– Все мои горести от неправильного обращения в юные годы, – в сердцах проговорила она во время одной из прогулок верхом. – Если бы мне не испортили рот мартингалом, я бы тоже возила хозяйку. А теперь моим унижениям и страданиям нет конца.
– Полно, моя дорогая, – стал успокаивать ее добрый Сэр Оливер. – С тех пор как ты перешла в собственность к сквайру Гордону, тебе не на что жаловаться. Пускай хозяйка ездит на Черном Красавчике. Разве возить хозяина меньшая честь? Погляди, какой наш сквайр Гордон большой и тяжелый. А ты идешь под ним так легко, будто бы он вообще ничего не весит. Вот и гордись. Тем более что с тобой так хорошо обращаются.
Сэр Оливер отличался не только незаурядным умом, но и величественной наружностью. Тем более странно выглядел его неказистый хвост. Вернее, не хвост, а какой-то обрубок, увенчанный кисточкой. Я понимал, что от природы ни у одной лошади такого не может быть.
Когда мы в очередной раз прогуливались по яблоневому саду, я подошел к Сэру Оливеру и осведомился, не в результате ли несчастного случая хвост его потерял привлекательность?
– Несчастный случай! – содрогнулся от гнева добрый Сэр Оливер. – Как бы не так! Уж я бы скорее это назвал жестоким случаем. Драма развернулась на заре моей молодости. Мои собственные хозяева отвели меня в специальное место, где работали настоящие изверги. До сих пор не могу вспоминать об этом спокойно. Я стоял крепко связанный, а они подошли и обрубили мой замечательный хвост. Как видишь, они хорошо поработали, – вздохнул бедный конь. – Хвоста у меня почти совсем не осталось.
– Кошмар! – вырвалось у меня.
– Куда уж кошмарнее, – подтвердил мрачно Сэр Оливер. – Боль пронзила меня насквозь. Сердце сжалось от унижения. Я потерял главную красоту любого коня. Но и это было еще не все. Лишь позже мне открылась ужасная истина. Потеряв хвост, я стал настоящей мишенью для мух! Лошадям вроде вас, с хвостами, – выразительно глянул на меня и Горчицу Сэр Оливер, – трудно понять мои ощущения. Но поверьте мне на слово: когда вас кусают мухи, а вам даже нечем их отогнать, от вашей жизнерадостности мало что остается. Хорошо еще, ваше поколение избавлено от подобных трагедий. Люди наконец перестали такое творить с лошадьми.
– Зачем же они это раньше творили? – полюбопытствовала Горчица.
– Из-за дурацкой моды! – топнул в сердцах ногой старый конь. – В годы, когда я был молод, не существовало ни одной породистой лошади с природным хвостом. Почти все мои сверстники испытали такое же издевательство, как и я. Люди – странные существа. Вечно им надо поправить природу и вмешаться где их не просят! Они, видно, вообразили, что Господь Бог хуже них знает, как нужно выглядеть лошади. И другие животные ведь тоже от них страдают! – распалялся все больше Сэр Оливер. – Взять хотя бы собак. Люди им тоже режут хвосты, а некоторым даже уши!
Когда-то давно меня связывали крепкие узы дружбы с собакой по имени Скай. Скай относилась к породе терьеров коричневой масти. Существа отзывчивее, умнее и благороднее я никогда не встречал. Эта собака так ко мне привязалась, что спала только у меня в деннике. А когда для нее настала пора испытать радости материнства, она под моей кормушкой устроила ложе и там разрешилась от бремени пятью очаровательными щенятами. Люди проявили к потомству Скай большое внимание. В этих щенятах было много породы, и хозяева намеревались выручить за них круглую сумму. Скай тоже радовалась детишкам. Они и впрямь выглядели прелестно. Я сам от них глаз не мог отвести. Однажды слуга унес всех щенят до единого. Я сначала решил, что люди боятся, как бы я случайно не наступил на них. Но вскоре я понял, как ошибался. К вечеру Скай перетаскала по одному в зубах всех щенят обратно. Вы только представьте себе, что с ними сделали люди! Несчастные маленькие щенки были в крови и плакали. У каждого из них не хватало теперь хвоста и части ушей. Как Скай их вылизывала и жалела! Какая тоска затаилась в ее глазах! Конечно, щенята вскоре забыли про боль. Но очаровательные хвосты у них больше не выросли. А уши лишились как раз той части, которая надежно бы защищала нежные органы слуха от ветра и пыли. Но разве тем, кому мода важнее всего, есть хоть какое-то дело до пользы и здоровья животных! Удивляюсь еще, почему люди не надумали подрезать уши собственным детям?
