.
Люка вытягивает шею.
- Разве Арсений Николаевич?.. - и, не кончив, беспомощно прислоняется к спинке кресла и закрывает глаза.
- Не надо, не надо спрашивать. Ни о чем не надо спрашивать…
Вторая часть
1
Большой темноватый класс. Парты слишком низки. Люка горбится, вытягивает длинные ноги, рассеянно смотрит на черную доску, на географические карты, на очкастого учителя. Рядом с ней сидит курносая, толстая Ивонна. Губы Ивонны быстро шевелятся. Люка знает, что Ивонна шепчет: "Святой Антоний, сделайте так, чтобы меня не вызвали. Я вам дам два су, святой Антоний…" Ивонна никогда не учит уроков и трусит. Люка даже немного завидует ей, бояться все-таки веселее, чем только зевать. Люке бояться нечего, она хорошо учится.
Люка возвращается в метро. На станции все те же надоевшие рекламы. Два гуся в чепчиках клюют из жестяной коробочки паштет из гусиных печенок и похваливают: Ah! Que c’est bon!
- Глупые утки. Безнравственная реклама.
Дома в маленькой тесной квартире в Пасси еще скучнее. Две спальные, столовая и кухня, а повернуться негде и ходить приходится всегда боком, чтоб не задеть за стол или кровать.
За обедом Екатерина Львовна, вздыхая, разливает суп.
- Все дорожает. Я просто не знаю, что мы будем делать. Надо экономить…
И экономят. Сладкого больше не готовят и даже в кинематограф не ходят. Вера потеряла службу, целыми днями пропадает в поисках новой и становится все злее. Вечером она вышивает крестиками по канве для русской мастерской.
Люка садится рядом с ней под лампой в столовой.
- Дай, я тебе помогу.
- Отстань, иди уроки учить.
- Я уже кончила. Дай, я умею. Тебе же выгоднее.
- Отстань, говорят тебе. Я не нуждаюсь в твоей помощи.
Люка замолкает и от нечего делать считает полоски на обоях. Пятнадцать синих, шестнадцать желтых. Впрочем, они уже давно сосчитаны и ошибиться нельзя. Потом принимается за объявления в газете. Но и тут ничего нового нет. Зубная лечебница Зуб, доктора Спец и Рыбко. Спешно продается квартира в Медоне.
В половине десятого раздается звонок. Люка бежит в прихожую открывать.
- Здравствуйте, Владимир Иванович.
- Здравствуйте, Люка. Ваши дома?
Люка презрительно кривит губы.
- Где же им быть?
Владимир Иванович снимает пальто на шелковой подкладке, поправляет перед зеркалом галстук и большие роговые очки. На руке у Владимира Ивановича круглые золотые часы и портсигар у него золотой. Люка уважает богатство. Владимир Иванович входит в столовую.
- Я не помешал? - спрашивает он.
- Нет, напротив. Мы очень рады.
Вера поспешно кончает пудриться. Владимир Иванович садится к столу.
- Отвратительная погода, - говорит он. - Как у вас хорошо.
Екатерина Львовна кивает.
- Да, осень…
Потом идет на кухню ставить самовар. Владимир Иванович из-под очков смотрит на Веру, на ее белую руку, на иголку, на красную шелковую нитку и канву.
За чаем вяло разговаривают. Екатерина Львовна накладывает варенье.
- Я сама его варила. В этом году лето жаркое было, ягод много.
Лето… Белые кусты роз, качающиеся ели, пруд, голубое небо и Арсений…
Люка молча размешивает сахар и вдруг поднимает голову.
- А почему Арсений Николаевич не бывает у нас?
Вера краснеет.
- Отстань, Люка. Молчи.
- Придет еще. Наверное, очень занят, ведь у него много дел… Но такое ли лето у нас в России? - быстро говорит Екатерина Львовна.
- Да, под Москвой…
Когда тема о России наконец исчерпана, снова наступает молчание и снова Екатерина Львовна старается оживить разговор.
- Ну, Люка, расскажи, что у вас в лицее нового.
Люка дергает плечом. Этого только не хватало, чтобы и дома про лицей. Верно, им уже совсем не о чем говорить, раз о такой скуке спрашивают.
- Она у меня первая ученица, - хвастается Екатерина Львовна.
- Удивительно, - Владимир Иванович улыбается Люке. - Ведь русская во французском лицее. Трудно, должно быть.
Но Вера обрывает его.
- Еще бы она ленилась. За нее деньги платят. Должна понимать, не маленькая.
В двенадцать часов Владимир Иванович уходит. Теперь спать, а назавтра все сначала.
2
Четверг. С тихих деревьев Люксембургского сада падают рыжие листья.
Люка сидит на скамейке между хорошенькой Жанной и курносой Ивонной.
- Сыграем еще партию?
Ивонна вытирает лоб рукой.
