Внезапно он понял, отчего этот город казался таким безрадостно-пустым: нигде на улицах, площадях и в катакомбах не видно было детворы, не слышалось шума невинных детских игр, звуков беззаботных и звонких ребяческих голосов. Здесь не было детей; это напоминало, насколько он представлял себе, атмосферу санаториев и лечебных курортов, где, заботясь о покое больных, жаждущих исцеления, гонят детей из близлежащих парков и скверов. Про себя Роберт всегда думал, что крик детей может выдерживать только тот, кто сам его порождает; их несмолкаемый шум и гомон на улицах, их разноголосый галдеж, неудержимый истошный плач так часто бывал нестерпим и мешал ему в часы уединенных занятий. Но здесь эти дети не плакали, а мирно, спокойно и уверенно шли своей дорогой. Точно в колдовском шествии, проходили они, заполняя всю улицу, и чего бы, кажется, он не дал теперь, чтобы только не видеть их такими смирными; как хотел он, чтобы улица огласилась их веселыми криками, чтобы их радостно звеневшие голоса проникали сюда, под своды Архива. Но уже одно это шествие и возможность видеть его придавало физиономии этого города без детей хотя бы на какое-то время новое, особенное выражение. Теперь он понимал, почему жители с таким волнением ожидали детей и такими благоговейными взглядами провожали. Ведь и эти дети шли, казалось, откуда-то из другой страны и только проходили через город.
Ни один из жителей не последовал за ними. Сзади шли только служители, которые несли открытые паланкины. В них лежали совсем крошечные, грудные, дети, спеленутые и с сосками во рту. Их можно было бы принять за восковых кукол, если бы они не дергали своими крохотными пучками и время от времени не выпрастывали из пеленок ножки. Городские служители, которые с безучастными лицами несли эту легкую ношу, были в таких же кожаных фартуках и кепках с козырьками, как и те мужчины, что убирали мусор на улицах города. Дрожь пробежала по телу Роберта. Из толпы зрителей раздавались умильные возгласы: "Ах, какая маленькая крошка с голубой ленточкой!", "Какой же он опрятненький, вы только поглядите!", "Какая она нежная, вон та, с розовым бантиком в волосах!". При этом женщины, старые и молодые, слегка покачивались из стороны в сторону, вытянув перед собой обнаженные руки. Каждая как будто убаюкивала ребенка, пока проносили паланкины. Но вот последний исчез из виду. Тут и туча мух рассеялась.
В то время когда городской служитель, замыкавший шествие, равнодушно затворил за собой решетку, в комнату вошел ассистент, тот, который говорил, что чувства должны разрушаться, чтобы высвобождались их основные элементы, - то есть старый Перкинг. Он подошел к стоявшему у окна Роберту.
- Почти через день, - сказал он осторожно, - жители вот таким образом провожают толпу детей, проходящих через город. Хотя зрелище это повторяется часто, оно не утрачивает своей притягательной силы для массы. Поскольку население добровольно принимает участие в этом маленьком параде, то оно, естественно, засчитывается как час упражнений. Для многих это приятное и волнующее событие.
- Но можно узнать, - сказал Роберт, - куда они направляются?
- Они приходят, они идут, - возразил Перкинг. - В северо-западном направлении от города простираются обширные поля.
- Мне уже говорили об этом в Префектуре, - сказал Роберт.
- Это совершенно естественно, - заметил ассистент, - дети проходят через город, не задерживаясь в нем. Их жизнь еще не отмечена печатью собственной судьбы.
Роберт кивнул.
- Можно было бы подумать о рае, - сказал он, - о невинности знания. Но, - помолчав, продолжал он, - эта ядовитая туча мух, эта гадость!
- Наверху мухи, а внизу крысы! - сказал Перкинг. - Это остатки животной жизни, для которой даже река не преграда.
Как будто спохватившись, что он слишком много сказал или предложил, старый ассистент оборвал разговор и поспешно удалился.