Сэр Оливер просто не находил себе места от нахлынувших чувств. Видимо, несмотря на годы и строгое воспитание, он сохранил отзывчивую и пылкую душу. Слова его стали для меня совершеннейшим откровением. Именно с той поры я и понял, что не всегда следует доверять людям. Горчица тоже внимательно слушала Сэра Оливера.
– А меня мартингалом мучили тоже для моды, – в ярости процедила она. – Какие же люди все-таки варвары и болваны!
– Болваны? – переспросил Меррилегс, который все это время увлеченно чесал бок о ствол яблони. – Не очень-то вежливо называть так людей, Горчица.
Мы поняли, что Меррилегс не слышал нашего разговора.
– Для таких людей, как они, невежливые слова специально и созданы, – пересказав серому пони все, что мы узнали от Сэра Оливера, возразила Горчица. – Может быть, ты еще скажешь, что Сэр Оливер нам наврал?
– Слова его – чистая правда, – грустно ответил пони. – Мне самому приходилось не раз наблюдать подобные сцены. Но нужно ли нам до такой степени предаваться тоске? Мы теперь с вами живем у хозяев совершенно иной точки зрения. Они ведут себя просто прекрасно. Есть и другие хозяева, которые хорошо обращаются с лошадьми, кошками и собаками. Мне кажется, если мы станем говорить плохо о людях, это будет несправедливо по отношению к лучшим из них.
Простые и мудрые слова Меррилегса разом утихомирили наши страсти. Особенно сильное впечатление они произвели на старого Сэра Оливера. Некоторое время он стоял, задумчиво опуская и поднимая переднюю ногу.
– Кажется, я немного погорячился, – наконец произнес он. – Я вспомнил о глупых людях и совсем упустил из виду своего любимого сквайра Гордона. Конечно, он и некоторые другие хозяева никогда бы не стали рубить хвосты лошадям.
На этом разговор о человеческой ограниченности был готов завершиться. Но тут я спросил, зачем нужны шоры, и моих старших друзей вновь охватило негодование.
– Ни за чем! – резко ответил Сэр Оливер. – Этот предмет ничего полезного не приносит!
– Вообще-то люди придумали шоры, чтобы уберечь лошадей от испуга, – спокойно принялся объяснять Джастис, который тоже в тот день гулял с нами в саду. – Люди считают, что мы очень пугливы и при любом необычном явлении начинаем шарахаться и пугаться. Вот они и стараются, чтобы лошадь в пути видела всего поменьше.
– Почему же тогда они надевают шоры только на лошадей в упряжке, а верховые могут видеть всё, что им хочется? – задал я новый вопрос.
Джастис умолк и задумался.
– Не нахожу объяснения, – произнес он некоторое время спустя. – Скорее всего, шоры – тоже обыкновенная мода. Какой-то один человек их выдумал, остальным внушил, что так принято, а мы, лошади, теперь мучаемся. Во-первых, нас, в действительности, не так-то легко испугать. Ведь когда мы ездим с людьми верхом, нам тоже встречается много всего неожиданного, и ведем мы при этом себя так, как надо. Почему же в упряжке нам надо вид по бокам закрывать! От этого только сильнее пугаешься. Когда я вижу вдали экипаж, мне совершенно не страшно. А вот если обзор закрывают шоры и экипаж появляется перед моими глазами только в последний момент, тут я действительно могу от неожиданности шарахнуться в сторону. Конечно, бывают иногда слишком нервные лошади, которым страшно вообще все на свете. Возможно, таким шоры и впрямь полезны. Но нормальной кобыле или коню с уравновешенной психикой это устройство вообще ни к чему. Во всяком случае, мне оно только мешает.
