А еще – учитель иврита, с гнусавым голосом и худощавым лицом, обрамленным жидкой бороденкой… И берег Средиземного моря, и золотистый песок, и огромные волны, не похожие на здешние. Да и чайки там вроде другие, и небо раскалено-синее уже в середине мая, в месяце ияр. У Шоэля приподнятое настроение, его мысли улетают в далекую прекрасную страну, в гимназию "Герцлия", в пансион Липсона, он снова купается в той атмосфере братства, перед его глазами мелькают улицы Тель-Авива с их яркими вывесками на иврите.
Вот и кончился выходной день в Одессе, весна на солнечном морском берегу, в сердце, в песчинках, в криках чаек, в цветущих мимозах, в нежной цветовой гамме темнеющего неба. Завтра в гимназии он снова услышит плоские шутки Яремы.
Глава 8
Экзамены закончились, и Шоэль успешно перешел в шестой класс. Он снова в родном доме – каникулы! В городке все по-старому; все та же размеренная местечковая жизнь, привычная затхлость, в которой варится еврейская молодежь. Но уже пошли трещины, уже появились щели, сквозь которые даже в это стоячее болото стали проникать лучи света. Весной 1917-го года в городке появились бундовцы, пропагандирующие идиш. Запомнился медбрат, Моше Стругачевский, глава местной Народной партии – своими речами он прямо-таки сотрясал небеса!
Большинство местных евреев склонялось к сионизму, а среди них – богатые, влиятельные и известные. В эти дни вернулся домой из сибирской ссылки Ицик Сапир, сын портного Менделя. Он еще до войны был социалистом, а вернувшись, не откладывая, развернул марксистскую пропаганду и борьбу за всемирную победу пролетариата в рамках нашего городка. Шоэль же вступил в молодежную организацию "Бней Цион", где его выбрали руководителем отдела культуры, и с головой ушел в сионистскую деятельность.
Сионисты устраивали лекции по еврейской литературе, организовали группу по изучению географии и истории Израиля. Старший товарищ Шоэля, толстогубый Зяма Штейнберг, рассказал о творчестве Хаима Нахмана Бялика. Другое выступление было посвящено анализу двух путешествий – Биньямина Третьего и Дон-Кихота Ламанчского, и соответствующим аллюзиям: так, Биньямин и Сандерель сравнивались с Дон-Кихотом и Санчо-Пансой. Миша Зильбер, он же Михаил Каспи, добряк и заика, искренне переживал, что в свои семнадцать лет еще не успел определиться во взглядах. Как неопределившегося, его назначили казначеем организации.
Курс лекций о географии и истории вел Шоэль Горовец. Ребята купили матерчатую карту Эрец-Исраэль, и Шоэль раз в неделю, водя по ней указкой, рассказывал собравшимся о местах, расположенных по обе стороны реки Иордан. Слушать эти премудрости постоянно приходила очаровательная Фаня Шмуэлевич. Слегка высунув кончик языка, она старательно записывала в своей тетрадке названия гор и долин, городов и поселений далекой страны. Казалось бы, с чего вдруг у этой красавицы образовался столь пристальный интерес к географии? Видимо, он начался поздним зимним вечером накануне Нового года, когда девушку поцеловал некий молодой лектор – да так, что после этого она сделалась сама не своя.
Говорили еще, что Фаня не очень-то осторожничает с парнями, и даже ходили упорные слухи, что этой ее слабостью успешно пользуется ни кто иной, как Зяма Штейнберг.
Но – сплетни в сторону! Вернемся к юнцам, которые еще не знали забот о семье и о заработке, а потому имели возможность увлекаться Землей Израиля, играть в сионизм и петь ивритские песни. В сионистском клубе начали готовить концерт, назначенный на первую неделю августа в зале кинотеатра "Современник". Скрипач Шахна Маркович, недавний выпускник Киевской консерватории, организовал хор и репетировал такие популярные песни, как "Жив народ Израиля", "Бог обустроит Галилею", "Под знаменем – в Сион" и другие. В хоре пели Шоэль и Фаня, хотя, честно говоря, слух Фани оставлял желать много лучшего. Но право на мечту и на песню имели все, а потому руководитель хора вынужден был подавлять свое недовольство. Собирался хор в доме жестянщика Ерухама, который вскоре превратился в настоящий еврейский клуб.
Между тем мир не стоял на месте. Временное правительство продержалось у власти меньше восьми месяцев. Обещания Керенского не производили должного впечатления, а лозунг "Война до победы" не нашел отклика в армии. Солдаты устали от жестокой и затянувшейся войны. В этот момент подняли голову украинские националисты.
