- Что она новая, не скажешь, - уточнил Дик, и его серые глаза лукаво блеснули, - и она вовсе не моя! В Японии ее пели, когда меня еще на свете не было, я не сомневаюсь, что еще задолго до того, как Колумб открыл Америку. К тому же это дуэт - с состязанием и с фантами. Я вас научу. Вы садитесь сюда, вот так. Паола споет ее со мной, я ей покажу; а вы все садитесь кругом.
Паола, как была в костюме для верховой езды, села в центре круга лицом к мужу, а все общество расположилось вокруг. Следя за его движениями, в такт с ним, она сперва ударила себя ладонями по коленям, хлопнула ладонью о ладонь, потом обеими ладонями о его ладони, как играют с маленькими детьми. Тут же он спел и песню, очень коротенькую. Она ее тотчас подхватила и вторила ему, подражая восточной интонации. Мотив был типично восточный, монотонный, и сначала довольно медлительный, но с захватывающим ритмом, постепенно ускоряющимся и очень увлекательным.
Последний слог выкрикивался быстро, стремительно, октавой выше остальной песни. И в ту же секунду Паола и Дик быстро как бы выбрасывали друг другу навстречу руки, или раскрытыми, или сжатые в кулак. Игра заключалась в том, чтобы руки Паолы повторили в ту же секунду жест Дика. В первый раз она угадала, и руки обоих оказались сжатыми в кулак. Он снял шляпу и бросил ее на колени Льют.
- Мой фант! - пояснил он. - Давай еще, Паола.
Снова они запели и снова захлопали в ладоши:
Чонг-Кина, Чонг-Кина,
Чонг-Чонг, Кина-Кина,
Иокогама, Нагасаки,
Кобемаро-Хой!!!
На этот раз при восклицании "Хой" ее руки оказались сжатыми в кулак, у него они были раскрыты.
- Фант! Фант! - закричали барышни. Паола озабоченно осмотрела свой наряд, как бы спрашивая: "Что же мне дать?"
- Шпильку, - и черепаховая шпилька полетела на колени Льют за шляпой Дика.
- Да что же это! - воскликнула она, оставшись без единой шпильки, не угадав семь раз подряд, как Дик сложит руки. - Не понимаю, отчего я такая неловкая и недогадливая. Ты, Дик, слишком проворен, никогда я не могу перехитрить тебя.
Снова они запели песню, она проиграла и, к великому огорчению миссис Тюлли, громко окликнувшей ее по имени, отдала в виде фанта шпору и грозилась отдать и сапожки, если проиграет и другую шпору. Но тут ей повезло, Дику пришлось отдать ручные часы и обе шпоры; потом она, в свою очередь, проиграла свои часы на ремешке и вторую шпору.
Они снова затянули песню, несмотря на увещевания миссис Тюлли:
- Паола, брось! Дик, как тебе не стыдно!
Но Дик, издав торжествующее "Хой!", снова выиграл, и Паола, при общем хохоте, сняла с себя один из своих сапожек и бросила его в кучку вещей, все выраставшую на коленях Льют.
- Ничего, тетя Марта, - успокаивала Паола миссис Тюлли. - Мистера Уэйра нет, а он единственный, кого это могло шокировать. Ну, давай, Дик! Не можешь же ты все время выигрывать!
Припев, выполняемый ими сначала медленно, постепенно ускорялся, так что теперь они попросту быстро-быстро, почти проглатывая первые строчки, спешили к концу, и хлопанье ладоней производило впечатление неумолкавшей трещотки. От движения и возбуждения смеющееся лицо Паолы зарделось ровным ярким румянцем.
Ивэн Грэхем, в роли молчаливого зрителя, втайне негодовал и страдал. Он знал эту игру в "Джонг-Кина" в исполнении гейш в чайных Ниппона, и, несмотря на то что привык к простым нравам Большого дома Форрестов, его раздражало, что Паола участвует в такой игре. Ему в эту минуту и в голову не приходило, что будь на ее месте Льют, Эрнестина или Рита, он просто с любопытством выжидал бы, до чего дойдет азарт игроков. Только впоследствии он понял, что все это так коробило его и так глубоко затронуло только потому, что играла именно Паола и что, следовательно, она уже теперь занимала в его мыслях больше места, чем он думал. Он сознавал только одно: он начинает злиться и ему стоит труда воздерживаться и не высказывать возмущения вслух.