– Не только мешает! – подхватил страстно Сэр Оливер. – Во время ночных поездок шоры просто опасны для жизни. Приведу небольшой пример. Как-то две лошади везли в темноте катафалк, на котором должны были утром доставить на кладбище одного покойника. Когда дорога пошла вдоль пруда, кучер заснул. Колеса попали в воду. Катафалк опрокинулся. Лошади утонули. А кучер не пострадал случайно. Конечно, после такого несчастья люди поставили между дорогой и прудом белую загородку, и она была хорошо видна даже ночью. Но почему-то никто из них не подумал, что, если бы на тех лошадях не было шор, они даже со спящим кучером никогда не попали бы в воду. Мы ведь гораздо лучше людей различаем всё в темноте. Незадолго до твоего появления тут, Черный Красавчик, – продолжал развивать свою мысль Сэр Оливер, – мы были свидетелями драматического происшествия. Экипаж, в котором старый конь Колин вез сквайра Гордона, внезапно перевернулся. Джон потом говорил, что это всё из-за левого фонаря. Если бы фонарь не погас, он непременно заметил бы яму, которую не успели зарыть дорожные мастера. Я мог бы ему возразить, друзья. Не фонарь виноват, а шоры на глазах Колина. Это был очень опытный конь. Погасите хоть все каретные фонари, он все равно разглядел бы яму, если бы люди по глупости ему не закрыли глаз. Чего же они этим добились? Колин получил смертельную рану. Экипаж разлетелся в щепки. Хорошо, что хоть хозяин и Джон уцелели.
– И ты еще защищаешь людей, Меррилегс! – презрительно вздернула верхнюю губу Горчица. – Выходит, даже самые умные и добродушные среди них и то постоянно делают глупости. Иначе почему бы нашему сквайру или конюху Джону не освободить своих лошадей от шор?
– Должен признаться, они об этом уже подумали, – ничуть не смутился пони. – Однажды я подслушал их разговор. Хозяин говорил Джону, что шоры, может быть, и вредны, но, если лошадь с ними объездили, наверное, будет опасно ее запрягать по-другому. И тогда Джон сказал, что в некоторых других странах лошадей объезжают вообще без шор, и он ничего не имел бы против, если бы у нас, в Англии, стали поступать так же. Когда я это услышал, – продолжал Меррилегс, – я понял, что еще не все кончено. Думаю, уже на нашем с вами веку шоры будут отменены. А теперь, – в нетерпении начал он двигать ногами, – предлагаю всем пробежаться на тот конец сада. Я слышал, как от ветра там только что попадали на землю яблоки. По-моему, нам лучше их съесть, прежде чем они достанутся червякам.
Предложение Меррилегса всем нам пришлось по вкусу. Забыв о серьезных беседах, мы побежали на другой конец сада. Слух не подвел нашего умного пони. В траве нас действительно ждали великолепные яблоки.
Глава XI
Хозяин и хозяйка
Мистера Гордона и миссис Гордон знали в наших краях абсолютно все. Они были добры и отзывчивы. Помогали они не только людям, но и животным, если те нуждались в участии или поддержке. Чем дольше я жил в Бертуик-парке, тем сильнее гордился своими хозяевами. Лучшего места для порядочного коня не существовало, наверное, на всем свете. Все слуги в поместье старались вести себя так же, как сквайр и его жена. Если последние узнавали, что кто-нибудь из деревенских детей обижал или мучил животных, наказание следовало неотвратимо.
В особенности заботились в Бертуике и окрестностях о лошадях. Сквайр Гордон вместе с первым моим хозяином фермером Греем вот уже двадцать лет убеждали жителей этих мест не пользоваться мартингалом. К тому времени как я появился на свет, им удалось достигнуть такого успеха, что мартингал встречался в наших краях очень редко. Если хозяин или хозяйка всё же встречали какую-нибудь бедную лошадь, которая, неестественно выгнув шею, тащила тяжело нагруженную повозку, они всегда останавливали возницу и старались уговорить его отказаться от варварского приспособления.
