Повернув за угол, Донал оказался на улице, украшенной причудливыми крышами со ступенчатыми выступами, которые назывались здесь "вороньими приступочками" - быть может, потому, что местные ребятишки часто видели ленивых ворон, отдыхающих на них, как, наверное, отдыхал где - нибудь на горной вершине их самый первый прародитель, выпущенный Ноем из ковчега. На этой же улице Донал заметил две или три любопытные арки с некоторыми потугами на нарядность, а один из домов венчали даже красно - коричневые башенки, явно позаимствованные строителем - шотландцем у какого - нибудь французского замка. В самом центре города пролегала ещё более узкая и тесно застроенная улица, из которой выходило несколько коротких переулочков, ведущих к дверям весьма ветхих и древних строений. Вокруг было немало лавок и магазинов, но все они располагались на нижних этажах жилых домов. Тут вполне можно было купить всё необходимое для безбедного существования, ничуть не хуже, чем в большом городе, и гораздо дешевле. Может быть, вы не нашли бы сюртука такого ладного и модного покроя, как в столице, и не смогли бы заказать таких плотно пригнанных и ладно сидящих на ноге башмаков, но и здесь можно было отыскать первоклассных мастеров, работающих на совесть.
Почти весь город был вымощен круглыми, неровно пригнанными и заметно истёртыми булыжниками, и Донал был рад, что улицы были недлинными и ему не пришлось долго ступать по ним босыми ногами. Заходящее солнце светило ему в спину, и его длинная тень бежала впереди. Донал шагал прямо посередине улицы, оглядываясь по сторонам и читая вывески, чтобы отыскать то место, куда он отослал свой сундук перед тем, как отправиться в дорогу. Его внимание привлекло угрюмое и по - видимому заброшенное здание. Донал бросил на него беглый взгляд, и по его спине внезапно пробежал непонятный холодок. Это был невысокий трёхэтажный особняк; под окнами виднелись кованые решётки, а крепкая дверь была обита выпуклыми железными шишечками.
Донал посмотрел немного вперёд вдоль по улице и тут же заметил вывеску, которую искал. Она красовалась перед входом в старомодное, грязно - серое здание такого же потрёпанного и усталого вида, что и большинство домов в городке. Багровые лучи заходящего солнца освещали выцветший герб, на котором Донал смог различить лишь смутные очертания двух красных коней, гарцующих на задних ногах. Наверху виднелся то ли санный полоз, то ли конёк, но Донал подумал, что вряд ли такая обыкновенная вещь может оказаться в столь возвышенном месте. На пороге, засунув руки в карманы штанов, стоял мужчина с жадными чёрными глазами. Прищурившись, он презрительно смотрел на босоногого юнца, подошедшего к его дверям. У мужчины были чёрные волосы, его нос с широко раздутыми ноздрями был странным образом приплюснут, как будто кто - то крепко надавил на него указательным пальцем, а большой рот с ровными, белыми зубами и твёрдый подбородок, чуть вздёрнутый вверх, придавали всему лицу честолюбивое и алчное выражение; но ведь честолюбие - это тоже алчность.
- Вечер добрый, - поприветствовал его Донал.
- И вам того же, - ответил тот, не меняя позы и не вынимая руки из карманов. С горделивым видом полноправного хозяина он прислонился к входу в свою гостиницу и с полным осознанием собственного превосходства взирал на босые ноги и подвёрнутые штаны новоявленного гостя.
- Это должно быть та самая гостиница, которую я ищу, "Герб лорда Морвена"? - спросил Донал.
- Чего ж вы спрашиваете, коли и так видно, - отрезал хозяин. - Вон же он, герб, сам за себя говорит!
- А - а, - протянул Донал, поднимая голову. - Точно, что - то висит! Должно быть, это и есть тот самый герб. Только ведь не все так отменно знают геральдику, как вы. Признаюсь, мне что этот герб, что какой другой - всё равно. Откуда мне знать, чей он? Может, лорда Морвена, а может, ещё кого. В Шотландии благородных семейств - пруд пруди!
