ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ
По всей вероятности, мистер Хэйс знал или догадывался о нежных чувствах monsieur де Гальгенштейна к его жене; уж очень бросались в глаза ее постоянные обновки и более частые, нежели прежде, отлучки из дому; нельзя было также не заметить того обстоятельства, что со дня роковой ссоры Кэтрин ни разу не спросила у него денег на домашние расходы. А у него недоставало духу завести об этом речь; она же словно и забыла, что он должен давать ей деньги.
Миссис Кэт и в самом деле получала немало денег от влюбленного графа. Не забывал он и Тома; а кроме того, без конца осыпал предмет своей страсти разнообразными дарами.
Среди этих даров была корзина отборного шотландского виски; она появилась в доме уже давно и не давала покою мистеру Хэйсу, большому охотнику до спиртного. Вуд с Биллингсом распивали бутылку за бутылкой, - и чем дольше пили, тем больше хвалили; Хэйс всякий раз завистливо косился на них, проходя к себе через маленькую гостиную за мастерской; с какой бы радостью он примкнул к их компании, если бы отважился!
К 1 марта 1726 года у мистера Хэйса уже собралась на руках почти вся сумма, с которою он намерен был сняться с места; как раз в этот день поступил платеж по одному векселю, который он считал почти безнадежным, и потому домой он вернулся несколько приободрившимся; сознание, что час отъезда близок, придавало ему духу. Никто не делал попыток задержать его силой; к тому же он был вооружен, деньги были зашиты в надетый на нем пояс, и он почти уговорил себя, что бояться ему нечего.
Он пришел домой в сумерки, около пяти часов пополудни. Ни миссис Хэйс, ни мистера Биллингса дома не было; только старый мистер Вуд, по своему обыкновению, сидел с трубкой в маленькой гостиной; завидя мистера Хэйса, он заговорил с ним в самом дружеском тоне, выразил удивление, отчего это он стал чуждаться своих домашних, пригласил сесть и выпить стакан вина. В мастерской горел свет, подручный еще не ушел; мистер Хэйс отдал ему кое-какие распоряжения и, не видя причин отказываться, подсел к мистеру Вуду.
Поначалу беседа у них не ладилась, но вскоре пошла живо и непринужденно; и так мил и доброжелателен был мистер - или доктор - Вуд, что совсем покорил собеседника любезностью обращения; лед растаял, друзья были снова друзьями, как во время оно.
- Мне без вас вечерами очень скучно, мистер Хэйс, - ворковал доктор Вуд. - Вы человек хоть и неученый, да бывалый, с вами всегда есть о чем поговорить. А что мне в обществе такого мальчишки, как Том? К тому же после вашей размолвки с миссис Кэт негодник бог весть что возомнил - разыгрывает тут по меньшей мере турецкого султана! Вдвоем они окончательно забрали над вами верх. Признайтесь, друг Хэйс, ведь это так и ведь вы терпеть не можете мальчишку.
- Что правда, то правда, - сказал Хэйс. - Он у меня как бельмо на глазу. Приятно, что ли, когда вам постоянно тычут в нос грехи вашей жены и когда эдакий сопляк помыкает вами у вас же в доме.
- Озорство, сэр, пустое озорство, не больше, - возразил Вуд. - Ребячьи забавы, сэр, поверьте, с возрастом это пройдет. При всей его несносности, а он и вправду брыклив и задирист, как жеребенок, - у мальчика в натуре много хорошего. Сам он будет поносить всех и каждого, вообразив, что ему дано такое право, но другому никогда этого не позволит. Ведь вот сказал же он миссис Кэт на прошлой неделе, что если вы и прибили ее, то поделом. И дело у них дошло чуть не до ножей, совсем как тогда с вами. Провалиться мне, коли не так. А когда в "Голове Браунда" какой-то малый назвал вас эдаким-разэдаким "Синей Бородой" и сказал, что вы хотели убить свою жену, верьте слову, Том тут же вскочил и ударом кулака сбил обидчика с ног.
Из сказанного одно вполне соответствовало истине; другое же целиком было вымышлено мистером Вудом, должно быть, с благим намерением ослабить вражду между отчимом и пасынком. Отчасти он достиг цели; правда, Хэйс не настолько растрогался, чтобы вдруг почувствовать влечение к молодому человеку, которого с первой встречи всей душой ненавидел, но он обрел некоторое внутреннее спокойствие и даже повеселел. Словом, когда миссис Кэт и ее сынок воротились домой, то, к немалому своему удивлению, застали мистера Хэйса восседающим на старом своем месте в маленькой гостиной и самым дружеским образом беседующим с мистером Вудом. Последний тотчас пригласил их в компанию пропустить по стаканчику.