Улица снова обрела свой обычный вид. Толпа разошлась, лишь немногие зрители еще стояли там или тут и переминались с ноги на ногу, прежде чем тронуться с места. Роберт отошел от окна с намерением обратиться снова к своим бумагам, но вдруг замер на месте, словно его что-то кольнуло в сердце. Он выждал с минуту, потом бросился вон из комнаты, едва удостоив кивком почтенных ассистентов, сидевших в соседнем помещении. Впрочем, те настолько погружены были в свою работу, что, кажется, даже не обратили внимание на его поспешность. На бегу схватив в гардеробе шляпу и перчатки, Роберт вылетел из вестибюля, и не успела еще дверь захлопнуться за ним, как он уже стоял на улице. Не спеша ему навстречу шла Анна.
6
Анна была в таком же легком костюме, что и накануне утром. Только сегодня она надела на голову светлую соломенную шляпку с цветной лентой, концы которой весело трепетали. Увидев Роберта, она приостановилась. На лице ее играла чуть заметная насмешливая улыбка, которая должна была скрывать ее смущение.
- Ты! - воскликнул он, шагнув к ней, и взял за руку.
- Конечно! - сказала она. - Вот и ты теперь здесь, Роб!
Она высвободила свою руку из его руки и плотнее натянула рукав жакета на запястье.
- Ты, верно, рассердилась на меня, - поспешно заговорил Роберт, чтобы облегчить свою совесть, - за то, что я вчера утром не сразу узнал тебя.
- Вчера утром? - переспросила Анна и опустила глаза.
- Ну да, ты же знаешь, - сказал он. - Я только что приехал с вокзала и стоял на площади, а ты как раз пришла за водой к фонтану, вместе с другими женщинами.
- Да, - подтвердила она, - мы всегда ходим туда рано утром. Так это было вчера? Я знаю только, что ты меня не узнал. - Она улыбнулась и посмотрела прямо ему в глаза.
- Тебя это обидело? - озабоченно спросил он.
- Нет-нет, - возразила она.
- Ты можешь понять, - продолжал он, - мне ведь все казалось новым и непривычным, поездка сюда, которая случилась совершенно неожиданно, утомительная дорога, долгий путь от вокзала к городу, одним словом, я был готов к чему угодно, но только не к тому, что ты будешь первой, кого я здесь встречу.
- Так оно, кажется, и было, - кивнула Анна.
- Правда, очень скоро у меня возникло ощущение, что женщина, которая привела меня в подвальные помещения, была ты. Потому я и окликнул тебя там, в коридоре, когда ты уже пошла, - но в полумраке я не был точно уверен.
- Ты уже нашел себе жилье?
- Да, Анна, спасибо. Если бы ты сразу заговорила и я услышал твой голос - вот так, как я его слышу сейчас, - я бы сразу узнал тебя. Но ты приложила палец к губам…
- Да и ты мог быть миражом, - сказала она.
- Не шути так, Анна, - взмолился он.
- А что было потом?
- Потом, - сказал он, - ах, это слишком долго рассказывать и далеко увело бы. В сущности, я весь день искал тебя!
- Ты этим занимался, Роб? Как чудесно!
- Но Анна! Ты знаешь, как я всегда ждал тебя. Всегда.
- Что значит это в сравнении с ожиданием здесь! - воскликнула она. - Но теперь я рада. Ведь ты приехал. Ты в самом деле последовал за мной.
Роберт помолчал, как бы соображая. Потом взял ее за руку и сказал только:
- Пойдем. Пройдемся немного.
Они шли как будто по заколдованным улочкам, словно были одни в этом мире. Сворачивали то вправо, то влево, не замечая, что кружат по одним и тем же местам. Шли не спеша, одинаковым шагом. Мало-помалу разговор, после первых торопливых слов, которыми они обменялись при встрече, потек спокойно.
Да, она, конечно, предполагала, что он тоже должен быть среди зрителей, которые собираются во время шествия детей. Кто же упустит такое зрелище. Она еще и сейчас все не может отделаться от впечатления, как будто перед глазами проходили и те, кто еще не родился, во плоти и крови. Нет, она не плачет. Просто она не могла знать, где именно он стоял, и поэтому потихоньку прошла всю улицу до самых Старых Ворот, почти отчаявшись его встретить. Вообще она старается обходить это место. Какое именно? Ну это, где испокон веку сидят городские писари, эти стражи душ, перед которыми будто бы уже нет никаких тайн. И все же у нее есть тайна, все еще есть. Даже перед ними. Иначе какая бы она была женщина!
От ее смеха веяло соблазном. Он крепче обхватил ее рукой. Не только ее замечание о Старых Воротах удержало Роберта от того, чтобы рассказать Анне о своей связи с Архивом. Слишком хорошо он помнил, какое странное впечатление произвело его сообщение об этом на Кателя. Но не заметила ли она, что он вышел ей навстречу из-под арки или что он наблюдал шествие из окна Архива?
- Я как раз вышел оттуда, - сказал он.
- Ты не снизу шел? - спросила она, не вкладывая в слова никакого особого смысла, ведь она знала о выходе из катакомб на улицу внутри арки.
- Не совсем оттуда, - отвечал он. - Я наблюдал шествие детей из окна Архива, куда меня вызвали.
- Ну да, - вздохнув, сказала она. - Мы постоянно чем-то заняты. У каждого вечно находится что-то, что надо доделать, устроить, довести до конца. - Она теребила пуговицу на своем жакете. - Наверное, от тебя потребовали все твои рукописи и бумаги, ведь они присваивают себе всякое написанное слово, чтобы его использовать, как они утверждают - во благо человечества! Смешно, но мне стыдно становится, когда я думаю, что и мои помыслы могут быть там классифицированы.
- Как ты горячишься, родная! - сказал Роберт, останавливаясь. Немного помолчав, он осведомился, не было ли ее среди тех женщин, что разыгрывали танцевальное представление в открытых подвалах.
- Я часто бываю занята в таких пантомимах, - сказала она хотя и доброжелательно, но с оттенком пренебрежения, как бы отмахиваясь от докучливого вопроса. - Это наши регулярные часы упражнений. Но стоит ли об этом говорить.
- Я здесь человек новый, - сказал он извинительным тоном.
- Пойдем дальше, - предложила она ласковым голосом.
И снова они шли бок о бок по извилистым улочкам, не замечая окружающего их убожества. Минутами бедра их соприкасались. Они молчали.
Оба преисполнены были чувства единства, какого они никогда раньше не испытывали. Они могли идти рядом - свободно, не таясь. Прежде они вынуждены были встречаться украдкой, места для прогулок выбирали за городом, на отдаленных проселочных дорогах, опасаясь нежелательных встреч со знакомыми, которые могли передать потом мужу Анны или жене Роберта, что видели их вдвоем.
- А я встретил приятеля молодости, - сказал Роберт, - о котором уже много лет ничего не слышал, Кателя. Ты с ним лично не была знакома, я знаю, это было еще до того, как мы начали с тобой встречаться. Но ты могла видеть его акварели у нас на старой квартире, одна висела в комнате Элизабет.
- Ах да, Элизабет, - рассеянно проговорила она, - как далеко это все.
- Ты тогда училась, - продолжал он, - была совсем еще девочка. Я как сейчас помню: ты пришла ко мне в Институт, это было на семинаре восточных языков, и я еще рассказывал тебе об ассирийской глиняной круглой печати с изображением прыгающего носорога. Это была наша первая встреча с тобой.
- Ты еще это помнишь! - сказала она, глядя перед собой куда-то вдаль.
- Мы так давно знакомы с тобой, Анна!
- Очень давно, Роб!
- С перерывами, - сказал он, - со странными перерывами. Когда ты неожиданно вышла замуж… но не стоит, пожалуй, вызывать прошлое.
- Не стоит? - спросила она.
Они шли мимо холодных стен разрушенных домов, по улицам, которые казались вымершими.
- Ты снова рядом, - сказал он. - Последний разрыв был самый ужасный, когда ты уехала куда-то в горы и никто ничего не знал о тебе. Я не хотел верить, что мы уже никогда не встретимся, не будем идти вместе - вот так как теперь. Катель, впрочем, предсказал, что мы непременно свидимся, это, дескать, неизбежно, если тебе известно, что я здесь.
- Роб, - сказала она, - новые связи здесь не завязываются, нити могут только сплетаться до конца. Мы были предназначены друг для друга, разве не так? И нашей с тобой жизни мы еще не вкусили в полной мере.
Роберта так тронуло это искреннее признание Анны, что он не мог говорить и только нежно поглаживал ее руку. Как просто, как естественно вдруг стало все между ними. Но разве не она сама всегда оказывала ему тайное сопротивление в решающие минуты и умела помешать тому, о чем она сейчас говорила.
- Теперь я действительно свободна, - живо продолжала она, - и ты в равной степени.
Роберт, подумав, что Анна, говоря это, имела в виду свой развод с мужем, сказал:
- Так этот процесс закончился?
- Вот дуралей, - небрежно сказала она, - ты же и сам знаешь, что закончился. Чего прикидываешься.
- Позволь, - возразил он, - отец говорил мне, что дело о разводе слушается здесь во второй инстанции.
- Твой отец?
- Я встретил его вчера в подвалах, в столовой, после того как ты оставила меня там, в коридоре.
- Так он все еще здесь? - спросила она. - Впрочем, почему бы и нет. Ах, ты имеешь в виду тот процесс, Роб! - Ее голос звучал неуверенно, - Я так мало знаю, что там. Забудь это.
Их взгляды скользили по скучным развалинам домов, по голым фасадам, за которыми сгорела уютная жизнь, и оба мысленно видели комнату и сад, поля далеко за городом и край, мосты к которому были разрушены. И боль, как рана, жгла того и другого, только у каждого она была своя.
- Какая у тебя холодная рука, - сказал он и приложил ее ладонь к своим губам.
- Не здесь! - пробормотала она и поспешно отдернула руку.
- Чего ты боишься? - удивился Роберт. - Тут никого поблизости, да и кто может нас знать?
- Я думаю, что всегда наблюдают, - возразила Анна. И снова нервно натянула рукав жакета на запястье. - Мне что-то холодно стало, Роб. Ты все-таки останешься со мной?
- Мы неразумно долго находились в тени, у этих стен, - сказал он. - Пойдем на солнце.
- Мне страшно, - прошептала Анна. Но она уже овладела собой. - Прости меня, Роб! Мне пришла нехорошая мысль. Ты еще не знаешь. Люди здесь придают большое значение приметам.
Она решительно направилась крупными, размашистыми шагами к площади, которая вся была залита солнечным светом. Пересекая ее, она украдкой оглянулась.
- Смотри! - весело воскликнула она, замедлив шаги недалеко от фонтана, так что Роберт, оказавшись впереди, остановился и обернулся к ней. - Смотри, как наши тени сливаются в одну. - Голос ее звучал уже свободно.
- И здесь мы в первый раз встретились, - счастливо сказал он. Она приложила указательный палец к губам, вытянув их дудочкой. Но Роберт чуть подался вперед - так, что его тень укоротилась, - и искусными движениями рук заставил танцевать тени фигур на земле. Анна стояла неподвижно и с видимым удовольствием наблюдала, как он проделывал свой фокус.
- Тень от тебя, - сказал он, - выглядит несколько светлее, чем моя. Странно! Такого я еще никогда не видал!
- Ты ошибаешься, - возразила она.
- Оттенок светлее, - утверждал он, - это очевидно. Если я, к примеру, держу руки вот так, то тень от них падает как раз на тень, которую отбрасывает твоя фигура, и она в этом месте становится явно темнее. Разве ты не видишь, как она выделяется на общем фоне. А вот сейчас она темнее примерно там, где сердце, а сейчас… - Он осторожно опустил свои ладони, так что они более темным пятном скользили вдоль бедер ее тени.
- Что ты делаешь… - сказала Анна. Едва она это проговорила, как колени у нее подогнулись, и Роберт подхватил падающую Анну на руки. Лицо ее было бледно, в губах ни кровинки. Он подтащил ее к фонтану, ноги ее безжизненно волочились по земле.
