- А зачем им поджигать? Где им тогда на постой становиться?
Бородатый солдат поднял руку:
- Это, наверное, нашим идиотам вздумалось пострелять. Если у фрицев есть хоть один убитый, они сжигают всю деревню.
Женщина обеспокоенно повернулась к нему.
- А вы? - спросила она.
- Что мы?
- Вы-то не собираетесь наделать глупостей? Солдаты расхохотались.
- Мы - другое дело! - убежденно сказал один из них. - С нами можете считать себя в полной безопасности. Мы знаем, что к чему.
Они заговорщицки переглянулись:
- Мы знаем, что к чему, мы знаем песню.
- Вы думаете, мы станем искать ссоры с фрицами накануне мира?
Женщина гладила головку ребенка: она неуверенно спросила:
- Значит, наступил мир?
- Да, мир, - убежденно сказал учитель. - Наступил мир. Вот во что нужно верить.
По толпе пробежала дрожь; Матье услышал за спиной робкое дуновение почти радостных голосов:
- Это мир, мир!..
Они смотрели, как горел Робервилль, и повторяли друг другу: война окончена, это мир; Матье посмотрел на дорогу: она вырывалась из ночи на двести метров, текла в неясной белизне до его ног и уходила омывать за его спиной дома с закрытыми ставнями. Красивая дорога, полная случайностей и смертельная, красивая дорога, во всяком случае, в одном направлении. Она вновь обрела первозданную дикость античных рек: завтра она принесет в деревню корабли, загруженные убийцами. Шарло вздохнул, и Матье, ничего не сказав, сжал ему руку.
- Вот они! - сказал чей-то голос.
- Кто?
- Фрицы, говорю тебе: вот они!
Тень зашевелилась, солдаты-стрелки с ружьями в руках по одному выходили из черной воды ночи. Они продвигались медленно, осторожно, готовые стрелять.
- Вот они! Вот они!
Матье толкнули, сдвинули с места: широкое и беспорядочное колебание началось в толпе вокруг него.
- Бежим, ребята! - крикнул Люберон.
- Ты что, спятил? Они нас увидели, остается только их ждать.
- Ждать их? А они в нас будут стрелять, да?
Толпа единодушно удрученно вздохнула; пронзительный голос учителя прорезал ночь:
- Женщины - назад! Мужчины, бросьте винтовки, если они у вас есть! И поднимите руки вверх.
- Вы, кретины! - закричал возмущенный Матье. - Вы что, не видите, что это французы?
- Французы…
Все мгновенно остановились, затоптались на месте, потом кто-то вслух усомнился:
- Французы? Откуда они взялись?
Это были французы, человек пятнадцать под командованием лейтенанта. У них были почерневшие и суровые лица. Деревенские жители выстроились по обочинам дороги и недружелюбно смотрели, как проходит этот отряд. Французы, да, но они идут из чужих и опасных мест. С ружьями. Ночью. Французы, которые выходят из тени войны и приводят войну в это уже умиротворенное селенье. Французы. Может быть, парижане или бордосцы; вовсе не немцы. Они прошли между двумя изгородями из вялой враждебности, ни на кого не глядя; вид у них был гордый. Лейтенант отдал приказ, и они остановились.
- Какая здесь дивизия? - спросил он.
Он ни к кому лично не обращался. Все промолчали, и он повторил вопрос.
- Шестьдесят первая, - неприязненно ответил кто-то.
- Где ваши командиры?
- Удрали.
- Что?
- Удрали, - повторил солдат с явной издевкой. Лейтенант скривился и не стал настаивать.
- Где мэрия?
Шарло, как всегда предупредительный, приблизился:
- Слева, в конце улицы. Метров сто пройдете - там будет мэрия.
Офицер резко обернулся к нему и смерил его взглядом:
- Что это за манера говорить со старшим по званию? Где ваша выправка? Вы что, подавитесь, если скажете "господин лейтенант"?
Несколько секунд царило молчание. Офицер смотрел Шарло в глаза; вокруг Матье люди глазели на офицера. Шарло стал по стойке смирно.
- Слушаюсь, господин лейтенант.
- Вот так.