Еще в марте 1917-го года на Украине избрали Центральную Раду во главе с Грушевским, куда вошли Винниченко и Петлюра. В конце июня было достигнуто соглашение между Радой и Временным правительством, в результате которого рассмотрение вопроса об автономии Украины отложили до Учредительного собрания. Заметно росло количество и влияние большевиков. Впрочем, тогда очень немногим удавалось разглядеть их железный кулак – тот самый, которому суждено было потопить в крови старый мир.
Медбрат-бундовец Моше продолжал произносить свои неистовые речи, но их пафос приелся и уже почти не собирал слушателей. Зато в доме жестянщика Ерухама каждый вечер было не протолкнуться. Молодежь инстинктивно стремилась удержать на плаву опасно накренившийся кораблик нашего народа. Капитаны дрались между собой за власть над умами, и в этом разрываемом политическими страстями мире нелегко было найти верный путь.
Шоэль полагал, что еврейская молодежь должна как можно больше знать о Земле Израиля. Поэтому, выступая на встречах с членами кружков, он старался доносить до своих слушателей запахи и краски палестинской природы, рассказывал о жизни в этой стране, черпая при этом сведения не только из книг, но и из своих давних записей, сделанных еще четыре года назад. Эти лекции представляли собой короткие воображаемые прогулки по стране, окрашенные поэтической грустью и действительной тоской по ее пейзажам, по проведенному там счастливому времени.
Фейга по-прежнему вела дела в столовой, и Шоэль помогал привозить с рынка и из магазинов продукты, бочки, бутыли с напитками, возвращать пустую тару. Эта была чисто мужская работа – погрузить на телегу бочку, ящик с бутылками или мешок картошки, и Шоэль никогда не отлынивал – тем более, что рядом то и дело оказывалась работница Паша. Вдвоем они ловко управлялись, причем не только во время дневных работ.
За последний год Шоэль заметно вырос, окреп, и ладно сложенная молодая вдова, потерявшая на войне мужа, увлеченно помогала ему превращаться из юноши в мужчину. На голове у Паши появился новый желтый платок с синими и красными цветочками, да и настроение ее заметно изменилось к лучшему. Она порхала по кухне, двигаясь легко и радостно и напевая хватающую за душу печальную украинскую песню.
Но и Фаня Шмуэлевич, страсть как обожавшая целоваться с парнями, положила глаз на Шоэля. Она была старше его почти на два года; вскоре Фане предстояло выйти замуж, родить дочку и уйти из жизни… Но об этом – после, а теперь – о ее решительном наступлении на Шоэля. Нужно сказать, что слухи о романе между Зямой и этой своенравной девушкой имели под собой некоторые основания. Когда Зяма заметил, что Фаня вертится вокруг его друга, он насторожился и стал косо поглядывать на Шоэля. Между тем, Шоэлю и дела не было до Фани, его куда больше волновали ночные свидания с Пашей – взрослой опытной женщиной. Но если уж совсем честно, то более всего шеилкино сердце тосковало по далекой подруге из Одессы Хане Шульберг.
Однако Фаня Шмуэлевич не зря считалась мастерицей раскидывать сети, особенно в летние лунные ночи. К тому же у нее набрался достаточный, почти трехлетний "целовальный" опыт. Каждый вечер по окончании лекций, обсуждений или репетиций в еврейском клубе, молодежь разбивалась на парочки, которые расходились по укромным местам и жарко шептались до поздней ночи. Однажды летним вечером Шоэль провожал домой Фаню. Гуляя, они дошли до христианского кладбища – места свиданий молодых пар.
Могильные плиты, высокая трава и густая листва деревьев хранили покой отнюдь не одних только мертвых. Всю ночь, пока не проснутся птицы, здесь стоит полная тишина. В небе плывет круглолицая луна, деревья и надгробья отбрасывают черные тени, стоит душистый запах цветов и травы.
Молодые люди присели на камень, прикрытый широкой кроной старого дерева. Шоэль смущенно отвечает на поцелуи возбужденной Фани, а та изо всех сил старается растормошить пассивного ученика "большой Паши". Нужно сказать, у нее это получается. У Шеилки захватывает дух, запах яблок и меда исходит от дыхания девушки. Под лунным светом ее лицо становится еще более соблазнительным, овеянным каким-то волшебством. Тяжело дыша, она молчит, она ждет. Но Шоэль не переходит границы: для него Фаня остается запретным цветком, который нельзя трогать. Тонкое кружево листьев и отблески света прозрачным шарфом прикрывают парочку, серебряные лучи указывают на тропинку в трепетной листве. Молчат могилы, молчат, как всегда.