Тем временем к куче фантов прибавились еще папиросница и спичечница Дика и второй сапожок, пояс, брошка и обручальное кольцо Паолы. Лицо миссис Тюлли было полно стоической покорности, но она уже молчала.
Паола смеялась, и Грэхем слышал, как Эрнестина, смеясь, шепнула Берту:
- Я не представляю, что она может еще отдать.
- Вы же ее знаете, - услышал он ответ Берта, - если она разойдется, то не остановится, а разошлась она, по-видимому, не на шутку.
- Хой! - Дик и Паола одновременно крикнули, выбрасывая руки.
Грэхем видел, что она тщетно старается найти еще какой-нибудь фант.
- Ну давай, леди Годива, - приказал Дик. - Ты нам и пела, и плясала. Теперь придется расплачиваться.
"Что он, дурак? - подумал Грэхем. - И с такой женой!"
- Что же, - вздохнула Паола, перебирая пальцами пуговицы своего костюма, - надо так надо.
Кипя все большим негодованием, Грэхем отвернулся и больше не смотрел. Наступила пауза, и он понимал, догадывался, что все общество напряженно выжидает, что будет дальше. Вдруг Эрнестина взвизгнула от смеха, раздался дружный взрыв хохота, Берт крикнул:
- Это все было заранее подготовлено!
Грэхем быстро обернулся. Длинная блузка маленькой хозяйки спала с нее, и она осталась в купальном костюме. Было совершенно ясно, что она специально надела его.
- Ну, Льют, теперь твоя очередь, - предложил Дик.
Но Льют к игре не готовилась; она покраснела и увела дам одеваться в купальни.
Грэхем снова увидел, как Паола, легко добежав до площадки для ныряния в сорок футов высотой, нырнула ласточкой в бассейн; он слышал восхищенный возглас Берта и, все еще огорченный шуткой, так некстати его покоробившей, задумался над этой удивительной женщиной, "маленькой хозяйкой" Большого дома, и над тем, в чем ее очарование. Нырнув в бассейн и поплыв под водой, он широко раскрытыми глазами всматривался в отмели. Он вдруг осознал, что в сущности ничего о ней не знает. Она - жена Дика Форреста. Вот все, что ему известно. Кто ее родители, какое у нее прошлое, как и где она жила? Эрнестина говорила ему, что она и Льют - сводные сестры Паолы. Только этот единственный факт и был известен. Дно становилось все светлее, и он сообразил, что доплыл до конца бассейна. Увидев ноги Дика и Берта, очевидно, сплетенные в борьбе, Грэхем отвернулся, не выходя из воды, и проплыл назад несколько футов.
А вот еще эта миссис Тюлли, которую Паола называет "тетей Мартой"! Настоящая ли она ее тетка или она ее так просто зовет? Может быть, тетя Марта сестра матери Эрнестины и Льют? Он выплыл из воды, и от него тотчас потребовали участия в игре в кошки-мышки. В течение целого часа он не раз любовался ловкостью, легкостью и гибкостью Паолы, успешно выбегающей из круга. Наконец, все устали и, уже задыхаясь, побежали вдоль бассейна и выползли отдохнуть к миссис Тюлли.
Тут пошли новые развлечения; Паола начала убеждать миссис Тюлли в совершенно невероятных вещах.
- Послушайте, тетя Марта, не должны же вы отговаривать нас потому только, что сами плавать не научились. Я настоящий пловец, и вот я вас уверяю, что могу нырнуть в бассейн и остаться под водой целых десять минут.
- Глупости, дитя мое, - улыбнулась миссис Тюлли. - Когда твой отец был еще молод, гораздо моложе, чем ты сейчас, он мог оставаться под водой дольше всех, а я знаю отлично, что его рекорд был три минуты сорок секунд, и знаю я это потому, что сама держала часы в руках и отсчитывала минуты, когда он побил Гарри Селби.
- Что ж, и я знаю, что мой отец недурно плавал в свое время, - хвастнула Паола, - но теперь времена переменились. Будь он вот сейчас здесь, во всем своем молодом великолепии, я бы все равно его победила в подводном плавании. Я могу оставаться под водой десять минут. И останусь! Вы держите часы, тетя Марта, и следите за минутами. Да ведь это все равно, что…
- Застрелить рыбу в бочке, - закончил за нее Дик.
Паола поднялась на площадку.
- Начните считать, когда я буду в воздухе, - сказала она.
- Сделай мертвую петлю, - крикнул ей Дик.
Она кивнула, улыбнулась и стала в позу, будто стараясь как можно больше набрать в легкие воздуха. Грэхем смотрел на нее с восторгом. Сам он нырял отлично, но редко видел, чтобы непрофессионалка делала мертвую петлю. Ее мокрый костюм из голубого и зеленого шелка охватывал ее туго, отчетливо обрисовывая пропорционально сложенное тело. Она сделала глубокий вздох, как бы накачивая последний кубический дюйм воздуха, и, выпрямившись, вытянув ноги, твердо ступила на край трамплина. Доска подбросила ее вверх. Она свернулась в комочек, сделав в воздухе полный круг, сразу приняла классическую для ныряния позу и, чуть затронув поверхность воды, скрылась из глаз.
- От лезвия толедского кинжала было бы больше шума, - заключил Грэхем.
- Как бы я хотела так нырять! - с восхищением воскликнула Эрнестина. - Но я никогда не сумею. Дик говорит, что дело в ритме, и вот почему Паола ныряет так прекрасно. У нее прекрасно развито чувство ритма.
- И она умеет отдавать себя движению, - прибавил Грэхем.
- Совершенно сознательно, - определил Дик.
- Напрячь все силы, чтобы дать себе отдохнуть, - согласился Грэхем. - Мне ни разу не приходилось видеть, чтобы даже профессионал делал мертвую петлю с таким мастерством.
- Я этим горжусь больше, чем она, - заявил Дик. - Я ведь обучал ее этому, хотя, сознаюсь, это было очень нетрудно. Она замечательно координирует свои движения, почти без всякого усилия. Прибавьте к этому чувство ритма. Ее первая же попытка была просто блестяща.
- Паола - женщина замечательная, - заявила миссис Тюлли, с гордостью перебегая глазами от часовой стрелки к гладкой поверхности бассейна. - Женщины никогда не умеют плавать так, как мужчины, а она умеет. Три минуты и сорок секунд! Она побила отцовский рекорд!
- Но пяти минут, а тем более десяти она не выдержит, - заявил Дик с положительной уверенностью. - Грудь разорвется.
Прошло четыре минуты, и миссис Тюлли начала волноваться и тревожно всматриваться то в одно, то в другое лицо. Не посвященный в тайну, капитан Лестер выругался и нырнул в бассейн.
- Что-то с ней случилось, - заявила миссис Тюлли с нарочитым спокойствием, - она ушиблась, ныряя. Ищите же вы, мужчины!
Но Грэхем, Берт и Дик, встретившись под водой, весело усмехались, пожимая друг другу руки. Дик подал им знак, чтобы они следовали за ним, и провел их через темную воду в пещеру, где, все еще ступая по воде, они застали Паолу и весело зашептались.
- Мы просто зашли, чтобы убедиться, что все в порядке, - пояснил Дик. - А теперь надо довести игру до конца… Идите вперед, Берт, а я за Ивэном.
И так, гуськом, они прошли к затененной части бассейна и вышли на поверхность с другой стороны. Миссие Тюлли уже встала и подошла к самому краю бассейна.
- Если бы я только на минуту подумала, что это снова какой-нибудь ваш фокус, Дик Форрест… - начала она.
Но Дик, не обращая на нее ни малейшего внимания, неестественно спокойно стал давать громкие директивы.
- За это надо взяться всерьез, господа. Вы, Берт, и вы, Ивэн, идите со мной. Мы начнем с этого конца, надо держаться в пяти футах друг от друга и обыскать все дно. А потом обыщем его поперек.
- Не трудитесь, господа, - крикнула им миссис Тюлли, начиная смеяться. - Что касается тебя, Дик, то выходи сейчас же, я должна тебя отодрать за уши.
- Вы присмотрите за ней, девочки, - крикнул Дик. - У нее истерика.
- Пока еще нет, но будет, - продолжала она хохотать.
- К черту, сударыня, тут не до смеха! - прогремел капитан Лестер, собираясь вновь исследовать дно.
- Тетя Марта, неужели вы догадались? - спросил Дик, когда доблестный моряк снова скрылся под водой.
Миссис Тюлли кивнула.
- Но продолжай, Дик, одна жертва у тебя все-таки осталась. Мать Элси Коглан "выдала" мне этот фокус еще в Гонолулу в прошлом году.
И только по истечении одиннадцати минут на поверхности показалось улыбающееся лицо Паолы. Симулируя полное изнеможение, она выползла очень медленно и, задыхаясь, упала возле тетки. Капитан Лестер, действительно измученный усердными поисками, пристально посмотрел на Паолу, затем подошел к соседнему столбу и трижды ударился головой о бетон.
- Боюсь, что десяти минут не прошло, - сказала Паола. - Но ведь только на немного меньше, правда, тетя Марта?
- Нисколько не меньше, - ответила миссис Тюлли, - если ты интересуешься моим мнением. Я вообще удивляюсь, что ты промокла… Ну, дыши же спокойно, дитя мое. Довольно актерства. Помню, когда я еще была совсем молодой, то, путешествуя по Индии, я видела целую школу факиров, они ныряли в глубокие колодцы и оставались под водой гораздо дольше тебя, дитя мое, гораздо дольше.
- Ты знала! - набросилась на нее Паола.
- Но ты не знала, что я знаю, - возразила тетка, - и поэтому твое поведение преступно. Имея в виду женщину моих лет, с моим сердцем…
- И с твоей ясной-преясной головой, - добавила Паола.
- Я за два яблока отодрала бы тебя за уши.
- А я за одно расцеловала бы тебя, хотя все-таки промокла, - засмеялась Паола в ответ. - Но как бы то ни было, капитана Лестера мы все же одурачили… Ведь, правда, капитан?
- Со мной вы больше не разговаривайте, - мрачно пробормотал храбрый моряк. - Я занят, я обдумываю свою месть… Что касается вас, мистер Дик Форрест, я или взорву ваше молочное хозяйство, или подрежу подколенные жилки у Горного Духа. А может быть, я сделаю и то и другое, а пока что собираюсь побить вашу кобылку.
Дик на своей Фурии, а Паола на Лани ехали домой к Большому дому рядом.
- Как тебе нравится Грэхем? - спросил он.
- Он очень милый, - ответила она. - Это человек твоего типа, Дик. Он универсален, как и ты, и на нем, как и на тебе, лежит печать громадного опыта, всех семи морей и всех книг, и всего прочего. К тому же он разбирается в искусстве и вообще имеет понятие обо всем. И веселиться умеет. Ты заметил, как он улыбается? Как заразительно? Невольно хочется улыбнуться ему в ответ.
- А вместе с тем жизнь оставила на нем и серьезные следы, это и по лицу видно, - добавил Дик.
- Правда, правда, - в уголках глаз, когда он улыбается, видны морщинки. В них чувствуется не усталость, а, скорее, вечные старые вопросы: почему? к чему? стоит ли? в чем тут дело?
Замыкая кавалькаду, ехали Эрнестина и Грэхем, и она говорила:
- Дик глубок. Вы его недостаточно знаете. Он поразительно умен и глубок! Я его знаю, хотя очень немного! Паола его хорошо знает. Но вообще, мало кто его понимает, о нем судят поверхностно. Он настоящий философ, а владеет собой, как стоик или англичанин, и может провести весь мир.
Под дубами у коновязи, где собралось спешившееся общество, Паола умирала со смеху:
- Продолжай, продолжай, еще, еще.
- Она меня обвиняет в том, что у меня в моем словаре для имен наших боев по моей системе уже места нет, - пояснил он.
- А он мне тут же назвал не менее сорока новых имен… Продолжай же, Дик, еще, еще.
- Ну, тогда у нас будут: О-Плюнь и О-Дунь, О-Пей и О-Лей, О-Вей, О-Кис и О-Брысь, О-Пинг и О-Понг, О-Мост, О-Нет и О-Да.
И Дик зазвенел шпорами, направляясь к дому и напевая имена из своего импровизированного словаря.