Джона Глумма можно было уязвить одним единственным оружием: насмешкой. При всём его самодовольстве его начинало трясти от ярости при малейшем намёке на издёвку, и чем тоньше был этот намёк (если, конечно, у мистера Глумма вообще были основания его подозревать), тем сильнее он злился и нервничал.
Он шагнул с порога на мостовую, вытащил руку из кармана и указал на вывеску.
- Глаза - то протрите, - повысил он голос. - Вон две красные лошади. Видите?
- Вижу, - ответил Донал. - Прекрасно вижу, только мне в этом толку ни на грош, будь они хоть двумя красными китами! Нет, приятель, - сказал он, резко повернувшись к хозяину и глядя прямо ему в лицо, - вы просто не понимаете всей глубины моего невежества. Оно такое же буйное, как ваши красные лошади. По части незнания я, пожалуй, никому не уступлю!
Мужчина оцепенело посмотрел на него.
- Ладно болтать, - сказал он наконец. - Не такой ты простак, каким прикидываешься!
- А что это там виднеется такое, над лошадьми? - спросил Донал. - На самом верху?
- Это основание, усаженное морским жемчугом, - важно ответил хозяин. Он не имел ни малейшего понятия, почему над головами гарцующих коней красуется какое - то там основание, да ещё и украшенное морским жемчугом, но страшно гордился своими познаниями.
- Ах вот что! - протянул Донал. - А я думал, это конёк или санный полоз!
- Конёк! - с негодованием фыркнул хозяин и повернулся, чтобы пройти в дом.
- Нельзя ли мне сегодня переночевать у вас, за разумную плату? - окликнул его Донал.
- Это как сказать, - не оборачиваясь ответил Глумм, колеблясь между нежеланием упустить даже самую крохотную прибыль и злостью на то, что он счёл обидной насмешкой (хотя на самом деле это была всего лишь добродушная шутка). - Смотря какую плату считать разумной.
- Ну, шестипенсовика бы я не пожалел, а шиллинга жалко, - ответил Донал.
- Ну тогда пусть будет девять пенсов, а то я смотрю, у тебя от серебра карманы не рвутся.
- Это точно, - улыбнулся Донал. - От чего - чего, но только не от серебра! Даже отдай я вам всё, что у меня есть, карманы мои большого облегчения не почувствуют!
- Странноват ты, парень, вот что я тебе скажу, - проворчал хозяин.
- Не такой уж я и странный, - возразил Донал. - Кстати, завтра утром сюда должны привезти мой сундук. - Прямо сюда, в "Герб лорда Морвена". Ну, не завтра, так послезавтра.
- Вот привезут, тогда и увидим, - ответил хозяин, давая понять, что не слишком - то верит в наличие у этого неимущего гостя столь респектабельного багажа.
- Одна беда, - продолжал Донал. - Без башмаков мне ни в один приличный дом не показаться. Одна пара у меня в сундуке, а вторая - вот, за спиной. Только на ногах ничего нет.
- Сапожников вокруг полно, - буркнул мистер Глумм.
- Что ж, пойду оглядеться, может, и найду одного. Да, мне ещё надо повидаться с местным священником. Не скажете, где он живёт?
- Он всё равно в отъезде. Только тебе туда соваться нечего. Он человек порядочный, оборванцев не терпит. С такими, как ты, у него разговор короткий.
Хозяин постепенно приходил в себя и потому с каждой секундой становился всё высокомернее и грубее.
Донал усмехнулся. Чем больше человек доволен своим местом в мире, тем меньше его волнует, что думают о нём другие. Честолюбцам же нравится, чтобы о них думали лучше, чем они есть на самом деле. Потому - то они так злятся, когда всё происходит как раз наоборот.
- У вас, видно, тоже с оборванцами разговор короткий, - сказал он.
- Куда короче, - отозвался Глумм. - Не пристало честному человеку якшаться с нечестивцами.
- Ну, не вешать же их, бедняг! - воскликнул Донал.
- А и повесить десяток - другой - только воздух чище станет!