- Посидим. Я устала.
- Ты толстуха, - говорит Жанна презрительно. - С тобой скучно играть.
Солнце освещает рыжие деревья, статуи, цветники, лестницы и дворец. Игрушечные кораблики плавают в круглом бассейне.
Трава еще совсем зеленая и воздух теплый. Люка размахивает ракеткой.
- Да, да, Ивонна, с тобой скучно. В теннис ты не играешь, бегать не можешь, и ничего-то ты не знаешь.
- Ну, положим, я знаю гораздо больше тебя.
- Ты? Что ты знаешь?
Ивонна гордо выпрямляется.
- Много, хотя бы, например, что надо делать, чтобы иметь детей.
Жанна хохочет.
- Нашла чем удивить. Я знаю даже, что надо делать, чтобы не иметь детей. Хочешь, расскажу?..
Щеки Жанны краснеют. Ивонна наклоняется к ней, глаза блестят.
- Расскажи…
Люка зажимает уши.
- Не смей, не смей. Я не хочу. Замолчи, Жанна.
Она вскакивает со скамейки и убегает.
Жанна догоняет ее.
- Куда ты, принцесса-недотрога? Если не хочешь, чтобы я рассказывала, я тебе книжку принесу. Сама прочтешь. Очень интересно.
- Нет, и книги не надо.
- Видишь, я знаю больше тебя. Нечем тебе гордиться. И у тебя вид девчонки, а у меня… - Ивонна с удовольствием проводит рукой по своей груди.
Люка морщится.
- Это некрасиво и не модно.
- Глупости. Мужчины это любят.
- А ты почем знаешь? Вот у меня сестра, Вера. Тонкая, плоская и пополнеть боится.
- А в нее много влюбляются?
- Ужасно. Двое уже застрелились, - фантазирует Люка.
- А тебя она любит?
- Обожает. Все, что я хочу, делает. Конфеты покупает.
- Счастливая ты, Люка, - вздыхает Жанна. - У меня брат все меня мучает, за волосы дерет.
Ивонна снова проводит рукой по груди.
- А все-таки мужчины это любят…
- Откуда ты знаешь?
- Мне Поль сказал.
- Поль?.. - переспрашивает Люка.
- Ну да. Поль, мой двоюродный брат. Он приходит к нам по воскресеньям. И в коридоре…
- Что в коридоре?..
Ивонна выжидательно молчит.
- Ну, ну, - Люка трясет ее за плечо. - Что такое в коридоре?
- В коридоре он… - Ивонна снова умолкает.
- Ну, - вскрикивает Жанна.
- Он большой, - говорит Ивонна мечтательно. - Ему уже восемнадцать лет. Он студент.
- И что же в коридоре?..
- В коридоре он обнимает меня… И целует.
- Неужели? - ужасается Жанна. - И ты позволяешь?
- Как не позволить? Он сильный.
- Куда он целует тебя? В губы?
- Да, в губы. В шею. И колени.
Люка краснеет.
- Колени…
- Да. Сначала я боялась, но теперь…
- А если войдут?
- Тогда будет скандал, - спокойно говорит Ивонна. - Но что же я могу? Он сильный.
Жанна смотрит на Ивонну сбоку.
- А ты не врешь?
Ивонна возмущается.
- Честное слово. Хочешь, в воскресенье приведу его сюда?
- Приведи, непременно приведи.
Ивонна чувствует себя героиней.
- Ну а ты, Жанна. Неужели тебя еще никто не целовал?
Жанна грустно качает хорошенькой головкой.
- Нет, никто. А тебя, Люка?
Люка пожимает плечами.
- Я бы многое могла рассказать. И поинтереснее, чем Ивонна, только не вам, вы слишком глупы.
- Сама ты умна, - огрызается Ивонна. - Просто тебе стыдно, что рассказать нечего.
Люка снова пожимает плечами.
- Может быть, и есть что, да не тебе.
Они идут по прямой шуршащей рыжими листьями аллее. Вдали видны широкие ворота.
- Кто скорей до забора, - кричит Люка. - Раз, два, три, - и несется вперед. Минуту Жанна бежит рядом, плечом к плечу, потом топот ее ног слабеет, она отстает.
- Первая, я первая, - кричит Люка, держась за решетку. - А вы черепахи.
По улице мимо сада проезжает такси. Сквозь стекло на Люку смотрят черные, блестящие глаза. И рядом в глубине маленькая голубая шляпа, совсем как у Веры. Одна минута, и уже нет такси.
Арсений… Неужели Арсений и Вера?.. Или только показалось?.. Люка стоит около забора и смотрит вслед такси. Неужели это был он?..
Жанна дергает Люку за руку.
- Что же ты не отвечаешь. Хочешь играть в Линдберга?