Мы уже упоминали о шотландском виски, присланном графом в подарок миссис Кэтрин; по предложению мистера Вуда виски было принесено из погреба; и Хэйс, уже много дней поглядывавший на него с вожделением, возликовал по случаю столь неожиданной удачи. Он стал похваляться своим уменьем пить не пьянея и в доказательство предложил один выпить восемь бутылок.
Мистер Вуд как-то странно усмехнулся и многозначительно поглядел на Тома, который ответил такой же усмешкой. Миссис Хэйс сидела, не поднимая глаз; но лицо ее было мертвенно бледно.
Стали пить. Хэйс в оправдание своего хвастовства, не моргнув глазом, осушил одну, другую и третью бутылку. Язык у него развязался, он стал отпускать шуточки, петь песни; Вуд, слушая его, покатывался с хохоту, Биллингс тоже. Только миссис Кэт не смеялась и упорно хранила молчание. Что тревожило ее? Быть может, мысли о графе? Днем она разговаривала с Максом и пообещала увидеться с ним завтра в десять часов вечера, неподалеку от его резиденции на Уайтхолле. Впервые они должны были встретиться без, посторонних глаз. Местом встречи было назначено кладбище св. Маргариты, что близ Вестминстерского аббатства (не слишком-то веселое место для любовного свидания). Об этом, верно, и думала Кэт; но отчего она вдруг шепнула Вуду: "Нет, нет! Ради бога, только не сегодня!"
- Ей кажется, мы слишком много выпили, - сказал мистер Вуд Хэйсу, который услышал слова жены и испуганно оглянулся.
- Да, да, слишком много! - торопливо подхватила Кэтрин. - Довольно на сегодня. Ступайте к себе, мистер Хэйс, заприте дверь и ложитесь спать.
- Нет, мне не довольно! - заорал Хэйс. - Я ведь сказал - восемь, стало быть, выпью еще пять - бьюсь об заклад, выпью.
- Идет - ставлю гинею! - сказал Вуд.
- По рукам! - сказал Биллингс.
- А ты помолчи! - зарычал на него Хэйс. - Я для своего удовольствия пью, тебя не спрашиваю. - И он добавил несколько крепких ругательств, выражавших его истинные чувства к пасынку; но тот, как ни странно, промолчал, только усмехнулся презрительно да подмигнул Вуду.
Итак, еще пять бутылок было подано на стол и выпито мистером Хэйсом - и сдобрено множеством песен из сборника Томаса д'Эрфи и других; мистер Хэйс веселился больше всех, и не удивительно: в то время как он бутылку за бутылкой пил шотландское виски, два других джентльмена, сославшись на нездоровье, ограничивались лишь легким пивом.
Мы могли бы подробнейшим образом описать здесь все стадии постепенного опьянения мистера Хэйса; как за первыми тремя бутылками он предавался безобидному веселью, а после четвертой понес всякую чушь, а после шестой стал шуметь и буянить, а после седьмой только осовело мычал, - но мы стремимся довести до конца наше повествование, что мешает нам уделить больше времени столь приятному, назидательному и любопытному предмету. Скажем лишь, исторической истины ради, что мистер Хэйс действительно выпил семь бутылок шотландского виски, после чего мистер Томас Биллингс сходил на Бонд-стрит, в "Голову Браунда" и купил еще одну, которую Хэйс выпил тоже.
- Теперь довольно, - сказал мистер Вуд юному Биллингсу; и вдвоем они повели мистера Хэйса в его комнату, ибо сам он уже идти не мог.
* * *
Миссис Спрингэтт, жилица, спустилась вниз узнать причину шума. "Да это Том Биллингс пирует с приятелями из деревни", - сказала ей миссис Хэйс; и Спрингэтт ушла к себе, а в доме водворилась тишина.
* * *
За час до полуночи слышалась какая-то возня и топот ног.
* * *
После того как мистер Хэйс был уложен в постель, Биллингс вспомнил, что ему нужно кое-что отнести в один дом неподалеку от Стрэнда; ночь была теплая, ясная, и мистер Вуд вызвался ему сопутствовать.
