Разбойники. Этот откуда выскочил? – Кто он такой? С неба свалился? – Да ты знаешь ли, куда попал? – Смотри, и шапки не ломает!
Посадский. Глухи вы, что ли? Где атаман ваш?
Один разбойник. Вишь, какой шустрый! Да ты разве о двух головах?
Посадский. А вы, чай, с придурью? Да я и без вас найду его! (Осматривается и идет прямо на атамана.) Ты Хлопко-Косолап!
Хлопко. Косолап и есть. Неладно скроен, да крепко сшит. Побываешь в моих лапах – узнаешь меня!
Посадский. Хаживали на медведя, не в диковину нам.
Ропот.
А коли ты атаман, так чего смотришь? За полверсты отсель меня с двумя товарищи остановил тюлень какой-то, здоровее тебя будет. Я ему толкую: мы к тебе; а он, увалень, не говоря ни слова, сгреб их двух да и потащил.
Разбойники. Ха-ха-ха! Да это они на Митьку наткнулись!
Посадский. Я бы разбил ему череп, да с тобой ссориться не хотел.
Хлопко. Эй, милый человек! Да ты, я вижу, без чинов!
Посадский. Не в моем обычае.
Хлопко. А вот я тебя, душа моя, сперва на сук вздерну, а потом спрошу об имени-прозвище.
Посадский. Ну, нет, шутишь. Раздумаешь вздернуть!
Хлопко. Да кто ж ты такой?
Посадский. Сперва пошли свободить товарищей, а пока дай горло промочить. (К разбойникам.) Эй! Вина! (Садится рядом с Хлопком.) Я к тебе за делом, дядя; ты нужен мне. Как по-твоему, кто у нас царь на Руси?
Хлопко. Да ты и вправду не шутишь ли со мной?
Посадский. Я не шучу. А ты не отлынивай, говори: кто царь на Руси?
Хлопко. Как кто? Борис Федорыч!
Посадский. Неправда! Не отгадал! Дмитрий Иваныч.
Хлопко. Какой, шут, Дмитрий Иваныч?
Посадский. Да разве их два? Вестимо какой! Сын царя Ивана! Тот, кого вор Годунов хотел извести, да не извел! Тот, кто собирает рать удальцов, на Москву вернуться, свой отцовский стол завоевать! Не веришь? Я от него к тебе прислан. Он жалеет вас; зовет тебя, со всеми людьми, к литовскому рубежу!
Разбойники столпляются вокруг посадского.
Говор. Слышь, слышь! Царевич зовет! Недаром шла молва, что жив царевич!
Хлопко. Молву-то мы знаем, да кто ж мне порукой, что этот к нам не подослан?
Посадский. Какой тебе поруки? Через месяц, много через два услышишь о Дмитрии. Чем тебе здесь от Борисовых воевод отстреливаться, иди ко Брянску лесными путями, становись под царский стяг! Великий государь пожалует тебя; у него с тобой один супостат – вор Годунов!
Хлопко. А, черт возьми, пожалуй, и правда!
Шум за сценой. Является Митька, таща за шиворот одной рукой Мисаила Повадина, другой – Григория Отрепьева.
Разбойники. Вот он и Митька! Ай да Митька! Ай да тюлень! Тащи, тащи! Не давай им упираться! Тащи их сюда, посмотрим, что они за люди!
Митька (подтащив обоих к Хлопку) . Пущать, что ли?
Хлопко. Погоди пущать: допросим их сперва. Кто вы такие? Ты кто?
Мисаил. Смиренный инок Мисаил!
Хлопко. А ты?
Григорий. Смиренный инок Григорий!
Хлопко. Зачем пришли?
Мисаил. Не сами пришли, пресветлый и многославный воевода! Влекомы есмы силою хищника сего!
Хлопко. Да в лес-то мой как вы попали?
Григорий. От немощи человеческий плотскими боримые похоти, из монастыря пречестного Чуда, что на Москве-реце, бежахом!
Мисаил. А простыми словами: из-под начала ушли; яви нам милость, повелитель, дай у себя пристанище!
Хлопко. Биться дубинами умеете?
Мисаил. Не сподобил Господь.
Хлопко. А на кулаках деретесь?
Григорий. И сей не вразумлены мудрости.
Хлопко. Так на кой вы мне прах?
Мисаил. Прийми нас, славный витязь, душеспасения ради!
Григорий. Насыти нас, гладных, паче же утоли жажду нашу соком гроздия виноградного, сиречь: вели пеннику поднести!
Хлопко. Пеннику вам поднесут; только у меня такой обычай: кого к себе примаю, тот сперва должен свою удаль показать. Выходите оба с Митькой на кулачки. Коли вдвоем побьете его, будет вам и пристанище.
Хохот между разбойниками.
Митька. Пущать, что ли?
Хлопко. Пущай!
Мисаил. Умилосердись, повелитель!
Григорий. Не обреки, воевода, членов наших сокрушению!
Хлопко. Да разве он один вам двоим не под силу?
Мисаил. Свиреп и страховиден!
Григорий. Дикообразен и скотоподобен!
Посадский (вставая) . Оставь их, дядя Косолап! Где инокам смиренным кулачиться? Вот я, пожалуй, выйду заместо их!
Хлопко. Ты?
Посадский. Ну да, я.
Хлопко. На Митьку?
Посадский. На Митьку, коли он Митька.
Хлопко. Один?
Посадский. А то как же еще?
Хлопко. Да ты знаешь ли Митьку? Ведь коли ты подослан, я успею повесить тебя, а коли ты вправду от царевича, так не след тебе убиту быть.
Посадский. За меня не бойся!
Хлопко. Ой ли? Ну, как знаешь, посмотрим. Становись, Митька!
Митька. Чаво становиться-то?
Хлопко. Ну, собачий поп, не разговаривай, становись!
Посадский. Померяемся, тезка! Побей меня.
Митька. А что ты мне сделал?
Посадский. Так тебе надо что сделать сперва? Изволь! (Сшибает с него шапку.)
Митька. Что ж ты это?
Посадский. Мало с тебя? (Толкает его в бок.)
Митька. Не замай – тресну!
Посадский. А я тебя!
Митька. А ну, подойди!
Разбойники хохочут. Бой зачинается. Митька и посадский, став друг против друга, ходят кругом, левая рука на тычку, правая на маху. Мисаил и Григорий садятся на землю и смотрят.
Посадский. Что ж не бьешь?
Митька. А вот постой!
Хочет ударить Посадского; тот увертывается и бьет его в плечо.
Мисаил. Эх!
Григорий. Раз!
Разбойники хохочут.
Митька. Ты чаво вертишься?
Посадский. Не буду, тезка. Изловчись, я подожду.
Митька (размахнувшись) . Так на ж тебе!
Бьет сплеча, Посадский сторонится, Митька с размаху падает оземь.
Посадский (притиснув его коленом) . Убить аль жива оставить?
Разбойники. Ай да молодец! – Вот лихо было! – Невиданное дело! – Митьку оседлал!
Посадский (отпуская Митьку) . Кого люблю, того и бью. Вставай, тезка, помиримся! Приходи в Северскую землю, под царский стяг! Царевич Дмитрий пожалует тебя!
Хлопко. Так ты, что ли, вправду от царевича? Побожись!
Посадский. Как Бог свят, сам Дмитрий зовет вас! Много ль у тебя беглых крестьян, дядя Косолап?
Хлопко. Довольно есть, да мне все не верится…
Посадский (к толпе) . Православные! Когда сядет Дмитрий на свой отцовский стол, всем Юрьев день отдаст, все кабалы порешит, всем свобода постарому!
Крики. Воздай ему Господь! Помоги ему на престол!
Посадский. Казну Борисову меж вас разделит!
Крики. Живет Дмитрий Иваныч!
Посадский. А теперь, ребята, атаман велит про его царское здоровье допьяна напиться! Выставляйте чаны! Выкачивайте какие там у вас бочки! Дядя Косолап угощает!
Общее смятение, шум и крики. Посадский незаметно скрывается.
Хлопко. Эй ты, пострел! Да где ж это он?
Один разбойник. Кто?
Хлопко. Как кто? Тот, кто взбудоражил нас!
Разбойник. Он сейчас тут стоял.
Хлопко. Куда ж он пропал? Насатанил да и провалился! Эй вы, отцы святые, кто это был?
Мисаил. Не вем.
Григорий. Не сказался ми.
Хлопко. Как, черти, не сказался? Ведь вы с ним пришли, наплешники?
Мисаил. На исходище путей стеклися, повелитель! Сладкоречием мужа сего прелыщенны есмы!
Григорий. Он же убеди нас купно с ним пред очеса предстати твоя, имени же своего не объяви!
Хлопко. Ну, диковина!
Крики. Эхма! Царевич в Северскую землю зовет! На Москву хочет вести! – Нам Борисову казну отдает! – К царевичу! К царевичу! Веди нас, атаман! – Когда к царевичу поведешь?
Хлопко. Ну, добро, добро, дьяволы! Завтра тронемся!
Шум и смятение
Действие третье
Покой во дворце
Борис сидит перед столом, покрытым бумагами.
Борис
Нелепая, безумная та весть –
Не выдумка! Неведомый обманщик,
Под именем Димитрия, на нас
Идет войной; литовскую он шляхту
С собой ведет, и воеводы наши
Передаются в ужасе ему!
Кто этот вор, неслыханный и дерзкий?
Селения к нему перебегают –
Молвой Москва встревожена – его
Нам презирать нельзя! Доколь не сможем
Назвать его по имени, он будет
Димитрием в глазах толпы! Возможно ль?
Меня бродяга изменить заставит
Исконное решение мое!
Не благостью, но страхом уже начал
Я царствовать. Где ж свет тот лучезарный,
В котором мне являлся мой престол,
Когда к нему я темной шел стезею?
Где светлый мир, ценою преступленья
Мной купленный? Вступить на путь кровавый
Я должен был или признать, что даром
Прошедшее свершилось. Колебаться
Теперь нельзя. Чем это зло скорей
Я пресеку, тем мне скорее можно
Вернуться будет к милости.
Входит Семен Годунов.
Ну, что?
Что ты узнал? Кто этот человек?
Семен Годунов
Сам сатана, я думаю! Нигде
Я до следов его не мог добраться.
Под стражу мы людей довольно взяли,
Пытали всех; но ни с огня, ни с дыба
Нам показаний не дал ни один.
Борис
Мы знать должны, кто он! Во что б ни стало
Его назвать – хотя пришлось бы имя
Нам выдумать!
Семен Годунов
Найти такое можно.
Был в Чудове монах, Григорьем звали,
Стрелецкий сын, из Галича. Бежал
Недавно он и, пьяный, похвалялся:
"Царем-де буду на Москве!"
Борис
Зачем
Меня не известили?
Семен Годунов
Государь,
То был пустой, беспутный побродяга,
Хвастун и враль; монахи все ему
В глаза смеялися.
Борис
Но, может быть,
То он и есть?
Семен Годунов
Нет, государь, не он.
Тот вор умен, мечом владеть умеет,
А этот только бражничал да лгал.
Борис
Каких он лет?
Семен Годунов
Лет двадцати иль боле.
Борис
Куда бежал?
Семен Годунов
На Стародуб. Оттоль
Ушел в Литву.
Борис
Как прозывался он?
Семен Годунов
Отрепьевым.
Борис
Он нам пригоден. Им
Того пока мы вора назовем.
Лишь то, что нам является в тумане,
Смущает нас; что осязать мы можем
Или назвать – свою теряет силу.
Гонца в Литву отправить к королю:
Чтобы скорей свою унял он шляхту;
Что стыдно-де пособие чинить
Негодному, беспутному бродяге;
Что Гришка-де Отрепьев, беглый инок,
Морочит их; что если в мире быть
Со мной хотят – чтоб выдали его!
Разведчиков умножить. Знать я должен,
Что говорят, что думают бояре.
Им на руку пришлася эта весть!
Романовым избрание мое
Досель как нож; ближайшею роднею
Они себя Феодору считают;
А Шуйские мне рады б отомстить
За князь Иван Петровича; все ж вместе
Мне Юрьев день простить они не могут!
Что слышно в городе?
Семен Годунов
По вечерам
К Романовым съезжаются бояре
И шепчут много, но от слуг они
Хоронятся. И чью-то чашу пили
В молчании.
Борис
Изменничье гнездо!
Я знаю чью! Награду обещать
Тому, кто мне на них найдет улику!
Семен Годунов
Улика будет.
Борис
Голод между тем
Досель еще свирепствует. Напрасно
Народу я все житницы открыл,
Истощены мои запасы. В день,
Когда венец я царский мой приял,
Я обещал: последнюю рубаху
Скорей отдать, чем допустить, чтоб был
Кто-либо нищ иль беден. Слово я
Теперь сдержу. Открыть мою казну
И раздавать народу: царь-де помнит,
Что обещал. Когда казны не станет,
Он серебро и золото отдаст,
Последнюю голодным он одежду
Свою отдаст – но чтоб лихих людей
Не слушали; чтобы ловили всех,
Кто Дмитрия осмелится лишь имя
Произнести!
Входит царевич Федор.
Мстиславскому сказать,
Чтоб воеводство над войсками принял.
Украинским уж боле воеводам
Не верю я. Ступай, исполни все,
Как я велел.
Семен Годунов уходит.
Федор
Отец, так это правда?
Земле грозит опасность? Этот дерзкий,
Безумный самозванец в самом деле
Мог обмануть украйны? Мог рубеж
Переступить? И на тебя войною
Теперь идет?
Борис
Недолго будет он,
Надеюсь я, торжествовать. Улики
У нас в руках.
Федор
Но между тем у нас
Он города берет? Отец, пошли,
Пошли меня и брата Христиана
К твоим войскам! Вели, чтоб под начало
Он взял меня!
Борис
Сын Федор, если б враг
Достойный шел на Русь, быть может, я
Послал бы вас; но с этим темным вором
Царевичу всея Руси сразиться
Не есть хвала. Кто плахе обречен –
Не царскими тот имется руками.
Федор
Не княжескими также. Ты, однако,
Мстиславского на этого врага
Сейчас послал. Его ты, стало быть,
Ничтожным не считаешь. Ты велишь
Хватать всех тех, кто произносит имя
Покойного царевича; отец,
Нам правосудье ведомо твое –
Ты мог ли бы то сделать, если б ты
Опасности не чаял? Мы со Ксеньей
Об этом долго толковали; горько
Казалося и непонятно нам,
Что ты, отец, который столько раз
Нам говорил: я лишь дела караю,
Но ни во чью не вмешиваюсь мысль, –
Что начал ты доискиваться мыслей,
Что ты за мысль, за слово посылаешь
Людей на казнь! Но мы решили так!
Насилуешь свое, отец, ты сердце
Затем, что Русь в опасности. И если
Оно так есть – и если в самом деле
Опасность ей грозит, – кому ж, отец,
Встречать ее, кому, коли не мне?
Борис
Кипит в нас быстро молодости кровь;
Хотел бы ты во что б ни стало доблесть
Свою скорее показать; но разум
Иного требует. Ты призван, сын,
Русийским царством править. Нам недаром
Величие дается. Отказаться
От многого должны мы. Обо мне
Со Ксенией вы вместе толковали –
В одном вы не ошиблись: неохотно
Ко строгости я прибегаю. Сердце
Меня склоняет милостивым быть.
Но если злая мне необходимость
Велит карать – я жалость подавляю
И не боюсь прослыть жестоким.
Федор
Видишь!
Ты говоришь: необходимость – стало,
Опасность есть!
Борис
Она явиться может –
И, чтоб ее предупредить, я должен
Теперь быть строг. Когда придет пора,
Я к милости вернусь. Где Ксенья? Мы
Не виделись сегодня. Пусть она
Ко мне придет.
Федор уходит.
Мне кажется, когда
Ее услышу голос, легче будет
Мне на душе. Царенья моего
Безоблачна взошла заря. Какую
Она, всходя, мне славу обещала!
Ее не может призрак помрачить!
С минувшим я покончил. Что свершилось,
То кануло в ничто! Какое право
Имеет прах? Земля меня венчала,
А хочет тень войти в мои права!
Я с именем, со звуком спорить должен!
Федор возвращается со Ксенией.
Поди ко мне, дитя мое, садись –
Но что с тобой? Ты плакала?
Ксения
Отец…
Борис
Ты так глядишь, как будто ты какую
Утрату понесла?
Ксения
Да, мой отец,
Ты молвил правду – понесла утрату
Я страшную! Не я одна – мы все –
Все понесли ее! Тебя, отец мой,
Утратили мы все – ты стал не тот!
Куда твоя девалась благость? Ты ли,
Ты ль это предо мной? Когда, бывало,
Народу ты показывался – радость
Во всех очах сияла; на тебя
С любовию смотрели и с доверьем –
Теперь же – о, какая перемена!
Теперь со страхом смотрят на тебя!
Взгляни вокруг: везде боязнь и трепет –
Уж были казни – о доносах шепчут,
Которые ты награждать велишь, –
Москва дрожит – так было, говорят,
Во времена царя Ивана…
Борис
Ксенья…
Ксения
Ты стал жесток…
Борис
Опомнись, Ксенья. Ты
Меня довольно знаешь. Если я,
Которого терпение тебе
Так ведомо, решаюся карать –
То, стало быть, я не могу иначе!
Ты то пойми.
Ксения