- За то, что у них нет крыши над головой? Что - то вы слишком круто завернули! А вдруг вам самому придётся когда - нибудь так же мыкаться по свету?
- А вот когда придётся, тогда и посмотрим… Ну что, долго ты ещё будешь мне глаза мозолить? Будешь заходить или нет?
- Больно уж неласково вы меня встречаете, - ответил Донал. - Пойду - ка я лучше пройдусь, огляжусь кругом, там и решу. Знаете, нам оборванцам можно ведь и не церемониться!
Он повернулся и зашагал прочь.
Глава 5
Сапожник
Дойдя до самого конца улицы, Донал увидел низкие ворота, открывавшие вид во двор маленького и довольно убогого домика. За воротами сидел невысокий сутулый человек, усердно зашивающий старый башмак. Золотые и багряные солнечные лучи проникали прямо к нему во дворик, ласково и радостно освещая его работу и играя розовыми и пурпурными бликами на куче дратвы, лежавшей возле его табурета. На всём белом свете Донал не смог бы отыскать сапожника, который помог бы ему лучше, чем старый Эндрю Комен. Большинство уважающих себя мастеров сочли бы ниже своего достоинства чинить такую дряхлую пару башмаков, которая висела у Донала за спиной, - особенно при виде её босоногого владельца.
- Вечер добрый, - поздоровался Донал.
- Лучше некуда, - не поднимая глаз, ответил сапожник, занятый особенно важный стежком. - Погода самая что ни на есть знатная.
- Знатная, - кивнул Донал. - Только почему - то у вас тут странно пахнет. Правда, вечер здесь, пожалуй, ни при чём, и погода тоже.
- Тут вы тоже в точку попали, - согласился сапожник. - Но погода всё ж таки при чём, потому что ветерок - вот запах - то сюда и долетает. Это из сыромятни, она тут неподалёку. Кто привык, тому даже нравится. Вы не поверите, сэр, но я сквозь этот запах даже клевер могу учуять. Конечно, кожа не для всех так сладко пахнет, как для меня. Я ж сапожник, куда мне без сыромятни! Но когда сидишь тут целыми днями с утра до вечера, поневоле научишься выискивать маленькие радости да благодарить Господа Бога. А заново узнать старое благословение - это порой даже лучше, чем увидеть новое! Вот взять хоть пару башмаков: коли старые как следует починить, так они будут ещё лучше новых.
- Так - то оно так, - сказал Донал, - только я что - то не пойму, при чём здесь благословение.
- А вот вы представьте себе, сэр, как вы надеваете старые, знакомые башмаки, которые нигде не жмут, нигде не натирают и которые вам так отменно починили, что носить - не сносить! Разве это не то же самое, что заново увидеть давнее благословение, о котором вы раньше и не думали?
С этими словами сапожник на секунду поднял своё маленькое морщинистое лицо. Его весело посверкивающие глаза встретились с глазами бывшего пастуха, и тот увидел в них родственную душу, такую же необычную и чудну`ю. Старый мастер принадлежал к извечному братству тех христиан - философов, которые внешне оторваны друг от друга на годы и неизмеримые расстояния, но внутренне единомысленны и неотделимы от себе подобных. Самобытность в таких людях трудится рука об руку с терпением, свободно и неторопливо совершая своё дело. Во взгляде сапожника Донал увидел созревшую душу, выглядывающую из своего временного жилища и готовую по первому зову кинуться в солнечный свет новой жизни. Несколько мгновений он не шевелясь смотрел на своего нового знакомого мудрыми, прозорливыми глазами. Ему показалось, что они знакомы уже много лет.
Сапожник снова поднял голову и посмотрел на него.
- Вижу, вам тоже нужна моя помощь, - сказал он, добродушно кивая на босые ноги Донала.
- Точно так, - ответил Донал. - Не успел я от дома отойти, как оторвалась подошва, но не возвращаться же? Вот и пришлось топать босиком.
- И вы, должно быть, поблагодарили Господа за давнее, но новое благословение - за то, что вы и родились, и выросли с самыми настоящими подошвами, да ещё и своими, не покупными!
- По правде говоря, - ответил Донал, - мне и в самом деле есть за что Его благодарить. Столько всего вокруг хорошего! Неудивительно, что обо многих из этих благословений я просто забываю. Но я благодарен вам за напоминание - и спасибо Господу за то, что Он дал мне крепкие ноги!
Он снял со спины мешок, развязал тесёмки и протянул развалившийся башмак сапожнику. Тот присвистнул.
- Да - а… Что называется, душа от тела отлетела, - протянул он, неспешно и деловито рассматривая башмак со всех сторон.
- Ага, - согласился Донал. - Без воскрешения, пожалуй, не обойтись.
- И шутки - то у вас, сэр, старые! Только хорошая шутка не износится, пока рядом с нею живут поэзия и правда!
"Ну, кто теперь скажет, что это не Божьих рук дело? - подумал про себя Донал. - Я - то думал, что у меня просто башмак порвался, а Господь через этот башмак дал мне такого чудного друга!"
Тем временем сапожник продолжал внимательно разглядывать башмаки.
- Может, их уже и чинить не стоит? - немного обеспокоенно спросил Донал.
- Чинить - то стоит, пока кожа стежок держит, - ответил старик. - Только вот не знаю, что мне спросить с вас за работу. Ведь дело тут не только в том, сколько у меня на это уйдёт времени. Надо ещё подумать, сколько вы эти башмаки проносите. Не могу же я брать за работу больше, чем она того стоит! Вот починю я вам башмак, возьму шиллинг, а от башмака проку всего на шесть пенсов. Да вы, как я погляжу, больше и заплатить - то мне не сможете. Нет, так нельзя! Только вот в чём загвоздка: чем дряхлее башмак и чем меньше он вам прослужит после починки, тем больше над ним приходится корпеть!
- Сколько вы над ним сидите, столько и нужно спрашивать.
- Значит, когда ко мне придёт бедняк, у которого больше и надеть - то нечего, придётся ему сказать, что его овчинка выделки не стоит. А ведь людям такое слышать тяжко, особенно тем, у кого ноги не такие крепкие, как у вас!
- Но разве так заработаешь на хлеб? - спросил Донал.
- Об этом я не беспокоюсь. Обо мне есть кому позаботиться.
- И кто же о вас заботится, если не секрет? - поинтересовался Донал, уже угадывая ответ.
- Ну, Сам Он, правда, не сапожник, но когда - то был плотником, а теперь Он среди нас, мастеровых, самый главный, всему Глава. И если Он чего не выносит, так это скряжничества!
Сапожник замолчал, но Донал ничего не ответил, и через минуту он опять заговорил:
- Если кто ради блага ближнего берёт с него меньше, чем положено, тому и награда будет больше, когда придёт время отправляться домой. А тому, кто хватает всё, что руки загребут, Он скажет: "Значит, о себе заботился? Ну так и продолжай, ты уже получил свою награду. Только ко Мне не подходи, Я не знаю тебя"… А что делать с вашими башмаками, сэр, ума не приложу. Они ещё вам послужат, и я с радостью за них возьмусь, но ведь завтра воскресенье. Другие - то у вас есть?
- Нет, пока не привезут сундук. Только вряд ли его привезут до понедельника или даже до вторника.
- И как же вы тогда пойдёте в церковь?
- Да я не особенно беспокоюсь о том, чтобы каждое воскресенье непременно бывать в церкви. Но если бы я и хотел пойти в церковь или чувствовал, что должен туда пойти, неужели вы думаете, что босые ноги удержали бы меня дома? Неужели я побоюсь, что Господь оскорбится, увидев ноги, которые Он Сам же и сотворил?
Сапожник подхватил башмак с оторванной подошвой и тут же принялся за него.
- Будет у вас башмак, сэр, - сказал он, - пусть я даже всю ночь над ним просижу. Второй до понедельника и так продержится. А этот я до завтра починю, постараюсь поспеть к службе. Только вам надо будет зайти за ним ко мне домой, чтобы народ не смутился, увидев, что я работаю в День Господень. Они, бедолаги, не понимают, что Христос Сам трудится и в субботу, и в воскресенье - и Отец Его тоже!
- Значит, вы думаете, что в этом нет ничего плохого, чинить башмаки по воскресеньям?
- Плохого? Что же плохого в том, чтобы повиноваться своему Господу в день Его воскресения, как и всю неделю до него? Я знаю, многие так и рвутся отнять этот день у Сына Человеческого, даром что Он Господин и субботы. Только ничего у них не выйдет.
Глаза его сверкнули, и он удвоенной силой принялся за старый башмак.
- Но простите, - упорствовал Донал, - тогда не лучше ли сказать об этом прямо и работать по воскресеньям открыто, у всех на глазах?
- Во - первых, сказано, чтобы мы не творили добрые дела на виду у всех. А во - вторых, велено не бросать жемчуг перед свиньями. По мне, сэр, починить ваши башмаки - дело куда получше, чем пойти в церковь, поэтому мне и не хочется показываться перед людьми. Вот если бы я это делал из нищеты, ради денег, тогда это было бы совсем другое дело.
Донал не сразу понял, что имел в виду сапожник, но потом сообразил, что поскольку Господня суббота была дана людям для отдыха, старик считал, что в этот день должно отдыхать, а если и работать - то только ради блага ближнего. Если же человек лихорадочно работает и по субботам, и по воскресеньям из - за страха остаться без пищи и питья, значит, он мало доверяет Небесному Отцу и живёт так, как будто жив одним только хлебом.
- Или давайте лучше так, - предложил сапожник, немного поразмыслив. - Завтра я сам их вам принесу. Вы где живёте?
- Сам не знаю, - ответил Донал. - Вот, думал остановиться в "Гербе лорда Морвена", да что - то мне тамошний хозяин не очень по душе пришёлся. Может, вы знаете какой - нибудь чистый, хороший дом, где я мог бы снять комнатку, и хозяева не стали бы драть с меня втридорога?
- У нас с женой тоже есть комнатка, - сказал сапожник, - так что если какой честный человек захочет у нас поселиться, не испугается запаха кожи и дратвы и готов будет уживаться с нашими привычками… Мы только рады! А что до денег, то можете платить нам, сколько вам покажется разумным. Мы насчёт этого не очень привередливые.
- С благодарностью принимаю ваше приглашение, - ответил Донал.
- Тогда, сэр пройдите во - он в ту дверь, и увидите мою хозяйку. Она там одна, больше никого нет. Я бы и сам с вами прошёл, да не могу: башмак - то надо починить до завтрашнего утра!
Донал подошёл к двери, на которую указал ему сапожник. Она была открыта, потому что пока муж работал, хозяйка никогда её не закрывала. Донал постучал, но ответа не последовало.
- Она у меня глуховата, - пояснил сапожник. - Дори! Дори! - позвал он.
- Не так уж она и глуховата, если слышит, как вы её зовёте! - улыбнулся Донал, потому что, зовя жену, сапожник почти не повысил голоса.
- Когда жена от Бога, она даже шёпот мужнин услышит, не то что зов! - ответил старик.
И точно! Не успел он проговорить эти слова, как на пороге показалась Дори.
- Это ты сейчас кричал? - спросила она.
- Нет, Дори, кричать я не кричал, просто позвал тебя, а ты, как всегда, услышала и пришла. Вот, жена, принимай гостя. Он тоже с Господом в дружбе. Сдаётся мне, он из благородных, но, может, оно и не так. Джентльмена ведь не всегда признаешь сразу, особенно когда он приходит босой и просит починить ему башмаки. А, может, и вправду джентльмен. Ничего, поживём - увидим. Я его пригласил к нам, если ты не против. Может он у нас переночевать?
- Конечно, конечно, - ответила Дори. - Добро пожаловать! Чем богаты, тем и рады.
И повернувшись к двери, она повела Донала в дом.