Особенно удавались подобные уговоры хозяйке. Ни один мужчина не мог устоять перед ней. Жаль, на нее не все леди похожи. Потому что, будь они все такими, наш мир давно уже состоял бы из одних справедливых и добрых людей.
Хозяин тоже всегда старался воздействовать на хозяина лошади. Помню, однажды утром мы возвращались с прогулки. Навстречу нам ехал маленький пони, который легко вез фаэтон с крупным, тяжелым мужчиной. Поравнявшись прежде, чем мы, с воротами, пони хотел завернуть в поместье. В это время толстый мужчина так грубо дернул за повод, что у бедного маленького коня от неожиданности и боли едва ноги не подкосились.
Немного оправившись от потрясения, пони попробовал снова пройти в ворота. Мужчина в ответ огрел его изо всей силы кнутом. Пони рванулся вперед. Тогда хозяин с такой силой дернул за повод, что удивляюсь, как у коня уцелела челюсть. Дальнейшее было ужасно. Не выпуская из рук повода, толстый негодяй наносил удар за ударом ни в чем не повинному пони. Мой хозяин все это видел. По его просьбе я быстро домчал его до ворот.
– Сойер! – строгим голосом обратился сквайр Гордон к жестокому человеку. – Мне кажется, вы забыли, что имеете дело с живым существом.
– Не только с живым, но и с ужасным характером, – мрачно ответил хозяин пони. – Он своевольничает. А я этого не потерплю, сэр.
Когда мы подъехали ближе, я узнал этого человека. Он работал строителем и часто наведывался по каким-то делам в Бертуик-парк.
– Неужели вы надеетесь таким образом исправить характер коня? – еще строже спросил хозяин.
– Когда лошади велят ехать прямо, она должна слушаться, а не сворачивать, – сердито отвечал толстяк.
– Но вы же часто приезжали на этом пони ко мне. Вот он и решил завернуть в ворота. У него просто хорошая память. Но, в общем, и это не имеет никакого отношения к делу. Вынужден вам сказать, мистер Сойер, что еще никогда не видал хозяина, который так безобразно обращался бы с пони. И неизвестно, кому вы наносите своей яростью больше вреда, себе или вашей лошади. Помните, на небесах нас будут, в частности, судить и за то, как мы относились к животным.
На этом мой хозяин тронул повод, и мы медленно поехали к дому. Я чувствовал, что он очень расстроен.
Впрочем, и на джентльменов сквайр Гордон за неправильное обращение с лошадьми сердился не меньше. Однажды я прогуливал хозяина на своей спине. По пути мы встретили его друга – элегантного капитана Ленгли. Капитана везли в коляске два потрясающих жеребца серой масти. Едва поздоровавшись, он закричал:
– Ну, Дуглас, скажи скорее, как тебе нравятся мои новые лошади?
Хозяин попросил меня отъехать немного назад и с минуту внимательно разглядывал коней капитана.
– Просто красавцы! – ответил наконец он. – Если они еще хороши и в работе, могу тебя только поздравить, Ленгли. Жаль только, ты так и не перестал мучить своих лошадей.
– Как это "мучить"? – с удивлением поглядел на хозяина капитан. – Ах, да, – махнул он рукой, – ты снова о мартингале. И чем он тебе так не нравится? По-моему, очень нарядно, когда у лошадей в упряжи так изогнуты шеи.
