- Буду, - сказала Мод от всего сердца.
- Кто отдает эту женщину в супружество этому человеку?
- Я, Джон Сельби, ее отец, вы знаете.
Затем по очереди они повторили слова клятвы:
"Беру тебя и буду охранять и помогать тебе, отныне и во всю жизнь, в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здоровье; буду любить тебя, почитать и повиноваться до самой смерти, согласно заповедям Божим, в чем и даю святую клятву".
- Кольцо! Кольцо! - сказал Хэль.
- Кольцо скорее, дубина! - прошептал Джек Сельби.
Франк бешено рылся в карманах. Кольцо нашлось, но денег нигде не было. Он помнил, что спрятал их в надежное место, но куда именно? Может быть в сапог или за подкладку шляпы? Нет, он наверное не мог придумать такой нелепости. Снова он принялся перебирать все карманы, по два сразу. Наступила томительная пауза.
- Можно после, - шепнул священник.
- Вот они! - воскликнул Франк, задыхаясь. Деньги оказались в том кармане, где он имел обыкновение носить часы и никогда не клал туда ничего другого. Вероятно поэтому-то он и спрятал туда деньги. Кольцо и банковый билет были вручены священнику, который проворно спрятал одно и возвратил другое. Мод протянула свою маленькую белую ручку, и Франк надел на ее средний палец золотое колечко.
- Этим кольцом я венчаюсь с тобою, - сказал Франк; - всем моим существом я чту тебя и обещаю заботиться о тебе всю жизнь.
Последовала молитва, и затем священник соединил две руки, - одну большую мужскую, загорелую, другую маленькую, белую, нежную, с новым сверкающим на ней кольцом.
- Пусть ни один человек не разъединит тех, кого соединил сам Господь, - произнес священник. - Так как Франк Кросс и Мод Сельби, оба, перед Богом и этими людьми изъявили согласие вступить в святое супружество, дали клятву верности друг другу и подтвердили это отданием и принятием кольца и соединением руки - я объявляю их законными мужем и женой.
Наконец-то свершилось! Отныне и на всю жизнь они были одно целое, нераздельное. Теперь они оба опустились на колени, между тем как священник торопливо читал молитвы. Но мысли Франка были далеко. Из-под опущенных ресниц он взглядом следил за изящной, почти детской фигурой, стоявшей рядом с ним. Ее склонившаяся головка, обрамленная черными кудрями, ласкала его взор. Такая нежная, красивая, тихая, добрая, - и вся его, вся и на всю жизнь. Его любовь была всегда страстною, но в это мгновенье она была героической по своему бескорыстию. Бог поможет ему сделать ее счастливой, он отдаст жизнь свою за это. Но если только он может быть причиной несчастья, то он просил у Бога немедленной смерти для себя. И так сильна и искренна была его молитва, что он взглянул на алтарь, точно ожидая неминуемой гибели.
Но служба уже окончилась, и все поднялись со своих мест. Священник отправился вперед остальные последовали за ним. Вокруг раздавался одобрительный шепот, слышались поздравления.
- Поздравляю от всего сердца, Кросс, - сказал Хэль.
- Браво, Мод, ты была великолепна! - воскликнул Джек, целуя сестру. - Вся церемония прошла замечательно гладко.
- Вы подпишитесь здесь и здесь, - указывал священник, - а свидетели пусть распишутся вот здесь. Благодарю вас. Желаю всякого счастья. Не буду задерживать вас более никакими формальностями.
Под громовые звуки органа, игравшего свадебный марш, в каком-то странном полудремотном состоянии Франк и Мод направились к выходу, - он гордый, с высоко поднятой головой, она - нежная, робкая. Карета ожидала их. Франк усадил жену и сел сам, и они уехали, сопровождаемые одобрительным шепотом небольшой кучки зевак, собравшихся у церкви частью просто из любопытства, частью чтобы укрыться от дождя.
Мод и раньше ездила с Франком одна, но теперь она почувствовала себя смущенной, почти испуганной. Обряд венчания с его формальностями и наставлениями подействовал на нее угнетающе. Она не решалась взглянуть на мужа. Но он быстро привел ее в себя.