На следующий день хор репетировал песню "Проснитесь, братья, пора!". Шахна Маркович проверил, как звучат по отдельности первые и вторые голоса, а затем уже велел им спеть вместе. Фаня, как обычно, фальшивила, дирижер, как обычно, терпел. До концерта оставалось меньше недели, хор репетировал каждый вечер. Что касается Шоэля, то он, помимо пения, должен был аккомпанировать на фортепиано. Молодежь также подготовила одноактный спектакль по Шолом-Алейхему "Мазал тов", где реба Алтера играл Натан Цирлин, брат Леи Цирлиной, рассказ о которой еще впереди. Зяма Штейнберг выступил в роли прохиндея-служки.
Однако вернемся к делам политическим. Летом 1917 года власть еще держалась, был какой-никакой порядок, и городок еще не переходил из рук в руки. Религию чтили по-прежнему. В Москве стала выходить ежедневная ивритская газета "Ха-Ам". Одесса тоже не отставала, продолжая выпуск журнала "Ха-Шилоах". Возобновило свою работу издательство "Мория", и намечались к выходу в свет первые четыре книжки журнала "Ха-Ткуфа" в издательстве Авраама Иосифа Штибеля. Еврейские дети продолжали учить иврит в хедерах и религиозных училищах, не падал спрос и на многочисленных частных учителей. В магазинах полным ходом шла торговля; портные и сапожники, часовщики и столяры, кустари и умельцы – каждый из них продолжал заниматься своим традиционным ремеслом.
В дом жестянщика Ерухама по-прежнему набивалось много людей. Пожилые люди собирались отдельной компанией, решали свои дела, а молодежь прокладывала собственную дорогу.
Наконец состоялся праздничный концерт, организованный движением "Бней Цион". Все билеты разошлись заранее, нарасхват шли и бесплатные приглашения. Зал кинотеатра "Современник" был забит до отказа. Глава местных сионистов, Песах Кац, выступил с короткой речью о проблемах народа в странах диаспоры. После этого поднялся занавес и начался спектакль "Мазал тов".
Парикмахер Финкельштейн искусно загримировал артистов. Лицо реба Альтера казалось маской, разделенной на две части – одна половинка этой маски смеялась, другая – плакала. Передник кухарки Беллы был черного цвета, а у Фрадель – белоснежный. Хаима одели как заправского франта, и он по пижонски вертел тростью, изображая великосветского ловеласа.
Словом, Финкельштейн оказался на высоте, зато сильно подкачал суфлер: в зале отчетливо слышались его хриплые выкрики, которые сразу же повторялись сконфуженными артистами. К счастью, публика оказалась не слишком требовательной, ведь большинство зрителей состояло из родителей и родственников выступавших, которые то и дело награждали артистов долгими аплодисментами.
После перерыва на сцену вышел хор, и тут уже Шахна Маркович показал себя превосходным руководителем. Фаня от волнения еще больше фальшивила, и дирижер незаметно попросил ее замолчать. Незадачливая певица выполнила указание, но продолжала стоять на сцене в своем прелестном платье с ниткой жемчуга на шее, и старательно делала вид, что поет. В итоге песни вызвали восторг публики, а Маркович в своем элегантном фраке и при бабочке несколько раз выходил на поклоны.
Но самый большой успех ожидал Шахну, когда он исполнил на скрипке дорогую еврейскому сердцу мелодию. Ему аккомпанировал на рояле Шоэль Горовец, одетый в гимназическую форму с блестящими медными пуговицами. Вначале Шахна долго настраивал скрипку по заданной аккомпаниатором ноте, и вот, наконец, полилась музыка "Кол Нидрей" Михаила Арденко. Выпускник Киевской консерватории по классу скрипки, Шахна играл просто превосходно. К сожалению, Шоэль не вполне соответствовал ему по уровню, и, как ни старался, не всегда успевал за солистом. Но неизбалованная публика даже не думала обращать внимание на подобные мелочи – скрипка Марковича покорила всех. После "Кол Нидрей" прозвучал чардаш Монти, и, конечно же, фрейлехс, вызвавший особый восторг зрителей.
Но вот закончился и этот прекрасный вечер, и Фейга с Мирьям поспешили домой. Пускай Шоэль не торопится – он уже вышел из-под материнской опеки, и нередко возвращается домой лишь на рассвете, когда на небе догорают последние звезды. Зато Мирьям всегда обязана быть дома до десяти вечера – таков непреложный закон для несовершеннолетних девушек местечка.
– Наверное, он и сегодня поздно придет, – грустно говорит Мирьям матери.
Толпа людей, вышедшая с ними, редеет. Прохладный ветер разносит томительные летние запахи, собаки во дворах надрываются от лая – одна начинает, вторая подхватывает, третья присоединяется… – настоящий собачий хор. Облака затягивают небо, и в редкий просвет между ними, как в окошко, то и дело с любопытством заглядывает одинокая звезда.