Глава XVII
Всю следующую неделю Грэхема мучили досада и неудовлетворенность; он не находил себе места. С одной стороны, он твердо знал, что должен уехать из Большого дома с первым же поездом, а с другой - хотел видеть Паолу все больше и больше. Кончалось же тем, что он не уезжал, а с ней встречался меньше, чем в первые дни после приезда.
За все пять дней, пока гостил молодой скрипач, он занимал почти все время Паолы. Грэхем часто заходил в музыкальную комнату и угрюмо слушал их игру; они же оба не обращали на него никакого внимания. Они совершенно забывали о его присутствии, раскрасневшиеся и поглощенные общей страстью к музыке, или же, вытирая разгоряченные лица, весело болтали и дружески смеялись. Грэхему было совершенно ясно, что молодой скрипач боготворил ее с почти болезненной пылкостью; но ему было больно не от этого, а от того благоговейного восторга, с которым она иногда смотрела на Уэйра, когда тот был в ударе. Напрасно Грэхем старался убедить себя, что с ее стороны нет ничего, кроме чисто духовного увлечения, кроме восторженной оценки подлинного искусства. Все же его мужское самолюбие страдало так, что ему часто было невмоготу засиживаться в музыкальной комнате.
Как-то раз, зайдя туда в момент, когда, сыграв песню Шумана, Уэйр вышел, Грэхем застал Паолу еще за роялем, с выражением восторженной мечтательности на лице. Она взглянула на него, точно не узнавая, потом машинально встрепенулась, пробормотала что-то совершенно несвязное и вышла из комнаты. Грэхем почувствовал обиду и боль, хотя и старался убедить себя, что она просто замечталась, как артистка, переживая только что сыгранную песню. "Но женщины странные существа, - рассуждал он, - они способны на неожиданные и непонятные увлечения. Вполне возможно, что этот юноша своей музыкой увлек ее как женщину".
Тотчас же после отъезда Уэйра Паола Форрест почти перестала выходить из своего флигеля. Из разговора домашних Грэхем узнал, что это у нее в порядке вещей.
- Паола порой чувствует себя прекрасно и в одиночестве, - пояснила Эрнестина, - и нередко уединяется на довольно продолжительное время. Единственный, кто ее тогда видит, - это Дик.
- Для остальных это, однако, не очень-то лестно, - улыбнулся Грэхем.
- Но зато, когда она возвращается к нам, с ней так весело, - ответила Эрнестина.
Прилив гостей Большого дома понемногу стихал. Приехал еще кое-кто из друзей, были также и деловые визиты. Но больше разъезжались. О-Пой со своей китайской командой управлял Большим домом так бесшумно и безупречно, что хозяевам отнюдь не приходилось занимать гостей. Гости занимали себя сами. Дик редко показывался до завтрака. А Паола продолжала жить в уединении и не выходила раньше обеда.
- Лечение отдыхом, - сказал как-то раз утром Дик Грэхему, предлагая ему бокс, поединок на рапирах или на ножах. - Теперь самое время приняться за вашу книгу, - сказал он ему, остановившись на минутку передохнуть во время борьбы. - Я - только один из многих, с нетерпением ждущих ее появления, а я, правда, жду с нетерпением. Я вчера получил письмо от Хэвли, он тоже об этом вспоминает и спрашивает, много ли у вас написано.
Грэхем, сидя у себя в башне, привел в порядок свои записи и фотографии, составил план книги и погрузился в работу над первой главой. Это так увлекло его, что зарождающийся в нем интерес к Паоле, может быть, и угас бы, если бы не встречи с ней по вечерам за обедом. К тому же, пока Эрнестина и Льют не уехали в Санта-Барбара, купание днем и катание верхом не прекращались, как и автомобильные поездки на миримарские пастбища и к вершинам Ансельмских гор. Ездили иногда в сопровождении Дика осматривать его землечерпалки в бассейне реки Сакраменто или большую плотину на Малом Койоте, а как-то раз посетили отведенный ему для колонии участок в пять тысяч акров, сдаваемый в аренду по двадцать акров, где Дик брался обеспечить существование двумстам пятидесяти фермерским семействам.
Грэхем знал, что Паола часто отправляется в далекие одинокие прогулки верхом и не удивился, застав ее спешивающейся у коновязи с Лани.