- Имя, пожалуйста.
- О, Франк!
- Имя, прошу, пожалуйста.
- Да ведь ты же знаешь.
- Скажи его.
- Мод.
- Это все?
- Мод Кросс… О, Франк!
- Господи Боже! Как это великолепно звучит! О, Мод, взгляни, как все хорошо вокруг. Как красиво идет дождик, как славно блестит мостовая! Все так красиво… И я самый счастливый человек на свете. О, Мод, я так невозможно счастлив. Дорогая девочка, дай твою руку. Вот она! Я чувствую ее под перчаткой. Славная моя, ты больше не боишься?
- Теперь нет.
- Но раньше боялась?
- Да, немного. О, Франк, я не надоем тебе? Нет? Ведь это убьет меня…
- Надоешь мне! О, Боже!.. Но ты ни за что не угадаешь, что я делал, пока священник читал нам что-то такое про Святого Павла.
- Я отлично знаю, что ты делал в это время. И ты не должен был этого делать.
- Что же я такое делал?
- Ты смотрел на меня.
- Ты, значит, это видела?
- Я чувствовала это.
- Правда, я смотрел на тебя, но в то же время и молился.
- Верно, Франк?
- Когда я видел тебя, стоявшую на коленях, такую светлую, нежную, чистую, - только в это мгновенье, кажется мне, я понял, что ты отдаешься мне навеки. И от всего сердца я стал тогда просить Бога, если мне когда-нибудь суждено оскорбить тебя мыслью, словом и делом, то пусть Он лучше пошлет мне немедленную смерть, прежде, нежели я успею оскорбить тебя.
- О, Франк, какая ужасная молитва.
- Да, но у меня было такое чувство, я ничего не мог поделать. Моя дорогая, ведь ты ангел, ты самое нежное, самое умное и красивое существо на свете, и с Божьей помощью я буду стремиться сохранить тебя такою и даже сделать тебя еще лучше, если это только возможно. И если когда-нибудь тебе покажется, что я словом или делом унижаю тебя, напомни мне об этой минуте, и этого будет достаточно, чтобы я опять пошел по правильному пути. Я же со своей стороны буду стремиться к тому, чтобы все более и более совершенствоваться самому, так как хочу быть достойным тебя и слиться с тобою душевно. Вот тот смысл, который я вижу в обряде венчания, и кроме того я вижу, что окна кареты совсем потускнели от дождя, и черт бы побрал этого кучера, но все-таки это ни с чем не сообразная чушь, что я не могу сейчас же поцеловать свою собственную жену.
Громадная шляпка с белым пером не долго могла служить препятствием молодому пылкому новобрачному, едущему с молодой женой, среди дождя, в карете. Остаток пути прошел очень бурно.
После грандиозного не то завтрака, не то обеда, молодые отправились на вокзал, чтобы с первым поездом выехать в Брайтон. Здесь их поджидали Джек Сельби и два полковых товарища. За здоровье новобрачных было выпито так много, что, кажется, бессмертие им было обеспечено. Офицеры готовились устроить грандиозные шумные проводы, но заметив, что Мод не расположена к этому, франк с самым простосердечным видом заманил всех троих в буфет, запер дверь снаружи, и, вручив ключ и золотую монету старшему носильщику, попросил его не выпускать пленников до отхода поезда.
И вот, тихо и спокойно, они отправились в свое первое путешествие. Оно было началом того великого жизненного пути, конец которого ни один человек предугадать не в силах.
Глава VII
Они притворяются
Дело происходило в просторной столовой гостиницы "Метрополь" в Брайтоне. Мод и Франк сидели у окна, за своим любимым маленьким столом, за которым они всегда обедали. Их взору открывался следующий вид: белоснежная скатерть с блюдом щеголеватых маленьких котлет, украшенных цветной бумагой и окруженных картофельным пюре. За окном расстилалось необъятное темно-синее море, спокойная поверхность которого нарушалась только чуть видневшимися белыми парусами на далеком горизонте. На небе кое-где белели редкие облака. Он был величественно спокоен и прекрасен, этот далекий вид, но сейчас все внимание Мод и Франка было сосредоточено на ближайшем, более прозаическом. Быть может с этого мгновения они навсегда лишаются симпатии всех сентиментальных читателей, но я должен сознаться, что в данную минуту они с наслаждением обедали.