Офицер обвел круг презрительным взглядом, подал знак, и маленький отряд тронулся дальше. Люди молча смотрели, как он углубляется в ночь.
- Значит, с офицерами еще не покончено? - огорченно спросил Люберон.
- С офицерами? - повторил чей-то нервный и горький голос. - Ты их не знаешь, они еще долго будут пудрить нам мозги.
Одна из женщин вдруг закричала:
- Неужто они собираются здесь сражаться?!
В толпе раздался смех, и Шарло добродушно сказал:
- О чем вы говорите, мамаша: они же не сумасшедшие.
Снова наступила тишина, все лица повернулись к северу. Робервилль, одинокий, недосягаемый, уже почти мифический, незадачливо горел в чужой стране, по другую сторону границы. Потасовка, бойня, пожар - все это годится для Робсрвилля, но с нами такого случиться не может. Медленно, небрежно люди отделялись от толпы и направлялись к деревне. Они возвращались, сейчас они вздремнут, чтобы быть бодрыми, когда ранним утром притащатся фрицы. "Какая гадость!" - подумал Матье.
- Ладно, - сказал Шарло, - я пойду.
- Ты идешь спать?
- Да, пожалуй.
- Хочешь, я пойду с тобой?
- Не стоит, - зевая, ответил Шарло.
Он удалился; Матье остался один. "Мы рабы, - подумал он, - рабы". Но он не сердило! та своих товарищей, они не виноваты: десять месяцев отбыли они на каторжных работах, теперь менялась власть, и они переходили в руки немецких офицеров, они будут отдавать честь господину фельдфебелю и господину оберлейтенанту; и тут не было большой разницы: каста офицеров интернациональна; каторжные работы продолжаются, только и всего. "Я на себя сержусь", - подумал Матье. Но он упрекал себя потому, что так можно было поставить себя выше других. Снисходительный ко всем, суровый к себе: еще одна уловка гордыни. Невиновный и виноватый, слишком суровый и слишком снисходительный, бессильный и ответственный, солидарный со всеми и отвергнутый каждым, совершенно здравомыслящий и полностью одураченный, раб и господин. Кто-то схватил его за руку. Это была девушка с почты. Ее глаза горели.
- Помешайте ему, если вы его друг!
- А?
- Он хочет сражаться; помешайте ему?
Пинетт появился за ней, бледный, с потухшими глазами и злой ухмылкой.
- Что ты хочешь делать, дуралей? - спросил Матье.
- Я же вам говорю, он хочет сражаться, я сама это слышала: он подошел к капитану и сказал, что хочет сражаться.
- Какому капитану?
- Который только что прошел со своим отрядом. Пинетт ухмылялся, заложив руки за спину:
- Это был не капитан, а лейтенант.
- Ты и вправду собираешься сражаться? - спросил у него Матье.
- Вы все мне осточертели! - ответил Пинетт.
- Вот видите! - воскликнула девушка. - Видите! Он сказал, что хочет сражаться. Я сама слышала.
- Но откуда вы знаете, что тот отряд собирается сражаться?
- Значит, вы их не видели? Это ясно по их глазам. А он, - сказала она, показывая пальцем на Пинетта, - он меня пугает, он просто чудовище!
Матье пожал плечами.
- Что я должен сделать?
- Разве вы ему не друг?
- Разумеется, друг.
- Если вы его друг, вы должны ему сказать, что теперь у него нет права погибать!
Она уцепилась за плечи Матье.
- Теперь у него нет на это права!
- Почему это?
- Вы прекрасно знаете. Пинетт жестоко и вяло улыбнулся:
- Я солдат и обязан сражаться: солдаты для того и существуют.
- Тогда не нужно было меня соблазнять!
Она схватила его за руку и добавила дрожащим голосом:
- Ты мой!
Пинетт высвободился:
- Я ничейный!
- Нет, - настаивала она? - ты мой. - Она повернулась к Матье и лихорадочно заговорила: - Ну втолкуйте же ему это! Объясните ему, что теперь у него нет права погибать. Вы обязаны ему это сказать!
Матье молчал; она наступала на него, лило ее пылало; в первый раз она показалась Матье привлекательной.
- Вы строите из себя его друга, но вам все равно, что с ним произойдет!
- Нет, мне не все равно.
- По-вашему, правильно, если он побежит палить, как мальчишка, по целой армии? И если бы это ему хоть что-то дало! Вам ведь известно, что никто уже не сражается.
- Да, я знаю, - сказал Матье.
- Так чего же вы ждете? Скажите ему!
- Пусть он спросит мое мнение.
- Анри! Я тебя умоляю, попроси у него совета, он старше тебя, он должен знать!
Пинетт поднял руку, собираясь отказаться, но тут его осенило, он опустил руку и с притворным видом сощурился, таким Матье его еще не видел.
- Ты хочешь, чтобы я обсудил этот вопрос с ним?
- Да, потому что меня ты не слишком любишь и не слушаешь.
- Ладно. Согласен. Но тогда уйди.
- Почему?
- Я не хочу ничего обсуждать при тебе.
- Но почему?
- Потому! Это не женское дело.
- Это мое дело, потому что речь идет о тебе.
- Черт! - крикнул Пинетт, выведенный из себя. - Ты мне надоела!
Он ткнул Матье локтем в бок. Матье быстро сказал:
- Вы можете никуда не уходить, мы с ним пройдемся по дороге, а вы подождите нас здесь.
- Да, а потом вы не вернетесь.
- Ты рехнулась! - сказал Пинетт. - Куда мы можем уйти? Мы будем в двадцати метрах от тебя, ты сможешь нас все время видеть.
- А если твой друг посоветует тебе не сражаться, ты его послушаешь?
- Конечно, - ответил Пинетт. - Я всегда делаю так, как он скажет.
Она повисла на шее у Пинетта.
- Поклянись, что вернешься! Даже если решишь сражаться? Даже если твой друг тебе это посоветует? Что угодно, только бы увидеть тебя! Клянешься?
- Да, да, да.
- Скажи, что клянешься! Скажи: я клянусь.
- Клянусь, - сказал Пинетт.
- А вы, - обратилась она к Матье, - вы клянетесь мне его привести?
- Естественно.
- Постарайтесь побыстрее, - просила она, - и не уходите далеко.
Они сделали несколько шагов по дороге в направлении Робервилля; кустарники и деревья выступали из темноты. Через некоторое время Матье оглянулся: прямая, напряженная, почти скрытая ночью, девушка старалась различить их в сумерках. Еще шаг - и она полностью стерлась. В этот момент она крикнула:
- Не уходите слишком далеко, я вас больше не вижу! Пинетт начал смеяться; он рупором приложил ладони ко рту и затрубил:
- Ого! Ого-го! Ого-го-го!
Они пошли дальше. Пинетт все еще смеялся:
- Она хотела убедить меня, будто она девственница; потому и весь шум.
- Понятно.
- Но это она так говорит. Я что-то этого не заметит.
- Бывают такие девушки: думаешь, что они врут, а потом оказывается, что они и на самом деле девственницы.
- Рассказывай! - ухмыляясь, усомнился Пинетт.
- Такое случается.
- Скажешь тоже! Но даже если и так, то навряд ли такое странное совпадение произошло именно со мной.
Матье улыбнулся, не отвечая; Пинетт боднул головой пустоту.
- И потом, пойми: я ведь ее не изнасиловал. Когда девушка серьезная, ты можешь сколько угодно кобелиться. Взять, к примеру, мою жену, мы оба умирали от желания, но до самой брачной ночи все было чисто.
Он рубанул воздух рукой:
- Ну, хватит об этом - у девчонки в одном месте свербило, и я считаю, что оказал ей услугу.
- А если ты сделал ей ребенка?
- Я? - изумился Пинетт. - Скажешь тоже! Ты меня не знаешь! Я мужик правильный. Моя жена не хотела детей, потому что мы бедны, и я научился владеть собой. Нет, - сказал он, - нет. Она получила свое удовольствие, я - свое: мы квиты.
- Если у нее это действительно в первый раз, - сказал Матье, - едва ли она получила такое уж удовольствие.
- Что ж, тем хуже для нее! - сухо сказал Пинетт. - Тогда она сама виновата.
Оба замолчали. Через некоторое время Матье поднял голову, пытаясь в темноте поймать взгляд Пинетта.
- Это правда, что они будут сражаться?
- Правда.
- В деревне?
- А где ж еще?
Сердце Матье сжалось. Он вдруг подумал о Лонжене, который блюет под деревом, о Гвиччоли, который валяется на полу, о Любероне, который, глядя, как горит Робервилль, кричал: "Наступил мир!" Матье зло засмеялся.
- Почему ты смеешься?
- Да ребята еще не знают, - сказал Матье. - То-то для них будет сюрприз.
- Еще бы!
- Лейтенант согласен тебя взять?
- Да. Если у меня будет с собой винтовка. Он мне так и сказал: "Приходи, если у тебя есть винтовка".
- Ты твердо решил? Пинетт свирепо засмеялся.
- Но послушай… - начал было Матье. Пинетт резко повернулся к нему:
- Я совершеннолетний. И не нуждаюсь в советах.
- Ладно, - сдался Матье. - Что ж, вернемся.
- Нет, - отрезал Пинетт, - иди вперед!
Они сделали еще несколько шагов. Вдруг Пинетт сказал:
- Прыгай в кювет! - Что?
- Давай! Прыгай!
Они прыгнули, вскарабкались на насыпь и очутились среди хлебного поля.
- Слева есть тропинка, она ведет в деревню, - объяснил Пинетт.
Матье споткнулся и упал на колено.
- Мать твою так! - выругался он. - В какую глупость ты хочешь меня втравить?
- Не могу больше видеть ее рожу, - ответил Пинетт. С дороги до них донесся женский голос:
- Анри! Анри!
- Вот пристала! - чертыхнулся Пинетт.
- Анри! Не бросай меня!
Пинетт потянул Матье за руку, и они распластались меж колосьев; было слышно, как девушка бежит по дороге; колос царапнул шеку Матье, какая-то мелкая зверушка юркнула между его рук.
- Анри! Не бросай меня, делай, что хочешь, только не бросай меня, вернись! Анри, я буду молчать, обешаю тебе, только вернись, не бросай меня так! Анри-и-и-и! Не бросай меня, не поцеловав на прощанье!
Девушка, задыхаясь, прошла совсем рядом с ними.
- К счастью, еще нет луны, - прошептал Пинетт. Матье вдыхал сильный запах земли; под его руками земля была влажной и мягкой, он слышал хриплое дыхание Пинетта и думал: "Они будут сражаться в деревне". Девушка крикнула хриплым от волнения голосом еще два раза и вдруг повернулась и побежала в противоположном направлении.
- Она тебя любит, - сказал Матье.
- Ну и хрен с ней! - ответил Пинетт.
Они встали, на северо-востоке, над колосьями, Матье увидел мигающий огненный шар. "Если у фрицев есть хоть один убитый, они все сожгут".
- Ну что? - с вызовом спросил Пинетт. - Не хочешь пойти ее утешить?
- Она меня раздражает, - ответил Матье. - И потом, в любом случае трахальные истории меня сегодня не увлекают. Но ты напрасно трахнул ее, если тут же ее бросаешь.
- К черту! - взвился Пинетт. - Тебя послушать, так я всегда неправ.
- Вот тропинка, - сказал Матье.
Какое-то время они шли молча, затем Пинетт заговорил:
- Луна!
Матье поднял голову и увидел другой огонь на горизонте - это был серебристый пожар.
- Из нас хорошая мишень получается! - сказал Пинетт.
- Во всяком случае, - проговорил Матье, - не думаю, что они появятся раньше, чем утром.
Через некоторое время, не глядя на Пинетта, он добавил:
- Вас ухлопают всех до единого.
- Что ж, война идет, - хрипло ответил Пинетт.
- Как раз нет, - сказал Матье, - как раз война больше не идет.
- Перемирие пока не подписано.
Матье взял Пинетта за руку и легко пожал ее пальцами; рука была ледяной.
- Ты уверен, что хочешь вот так погибнуть?