Он бережно опустил ее на землю, прислонив спиной к стенке бассейна. Поддерживая ее одной рукой, вытянул из кармана носовой платок, смочил в воде и приложил несколько раз к ее лбу, потом к сухим губам - наконец она слабо шевельнулась.
- Анна… - прошептал он, склонившись над ней, и еще раз: - Анна…
Она открыла глаза, качнулась вперед и повела мутным взглядом вокруг себя, посмотрела на него, но глядела как бы сквозь него, не узнавая. Потом веки ее снова сомкнулись. Он испуганно схватил ее руку, бессильно повисшую, и стал нащупывать пульс. К своему удивлению, он обнаружил на ее запястье толстую повязку, которая не давала ему нащупать пульс. Он в растерянности отступился. Когда Анна снова открыла глаза, ее блуждающий взгляд был уже более спокойным и сосредоточился на его лице.
- Ах! - воскликнула она, и на лице ее выразилось удивление. - Ты еще здесь? А я думала, что это конец, - невнятно лепетала она.
- Не надо говорить, любимая, - просил Роберт. - Где же мне быть, как не с тобой!
- Я не знаю, - пробормотала она. - И ты все еще - Роберт?
- Я, Роберт, - успокаивал он ее, - да, да, я. Тебе нужен покой, Анна, тебе надо отдохнуть.
- А я хочу танцевать, - возразила она. Губы ее уже слегка порозовели, - с тобой танцевать. Да, хочу, кажется. - Она усиленно закивала головой. - Оставь меня! - крикнула она, когда он попытался ее удержать, и высвободилась каким-то неласковым движением из его рук.
Шляпка ее развязалась. Она поднялась на ноги и сделала несколько неверных шагов, широко ступая, как в танце, и раскачивая головой. Потом откинулась всем телом назад, ухватившись обеими руками за край бассейна, чтобы не упасть.
- Я устала больше, чем думала, - сказала она и глубоко вздохнула. - Но это сейчас пройдет.
Она попробовала подтянуться, чтобы сесть на край бассейна, Роберт хотел ее поддержать, но она обошлась своими силами.
- Пожалуйста, Роб, - попросила она серьезно, без улыбки, - помоги мне снять туфли и чулки, а? Я опущу ноги в холодную воду, и мне станет лучше.
Роберт поспешно стянул с ее ног туфли, не развязывая шнурков, потом резинки, которые она сама молча расстегнула, и нагнулся ниже, чтобы снять тонкие чулки-паутинку.
- Я первый раз это делаю тебе, - сказал он, выпрямляя спину.
Кровь бросилась ему в голову.
- В самом деле? - проговорила она. - Значит, мне это всегда только снилось. Может, оно и сейчас так?
Он засмеялся. Она схватила его сверху за волосы. Он сделал движение, чтобы обнять ее и прижать к себе. Но она уже подняла одну ногу и перекинула ее через край бассейна, затем другую и, подобрав подол юбки, опустила ступни в воду. Она сидела и озорно, как ребенок, шлепала ступнями по воде. Он обнял ее сзади, обхватив руками грудь. Безоблачное небо сияло в своей ослепительной синеве, и эта синева, которая, казалось, всегда неизменной оставалась над городом, лежала на них, словно груз.
- Но ты уже больше не сон, - сказал он.
- Я опоздала! - крикнула вдруг она, подняв испуганный взгляд на солнце.
Она быстро вытащила ноги из воды и ступила босыми ногами на землю. Торопливо надела свою шляпку с широкими полями и сказала Роберту, чтобы он подождал ее. Это недолго, она только отпросится у начальника. На вторую половину дня. А он тем временем может осмотреть собор, недалеко отсюда, и таким образом исполнит заодно одну из своих обязанностей. Она показала в ту сторону, где сужался овал площади. А потом они встретятся на остановке трамвая.
- Прихвати мои вещи, - крикнула она уже на ходу, - пока я сбегаю.