С тех пор, как существует свет, женщины обладают одной удивительной способностью - делать лучшее из всякого положения, в которое они попадают не по своей воле. И Мод в новом и непривычном для нее положении чувствовала себя легко и свободно. В нарядном синем саржевом платье и матросской фуражке, с чуть-чуть загорелым лицом, она была воплощением здоровой и счастливой женщины. Франк был одет также в синий речной костюм, и это было очень кстати, так как большую часть времени они проводили на море, на что указывали руки Франка, покрытые мозолями. К сожалению, разговор их сейчас был гораздо более прозаичен, нежели можно было ожидать от людей, празднующих свой медовый месяц.
- У меня волчий аппетит!
- У меня тоже, Франк.
- Превосходно. Возьми еще одну котлетку.
- Благодарю, дорогой.
- Картофелю?
- Пожалуйста.
- А я всегда думал, что во время медового месяца люди живут только одной любовью.
- Да, Франк, ведь это ужасно. Должно быть мы с тобой очень прозаичные люди.
- Родная мать природа! Держись крепче за нее, и ты никогда не собьешься с пути. Здоровой душе основанием должно служить здоровое тело. Передай мне, пожалуйста, салат.
- Счастлив ли ты, франк?
- Безусловно и совершенно.
- Ты в этом уверен?
- Никогда в своей жизни ни в чем не был так уверен, как в этом.
- Я так рада слышать это от тебя, Франк.
- А ты?
- О, Франк, все эти дни кажутся мне каким-то золотым сном. Но твои бедные руки! Они должно быть очень болят.
- Ничуть!
- Весла были такие тяжелые.
- До сих пор мне редко приходилось грести. В Уокинге - негде. Есть там канал, но на нем не развернешься. А ведь верно, Мод, как красиво было вчера, когда мы при лунном свете возвращались домой, и на воде перед нами сверкал серебряный столб. Мы были совсем, совсем одни. И как чудесно мы застряли под мостом. Просто прелесть!
- Я никогда не забуду этого.
- Мы сегодня вечером опять поедем туда.
- Да ведь у тебя и так все руки в мозолях.
- Черт с ними, с мозолями! И знаешь, мы захватим с собой удочки, - может быть, что-нибудь поймаем.
- Отлично.
- А сейчас, после обеда, мы поедем в Роттингдин, если ты ничего не имеешь против. Дорогая, бери эту последнюю котлету.
- Нет, не могу больше.
- Ну, не бросать же ее. Попробую. Кстати, Мод, я должен поговорить с тобой очень серьезно. У меня сердце не на месте, когда ты смотришь на меня таким образом. В самом деле, дорогая, кроме шуток, ты должна быть более осторожна перед прислугой.
- Почему так?
- Видишь ли, до сих пор все шло отлично. Никто еще не догадался, что мы новобрачные, и никто и не догадается, если только мы будем вести себя осторожно. Толстый официант убежден, что мы уже несколько лет женаты. Но вчера за обедом ты чуть было не испортила всего дела.
- Неужели, Франк?
- О, Боже мой, да не смотри же ты на меня таким прелестным жалобным взором. Дело в том, что ты совершенно не умеешь соблюдать секретов. А у меня настоящий талант по этой части, так что, пока я слежу за этим делом, мы можем быть вполне спокойны. Но ты по натуре своей слишком прямая и совсем не в силах хоть немного притворяться.
- Но что же я сказала? Мне так жаль. Я все время старалась быть осторожной.
- Да хотя бы относительно сапог. Ты спросила, где я их купил: в Лондоне или в Уокинге.
- О, Боже мой!
- И затем…
- Как, еще что-нибудь?
- Да, я хочу сказать тебе об употреблении слова "мой". Ты должна его совсем оставить. Надо говорить "наш".
- Я знаю, знаю. Это было, когда я сказала, что соленая вода испортила перо моей - нет, нашей - ну, просто шляпки.
- Это-то ничего. Но надо говорить наш багаж, наша комната и т. д.
- Ну, конечно. Какая я глупая! Но тогда прислуга, вероятно, уже знает. О, Франк, что мы теперь будем делать?
- Ну, нет, этот толстый официант еще ничего не знает. В этом я уверен. Во-первых, он глуп, а во-вторых, я вставил несколько замечаний, которые поправили все дело.
- Это когда ты говорил про наше путешествие по Тиролю?
- Именно.
- О, Франк, как ты мог? И ты еще добавил, что было очень хорошо, потому что во всей гостинице кроме нас никого не было.
- Это его окончательно доконало.
- И потом ты толковал про то, как уютны эти маленькие каюты на больших американских пароходах. Я даже покраснела вся, слушая тебя…
- Зато как они прислушиваются к нашему разговору!
- Не знаю только, поверил ли он. Я заметила, что горничная и вообще вся прислуга смотрят на нас с каким-то особенным интересом.
- Моя дорогая девочка, в своей жизни ты наверное заметишь, что решительно все смотрят на тебя с особенным интересом.
Мод улыбнулась, с сомнением покачав головой.
- Хочешь сыру, дорогая?
- Да, и масло тоже.
- Официант, принесите масла и стилтонского сыру. Знаешь, Мод, дело еще в том, что мы слишком нежно относимся друг к другу при посторонних. Люди давно женатые бывают друг к другу любезны, но и только. Вот в этом мы выдаем себя.
- Это мне никогда не приходило в голову.
- Знаешь что, если ты хочешь окончательно убедить этого толстяка, то скажи мне в его присутствии какую-нибудь резкость.
- Скажи лучше ты, Франк.
- Ведь тебе не будет неприятно?
- Ну, конечно, нет.
- О, черт возьми, нет, я не могу, даже для этой цели.
- Я тоже не могу.
- Какая чушь. Ведь это необходимо.
- Конечно. Ведь это будет только шутка.
- Ну, так почему же ты не хочешь сделать этого?
- А почему ты не хочешь?
- Слушай, он вернется прежде, чем мы покончим это дело. Смотри сюда. Видишь, под рукой у меня шиллинг. Орел или решка? Проигравший должен сказать другому резкость. Согласна?
- Отлично.
- Орел.
- Решка.
- О, Боже мой!
- Ты проиграла. А вот он как раз идет. Смотри же, не забудь.
К ним подошел официант и с торжественным видом поставил на стол гордость гостиницы - громадный зеленый стилтонский сыр.
- Превосходный стилтон, - заметил Франк.
Мод сделала отчаянную попытку сказать какую-нибудь резкость.
- Мне кажется, дорогой, что он не так уж хорош, - только и могла она придумать.
Это было немного, но впечатление, произведенное на официанта, было поразительно. Он повернулся быстро и ушел.
- Ну вот, ты его обидела, - воскликнул Франк.
- Куда он пошел, Франк?
- Жаловаться на тебя управляющему.
- Нет, Франк, серьезно? Я, кажется, выразилась слишком резко. Вот он опять идет.
- Ничего. Держись крепче.
К ним приближалась целая процессия. Впереди всех с широким, покрытым стеклянным колпаком блюдом в руках шел их толстый официант. За ним следовал другой, неся еще две тарелки с различными сортами сыра. Шествие замыкал третий официант. Он нес тарелку с каким-то желтым порошком.
- Вот, сударыня, не угодно ли, - предлагал официант суровым голосом. - Это горгонзольский сыр, вот здесь камамбер и грюйер, а это, сударыня, пармезанский сыр в порошке. Мне очень жаль, что стилтон вам не понравился.