ЕЩЕ ОДНА ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ
На следующий день мистер Хэйс, не появился за семейным столом; и вчерашнее примирение, видно, оказалось непрочным, ибо, когда миссис Спрингэтт спросила Вуда о Хэйсе, тот ответил, что Хэйс с утра ушел из дому, не сказав ни куда, ни на сколько. Только буркнул довольно нелюбезно, что скорей всего останется ночевать у приятеля. "Хоть я что-то ни о каких его приятелях прежде не слыхивал, - добавил мистер Вуд. - Дай бог, чтобы он но вздумал сбежать от бедной своей жены, которая и так немало от него натерпелась". Миссис Спрингэтт подхватила эту молитву, и на том почтенные собеседники расстались.
Какими делами был занят Биллингс, в точности неизвестно; но если накануне ему понадобилось идти в сторону Стрэнда и Вестминстера, то в этот вечер он собрался на Мэрилебонское поле; и хоть погода, в отличие от вчерашней, была ветреная и дождливая, Вуд, добрый старик, вызвался его сопровождать и на этот раз; и они отправились вдвоем.
У миссис Кэтрин, как мы знаем, в этот вечер были свои дела, причем весьма деликатного свойства. На десять часов было у нее назначено свидание с графом; и точно в это время она уже поджидала monsieur де Гальгешнтейна на кладбище св. Маргариты близ Вестминстерского аббатства.
Место было выбрано удачно: весьма уединенное, оно в то же время отстояло недалеко от графского дома на Уайтхолле. Его сиятельство явился с некоторым опозданием; сказать по правде, вольнодумец граф верил в чертей и в привидения и побаивался в одиночку расхаживать по кладбищу. Оттого-то он и почувствовал облегчение, увидев у ворот закутанную в плащ женщину, которая приблизилась к нему и шепнула: "Это вы?" Он взял протянутую ему руку; она была холодная и влажная на ощупь. По просьбе дамы он отпустил своего доверенного камердинера, который факелом освещал ему дорогу.
Факелоносец удалился, и влюбленные остались в темноте; осторожно, ощупью пробираясь между могилами, они прошли в глубь кладбища и присели на одну из могил, расположенную словно бы под деревом. Дул пронизывающий ветер, лишь его жалобный вой и нарушал тишину. Кэтрин стучала зубами, несмотря на теплый свой плащ; Макс привлек ее ближе, обнял за талию, сжал руку - и она не оттолкнула его, но сама прильнула к его плечу, и ее холодные пальцы чуть слышно ответили на его пожатие.
Бедняжка совсем поникла, и слезы текли у нее по щекам. Она поведала Максу причину своего горя. Она осталась одна на свете - совсем одна и без единого пенни. Муж бросил ее; не далее как сегодня она получила от него письмо с подтверждением того, что давно уже подозревала. Он уехал, увез все их достояние и больше не вернется!
Читатель не удивится, если мы скажем, что при этом известии monsieur де Гальгенштейн исполнился корыстного восторга. Жестокосердый распутник, в душе он радовался плачевной участи Кэтрин, ибо надеялся, что нужда заставит ее сдаться. Он привлек бедняжку к себе на грудь и пообещал, что заменит ей мужа, которого она лишилась, и разделит с ней все свое богатство.
- Так ты готов заменить его? - переспросила она.
- О да, возлюбленная моя Кэтрин, - во всем, исключая звания; но после его смерти, клянусь, ты станешь графиней Гальгенштейн.
- Клянешься? - вскричала она в сильном волнении.
- Всем, что только есть для меня святого; будь ты свободна, я (тут он поклялся страшной клятвой) - я завтра бы назвал тебя своей женой.
Мы уже знаем, что monsieur де Гальгеештейну ничего не стоило дать любую клятву. К тому же он был уверен, что Хэйс проживет дольше Кэтрин, - во всяком случае, дольше, чем продолжится связь графа с нею; но на этот раз он попался в собственные сети.
Она схватила его руку; целовала ее, прижимала к своей груди, обливала слезами.
- Макс! - сказал она наконец. - Я уже свободна! Будь моим мужем, и я всегда буду любить тебя, как люблю сейчас, как любила все эти годы!
Макс отшатнулся.
- Как! Он умер? - воскликнул он.
- Нет, нет, он жив; но он не муж мне и никогда им не был…
Он выпустил ее руку и, не дав ей договорить, сказал с резкостью:
- Право же, сударыня, если этот плотник никогда не был вашим мужем, не вижу, почему я должен стать таковым. Если особа, двадцать лет бывшая любовницей деревенского мужлана, не желает принять покровительство аристократа, представителя иностранной державы, - тем хуже для нее; а мужа пусть ищет себе в другом месте!