– Если бы лошади сами держали так головы, мне тоже бы очень понравилось, – кивнул головой хозяин. – Но насильно… По-моему, не может быть речи ни о какой красоте, когда животное мучается. Конечно, я понимаю, Ленгли. Ты человек военный и любишь строгую выправку. Тебе хочется, чтобы лошади в упряжи выглядели не хуже солдат на параде. Но вообрази себе на минуту, что солдатам твоего отделения привязали бы доски к затылкам и спинам. Один раз пройтись на параде они, возможно, смогли бы. Но я уверен, что они выбились бы из сил. На поле боя подобным солдатам вообще делать нечего. Ты, Ленгли, знаешь не хуже меня, что в атаке солдата ничего не должно сковывать. Иначе он нипочем не добьется победы. То же самое происходит и с лошадьми. Запрягая их с мартингалом, ты, Ленгли, им просто портишь характер. Вместо того чтобы по-настоящему выложиться в работе, твои бедные лошади тратят почти все силы на борьбу с мартингалом. Странно мне, Ленгли. Лошадей ты вроде бы любишь. Неужели тебе неясно, что лошадь не станет хорошей, если ее движения скованы. Кроме этого, мартингал иногда бывает просто опасен. Ты, наверное, знаешь: когда у лошади голова и шея свободны, она сохранит равновесие, даже если споткнется. А вот с мартингалом, скорее всего, упадет. Ну, – усмехнулся хозяин, – теперь я, наконец, высказал тебе все свои доводы, Ленгли. Прошу, подумай. Если знаток лошадей, вроде тебя, откажется от мартингала, это послужит хорошим примером. Многие наверняка захотят сделать то же.
Мистер Ленгли какое-то время молчал.
– Кажется, ты все-таки прав, – наконец произнес он. – И насчет солдат ты попал в самую точку. Я подумаю над твоим предложением, Дуглас.
Глава XII
Ненастье
Поздней осенью сквайр собрался в поездку по какому-то важному делу. Править он решил сам, но так как путь был неблизкий, мы взяли с собой на всякий случай и Джона. Меня запрягли в фаэтон. Из всех экипажей это мой самый любимый. Он легок, колеса высокие и вертятся просто отлично.
Конечно, погоду я предпочел бы получше. Дожди шли уже несколько дней подряд, а ветер так разгулялся, что опавшие листья носились в воздухе тучами. Впрочем, это мне не слишком мешало. От самого дома я бежал очень резво и остановился только возле шлагбаума, который перегораживал въезд на деревянный мост через реку.
Этот мост как бы лежал на крутых берегах реки. В половодье поверхность его захлестывало течением, и только крепкие перила, которые шли с обеих сторон, защищали людей и их экипажи от падения в воду. Пока хозяин платил за проезд по мосту сторожу у шлагбаума, тот с тревогой разглядывал воду.
– Река прибывает, сэр, – предостерег он. – Ночь, видно, выдастся не из легких.
Шлагбаум открыли. Я перевез фаэтон на тот берег. Теперь путь наш лежал вдоль лугов, которые уже были целиком покрыты водой. Когда дорога шла под уклон, мои ноги тоже оказывались в воде по щиколотку.
Однако грунт еще не размыло, хозяин управлял мною правильно, и я двигался с прежней легкостью.
Когда мы приехали в город, меня ждал чудесный обед. Сил у меня вскоре настолько прибыло, что я уже мог снова везти хозяина. Сквайр Гордон, однако, появился очень не скоро. Дела задержали его почти до самого вечера, и, когда мы выехали обратно, солнце уже садилось.
Ветер задул сильнее.
– Знаете, Джон, – донесся вдруг до меня голос хозяина, – ни разу в жизни не приходилось мне ехать в подобную бурю.
Мне тоже такого раньше не приходилось. Когда дорога пошла через лес, я увидел, как ветер с воем сгибает большие деревья, словно травинки. Это было так страшно, что я весь дрожал.
– Дела… – услышал я голос Джона. – Не очень-то будет приятно, если такое вот деревце бухнется на голову.
Едва он это успел сказать, послышался оглушительный треск, и прямо передо мной на дорогу рухнул громадный дуб. Мне сделалось жутко. Я замер на месте и, содрогаясь всем телом от ужаса, ждал, что последует дальше. Плохо воспитанный конь наверняка попытался бы спастись бегством. Но могу с гордостью вам сказать, мне даже в голову такое не приходило.
Джон спрыгнул на землю и встал со мной рядом. Теперь мне было уже не так страшно. Хозяин вышел из экипажа и поглядел на дорогу.
– Вот это да! – услышал я его голос. – Еще бы чуть-чуть, и от нас осталось бы мокрое место. Как же мы теперь дальше поедем, Джон?