3
Самовар шумит на белой скатерти. Рядом с вазочкой с вишневым вареньем мотки красного, синего и желтого шелка. Вера молча шьет, наклонив темную, гладко причесанную голову. Владимир Иванович влюбленно смотрит на нее.
- Сегодня был чудный день. Вы гуляли, Вера Алексеевна?
- Да, гуляла, - Вера внимательно считает стежки, не поднимая глаз.
Люка ставит чашку на блюдце.
- А я была в Люксембургском саду. Скажи, Вера, ты не проезжала мимо в такси? С Арсением Николаевичем?
- Я?.. - Вера резко поворачивается к сестре. Ножницы со звоном летят на пол. - Я? С Арсением Николаевичем?.. Ты с ума сошла.
- Чего ты сердишься? Мне показалось издали. Шляпа голубая, совсем как у тебя.
Вера густо краснеет.
- Мало ли в Париже голубых шляп. Я сегодня вообще не выходила.
- Но как же ты только что говорила, что гуляла?
Вера еще больше краснеет.
- Я не гуляла, я ходила за работой в мастерскую. Арсения Николаевича я с лета не видела. И какое тебе дело?..
- Я ничего… Мне только показалось. Голубая шляпа совсем как твоя. И…
- Отстань. Как ты смеешь приставать, змееныш?..
Вера встает, шумно отодвигает стул и уходит, хлопнув дверью. Щелкает ключ.
- Ну вот, - огорченно говорит Владимир Иванович. - Как нехорошо вышло.
Екатерина Львовна старается казаться спокойной.
- Вера так нервна. Вы ее извините, пожалуйста. Я иногда просто не понимаю, что с ней.
- Нервы, должно быть, малокровие. И Вера Алексеевна слишком много работает.
Люка трясет годовой.
- Она? Она целыми днями пропадает. Вторую неделю все ту же блузку вышивает.
- Люка, ты опять суешься? Не довольно с тебя, что Веру расстроила?
- Она сама расстроилась. Я ничего не говорила, мама. Мне только показалось…
- Знаешь пословицу: когда кажется, тогда крестятся? Слишком ты болтлива.
Люка надувает губы.
- Хорошо. Теперь молчать буду.
Владимир Иванович прощается.
- Куда же вы так рано, - удерживает его Екатерина Львовна. - Верочка сейчас выйдет. Верочка, Владимир Иванович хочет уходить.
Но ответа нет. Владимир Иванович нерешительно смотрит на дверь спальни, потом вздыхает.
- Нет, уж я лучше пойду. Пора. Передайте, пожалуйста, привет…
Люка провожает его в переднюю. Владимир Иванович надевает пальто.
- Нехорошо обижать сестру, Люка.
Обидишь такую. Она сама всякого обидит. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, Люка.
Люка возвращается в столовую. Екатерина Львовна сидит за столом под лампой, положив голову на руку.
- Мамочка, милая. Что с тобой? Тебе грустно?..
- Ах, Люка. Разве мне легко все это видеть?..
Люка не понимает, что значит "все это", но сердце сжимается от жалости.
- Мамочка, это пройдет. Ты увидишь, как будет хорошо.
- Мама, - кричит Вера из-за двери. - Я не хочу, чтобы этот змееныш спал со мною. Пусть ночует где знает. Я ее не впущу.
- Хорошо, я возьму Люку к себе. Но ты впусти меня, Верочка. Я хочу с тобой проститься.
- Я уже легла, мне лень вставать, спокойной ночи.
Люка бьет в ладоши.
- Вот как чудно, я буду спать с тобой, мамочка…
Люка лежит на диване в комнате матери. Диван твердый и узкий, и бока болят, но Люка блаженствует. С мамой можно поговорить, мама не облает, как Вера.
- И тогда они убили ее, разрезали на куски и бросили в Сену… Ты слушаешь, мама?..
- Спи, - сонно отвечает Екатерина Львовна, - уже поздно.
Темно, тихо и тепло. Красная лампадка мигает перед иконой.
Овальное зеркало тускло поблескивает над диваном. Полосатое кресло в углу кажется гвианским каторжником. Притаился, присел на корточки, ждет, чтобы прыгнуть с ножом на горло.
- Мама, послушай.
Люка высоко поджимает холодные колени, поворачивается на другой бок, вздыхает.
- Мама, ты спишь?
На постели шуршат простыни.
- Что тебе, Люка? - спрашивает сонный голос
- Мама, послушай, не спи… Скажи, ты не знаешь… Есть такие стихи у Лермонтова - "Ангел смерти". Ты не помнишь?..
- Какие еще там стихи? Спи…
- Ах, мама, - взволнованно шепчет Люка, - я все вспоминаю и не могу заснуть.
- Глупости, перекрестись и спи. Лермонтова завтра в библиотеке возьмешь, тогда и прочтешь. А теперь спи.
Люка замолкает на минуту.