- Ничьей любовницей я не была, кроме как твоею, - простонала Кэтрин, заломив руки и вся сотрясаясь от рыданий, - и вот мое возмездие, о, боже! За то, что совсем еще девчонкой я повстречала тебя и ты погубил меня, а потом покинул; за то, что в горе моем и раскаянии, стремясь искупить свой грех, я вышла за этого человека, чья любовь тронула мое сердце; за то, что и он обманул меня и покинул; за то, что безумно любя тебя - как любила все эти двадцать лет - и дорожа твоим уважением, я не хочу уронить себя, уступив твоей воле, - за все за это и ты теперь пренебрегаешь мной! О, боже - это уж слишком - ото слишком! - И несчастная почти в беспамятстве пала на землю.
Макс, несколько испуганный столь бурным взрывом отчаяния, хотел было ее поднять, но она отстранила его и, достав из-за корсажа письмо, сказала:
- Будь здесь посветлее, Макс, ты мог бы увидеть сам, как жестоко меня предал тот, кто двадцать лет называл себя моим мужем. Он женился на мне, уже будучи женатым. Та женщина, говорится в письме, жива и поныне, а меня он решил навсегда покинуть.
Тут над Вестминстерским аббатством взошла луна, доселе скрытая его черной громадой, и залила своим серебристым сиянием маленькую церковь св. Маргариты и место, где происходила описанная сцена. Макс в это время уже отошел от Кэтрин и с мрачным видом расхаживал среди могильных плит. Она же оставалась на прежнем месте под деревом; впрочем, при лунном свете стало видно, что это не дерево, а столб. Она прислонилась к нему спиной и, протянув к Максу прекрасную, круглую белую руку, подала ему полученное от мужа письмо.
- Прочти, Макс, - сказала она. - Господь сжалился надо мною и пролил с неба свет, при котором можно читать.
Но Макс словно застыл на месте. Внезапный ужас исказил его лицо. Он не говорил ни слова, только глядел перед собой дикими, выкатившимися из орбит глазами. Он глядел не на Кэтрин, а куда-то выше, поверх ее головы. Наконец он медленно поднял указательный палец и сказал:
- Смотри, Кэт - голова - голова! - Потом захохотал чудовищным, страшным хохотом и, рухнув между плитами, забился в корчах падучей.
Кэтрин отпрянула в сторону и оглянулась. Столб, в темноте принятый ею за дерево, был теперь ярко освещен луной; и на самой его верхушке, четко рисуясь на фоне ночного неба, оскалив зубы в зловещей улыбке, торчала мертвая человеческая голова.
Несчастная женщина бросилась бежать - оглянуться еще раз она не посмела. А когда через несколько часов графский камердинер, встревоженный долгим отсутствием своего господина, отправился на поиски, он нашел его на кладбище; граф сидел на могильной плите, не сводя глаз с головы на столбе, кивал ей, смеялся и бессвязно бормотал что-то, обращаясь к ней. Его увезли в дом для умалишенных, но разум так и не вернулся к нему во все долгие годы, которые ему еще суждено было прожить на свете; греметь своей цепью и стонать под плетьми - вот и все, на что он остался способен; да еще выть ночи напролет, зарывшись головою в солому, когда лунный свет проникал сквозь решетку окна в его одинокую келью.
Итак - тайное стало явным! И, посвятив этому целую главу изящнейшей словесности, автор просит английских читателей не обойти вниманием его труд, скромно надеясь, что он не лишен тех особых достоинств, что заслужили столь громкий успех другим образцам изящной словесности, принадлежащим перу других авторов.
Без всякой похвальбы я хотел бы отметить, чем особенно хороша ГЛАВА, о которой идет речь. Начать с того, что все в ней'достаточно напыщенно и ненатурально; и чувства и речь героев искусно рассчитаны на то, чтобы произвести впечатление как можно более сильное и величественное. Милейшая наша Кэт - просто неграмотная баба, которая только что перерезала глотку своему мужу; а - вот поди ж ты! - изъясняется и ведет себя, как принцесса из классической трагедии, возвышенно страждущая белыми стихами. В том-то и состоит истинная цель беллетристики, крупнейшая победа, какую может одержать романист. Невелика штука вызвать у читателя сочувствие к добродетели; а вот изобразить мерзавца, да при этом заставить нас вздыхать и охать над ним, точно он святой мученик, - это не каждый сумеет. Тут уж требуется настоящее большое искусство; и приятно видеть, что за последнее время многие преуспели в нем.
Сюжет нашей повести основан на историческом факте; чтобы в этом убедиться, стоит лишь взять в руки номер "Дэйли пост" от 3 марта 1726 года, где напечатано нижеследующее: