Снова выступила женщина в меховом пальто, но он не вслушивался в то, что она говорила. Она, кажется, читала наизусть стихи какого-то своего знакомого и старалась "заронить в души" слушателей какую-то мысль. Тарджису запомнилось это выражение, так как она повторяла его несколько раз и при этом смотрела прямо на него. "Я хочу зародить в ваши души эту великую мысль!" - восклицала она, в упор глядя на смущенного Тарджиса. Через минуту обе стриженые седые женщины на эстраде с бешеным усердием заиграли на скрипке и рояле, а суетливый человечек и с ним еще двое мужчин забегали по залу с кружками для сбора пожертвований. Все двести пятьдесят женщин полезли в свои сумочки за деньгами и потом выпрямились на стульях с таким видом, словно они и не знают, что в правой руке у них зажат шестипенсовик. Тарджис в карман не полез, и, когда кружка дошла до него, он незаметно для соседей тряхнул ее и поскорее передал дальше.
- Теперь на несколько минут молча предадимся размышлениям, - объявила распорядительница, придав своему лицу задумчивое выражение. Тотчас все женщины с таким же точно выражением уставились на свои башмаки. Тарджис тоже опустил глаза и тут только заметил, что один его башмак сбоку лопнул. Хотелось пошевелить пальцами ног, чтобы они согрелись, но он боялся, как бы башмак еще больше не разорвался. Кожа-то, видно, гнилая! Что он ни покупает, все оказывается никуда не годным. Его всегда надувают. Надо бы купить пару хорошей, крепкой армейской обуви: в бывших государственных складах еще попадаются такие башмаки, они и дешевы и прочны. Но что подумает о нем любая девушка, увидев, как он шагает, стуча башмачищами, словно какой-нибудь чернорабочий? Впрочем, ведь девушки-то никакой нет. "Откуда ты их берешь, своих девушек?" - иронически спросил он сам себя. Вокруг зашумели, зашевелились. "Молчаливые размышления" кончились.
- …и, разумеется, мистера Франка Дэддса нет надобности представлять собранию, - говорила женщина в меховом пальто. - Мы все в восторге, что он опять среди нас. Мы помним его последнюю вдохновенную беседу и знаем, что нас ждет великая радость. - По залу пробежал одобрительный ропот.
Мистер Франк Дэддс из Лос-Анджелеса появился внезапно, точно вырос на эстраде, как только женщина в меховом пальто села на свое место. Это был высокий, упитанный, белобрысый американец в светло-коричневом костюме и розовом галстуке. Он сжал руки, потом потер их. Улыбнулся публике. Видно было, что он чувствует себя в нашем мире как дома и начинен "божественной любовью, силой, истиной" и всем прочим. Даже на Тарджиса он произвел впечатление, а женщины все, как одна, выпрямились на стульях и взирали на него с обожанием. Затем мистер Франк Дэддс разразился речью.
- Друзья мои, - начал он без запинки, - моя сегодняшняя лекция будет о Разумении и о вас. Позвольте начать с вас. Быть может, вы мало цените самих себя. Вам кажется, что жизнь дает вам не так уж много. Есть люди - и, может быть, такие люди находятся сегодня здесь, среди нас, - которые не умеют любить жизнь. Они полагают, что жизнь всегда одна и та же старая песня. Они способны даже говорить, что хотят "убивать время". Убивать время! Когда каждый новый миг его сияет, как алмазами, величайшими возможностями божественной любви, и правды, и земных радостей. Если же мы будем любить жизнь, если уразумеем истину, если настроимся в унисон Бесконечному, - тогда внутри нас, да, в каждом из нас, родится сила, способная заново сотворить мир. Легко заглушить наше внешнее "я". Легко переоценить сделанное нами. Но со-вер-шенно невозможно какими бы то ни было словами, - хотя бы слова эти были сказаны величайшими поэтами, - заглушить то, что внутри нас, скрытые силы нашего тела, души и ума. Нам нужно освободиться от того, что некоторые любят называть "комплексом неполноценности", нам нужно осознать силу внутри нас. Это не значит (как, по-видимому, думают