- Я не хочу погибать, я хочу убить хоть одного фрица.
- Это почти одно и то же.
Пинетт, не отвечая, высвободил руку. Матье хотел заговорить, у него мелькнуло: "Он погибнет ни за что", и сердце сжалось. Но вдруг ему стало холодно, и он промолчал: "А по какому праву я должен ему мешать? Что я могу ему предложить?" Он повернулся к Пинетту и тихо свистнул: Пинетт был вне досягаемости; он вслепую шел в свою последнюю ночь; он шел, но не продвигался - он уже пришел; его смерть и его рождение соединились, он еще шел под луной, а солнце уже освещало его раны. Пинетт перестал бежать за самим собой, он весь сосредоточился в себе самом, весь целиком, кряжистый и обтекаемый. Матье вздохнул и молча взял его за руку, взял за руку молодого служащего метро, благородного, мягкого, отважного и нежного, убитого 18 июня 1940 года. Он ему улыбнулся; из глубины прошлого. Пинетт улыбнулся ему в ответ. Матье увидел его улыбку и ощутил себя страшно одиноким. "Чтобы разбить раковину, отделяющую его от меня, нужно не желать никакого иного будущего, кроме его будущего, никакого иного солнца, кроме того, которое он увидит завтра в последний раз; чтобы жить одновременно каждую минуту, нам нужно обоим хотеть умереть одной и той же смертью". Он медленно сказал:
- В сущности, я должен был бы идти на бойню вместо тебя. Потому что мне больше незачем жить.
Пинетт весело посмотрел на него; они вновь стали почти ровесниками.
- Тебе?
- Да, мне. Я ошибся с самого начала.
- Что ж, - проговорил Пинетт. - Тебе остается только пойти со мной. Все стираем и начинаем снова.
Матье улыбнулся.
- Все стираем, но ничего не начинаем снова, - сказал он.
Пинетт обнял его за шею.
- Деларю, дружочек, - горячо зашептал он, - пошли со мной, пошли. Знаешь, мне доставит удовольствие, если мы будем рядом: других я не знаю.
Матье колебался: умереть, перейти в вечность из этой исчерпанной жизни, умереть вдвоем… Он покачал головой:
- Нет.
- Что нет?
- Я не хочу.
- Трусишь?
- Нет, просто, по-моему, это глупо.
Рассечь руку ножом, забросить свое обручальное кольцо в поле, постреливать во фрицев - а что дальше? Крушить, увечить: нет, это не выход; безрассудный поступок - это не свобода. Если бы только я мог быть смиренным.
- Почему это глупо? - раздраженно спросил Пинетт - Я хочу убить фрица; в этом нет ничего глупого.
- Ты можешь убить их хоть сто, война все равно проиграна.
Пинетт ухмыльнулся:
- Но я спасу свою честь!
- Перед кем?
Пинетт шел молча, опустив голову.
- Даже если тебе воздвигнут памятник, - сказал Матье, - даже если положат твой прах под Триумфальной аркой, разве это стоит того, чтобы сгорела вся деревня?
- Пускай горит!. - разозлился Пинетт. - На то и война!
- Но там женщины и дети.
- Им просто нужно удрать в поле. Эх! - сказал он с дурацким видом. - Да пропади все пропадом!
Матье положил ему руку на плечо:
- Так-то ты любишь свою жену?
- А при чем здесь моя жена?
- Подумай о ней, ведь ты погибнешь.
- Отстань! - крикнул Пинетт. - Мне надоела твоя лобуда. Если это последствия твоего образования, то я рад, что у меня его нет.
Они достигли первых домов деревни; Матье вдруг тоже сорвался на крик.
- Мне надоело! - проорал он. - Мне надоело! Надоело! Пинетт остановился и взглянул на него:
- Что это на тебя нашло?
- Ничего, - ошарашенно ответил Матье. - Крыша поехала.
Пинетт пожал плечами.
- Нужно зайти в школу, - сказал он. - Винтовки в учебном кабинете.
Дверь была открыта; они вошли. На плиточном полу вестибюля спали солдаты. Пинетт достал фонарик; на стене обозначился светящийся круг.
- Это здесь.