Ночной сторож стучит своей колотушкой. Хрипнут, захлебываются разошедшиеся собаки…
Фейга молчит – она погружена в свои постоянные заботы. Работа в столовой выматывает ее. Каждый день надо решать уйму больших и мелких вопросов. А сколько сил может быть у одинокой женщины? Дети, конечно, стараются помочь, но Фейга не хочет, чтобы они тратили время на черную работу… Если Всевышнему будет угодно, Шеилка еще получит высшее образование. А для этого нужно хорошенько отдохнуть летом…
Взволнованный событиями вечера, Шоэль выходит на улицу. Но где же Фаня? Миша Зильбер подмигивает: Фаня ушла с Зямой Штейнбергом. "Ах, вот значит как! – думает Шеилка. – Нат Пинкертон на моем месте живо раскрыл бы эту тайну…"
Представляя себя знаменитым сыщиком, он сворачивает к кладбищу. В ночной темноте, под прикрытием деревьев и высоких надгробий, трудно заметить его черный костюм. Пригнувшись, новоиспеченный Пинкретон внимательно оглядывается по сторонам, прислушивается. И вдруг… – Ага! Попались!.. – Сыщик отчетливо различает приглушенные, но такие знакомые голоса Зямы и Фани. Чувствуется, что Зяма огорчен и взволнован.
– Дурачок! – успокаивает его коварная Фаня. – Ничего между нами и не было, твой друг Шеилка еще такой зеленый!..
Шоэль-Пинкертон улыбается в темноте. Вот он и раскрыл страшную тайну… Ну что ж, теперь пора сматываться! На столе юношу уже заждались печенье и стакан молока. Шоэль раздевается и ложится в постель.
– Шеилка… Эй! Ты спишь? – тихо спрашивает Мирьям.
Нет, он не спит, но и отвечать не хочется. Шеилка долго лежит с открытыми глазами. Часы на стене монотонно тикают, отсчитывая мгновенья.
Глава 9
Еще до окончания каникул Шоэля Фейгу охватило странное беспокойство. Всем своим существом она чувствовала повисшую в воздухе опасность. Хотя все вокруг еще было спокойно и ничто не предвещало катастроф, но особое материнское чутье уже уловило приближение беды. Фейга написала мужу длинное письмо, в котором рассказала о своих страхах. Не разумнее ли будет оставить Шоэля в городке? Пускай продолжит учебу в местной гимназии.
Но и Шоэль написал отцу, что нельзя даже отдаленно сравнивать местную гимназию с Люблинской в Одессе. Чего можно требовать от местечковых учителей, когда одного Козлова достаточно, чтобы заткнуть за пояс всю эту провинциальную гимназию? Да если бы только Козлов, а не забыли ли вы об Яреме? Да-да, тот самый – известный ученый-латинист, автор методик и учебников! Или Александр Иванович – известнейший в стране учитель математики!..
Любой скажет, что Люблинская гимназия – едва ли не лучший образовательный центр в Одессе. А кроме того, Шоэль не хочет прекращать уроки музыки в доме тети Гиты. Он уже свободно играет "Турецкий марш" Моцарта! А на недавнем городском концерте он, Шоэль Горовец, аккомпанировал на рояле самому Шахне Марковичу, замечательному скрипачу, выпускнику консерватории! Нет-нет, Шоэль настоятельно просит отца разрешить ему продолжить учебу в Одессе. Вот такое письмо послал младший Горовец старшему. Конечно, были у Шоэля и другие важные причины, но о них он, естественно, умолчал.
Между тем свидания Шеилки с Пашей закончились: разве утаишь такое в маленьком городке? Кто-то что-то углядел намекнул Фейге, а та вызвала Пашу на беседу. Разговор вышел короткий, но жесткий. Решили, что отныне стиркой белья будет заниматься другая прачка, а с работами по дому Фейга и Мирьям как-нибудь управятся вдвоем. Паша осталась работать на кухне, на лицо ее вернулось прежнее безрадостное выражение, а сердце наполнилось горечью.
Смолкли песни, которые она обычно напевала во время работы. Временами Паша пыталась, как бы невзначай, увидеться с Шоэлем. Однажды как-то вечером он увидел свою ночную подругу в городском саду: опустив голову, она сидела на скамейке. Шоэль незаметно отделился от друзей и подошел к Паше. На ней было нарядное платье и новый цветной платок, красиво оттеняющий овал лица. Они немного поговорили, а когда стемнело, порознь направились в поле, оглядываясь из осторожности.
Август, ярко светят звезды. Колосья набухли, налились, но время жатвы еще не подошло. Море тихих звуков и шорохов, над парочкой огромное звездное небо. Они долго лежат среди колосьев, тесно прижавшись друг к другу.