многие), что мы должны развивать в себе какие-то комплексы своего превосходства. Почему? Да потому что, как учит нас Новое Мышление, во вселенной царит Единство и все мы объединены. Не одни поэты поют песни любви. Вся вселенная поет их. Вся вселенная поет гимн любви. Если бы это было не так, то распались бы самые атомы, из которых мы сотворены. Говорю вам, друзья: нам даровано цветущее здоровье, удивительное, чудесное тело, сила, любовь - все без счета, без меры, все вечно и ждет нас, и нам остается лишь открыть глаза, найти путь, понять, настроиться в лад вселенной, стать жизнеспособными, - и рай будет не только в небесах, над нами, он будет и здесь, на земле…
Еще с полчаса голос на эстраде сулил всем цветущее здоровье, силу, правду, красоту и любовь, которая никогда не оскудеет. Тарджису все это было непонятно, но он слушал как в блаженном сне, забыв о том, что ему неудобно сидеть и озябли ноги. Он уверовал, что стоит только сделать что-то, понять, обрести ту жизненную силу и "единство", о которых твердил оратор, одним словом - перевернуть страницу, и все будет по-иному, все будет чудесно. Ему смутно виделся он, Тарджис, элегантный, вылощенный, то в смокинге, то в широком модном пальто, то в белых летних брюках, Тарджис с полными карманами денег, с капиталом в банке, а может быть, и собственной конторой. Квартира с лампами под абажурами, с высокими креслами, граммофоном, радиоприемником, даже собственный автомобиль. А рядом с ним - боготворящая его, прекраснейшая и добрейшая из женщин. Это было упоительно.
- Приходите, молодой человек, - сказал ему суетливый человечек у двери. - Мы всегда вам рады.
- Благодарю, - ответил Тарджис серьезно, еще взволнованный мечтами.
А потом, когда он шел по мокрым улицам среди спешивших домой людей, это настроение быстро улетучилось. С досадой пытался он вернуть радостное волнение и мечты, но они не возвращались. В битком набитом автобусе, качаясь вместе с ремнем, за который он держался, Тарджис окончательно убедился, что от его настроения не осталось и следа. Он не знал, как обрести "жизнеспособность", "единство", "разумение" и все прочее, он понятия не имел, что это такое. Ни цветущее здоровье, ни сила, ни правда, ни красота не выпали ему на долю. Что же касается любви - нет, о ней лучше больше не думать. Рядом с ним в автобусе стояла девушка, - ничего себе, недурненькая, - и всякий раз, как автобус встряхивало на поворотах, Тарджис сталкивался с нею. Он не то чтобы сильно толкал ее, а только слегка касался. Он делал это не нарочно, и все же, когда это случилось в третий раз, девушка отшатнулась и сердито посмотрела на него - этакая дура! "Вселенная - это песнь любви". Как бы не так!
Когда он вернулся домой, Парки миссис Пелумптон в задней комнате пили чай и ели хлеб с маслом. Он подсел к ним и стал рассказывать обо всем, что видел и слышал на собрании.
- Дурман, вот это что, товарищ, - сказал Парк презрительно. - Дурман, и больше ничего. Он из Америки, этот проповедник, не так ли? Ну, конечно. Почему? Да потому, что там стараются обморочить народные массы, вот почему. В следующий раз пойдемте-ка лучше со мной, и то, что вы услышите, откроет вам глаза. Это не дурман, а истинная правда. Вся беда в том, Тарджис, что вы не замечаете, как вас морочат, у вас нет настоящего классового самосознания.
Тарджису не понравился его пренебрежительный тон.
- А у вас, Парк, оно есть, это… как его… классовое самосознание? - спросил он.
- Есть.
- Ну и тешьтесь им на здоровье! - отрезал Тарджис тоном, ясно говорившим, что Парк ему надоел.
- Что ж, и буду, дружище. А вы продолжайте тешиться дурманом.
- Не нужен мне никакой дурман. Не верю я в него.
- Ну хорошо, так чего же вам нужно? - спросил Парк, увидев в этом повод к долгому и увлекательному спору.
- Не знаю, - отозвался Тарджис, допивая чай. - Впрочем, нет, знаю. Мне нужно пойти к себе и лечь спать.
- Вот это верно! - одобрила миссис Пелумптон. - Лучшего не придумаешь. Меня тоже клонит ко сну. Все уже дома, кроме Эдгара, а его я ждать не стану.
И воскресенье закончилось путешествием наверх, в постель.
5
А на другой день, - да, именно в понедельник, а не в какой-либо другой день, - случилось это. После полудня кто-то вошел в переднюю, и, так как Стэнли не было, Тарджис поспешил за стеклянную перегородку, чтобы взглянуть, кто там. В передней стояла девушка, неземное существо, девушка в светло-зеленом, с большими темными глазами, с задорнейшим носиком и улыбающимся пунцовым ртом. Прекраснейшая из всех девушек, каких когда-либо встречал Тарджис.
- Здравствуйте. Что, мой отец здесь? - У нее был какой-то особенный, чарующий голос.
- Ваш отец?
- Да. Мистер Голспи. Ведь это контора Дэрсингема? Отец сказал, чтобы я заехала за ним сюда.
- Да, да, он здесь, мисс… мисс Голспи! - с жаром воскликнул Тарджис, пожирая ее глазами. - Он вон там, в той комнате. Но кажется, не один. Сказать ему, что вы пришли?
- Нет, если он занят, тогда не надо, - возразила красавица, улыбаясь ему. - Я могу подождать.
- Я скажу ему сейчас, если вам угодно. - Он весь горел желанием как-нибудь услужить ей.
- Нет, не стоит. Я знаю, он терпеть не может, чтобы его отрывали от дела. Подожду. Он, верно, скоро освободится?
- Ну, разумеется, - горячо уверил ее Тарджис. - Хотите подождать здесь или в конторе? Там теплее.
- Спасибо. И здесь хорошо. - Она шагнула к стулу.
- Минутку, мисс Голспи. - Он кое-как, спотыкаясь, выдвинул стул, на ходу смахнув пыль с сиденья своим носовым платком. - Простите, он… он, может быть, не совсем чист.
Девушка посмотрела ему прямо в глаза - этот взгляд погрузил его в блаженство - и улыбнулась.
- Спасибо. Было бы ужасно неприятно, если бы я испортила новое пальто. Тут у вас мрачновато, вы не находите? И очень темно, правда?
Он подтвердил, что темно, пытаясь представить себе ее на улице Ангела. Он все еще не уходил из передней.
- А может, вам еще что-нибудь… - начал он нерешительно, переминаясь с ноги на ногу и молитвенно глядя на нее.
- Нет, ничего, спасибо.
Оставаться здесь дольше не было никакого предлога. Тарджис неохотно вернулся на свое место. Сердце его ширилось от восторга. Остальные вопросительно смотрели на него, но он сделал вид, что чем-то занят. Насчет этой девушки он не хотел ничего объяснять другим. Пусть бы только он один знал о ее присутствии здесь! Он решил внимательно прислушиваться и, как только посетитель выйдет от мистера Голспи, в ту же минуту побежать и сказать мистеру Голспи, что она здесь, и потом увидеть ее еще раз.
Но ему не удалось привести свой план в исполнение. Мистер Голспи, должно быть, вышел в переднюю проводить посетителя, потому что сразу же, как только дверь кабинета открылась, Тарджис услыхал за перегородкой голоса.
- Алло, Лина, девочка! - прогудел мистер Голспи. - Я и забыл, что ты придешь. Сейчас едем, я не задержу тебя ни на минуту.
Затем мистер Голспи вошел в "общую".
- Мне нужно уйти, - сказал он мистеру Смиту. - И сегодня я уже не вернусь больше. Если кто меня спросит, скажите, что буду здесь завтра утром, часов в одиннадцать. А мистер Дэрсингем приедет тоже завтра, в конце дня. И вот что… Как вас… Тарджис!
- Да, сэр, - с готовностью отозвался тот.
- Позвоните в Англо-Балтийское, мистеру Борстейну, - запомните, только Борстейну и никому другому, - и скажите ему от моего имени, что, если еще раз будет такая задержка нашего груза, они наживут кучу неприятностей. Они уверяли, что не подведут нас, а между тем черт знает как подводят. Так и передайте ему от меня.
- Слушаю, сэр, передам. Вы сказали - мистер Борстейн? - Тарджис во все глаза смотрел на отца мисс Лины Голспи, на его массивный лысый череп, длинные усы, могучие квадратные плечи. Мистер Голспи и раньше казался ему не совсем обыкновенным человеком, а теперь Тарджис взирал на него как на полубога. Уже в самом его имени было что-то необыкновенно приятное.
- Да, именно так, - ответил ему мистер Голспи. - Ну, до свиданья. - Он вышел.
- Значит, это дочь мистера Голспи приходила сюда? - спросил мистер Смит.
- Что, его дочь? - Мисс Мэтфилд подняла брови, посмотрела на Тарджиса и спросила небрежно: - А какова она собой? Красива?
- Да, - неохотно буркнул Тарджис. И ничего больше не сказал. Он не желал говорить, он предпочитал думать о ней. О Лине Голспи.
Со всем рвением влюбленного он выполнил поручение ее отца: подошел к телефону, позвонил в Англо-Балтийское и сурово потребовал мистера Борстейна. Он с ним поговорит как следует! Он ему покажет, как подводить фирму! Лина Голспи… Лина Голспи… Лина, Лина, Лина.
- Алло! Это мистер Борстейн? Говорят от Твигга и Дэрсингема. Да, Твигг и Дэрсингем. Я звоню по поручению мистера Голспи, мистера Голспи…
Мистер Голспи… Отец Лины. Лина, Лина, Лина…
Глава пятая
Мисс Мэтфилд в волнении
1
Мистер Голспи взял из рук мисс Мэтфилд напечатанные на машинке письма и разложил их на ее столе.
- Все шесть копий одинаковы. Вот это я называю работой, мисс Мэтфилд!.. Гм… Здесь написано все точно так, как я сказал?
- По правде говоря, нет. - Мисс Мэтфилд подняла глаза и посмотрела на него спокойно и твердо.
- Нет? Вот как? А что же вы написали? Подправили малость, а?
Мисс Мэтфилд слегка покраснела.
- Если хотите знать, мистер Голспи, я только в двух местах написала "были" вместо "был". Просто потому, что это грамматически правильнее. И больше ничего.
- Минуточку, минуточку! - прогудел мистер Голспи. - Не "правильнее", а "правильно". Вы написали фразу грамматически правильно, а раньше она была написана грамматически неправильно. Это вы хотели сказать? Фраза может быть либо грамматически правильна, либо неправильна, так? Ну что, теперь я выразился правильнее, а? - И он ухмыльнулся, неожиданно и неприятно.
- В грамматике я не особенно сильна, - сказала мисс Мэтфилд, пытаясь придать своему голосу суровость. - Но это я как раз знаю. Это - одно из тех немногих правил, которым меня учили. Вот я и подумала, что вы не будете возражать, если я исправлю ошибку.
- Очень вам признателен. - Мистер Голспи благосклонно посмотрел на нее. - А кстати, в чем же это вы особенно сильны, а?
- Не все ли равно? - Это было сказано с наибольшим высокомерием, на какое была способна мисс Мэтфилд. Всем в конторе этот тон был знаком и внушал к ней почтение. Но у мистера Голспи он вызвал только дружелюбную усмешку.
- Ну, разумеется, не все равно, - объявил он весело. - Люблю знать все о других людях. У каждого свой конек. Вот возьмите меня, к примеру. Я когда-то хорошо играл на бильярде, а в покер я еще и теперь могу сыграть с кем угодно. И в бридж тоже. Могу раздавить грецкий орех между двумя пальцами - большим и указательным. Факт. - Он вытянул вперед два громадных толстых волосатых пальца. - И это еще не все… Однако нам, кажется, некогда, а?
- Да, мне некогда. - Мисс Мэтфилд посмотрела на свою машинку.
- Ну хорошо, - продолжал мистер Голспи, - пока мы этот вопрос оставим. А письма, написанные по всем правилам грамматики, я возьму с собой. Написали адреса на конвертах? Отлично. - Он повернулся к ней широкой спиной, кивнул мистеру Смиту и, тихонько насвистывая, ушел в кабинет.
Мисс Мэтфилд прикусила полную нижнюю губу и хмуро посмотрела на машинку. Как всегда после разговора с мистером Голспи, она смутно чувствовала, что потерпела поражение. Этот Голспи - такой толстокожий (она вспомнила громадный толстый волосатый палец), его ничем не проймешь! С первого часа ее появления в конторе никто здесь не смел разговаривать с ней так, как он. Ее злило, что она не умеет "поставить его на место", как в свое время "поставила" мистера Дэрсингема, и мистера Смита, и всех остальных. Злила уверенность, что и в следующий раз он будет говорить с нею таким тоном - не то чтобы нелюбезно, но непочтительно, словно подтрунивая. В его тоне есть что-то унижающее. А ей никак не удается дать ему отпор. Она невольно опускает глаза, отворачивается, чуть ли не готова стыдливо краснеть, как юная девушка, - о Господи! Это она-то, Лилиан Мэтфилд! Как гоготали бы ее приятельницы, если бы они знали! И надо сознаться, этот Голспи ей сейчас уже не противен, как был противен вначале.
Позднее, когда служащие собирались домой, ей снова напомнили о мистере Голспи простодушные вопросы маленькой Селлерс, которая по-прежнему относилась к ней с глубоким почтением и потому была у нее в милости.
- Он смешной, правда? - сказала мисс Селлерс о мистере Голспи.
- Да, чудаковат.
- Мне бы хотелось знать, мисс Мэтфилд, - продолжала мисс Селлерс серьезно и почтительно. - Нравится он вам по-настоящему?
Мисс Мэтфилд подняла густые черные брови и испустила долгое "гм". Проделав эту небольшую пантомиму, она спросила:
- А вам?
- Видите ли… - ответила мисс Селлерс, морща носик в мучительном умственном напряжении, - и нравится и нет. Вы понимаете, что я хочу сказать?
Мисс Мэтфилд отлично поняла, но не сказала этого мисс Селлерс. Она только поощрила ее взглядом.
- Иной раз мне кажется, что он славный, - продолжала мисс Селлерс, глядя куда-то в пространство, - а иногда он мне совсем, совсем не нравится. Вы не думайте - он ни разу мне не сказал и не сделал ничего плохого, и я ведь вижу его не так часто, как вы, мисс Мэтфилд. Но иногда я подмечаю у него жестокий взгляд.
- Какой?
Голос мисс Селлерс упал до шепота.
- Жестокий, - повторила она, делая большие глаза. - И тон у него тоже бывает иногда препротивный. Тогда я думаю: "Ну нет, не нравишься ты мне и не хотела бы я ни за что на свете оказаться у тебя на дороге". А иногда он невероятно любезен. Но и тогда он мне нравится гораздо меньше, чем мистер Дэрсингем. А вам мистер Дэрсингем нравится, мисс Мэтфилд? Вот он - настоящий джентльмен, правда? Он мне нравится больше всех в конторе.
А мне - нет! - Это было сказано хриплым шепотом, и сказал это Стэнли, который минуту назад скопировал последнее письмо и незаметно подкрался к ним.
- А тебя кто спрашивает? - обрезала его мисс Селлерс. - Ступай прочь.
- Мне всех больше нравится мистер Голспи, - сказал Стэнли, и восторженные ноты прозвучали в его хриплом шепоте. - А знаете почему? Он настоящий мужчина. Держу пари, что у него было много приключений.
- Да уж ты вечно со своими приключениями, - презрительно фыркнула мисс Селлерс. - Что ты можешь знать о нем?
- Слыхал кое-что, - сказал Стэнли медленно и выразительно.
- Что слыхал?
- А вот и не скажу.
- Не скажешь потому, что тебе нечего сказать. Шел бы ты лучше делать свое дело, мальчуган.
- Я такой же взрослый, как и вы.
- Нахал! Не мешало бы тебе, когда будешь заниматься слежкой за людьми, заодно поучиться у них хорошим манерам, - съязвила мисс Селлерс, выбрав со свойственной женщинам в таких случаях быстротой и точностью слабое место в броне противника.
- Хм! От вас им не научишься.