Мод взяла кусочек горгонзольского сыру. Она чувствовала себя очень виноватой и не смела поднять глаз. Франк начал смеяться.
- Ты должна была отнестись нелюбезно ко мне, а не к сыру, - сказал он, когда процессия удалилась.
- Я сделала все, что могла. Ведь я же стала резким голосом противоречить тебе.
- О, это был настоящий взрыв гнева.
- Да, прежде чем он простит тебя, тебе придется извиниться перед господином Стилтоном. И едва ли он теперь более убежден, что мы не молодые. Ну ладно, дорогая, предоставь это мне. Мои воспоминания, которые он слышал, должны были убедить его. Если нет, то наше положение безнадежно.
Для Франка было, пожалуй, лучше, что он не слышал разговора, происходившего между толстым официантом и горничной, к которой последний питал некоторую склонность. У них были свободные полчаса обеда, и они делились впечатлениями.
- Хорошенькая парочка, ведь правда, Джон? - сказала горничная с видом знатока. - Лучшей у нас, кажется, не было со времени весенних свадеб.
- Ну, это ты, пожалуй, уж слишком, - заметил критически толстяк. - Хотя он вполне порядочный молодой человек и, кажется, очень неглупый.
- Чем же она-то тебе не нравится?
- Это дело вкуса, - сказал официант, - на мой взгляд ей следовало бы быть немножко полнее. И что у нее за вкус. Если бы ты видела, какую гримасу она состроила, когда я за обедом подал ей стилтонский сыр.
- Состроила гримасу, она? Ну вот, а мне она показалась такой добросердечной, любезной молодой барыней.
- Может быть она и добрая. Но вообще это довольно странная парочка. Хорошо, что они в конце концов повенчались.
- Почему?
- Потому что прежде они жили Бог знает как. Они в моем присутствии рассказывали такие вещи, что я краснел.
- Что ты говоришь, Джон?
- Я сам едва верил своим ушам. Ты ведь хорошо знаешь, что их свадьба была в прошлый вторник. В сегодняшней газете есть как раз объявление об этом. И что же, из их разговора я узнал, что они уже раньше путешествовали за границей.
- Не может быть, Джон!
- И жили совсем одни в какой-то гостинице в Швейцарии.
- Боже мой! Никогда больше не буду никому верить!
- Да, подозрительная парочка! А только я им покажу, что нам кое-что небезызвестно. Сегодня за обедом я непременно покажу им эту газету.
- Послужит им хорошим уроком! Просто невероятно. Вот и верь после этого людям.
Франк и Мод не спеша доканчивали свой обед, когда к ним тихо подошел их официант.
- Прошу прощения, сударь, вы не заметили этого в газете?
- Что такое?
- Вот здесь. Я думал, что вам, вероятно, будет интересно взглянуть на это.
Он приложил перед ними развернутую газету, указал пальцем нужное место и скромно удалился. Франк в ужасе смотрел на извещение о их свадьбе.
- Мод, твоя публика поместила в газете извещение.
- О нашей свадьбе?
- Ну, да. Вот оно, слушай! "Кросс - Сельби. 30 июня в церкви Св. Моники священником Джоном Тюдуэллем обвенчан Франк Кросс из Уокинга с Мод Сельби, старшей дочерью Роберта Сельби из Ст. Албанс". Господи Боже, Мод! Что мы теперь будем делать?
- Мне кажется, дорогой, беда невелика.
- Невелика? Да это просто ужасно!
- Ну пусть они теперь знают, не все ли равно?
- Но мои воспоминания, Мод! Путешествия по Тиролю? Гостиницы в Швейцарии! Каюты на океанских пароходах! Пресвятая матерь, вот влопался-то!
Мод расхохоталась.
- Милый мой, - воскликнула она. - Однако, по части конспирации ты также плох, как и я. Я вижу только один выход. Дай человеку полкроны, расскажи ему всю правду и не пробуй больше конспирировать.
Так позорно кончилась эта попытка, которую многие и раньше пробовали делать, и которая почти никогда не удавалась. Будьте поэтому осторожны, милые читатели и читательницы!